Кто
знает, может быть, его...
Он не закончил фразы, пораженный выражением лица биолога. Люций
смотрел на Владилена странно остановившимися глазами. Потом его лицо
вспыхнуло от прилива крови. Схватив руку молодого астронома, Люций сказал
почему-то шепотом:
- Идем... Идемте сейчас же к Ио... Это... грандиозно!
Он сжал голову руками и просидел так несколько минут, словно борясь с
нахлынувшими на него мыслями. Потом он порывисто вскочил. Его глаза
блестели. Выражение торжества и какой-то глубокой радости было на его лице.
- Владилен! - сказал он. - Запомните эту минуту. Если бы вы только
знали, какую мысль подали мне!

2
- Эта мысль явилась внезапно, как откровение. Слова Владилена, которым
он не придавал должного значения, пробудили в памяти фразу из книги другого
Владилена - великого ученого шестого и седьмого веков. Я вам напомню, а
может, вы и не читали ее. Владилен писал: "Свойства препарата В-64 еще
никому не известны до конца. Возможно, что они раскроются полностью только
тогда, когда его применят к объекту, мнимая смерть которого кажется давно
прошедшей". Разве это не поразительно, что никто из нас не вспомнил этого
указания, прямо относящегося к нашей работе? Ни я, ни кто-либо другой
никогда не думал о В-64 в таком аспекте...
- Разве? - перебил Люция Ио. - А когда вы работали над
усовершенствованием этого препарата, разве вы не думали о его возможном
применении? Не нужно ложной скромности, Люций. Все знают о вашей работе.
Очень многие называют препарат В-64 препаратом ВЛ-64.
Люций поморщился и досадливо махнул рукой, словно отгоняя невидимое
насекомое.
- Не в этом дело, Ио, - ответил он. - То, что я сам работал над
препаратом Владилена, и работал не один год, делает еще боке странным мое
упущение. Да, я считаю упущением, что мы не подумали раньше, а дожидались,
пока нам не подскажут, что следует применить В-64. Ну, хорошо, - прибавил
он, видя, что Ио опять собирается перебить его, - пусть будет ВЛ-64. Не все
ли равно, дело не в названии. Так вот я говорил, что никто не думал о
препарате в связи с работой над телом. Ведь мы собирались вынуть мозг. И
вот теперь... Я признаю, что это очень дерзкая мысль, но она осуществима!
Люций был сильно взволнован. Он говорил, не переставая мерить широкими
шагами обширную террасу, увитую зеленью дикого винограда, в доме Нунция,
расположенном у самого моря на южном побережье бывшей Франции.
Его слушателями были четверо.
Один был сам Мунций, другой - старик с совершенно седыми волосами и
проницательным взглядом темных глаз под нависшими лохматыми бровями,
третий - широкоплечий, с почти черным от загара монгольского типа лицом, с
узкими, раскосо поставленными глазами. Четвертый был Ио. Он сидел немного в
стороне и следил за каждым словом своего друга, так же сильно
взволнованный, как и тот. Многое зависело от того, сумеет ли Люций убедить
этих трех людей. Впервые идея, родившаяся в тишине их лаборатории, носилась
на открытый суд. Мнение людей, которые сейчас внимательно слушали Люция,
могло сыграть решающую роль.
Что они думали? На чью чашу весов бросят они всю тяжесть своего
авторитета?...
Старик был неподвижен. Мунций с нахмуренным лицом барабанил пальцами
по ручке кресла. ("Он против нас", - думал Ио.) Человек, похожий на
монгола, не скрывая восхищения, след словами Люция с напряженным вниманием.
Его глаза блестели.
- Первоначально стоявшая перед нами задача вам известна, - продолжал
Люций. - Проверить, могут ли клетки тела ожить после столь длительного
пребывания в совершенно высохшем состоянии. Мы были уверены, что могут. Не
надо вам говорить, как важно для науки получить доказательство. Именно
потому, что это имело громадное, чисто практическое значение, было решено,
что это исследование надо проделать. Вы знаете также, что многие возражал
мотивируя свой протест уважением к человеку и его личной воле. И вы знаете,
что нам удалось доказать правоту наших взглядов. Не только клетки, но и
ткани тела человека, умершего две тысячи по тому назад, сейчас живут. Когда
три года назад после разговора с астрономом Владиленом, который, не будучи
биологом, заметил то что упорно ускользало от нашего внимания, я высказал
свою идею мои товарищи сразу согласились со мной. Даже Ио! Не сердитесь мой
друг! Всем известно, что вас иногда трудно бывает убедить. Но и вы
согласились почти сразу. Весь наш коллектив стал сознательно направлять
работу по новому, до конца еще не осознанному, пути Никто не возражал нам
по существу. Идея увлекла всех. Вы знаете, в чем она заключалась.
