Но тут он услышал три четких удара по крышке.
Условный стук! Нет, воздух хорошо проходит… Дышать легко…
Стук повторился. Бейсон поднял руку и ответил тремя ударами. Убедившись, что со спутником все в порядке, Хепгуд проверил, плотно ли закрыта крышка, и поспешно стал готовиться к старту: еще раз проверил исправность шлангов, подающих воздух в ящик, где лежал Бейсон и в его собственный, стоявший рядом; осмотрел провода, с помощью которых пустит в ход двигатель. Все было в полной исправности.
Он надел маску, соединил ее с резиновым костюмом, плотно затянув герметический воротник. Потом влез в ящик и соединил шланги воздухоподачи. Завинтив изнутри крышку, впустил воду.
Все было готово к отлету.
Сквозь очки маски он видел светящийся циферблат часов на своей руке. Оставалось еще две минуты.
Хепгуд был совершенно спокоен. Об опасностях, грозящих при старте, он не хотел думать. Цель, которой он посвятил свою жизнь, была достигнута. Он отправлялся в межпланетный полет. Все остальное исчезло из его сознания. Если произойдет катастрофа, он не должен остаться живым. Победа или смерть! Третьего исхода для него не было…
Осталась одна минута.
Он вспомнил о Камове. Его соперник летит сейчас далеко от Земли, не подозревая, что звездолет Хепгуда ринется за ним, что этот звездолет будет на Марсе раньше его…
Пора!
Твердой рукой Хепгуд нажал кнопку.
Мучительно медленно тянулось время…
Сто семьдесят дней пути, — дней, ничем не отличающихся друг от друга, полных томящего безделья, — шли один за другим с одуряющей монотонностью.
Сознание необычайности положения, грандиозная картина Вселенной, развернувшаяся за окнами ракеты, быстро утратили остроту новизны.
Делать было почти нечего. Ракета летела по извечным законам небесной механики и должна была домчать их до цели, если не произойдет встречи с каким-нибудь крупным метеоритом, который они не успеют заметить. Впрочем, Хепгуд не верил, что такая встреча может произойти.
Он добросовестно вел наблюдения по программе, составленной для него американскими астрономами, но отсутствие практических навыков сказывалось. Он сам понимал, что его работа неполноценна.
Все чаще и чаще он думал, что допустил большую ошибку, взяв с собой Бейсона вместо одного из тех ученых, которые настойчиво просили его об этом. Здесь, на ракете, несущейся в пустоте Вселенной, вдали от Земли, его тщеславное желание ни с кем не делить славы первого человека, достигшего Марса, казалось ему мелким и даже бессмысленным. Разве не сохранял он в любом случае славу конструктора и командира ракеты? Какая разница, находится ли здесь с ним журналист или какой-нибудь ученый? Очевидно, никакой.
Ошибка, непоправимая ошибка!
С Бейсоном им не о чем было говорить. Слишком велика была разница в умственном развитии, научном кругозоре, просто в характерах. Журналист отправился в полет исключительно ради славы и денег. Все, что касалось науки, его совершенно не интересовало.
Молодой корреспондент “Нью-Йорк Таймс” скучал еще больше, чем его спутник. Тот мог хоть чем-нибудь заняться, а Бейсону было абсолютно нечего делать. Он перечитал по два раза все взятые с собой книги, старался спать как можно дольше, а все остальное время уныло смотрел в круглое окно. Но за ним всегда открывалась одна и та же картина звездного мира. Для обоих полет превращался в пытку.
Но всему приходит конец. Наступил последний день пути. Ракета приближалась к цели. Хепгуд объяснил Бейсону, что он должен делать при спуске.
— Когда торможение прекратится, вы по моей команде откроете парашют.
— Хорошо! — ответил Бейсон. — А как вы будете тормозить ракету?
— У нас один двигатель, — ответил Хепгуд. — Мы не можем произвести торможение с его помощью. Придется воспользоваться трением об атмосферу планеты. Если мои расчеты правильны, а я в них не сомневаюсь, это займет двенадцать часов и потребует от меня огромных усилий.
