Это было предупреждающим сигналом. В первом случае он был адресован нам обоим, во втором — только тебе.
— Да, это как будто так, — согласился Второв. — Но я хорошо помню, что не делал никаких движений.
— Выходит, что звездолет взлетел потому, что ты сказал о взлете. Но этого не может быть. Я допускаю, что автомат может быть настроен на звуки, но ведь фаэтонцы не могли знать русского языка. Кроме того, звуки их речи совсем не похожи на наши.
— Это конечно. Я сказал — хорошо помню, что вот я делаю нужное движение и звездолет… звездолет… Борис Николаевич, у меня мелькнула сейчас дикая мысль! И двери! Понимаете, двери!
— Какие двери?
— Двери на корабле. Пятиугольные контуры.
— Ничего не понимаю.
— Уйдемте отсюда, — сказал Второв, — Я, кажется, понял. Наш разговор нельзя продолжать здесь.
— Я уже думал, что лучше уйти, — сказал Мельников, тщетно стараясь догадаться, о чем говорит его товарищ. — Но нет кнопок.
— Тем лучше, — и с этими странными словами Второв повернулся к тому месту, где находился вход.
Пятиугольный контур появился мгновенно. Несколько секунд, и проход открылся.
— Вот видите, — дрожавшим от волнения голосом сказал Второв. — Я прав. Автоматика работает исправно. А мы думали, что она испортилась.
Мельников ничего не понимал. Уж не сошел ли Геннадий с ума? О чем он говорит?
Они проскользнули в отверстие, и оно тотчас же закрылось за ними.
— А вот закрываются они без этого, — сказал Второв. — Ах, фаэтонцы! Милые, мудрые фаэтонцы!
— Будь добр, — сказал Мельников. — Объясни! Что это значит?
— Это значит, что мы с вами спасены. Управлять кораблем можно, и даже очень просто.
— Ну, говори скорее!
— Сначала я произведу один опыт, — сказал Второв. — Это будет окончательным доказательством. Смотрите!
Он замер неподвижно.
Прошла секунда — и прямо перед ними снова вспыхнул синий круг. Вслед за этим дверь в помещение пульта открылась.
— А сейчас она закроется, — сказал Второв.
Дверь действительно закрылась.
— Ну вот! — Второв провел по лбу, словно вытирая пот. — Все ясно!
— Неужели это мысли?
— Нет, не мысли. Человек думает словами. Это другое. Тут, несомненно, что-то связано с биотоками организма. Теперь я знаю, почему мы взлетели. Когда я сказал эту роковую фразу, я отчетливо представил себе, как звездолет взлетает. Представил реально, зримо. Как будто я сам… понимаете, это трудно объяснить, но вот например: вы можете, глядя на какой-нибудь предмет, скажем на стул, попытаться поднять его мыслью? Нет, не мыслью, а поднимающим ощущением? Я, право, не знаю, как вам объяснить.
— Объяснять не нужно. Ты безусловно прав. Автоматика корабля управляется биотоками. Очевидно, у фаэтонцев была высоко развита дисциплина мысли. И не только мысли, но и воображения. Теперь я понимаю, почему двери открывались не сразу. Они ждали, пока ты их откроешь, бессознательно, в силу желания, чтобы они открылись. Я помню, к одной двери я подошел один, ты отстал, и она упорно не открывалась. Открылась только после того, как подошел ты. У меня нет такого сильного воображения, как у тебя. Ты более нервный, и твое воображение легко вызывает биоток. А механизмы фаэтонцев чрезвычайно чувствительны.
— Кто мог подумать об этом?
— Подумать мы могли, но нам просто не пришло это в голову. Техника биотоков не новость на Земле. Она уже существует, но пока не может достигать таких высот, как у фаэтонцев.
— И получается, — грустно сказал Второв, — что во всем виноват я один. Будь с вами кто-нибудь другой…
— …корабль бы не взлетел, — докончил Мельников. — Нет, Геннадий, так рассуждать нельзя. Если бы да кабы!.. Ты поднял корабль, ты и вернешь его на Венеру. Сейчас наше счастье именно в том, что твое воображение и твои нервные импульсы достаточны, чтобы влиять на механизмы корабля. Но надо быть исключительно осторожным. Например, резкий поворот звездолета погубит нас.
— Вряд ли они сами целиком полагались на себя, — сказал Второв. — Это слишком опасно. Скорее всего, биотоком можно пустить в ход двигатели, заставить корабль повернуть, лететь быстрее или медленнее. Но техника всех этих маневров, вероятно, автоматизирована, чтобы не перейти опасных пределов. Пример у нас есть. Ускорение закончилось без моего участия.