Воспользоваться ожившими артериями и венами и ввести в мозг препарат ВЛ-64,
оживить клетки мозга, не вынимая его из черепа. Поистине, это был
грандиозный опыт! И вот теперь, когда перед наукой открылась перспектива
величайшей победы, раздаются голоса, которые говорят нам: "Довольно! Задача
выполнена, и надо дать возможность природе докончить так давно начатое
дело". Нам предлагают прекратить работу и отдать, как они говорят,
последний долг умершему, то есть уничтожить его тело Мы не можем, не должны
с этим соглашаться. Нами достигнуто больше, гораздо больше, чем мы
предполагали вначале. Не только ткани, но и весь организм в целом получил
способность к самообновлению. Мозг из высохшего комочка материи превратился
в обыкновенное мозговое вещество. Комиссия из крупнейших ученых
медицинского института признала, что восстановление превзошло вес ожидания.
Что отличает это тело от живого? То же, что отличает любого только что
умершего. Отсутствие дыхания и централизующей работы мозга. Организм не
работает как единое целое. Но обычный труп не имеет кровообращения, его
ткани разлагаются каждое мгновение все больше и больше. Здесь этого нет.
Кровь нормально циркулирует по телу, правда, пока еще не через сердце, а
искусственным путем. Но это не имеет решающего значения. Сердце можно
восстановить и заставить начать работу, так как это не зависит от мозга. В
том состоянии, в каком оно находится сейчас, это тело может существовать
сколько угодно долгое время. Все были поражены когда увидели его. Человек
как будто спит...
Люций остановился у края балюстрады и стал рассеянно срывать листья
винограда. На обширной террасе наступило молчание, только равномерный шум
прибоя нарушал тишину.
Люций снова заговорил, не оборачиваясь:
- Осталось сделать последний шаг. Восстановить сердце, заставить
работать мозг и вернуть дыхание. Превратить смерть в бессознательное
состояние, в глубокий сон. А затем... разбудить мертвого. Впрочем, это уже
неверно - тело не будет мертвым. Двести лет тому назад великий Владилен
предлагал произвести такой опыт, но у него не нашлось подходящего объекта.
У нас не сохраняют тел умерших. Невероятный случай, редчайшая удача дали
нам возможность, в самой решительной форме, сделать то, о чем мечтали
поколения ученых И вот говорят: "Довольно!". Но почему? "Из уважения к
человеку", - отвечают нам. Слабый довод! Нам говорят: "Это жестоко и
ненужно!". Но ведь были и будут смерти случайные, внезапные,
преждевременные. Они вырывают из жизни людей, которые могли бы жить долго.
Как же можно говорить, что опыт не нужен, если он избавит человека от
угрозы случайной смерти, какой бы редкой ни была такая смерть в наше время?
Люций повернулся к слушателям. По выражению их лиц он старался
угадать, какое впечатление произвела его речь. С чувством досады он подумал
о том, что не обладает столь нужным сейчас даром красноречия.
Он был глубоко убежден в своей правоте. Но надо было убедить в этом
других, и в первую очередь тех, кто находился сейчас перед ним.
Как это сделать?...
Мунций встретил взгляд сына и сдвинул брови. Его пальцы сильнее и чаще
забарабанили по ручке кресла. Явное несогласие, написанное на лице отца,
огорчило Люция.
- Ты, отец, - сказал он с горечью, - возглавляешь голоса тех, кто
говорит нам "довольно!". Когда я предлагал первый опыт с оживлением клеток,
ты и тогда был против меня. Но теперь и ты Нс можешь не признать, что этот
опыт принес большую научную победу.