Ракета пролетела мимо Марса, слегка коснувшись его атмосферы, точно в два часа 28 декабря, как это и было рассчитано Хепгудом, и, описав полукруг, снова миновала планету, но уже с другой стороны. Заход за заходом по сильно вытянутой спирали, каждый раз погружаясь в атмосферу все глубже и глубже, делал Хепгуд, гася трением космическую скорость своего звездолета. Последние круги ракета уже и не вылетала из газовой оболочки Марса. Когда скорость упала до тысячи километров в минуту, Хепгуд решил прекратить полет. Нагревшийся корпус поднял температуру внутри корабля до пятидесяти градусов, и оба звездоплавателя чувствовали, что больше выносить такой жар они не в состоянии. Опасаясь, что он может потерять сознание и этим погубить себя и Бейсона, Хепгуд направил ракету к поверхности планеты, до которой было около пяти километров. Он рассчитывал успеть совершить посадку до захода солнца, которое в этот момент находилось уже низко над горизонтом.
— Парашют! — крикнул он Бейсону.
Наступила решающая минута. Выдержит ли парашют?
Хепгуд почувствовал резкий толчок. Над ракетой раскрылся гигантский шелковый зонт. Скорость сразу уменьшилась. Парашют выдержал.
Обливаясь потом, до боли стиснув зубы, Хепгуд с огромным напряжением удерживал звездолет от вертикального снижения, используя все свое искусство пилотирования.
Когда до “земли” оставалось не более полукилометра внезапно наступила темнота. Солнце исчезло за линией горизонта, и по быстроте, с которой настала ночь, Хепгуд понял, что они находятся на марсианских “тропиках”.
Приходилось садиться вслепую. Угрожала опасность угодить в одно из озер, о глубине которых Хепгуд не имел никакого представления. Но выбора не было. Ракета быстро опускалась. Сильный удар… звон разбившегося прибора на щитке управления… испуганный крик Бейсона… и звездолет остановился. Они были на Марсе.
Хепгуд инстинктивно посмотрел на часы. Тринадцать часов тридцать четыре минуты. Он повернулся к Бейсону.
— Запишите! — сказал он хриплым от волнения голосом. — В тринадцать часов тридцать четыре минуты по вашингтонскому времени 28 декабря 19… года американский звездолет конструкции Чарльза Альджернона Хепгуда, под его управлением, достиг планеты Марс.
— С экипажем, состоящим из означенного Чарльза Хепгуда и корреспондента газеты “Нью-Йорк Таймс” Ральфа Бейсона, — подхватил журналист. — Но это еще полпобеды. Надо выйти из ракеты и ступить ногой на почву планеты, чтобы закрепить за нами первенство. Русский звездолет может явиться в любую минуту.
— Если он уже не явился, — прошептал Хепгуд, но так, чтобы Бейсон не мог его слышать.
— Скорее, Чарльз!
Журналист с лихорадочной быстротой доставал фотоаппарат.
Хепгуд знал, что он хочет делать. Они с возможной быстротой сняли со щита часы, запечатанные на Земле специальной комиссией. Циферблат, который показывал не только время, но и числа месяца, было необходимо сфотографировать вне звездолета, чтобы привезти с собой бесспорное доказательство времени прибытия ракеты на Марс. Фотоаппарат тоже был опечатан.
Захватив с собой кислородные маски, часы, фотоаппарат и мощную магниевую лампу, оба пролезли в узкую выходную камеру звездолета.
Когда внутренняя дверь была герметически закрыта, Хепгуд сказал:
— Выходить из ракеты на незнакомую почву в полной темноте очень неблагоразумно.
— Оставайтесь! — ответил Бейсон. — Я выйду один. Я не хочу из-за вашей трусости терять все плоды полета.
— Открывайте! — повелительно крикнул он, видя, что Хепгуд колеблется. Щелкнули замки. Холодный воздух ворвался в камеру, сразу охладив их
разгоряченные тела. Дверь открылась.