— А ты в этом уверен? Может быть…
Второв опустил голову.
— Уверен, — сказал он чуть слышно. — Мне стыдно, но все мои мысли и ощущения были парализованы страхом.
— Спасительный страх, — весело сказал Мельников. — Ты мог остановить двигатели, и корабль упал бы обратно на Венеру. В этом случае от нас мало что осталось бы. Так что все к лучшему. А теперь я советую отдохнуть и затем приступить к работе.
— Отдыхать? — удивился Второв. — А есть ли у нас на это время?
— Вполне достаточно. Тебе предстоит тяжелая нагрузка. Будешь учиться управлять звездолетом. А для этого надо быть совершенно свежим. В таком состоянии, как сейчас, ничего предпринимать нельзя. Кроме катастрофы, ничего не получится. Наше спасение зависит от твоего спокойствия. Спать, и не меньше восьми часов.
— А “СССР-КС3”? Он может нас догнать в любую минуту.
Мельников вздохнул.
— Увы! — сказал он. — Они нас не догонят. И потому не догонят, что не увидят. Относительно “СССР-КС3” мы находимся прямо напротив Солнца, безнадежно затеряны в его лучах. Они не могут увидеть нас.
— Но вы говорили…
— Говорил для тебя. Но сейчас ты спокоен, и можно сказать прямо: на “СССР-КС3” нечего надеяться. Я не сомневаюсь, что они ринулись в погоню за нами, но, убедившись в неосуществимости своего намерения, вернулись на Венеру. Там мы и найдем их.
— Вы думаете, что они вернулись?
— Ни минуты не сомневаюсь. Работу надо закончить.
Второв ничего не ответил. “В самом деле, — подумал он, — почему экспедиция должна прервать работу? Погибли еще двое, это не причина. Пора уж мне привыкнуть к выдержке и самообладанию людей, в среду которых я попал”. Вслух он сказал другое:
— Мы летим к Солнцу. Не лучше ли, прежде чем отдыхать, сделать попытку повернуть в другую сторону?
— Солнце, — ответил Мельников. — Оно очень далеко. Если мы даже падаем на него, то и тогда в нашем распоряжении несколько недель. Прежде чем ты как следует отдохнешь, я не пущу тебя к пульту.
— Давайте отдыхать, — покорно согласился Второв.
В мире без веса кровати не нужны. Человек может спать в любом положении на воздухе. Но сила привычки заставила Мельникова и Второва перейти в помещение, где они видели гамаки фаэтонцев. Сделанные из чего-то очень похожего на шелковые нити, эти гамаки были для людей коротковаты, но это обстоятельство не играло никакой роли. Не лежать, а только прицепиться к ним — больше ничего не требовалось, Так они привыкли спать на своем корабле.
Оба завернулись в сетки.
— Очень неприятна прозрачность стенок, — сказал Второв.
— Это от тебя зависит, — усмехнулся Мельников.
— А вы сами?
— Увы! Я никогда не отличался богатым воображением. Могу только подумать, а требуется другое. Попробуй ты, Геннадий.
Второв закрыл глаза. Стараясь как можно реальнее представить себе звездный мир, окружающий корабль, он затем мысленно вообразил, что стенки перестали быть прозрачными. Звезды исчезли… Кругом металлические стены…
— Браво! — услышал он возглас Мельникова.
Второв открыл глаза. В первый момент он даже не поверил: его желание было исполнено. Он поймал себя на самодовольной улыбке. Не чудесно ли это, — мгновенное исполнение желания? Что это за волшебная техника, реагирующая на мысленный приказ? Не сон ли это?..
— Погаси свет, — сказал Мельников таким тоном, как будто стоило только протянуть руку и повернуть выключатель.
ОДИН ЧАС ДО СМЕРТИ
В человеческом организме непрерывно циркулируют различные по величине, частоте и силе электрические токи. Изменение электрического потенциала возникает при любой деятельности живой ткани. Каждый приказ мозга по центральной нервной системе, передаваемый мышечным тканям, можно записать в виде электрограммы специальным аппаратом.
В науке эти токи организма носят название “биотоков”.
Техника давно научилась использовать биотоки, возникающие в мышцах, для создания искусственных конечностей — рук или ног, послушно выполняющих приказы мозга. Создание машин, управляемых непосредственно токами самого мозга, стояло на повестке дня науки и техники Земли. Затруднение заключалось в огромной сложности разделения бесчисленных импульсов, исходящих одновременно от миллиардов нервных клеток мозга.