Мунций вскинул гордую голову. Казалось, он ответит резкостью на слова
сына. Но он сдержал вспыхнувший гнев и внешне спокойно сказал:
- Я говорил то, что думал. Я исходил из моральных и этических
принципов. Большинство, к моему искреннему сожалению, приняло иную точку
зрения. И тогда мы, оставшиеся в меньшинстве, также приняли ее. Поэтому
незачем вспоминать то, что было. Я искренне рад твоему успеху. Но сейчас
речь идет совершенно другом. Ты говоришь, и это, безусловно, правильно, что
вам удалось полностью восстановить первоначальный вид тела и даже
возобновить в нем кровообращение, что является, конечно, выдающейся научной
победой. В этом ты прав. Но, несмотря на вес ваши успехи это все-таки труп.
И мне, да и не только мне, а очень многим, кажется жестоким и ненужным
возвращать этому трупу жизнь. Того что уже достигнуто вами, вполне
достаточно. А если все же вам необходимо довести оживление до конца, то это
можно проделать на другом объекте, получив предварительно согласие того,
кого вы захотите воскресить после смерти. Я первый готов предоставить свое
тело в ваше распоряжение, когда придет час моей смерти, а он не так уж
далек. Но в данном случае вы не можете получить такого согласия. Человек,
кто бы он ни был, каким бы крупным ученым ни являлся, не имеет права
распоряжаться другим человеком без его согласия на это. Кажется, это
предельно ясно. Распоряжаться собой может только сам человек или все
общество в целом.
Пока он говорил, загорелый "монгол" нетерпеливо постукивал ногой.
Когда Мунций замолчал, с закрытыми глазами откинувшись на спинку кресла,
точно не желая слушать никаких возражений, этот человек сочувственно
посмотрел на Люция и сказал резким голосом:
- Мунций считает этот опыт ненужным, жестоким и, как можно понять из
его слов, неэтичным. Я вас правильно понял?
- Да, правильно, - ответил Мунций, не открывая глаз.
- Почему же? Говорить о высоких принципах личной свободы очень
красиво, но в данном, исключительном, случае совершенно нелогично. Мунций
предлагает совершить этот опыт над другим, естественно умершим объектом, с
его согласия. Но люди в наше время не умирают в молодом возрасте. Значит,
Люцию, Ио и их товарищам предстояло бы сделать первый в истории опыт
оживления умершего с телом старика. Вот это действительно ненужный опыт,
даже, если хотите, жестокий. Именно поэтому Владилен, о котором вы
упоминали, Люций, решил отказаться от опыта оживления, а не потому, что у
него не было объекта. Такие объекты, какие предлагает Мунций, у него бы
нашлись. Но вернемся к нашему спору. Предположим, что случайно смерть
постигнет кого-нибудь в молодом возрасте. Его согласия вес равно не
получить - именно из-за случайности, а следовательно, и внезапности смерти.
Не могут же Люций и Ио получить предварительное согласие всех людей,
населяющих Землю. Но даже если бы это было возможно, неизвестно, сколько
времени надо ждать, чтобы произошел такой редкий случай. Так что же -
выхода нет? Конечно, это неверно - есть! И сам же Мунций подсказывает его.
Человеком может распоряжаться или он сам, или все общество в целом. Это
ваши слова, Мунций, не правда ли? Вам, Люций, надо обратиться к
представителям всего человечества - к Совету науки. Пусть вся планета решит
участь человека, лежащего в вашей лаборатории. Поскольку мой голос как
члена Совета может иметь вес, я обещаю отдать его вам. Другого выхода я не
вижу.
- Спасибо, Иоси! - взволнованно сказал Люций. - Я рад, что вы меня
понимаете.
- Я вас понимаю, Люций. Но разрешите мне ответить вашему отцу еще по
одному пункту. Предварительно я хочу задать вопрос: верите ли вы, Мунций,
что человек, лежащий в лаборатории вашего сына, является Дмитрием Волгиным?
- Это вполне вероятно, - ответил Мунций, пожимая плечами. - Но какое
это имеет отношение к существу спора?
- Имеет, и самое непосредственное. Вы сейчас убедитесь в этом. Вы
говорили о невозможности спросить мнение объекта опыта. Очевидно, вы не
уверены в том, какое это было бы мнение. А вот я уверен в нем. В то время,
когда жил этот человек, люди умирали задолго до наступления естественного
предела жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63