Первое, что бросилось в глаза Хепгуду, было знакомое созвездие Большой Медведицы, раскинувшее свой ковш низко над горизонтом. В разреженной атмосфере Марса звезды сияли не по-земному ярко.
— Выходите! — сказал Бейсон. — По справедливости, вы имеете право первым ступить на почву планеты.
Звездолет опустился на песчаную площадку на самом берегу небольшого озера. От двери до “земли” было больше полутора метров. Усилием воли подавив безотчетный страх, Хепгуд прыгнул. Слабое притяжение Марса сделало прыжок очень легким, как будто он спрыгнул со стула. Бейсон передал ему часы, лампу и аппарат и последовал за ним.
В нескольких метрах темнели заросли неведомых растений. Во мраке ночи, освещенные только светом звезд, они казались грозно загадочными, полными нераскрытых тайн.
— Надо отойти от ракеты, чтобы она получилась на снимке! — крикнул Бейсон, и его голос сквозь кислородную маску прозвучал в разреженном воздухе как жалкий писк.
Кругом царила ничем невозмутимая тишина. Ни малейшего ветра не было в застывшем холодном воздухе. Ярким, почти не мигающим блеском сияли бесчисленные звезды, такие же холодные, как и воздух. Низко над горизонтом голубоватым светом горела крупная звезда.
— Земля! — прошептал Хепгуд.
Они отошли шагов на десять от ракеты и остановились. Хепгуд взял часы в руки, а Бейсон, отступив еще на два шага, высоко поднял магниевую лампу, другой рукой открыв затвор аппарата.
Ослепительная вспышка света на короткий миг озарила густые заросли, площадку, озеро, неподвижную ракету на его берегу и фигуру Хепгуда с часами на вытянутой руке. В кислородной маске, закрывавшей лицо, он казался каким-то фантастическим существом — обитателем этой чужой, неведомой планеты…
Таким до конца своей жизни суждено было Бейсону запомнить Чарльза Хепгуда!
Он быстро перевел переключатель на лампе на повторную вспышку и только успел поднять ее над головой для вторичного снимка, как услышал тонкий шипящий свист. Длинное темное тело мелькнуло на фоне более светлой линии горизонта совсем рядом с ним. До ушей Бейсона донесся отчаянный крик.
Непроизвольным движением он нажал кнопку. Молочно-белая вспышка магния вырвала из мрака картину, от которой липкий пот мгновенно покрыл все его тело.
В двух шагах, на том месте, где только что стоял Хепгуд, блестел серебристый мех какого-то длинного, похожего на исполинскую змею, животного.
Оцепенев от ужаса, Бейсон увидел ноги Чарльза, торчащие из-под навалившейся на него туши неведомого зверя.
В следующую секунду лампа погасла. Наступила темнота, казавшаяся еще непрогляднее после яркого света. Испустив дикий, пронзительный крик, Бейсон швырнул лампу и, ничего не сознавая, бросился к звездолету. Обезумев, забыв о том, что в его кармане лежит пистолет, он одним прыжком влетел в открытую дверь выходной камеры и захлопнул ее за собой.
Его трясла мелкая противная дрожь. Спазмы тошноты выворачивали все внутренности. Без сил, без мыслей он лежал на полу камеры в полной темноте. Перед глазами неотступно стояла картина гибели спутника. Исполинская мохнатая змея и торчащие из-под нее неподвижные ноги.
Неподвижные…
“Значит, он был уже мертв”, — пришла первая сознательная мысль.
Тошнота постепенно прошла. Дрожь перестала мучить. Бейсон сел и прислушался. Кругом было тихо. Ни один звук не доносился снаружи. Он слышал только частые удары своего еще не успокоившегося сердца.
“Может быть, я мог бы его сласти?” — мелькнула боязливая мысль. “Нет, он был уже мертв”, — поспешил Бейсон успокоить себя.