Но трудно — это не значит невозможно. В 19… году, когда состоялся рейс “СССР-КС3” на Венеру, первые образцы машин, управляемых мыслью, уже поступали на заводы и фабрики СССР, США и других стран. Они были еще очень просты, эти машины, но создание более сложных и совершенных было не за горами. Человек уверенно ставил на вооружение своей техники силу мышления.
Общеизвестно выражение: “с быстротой мысли”. И действительно, мысль возникает практически мгновенно. Но действия, вызываемые мыслью, неизбежно запаздывают. Нужно время, чтобы движения мышц исполнили приказ мозга.
Хорошо сконструированная машина может работать так же быстро, как мысль. Отсюда ясно, какие преимущества дает непосредственная передача приказа мозга машине, минуя промежуточные звенья в виде движений рук человека. При таком способе управления получается огромный выигрыш в быстроте и в точности. Мысль воплощается в действия без искажений, постоянно вносимых в нее органами нашего тела — суставами, мышцами и, в конечном счете, пальцами рук, недостаточно гибкими и послушными.
Для командиров космических кораблей, при огромной скорости полета и частой необходимости мгновенно принимать решение и так же мгновенно осуществлять его, управление мыслью сулит поистине грандиозные возможности. И не было ничего удивительного в том, что фаэтонцы, наука и техника которых далеко обогнали науку и технику Земли, остановились именно на этом, наиболее совершенном принципе управления звездолетом.
Техника, основанная на биотоках, была уже известна на Земле, и поэтому Мельников и Второв сравнительно легко догадались, в чем заключается “тайна управления”, поначалу казавшаяся недоступной.
Решающую роль сыграло сходство между человеком Фаэтона и человеком Земли. Они были одинаково устроены, созданы природой по одному образцу. Мозг фаэтонцев, это можно было сказать уверенно, был аналогичен мозгу человека, разница заключались только в развитии. Мышление было однотипным, и то, что могли делать фаэтонцы, могли делать и люди. Конечно, фаэтонцы мыслили более конкретно, более точно, их воображение было богаче и разнообразнее, мысленные образы, создаваемые их мозгом, были отчетливее и рельефнее, но это было то же мышление, то же воображение, те же образы. Тот факт, что механизмы кольцевого корабля подчинялись мысли Второва, доказывал это. Он смог силой своего воображения заставить корабль улететь с Венеры, смог открывать пятиугольные двери, смог делать стенки прозрачными и заставлять их терять прозрачность, смог, наконец, по своему желанию зажигать и тушить свет. Это означало, что биотоки его мозга в точности соответствовали биотокам мозга фаэтонцев.
Было ли это счастливой случайностью? Можно ли сказать, что благодаря этой случайности у Мельникова и Второва появились шансы на спасение? Разумеется, нет! Если бы биотоки у Второва и фаэтонцев отличались друг от друга, то не возникла бы сама необходимость в спасении, звездолет до сих пор стоял бы на Венере. То, что случилось, было вызвано той же самой силой, которая теперь должна была спасти их.
Следствие вытекало из причины, причина вызывала следствие.
Задача была проста, но отнюдь не легка. Практики управления мыслью не было и не могло быть. Второву предстояло научиться этому искусству, так сказать, на ходу, в самом процессе управления. На звездолете, летящем с огромной скоростью, такое обучение таило в себе большие опасности. Например, резкий поворот корабля грозил смертью от перегрузки. Предположение Второва, что фаэтонцы не могли целиком полагаться на себя, что автоматы их звездолета не допускали такого резкого поворота, требовало проверки. “Качество” мысли людей с Фаэтона, ее дисциплинированность были неизвестны.
Но опасно или не опасно, а провести проверку было совершенно необходимо. И Мельников со своим другом без колебаний решились на опасный эксперимент.
Все равно, выбора у них не было. Оба прекрасно сознавали, что время, отпущенное им обстоятельствами, крайне ограничено. Очень скоро голод сделает свое дело. Упадут силы, мысль потеряет ясность, начнется медленная агония.
— Наше спасение зависит от тебя, — сказал Мельников. — Но не торопись, действуй крайне осторожно. Поспешность погубит нас наверняка.
— Я это понимаю, — ответил Второв.