Он встал и зажег свет. Наружная дверь была плотно закрыта. Он забыл, что сам же захлопнул ее, и вздрогнул от неожиданности. Потом снял кислородную маску и пробрался внутрь ракеты. Внезапно им овладела неодолимая сонливость. Не выбирая места, Бейсон тяжело опустился на пол и мгновенно заснул.
Он не мог бы сказать, сколько времени он спал, но, когда открыл глаза, сквозь окна проникал дневной свет. Он сел и, обхватив голову руками, задумался. Хепгуд погиб. Он один на Марсе в бесполезной для него ракете. Впереди неизбежная смерть. Ничто не может его спасти. Ничто, кроме… Но как можно надеяться, что советский звездолет опустится именно здесь? Планета огромна. Камов может посадить свой корабль в любой точке ста пятидесяти миллионов квадратных километров поверхности Марса. Нет даже возможности надеяться… Сколько времени продлится его агония? Воздуха хватит на три месяца для него одного. На три месяца… Стоит ли тянуть так долго?..
Он подошел к окну. Там ли еще ужасный обитатель Марса? У Бейсона мелькнула мысль, что хорошо бы заснять зверя. “Это был бы сенсационный снимок”, — подумал он и тут же невольно усмехнулся: кто увидит этот снимок?..
За окном был день. Освещенные Солнцем заросли серовато-синих растений и песчаная площадка, на которой лежал звездолет, были пустынны. Он заметил отброшенную им лампу, которая валялась на песке. Тела Хепгуда нигде не было видно.
Взгляд Бейсона внезапно остановился на темном пятне в том месте, где они стояли ночью.
Он увидел человеческую ногу в хорошо знакомом ботинке и с остатками синих брюк комбинезона. Тут же лежали раздавленные часы.
Бейсон понял, что пятно — это кровь, а кусок ноги — это все, что осталось от его спутника, растерзанного марсианской змеей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Условный стук! Нет, воздух хорошо проходит… Дышать легко…
Стук повторился. Бейсон поднял руку и ответил тремя ударами. Убедившись, что со спутником все в порядке, Хепгуд проверил, плотно ли закрыта крышка, и поспешно стал готовиться к старту: еще раз проверил исправность шлангов, подающих воздух в ящик, где лежал Бейсон и в его собственный, стоявший рядом; осмотрел провода, с помощью которых пустит в ход двигатель. Все было в полной исправности.
Он надел маску, соединил ее с резиновым костюмом, плотно затянув герметический воротник. Потом влез в ящик и соединил шланги воздухоподачи. Завинтив изнутри крышку, впустил воду.
Все было готово к отлету.
Сквозь очки маски он видел светящийся циферблат часов на своей руке. Оставалось еще две минуты.
Хепгуд был совершенно спокоен. Об опасностях, грозящих при старте, он не хотел думать. Цель, которой он посвятил свою жизнь, была достигнута. Он отправлялся в межпланетный полет. Все остальное исчезло из его сознания. Если произойдет катастрофа, он не должен остаться живым. Победа или смерть! Третьего исхода для него не было…
Осталась одна минута.
Он вспомнил о Камове. Его соперник летит сейчас далеко от Земли, не подозревая, что звездолет Хепгуда ринется за ним, что этот звездолет будет на Марсе раньше его…
Пора!
Твердой рукой Хепгуд нажал кнопку.
Мучительно медленно тянулось время…
Сто семьдесят дней пути, — дней, ничем не отличающихся друг от друга, полных томящего безделья, — шли один за другим с одуряющей монотонностью.
Сознание необычайности положения, грандиозная картина Вселенной, развернувшаяся за окнами ракеты, быстро утратили остроту новизны.
Делать было почти нечего. Ракета летела по извечным законам небесной механики и должна была домчать их до цели, если не произойдет встречи с каким-нибудь крупным метеоритом, который они не успеют заметить. Впрочем, Хепгуд не верил, что такая встреча может произойти.
Он добросовестно вел наблюдения по программе, составленной для него американскими астрономами, но отсутствие практических навыков сказывалось. Он сам понимал, что его работа неполноценна.
Все чаще и чаще он думал, что допустил большую ошибку, взяв с собой Бейсона вместо одного из тех ученых, которые настойчиво просили его об этом. Здесь, на ракете, несущейся в пустоте Вселенной, вдали от Земли, его тщеславное желание ни с кем не делить славы первого человека, достигшего Марса, казалось ему мелким и даже бессмысленным. Разве не сохранял он в любом случае славу конструктора и командира ракеты? Какая разница, находится ли здесь с ним журналист или какой-нибудь ученый? Очевидно, никакой.
Ошибка, непоправимая ошибка!
С Бейсоном им не о чем было говорить. Слишком велика была разница в умственном развитии, научном кругозоре, просто в характерах. Журналист отправился в полет исключительно ради славы и денег. Все, что касалось науки, его совершенно не интересовало.
Молодой корреспондент “Нью-Йорк Таймс” скучал еще больше, чем его спутник. Тот мог хоть чем-нибудь заняться, а Бейсону было абсолютно нечего делать. Он перечитал по два раза все взятые с собой книги, старался спать как можно дольше, а все остальное время уныло смотрел в круглое окно. Но за ним всегда открывалась одна и та же картина звездного мира. Для обоих полет превращался в пытку.
Но всему приходит конец. Наступил последний день пути. Ракета приближалась к цели. Хепгуд объяснил Бейсону, что он должен делать при спуске.
— Когда торможение прекратится, вы по моей команде откроете парашют.
— Хорошо! — ответил Бейсон. — А как вы будете тормозить ракету?
— У нас один двигатель, — ответил Хепгуд. — Мы не можем произвести торможение с его помощью. Придется воспользоваться трением об атмосферу планеты. Если мои расчеты правильны, а я в них не сомневаюсь, это займет двенадцать часов и потребует от меня огромных усилий.
Ракета пролетела мимо Марса, слегка коснувшись его атмосферы, точно в два часа 28 декабря, как это и было рассчитано Хепгудом, и, описав полукруг, снова миновала планету, но уже с другой стороны. Заход за заходом по сильно вытянутой спирали, каждый раз погружаясь в атмосферу все глубже и глубже, делал Хепгуд, гася трением космическую скорость своего звездолета. Последние круги ракета уже и не вылетала из газовой оболочки Марса. Когда скорость упала до тысячи километров в минуту, Хепгуд решил прекратить полет. Нагревшийся корпус поднял температуру внутри корабля до пятидесяти градусов, и оба звездоплавателя чувствовали, что больше выносить такой жар они не в состоянии. Опасаясь, что он может потерять сознание и этим погубить себя и Бейсона, Хепгуд направил ракету к поверхности планеты, до которой было около пяти километров. Он рассчитывал успеть совершить посадку до захода солнца, которое в этот момент находилось уже низко над горизонтом.
— Парашют! — крикнул он Бейсону.
Наступила решающая минута. Выдержит ли парашют?
Хепгуд почувствовал резкий толчок. Над ракетой раскрылся гигантский шелковый зонт. Скорость сразу уменьшилась. Парашют выдержал.
Обливаясь потом, до боли стиснув зубы, Хепгуд с огромным напряжением удерживал звездолет от вертикального снижения, используя все свое искусство пилотирования.
Когда до “земли” оставалось не более полукилометра внезапно наступила темнота. Солнце исчезло за линией горизонта, и по быстроте, с которой настала ночь, Хепгуд понял, что они находятся на марсианских “тропиках”.
Приходилось садиться вслепую. Угрожала опасность угодить в одно из озер, о глубине которых Хепгуд не имел никакого представления. Но выбора не было. Ракета быстро опускалась. Сильный удар… звон разбившегося прибора на щитке управления… испуганный крик Бейсона… и звездолет остановился. Они были на Марсе.
Хепгуд инстинктивно посмотрел на часы. Тринадцать часов тридцать четыре минуты. Он повернулся к Бейсону.