— Придется взять быка за рога и сразу испытать наши возможности. Надо совершить поворот на сто восемьдесят градусов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
— Да, это как будто так, — согласился Второв. — Но я хорошо помню, что не делал никаких движений.
— Выходит, что звездолет взлетел потому, что ты сказал о взлете. Но этого не может быть. Я допускаю, что автомат может быть настроен на звуки, но ведь фаэтонцы не могли знать русского языка. Кроме того, звуки их речи совсем не похожи на наши.
— Это конечно. Я сказал — хорошо помню, что вот я делаю нужное движение и звездолет… звездолет… Борис Николаевич, у меня мелькнула сейчас дикая мысль! И двери! Понимаете, двери!
— Какие двери?
— Двери на корабле. Пятиугольные контуры.
— Ничего не понимаю.
— Уйдемте отсюда, — сказал Второв, — Я, кажется, понял. Наш разговор нельзя продолжать здесь.
— Я уже думал, что лучше уйти, — сказал Мельников, тщетно стараясь догадаться, о чем говорит его товарищ. — Но нет кнопок.
— Тем лучше, — и с этими странными словами Второв повернулся к тому месту, где находился вход.
Пятиугольный контур появился мгновенно. Несколько секунд, и проход открылся.
— Вот видите, — дрожавшим от волнения голосом сказал Второв. — Я прав. Автоматика работает исправно. А мы думали, что она испортилась.
Мельников ничего не понимал. Уж не сошел ли Геннадий с ума? О чем он говорит?
Они проскользнули в отверстие, и оно тотчас же закрылось за ними.
— А вот закрываются они без этого, — сказал Второв. — Ах, фаэтонцы! Милые, мудрые фаэтонцы!
— Будь добр, — сказал Мельников. — Объясни! Что это значит?
— Это значит, что мы с вами спасены. Управлять кораблем можно, и даже очень просто.
— Ну, говори скорее!
— Сначала я произведу один опыт, — сказал Второв. — Это будет окончательным доказательством. Смотрите!
Он замер неподвижно.
Прошла секунда — и прямо перед ними снова вспыхнул синий круг. Вслед за этим дверь в помещение пульта открылась.
— А сейчас она закроется, — сказал Второв.
Дверь действительно закрылась.
— Ну вот! — Второв провел по лбу, словно вытирая пот. — Все ясно!
— Неужели это мысли?
— Нет, не мысли. Человек думает словами. Это другое. Тут, несомненно, что-то связано с биотоками организма. Теперь я знаю, почему мы взлетели. Когда я сказал эту роковую фразу, я отчетливо представил себе, как звездолет взлетает. Представил реально, зримо. Как будто я сам… понимаете, это трудно объяснить, но вот например: вы можете, глядя на какой-нибудь предмет, скажем на стул, попытаться поднять его мыслью? Нет, не мыслью, а поднимающим ощущением? Я, право, не знаю, как вам объяснить.
— Объяснять не нужно. Ты безусловно прав. Автоматика корабля управляется биотоками. Очевидно, у фаэтонцев была высоко развита дисциплина мысли. И не только мысли, но и воображения. Теперь я понимаю, почему двери открывались не сразу. Они ждали, пока ты их откроешь, бессознательно, в силу желания, чтобы они открылись. Я помню, к одной двери я подошел один, ты отстал, и она упорно не открывалась. Открылась только после того, как подошел ты. У меня нет такого сильного воображения, как у тебя. Ты более нервный, и твое воображение легко вызывает биоток. А механизмы фаэтонцев чрезвычайно чувствительны.
— Кто мог подумать об этом?
— Подумать мы могли, но нам просто не пришло это в голову. Техника биотоков не новость на Земле. Она уже существует, но пока не может достигать таких высот, как у фаэтонцев.
— И получается, — грустно сказал Второв, — что во всем виноват я один. Будь с вами кто-нибудь другой…
— …корабль бы не взлетел, — докончил Мельников. — Нет, Геннадий, так рассуждать нельзя. Если бы да кабы!.. Ты поднял корабль, ты и вернешь его на Венеру. Сейчас наше счастье именно в том, что твое воображение и твои нервные импульсы достаточны, чтобы влиять на механизмы корабля. Но надо быть исключительно осторожным. Например, резкий поворот звездолета погубит нас.
— Вряд ли они сами целиком полагались на себя, — сказал Второв. — Это слишком опасно. Скорее всего, биотоком можно пустить в ход двигатели, заставить корабль повернуть, лететь быстрее или медленнее. Но техника всех этих маневров, вероятно, автоматизирована, чтобы не перейти опасных пределов. Пример у нас есть. Ускорение закончилось без моего участия.
— А ты в этом уверен? Может быть…
Второв опустил голову.
— Уверен, — сказал он чуть слышно. — Мне стыдно, но все мои мысли и ощущения были парализованы страхом.
— Спасительный страх, — весело сказал Мельников. — Ты мог остановить двигатели, и корабль упал бы обратно на Венеру. В этом случае от нас мало что осталось бы. Так что все к лучшему. А теперь я советую отдохнуть и затем приступить к работе.
— Отдыхать? — удивился Второв. — А есть ли у нас на это время?
— Вполне достаточно. Тебе предстоит тяжелая нагрузка. Будешь учиться управлять звездолетом. А для этого надо быть совершенно свежим. В таком состоянии, как сейчас, ничего предпринимать нельзя. Кроме катастрофы, ничего не получится. Наше спасение зависит от твоего спокойствия. Спать, и не меньше восьми часов.
— А “СССР-КС3”? Он может нас догнать в любую минуту.
Мельников вздохнул.
— Увы! — сказал он. — Они нас не догонят. И потому не догонят, что не увидят. Относительно “СССР-КС3” мы находимся прямо напротив Солнца, безнадежно затеряны в его лучах. Они не могут увидеть нас.
— Но вы говорили…
— Говорил для тебя. Но сейчас ты спокоен, и можно сказать прямо: на “СССР-КС3” нечего надеяться. Я не сомневаюсь, что они ринулись в погоню за нами, но, убедившись в неосуществимости своего намерения, вернулись на Венеру. Там мы и найдем их.
— Вы думаете, что они вернулись?
— Ни минуты не сомневаюсь. Работу надо закончить.
Второв ничего не ответил. “В самом деле, — подумал он, — почему экспедиция должна прервать работу? Погибли еще двое, это не причина. Пора уж мне привыкнуть к выдержке и самообладанию людей, в среду которых я попал”. Вслух он сказал другое:
— Мы летим к Солнцу. Не лучше ли, прежде чем отдыхать, сделать попытку повернуть в другую сторону?
— Солнце, — ответил Мельников. — Оно очень далеко. Если мы даже падаем на него, то и тогда в нашем распоряжении несколько недель. Прежде чем ты как следует отдохнешь, я не пущу тебя к пульту.
— Давайте отдыхать, — покорно согласился Второв.
В мире без веса кровати не нужны. Человек может спать в любом положении на воздухе. Но сила привычки заставила Мельникова и Второва перейти в помещение, где они видели гамаки фаэтонцев. Сделанные из чего-то очень похожего на шелковые нити, эти гамаки были для людей коротковаты, но это обстоятельство не играло никакой роли. Не лежать, а только прицепиться к ним — больше ничего не требовалось, Так они привыкли спать на своем корабле.
Оба завернулись в сетки.
— Очень неприятна прозрачность стенок, — сказал Второв.
— Это от тебя зависит, — усмехнулся Мельников.
— А вы сами?
— Увы! Я никогда не отличался богатым воображением. Могу только подумать, а требуется другое. Попробуй ты, Геннадий.
Второв закрыл глаза. Стараясь как можно реальнее представить себе звездный мир, окружающий корабль, он затем мысленно вообразил, что стенки перестали быть прозрачными. Звезды исчезли… Кругом металлические стены…
— Браво! — услышал он возглас Мельникова.
Второв открыл глаза. В первый момент он даже не поверил: его желание было исполнено. Он поймал себя на самодовольной улыбке. Не чудесно ли это, — мгновенное исполнение желания? Что это за волшебная техника, реагирующая на мысленный приказ? Не сон ли это?..
— Погаси свет, — сказал Мельников таким тоном, как будто стоило только протянуть руку и повернуть выключатель.
ОДИН ЧАС ДО СМЕРТИ
В человеческом организме непрерывно циркулируют различные по величине, частоте и силе электрические токи. Изменение электрического потенциала возникает при любой деятельности живой ткани. Каждый приказ мозга по центральной нервной системе, передаваемый мышечным тканям, можно записать в виде электрограммы специальным аппаратом.
В науке эти токи организма носят название “биотоков”.
Техника давно научилась использовать биотоки, возникающие в мышцах, для создания искусственных конечностей — рук или ног, послушно выполняющих приказы мозга. Создание машин, управляемых непосредственно токами самого мозга, стояло на повестке дня науки и техники Земли. Затруднение заключалось в огромной сложности разделения бесчисленных импульсов, исходящих одновременно от миллиардов нервных клеток мозга.
Но трудно — это не значит невозможно. В 19… году, когда состоялся рейс “СССР-КС3” на Венеру, первые образцы машин, управляемых мыслью, уже поступали на заводы и фабрики СССР, США и других стран. Они были еще очень просты, эти машины, но создание более сложных и совершенных было не за горами. Человек уверенно ставил на вооружение своей техники силу мышления.
Общеизвестно выражение: “с быстротой мысли”. И действительно, мысль возникает практически мгновенно. Но действия, вызываемые мыслью, неизбежно запаздывают. Нужно время, чтобы движения мышц исполнили приказ мозга.
Хорошо сконструированная машина может работать так же быстро, как мысль. Отсюда ясно, какие преимущества дает непосредственная передача приказа мозга машине, минуя промежуточные звенья в виде движений рук человека. При таком способе управления получается огромный выигрыш в быстроте и в точности. Мысль воплощается в действия без искажений, постоянно вносимых в нее органами нашего тела — суставами, мышцами и, в конечном счете, пальцами рук, недостаточно гибкими и послушными.
Для командиров космических кораблей, при огромной скорости полета и частой необходимости мгновенно принимать решение и так же мгновенно осуществлять его, управление мыслью сулит поистине грандиозные возможности. И не было ничего удивительного в том, что фаэтонцы, наука и техника которых далеко обогнали науку и технику Земли, остановились именно на этом, наиболее совершенном принципе управления звездолетом.
Техника, основанная на биотоках, была уже известна на Земле, и поэтому Мельников и Второв сравнительно легко догадались, в чем заключается “тайна управления”, поначалу казавшаяся недоступной.
Решающую роль сыграло сходство между человеком Фаэтона и человеком Земли. Они были одинаково устроены, созданы природой по одному образцу. Мозг фаэтонцев, это можно было сказать уверенно, был аналогичен мозгу человека, разница заключались только в развитии. Мышление было однотипным, и то, что могли делать фаэтонцы, могли делать и люди. Конечно, фаэтонцы мыслили более конкретно, более точно, их воображение было богаче и разнообразнее, мысленные образы, создаваемые их мозгом, были отчетливее и рельефнее, но это было то же мышление, то же воображение, те же образы. Тот факт, что механизмы кольцевого корабля подчинялись мысли Второва, доказывал это. Он смог силой своего воображения заставить корабль улететь с Венеры, смог открывать пятиугольные двери, смог делать стенки прозрачными и заставлять их терять прозрачность, смог, наконец, по своему желанию зажигать и тушить свет. Это означало, что биотоки его мозга в точности соответствовали биотокам мозга фаэтонцев.
Было ли это счастливой случайностью? Можно ли сказать, что благодаря этой случайности у Мельникова и Второва появились шансы на спасение? Разумеется, нет! Если бы биотоки у Второва и фаэтонцев отличались друг от друга, то не возникла бы сама необходимость в спасении, звездолет до сих пор стоял бы на Венере. То, что случилось, было вызвано той же самой силой, которая теперь должна была спасти их.
Следствие вытекало из причины, причина вызывала следствие.
Задача была проста, но отнюдь не легка. Практики управления мыслью не было и не могло быть. Второву предстояло научиться этому искусству, так сказать, на ходу, в самом процессе управления. На звездолете, летящем с огромной скоростью, такое обучение таило в себе большие опасности. Например, резкий поворот корабля грозил смертью от перегрузки. Предположение Второва, что фаэтонцы не могли целиком полагаться на себя, что автоматы их звездолета не допускали такого резкого поворота, требовало проверки. “Качество” мысли людей с Фаэтона, ее дисциплинированность были неизвестны.
Но опасно или не опасно, а провести проверку было совершенно необходимо. И Мельников со своим другом без колебаний решились на опасный эксперимент.
Все равно, выбора у них не было. Оба прекрасно сознавали, что время, отпущенное им обстоятельствами, крайне ограничено. Очень скоро голод сделает свое дело. Упадут силы, мысль потеряет ясность, начнется медленная агония.
— Наше спасение зависит от тебя, — сказал Мельников. — Но не торопись, действуй крайне осторожно. Поспешность погубит нас наверняка.
— Я это понимаю, — ответил Второв.
— Придется взять быка за рога и сразу испытать наши возможности. Надо совершить поворот на сто восемьдесят градусов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98