— Запишите! — сказал он хриплым от волнения голосом. — В тринадцать часов тридцать четыре минуты по вашингтонскому времени 28 декабря 19… года американский звездолет конструкции Чарльза Альджернона Хепгуда, под его управлением, достиг планеты Марс.
— С экипажем, состоящим из означенного Чарльза Хепгуда и корреспондента газеты “Нью-Йорк Таймс” Ральфа Бейсона, — подхватил журналист. — Но это еще полпобеды. Надо выйти из ракеты и ступить ногой на почву планеты, чтобы закрепить за нами первенство. Русский звездолет может явиться в любую минуту.
— Если он уже не явился, — прошептал Хепгуд, но так, чтобы Бейсон не мог его слышать.
— Скорее, Чарльз!
Журналист с лихорадочной быстротой доставал фотоаппарат.
Хепгуд знал, что он хочет делать. Они с возможной быстротой сняли со щита часы, запечатанные на Земле специальной комиссией. Циферблат, который показывал не только время, но и числа месяца, было необходимо сфотографировать вне звездолета, чтобы привезти с собой бесспорное доказательство времени прибытия ракеты на Марс. Фотоаппарат тоже был опечатан.
Захватив с собой кислородные маски, часы, фотоаппарат и мощную магниевую лампу, оба пролезли в узкую выходную камеру звездолета.
Когда внутренняя дверь была герметически закрыта, Хепгуд сказал:
— Выходить из ракеты на незнакомую почву в полной темноте очень неблагоразумно.
— Оставайтесь! — ответил Бейсон. — Я выйду один. Я не хочу из-за вашей трусости терять все плоды полета.
— Открывайте! — повелительно крикнул он, видя, что Хепгуд колеблется. Щелкнули замки. Холодный воздух ворвался в камеру, сразу охладив их
разгоряченные тела. Дверь открылась.
Первое, что бросилось в глаза Хепгуду, было знакомое созвездие Большой Медведицы, раскинувшее свой ковш низко над горизонтом. В разреженной атмосфере Марса звезды сияли не по-земному ярко.
— Выходите! — сказал Бейсон. — По справедливости, вы имеете право первым ступить на почву планеты.
Звездолет опустился на песчаную площадку на самом берегу небольшого озера. От двери до “земли” было больше полутора метров. Усилием воли подавив безотчетный страх, Хепгуд прыгнул. Слабое притяжение Марса сделало прыжок очень легким, как будто он спрыгнул со стула. Бейсон передал ему часы, лампу и аппарат и последовал за ним.
В нескольких метрах темнели заросли неведомых растений. Во мраке ночи, освещенные только светом звезд, они казались грозно загадочными, полными нераскрытых тайн.
— Надо отойти от ракеты, чтобы она получилась на снимке! — крикнул Бейсон, и его голос сквозь кислородную маску прозвучал в разреженном воздухе как жалкий писк.
Кругом царила ничем невозмутимая тишина. Ни малейшего ветра не было в застывшем холодном воздухе. Ярким, почти не мигающим блеском сияли бесчисленные звезды, такие же холодные, как и воздух. Низко над горизонтом голубоватым светом горела крупная звезда.
— Земля! — прошептал Хепгуд.
Они отошли шагов на десять от ракеты и остановились. Хепгуд взял часы в руки, а Бейсон, отступив еще на два шага, высоко поднял магниевую лампу, другой рукой открыв затвор аппарата.
Ослепительная вспышка света на короткий миг озарила густые заросли, площадку, озеро, неподвижную ракету на его берегу и фигуру Хепгуда с часами на вытянутой руке. В кислородной маске, закрывавшей лицо, он казался каким-то фантастическим существом — обитателем этой чужой, неведомой планеты…
Таким до конца своей жизни суждено было Бейсону запомнить Чарльза Хепгуда!
Он быстро перевел переключатель на лампе на повторную вспышку и только успел поднять ее над головой для вторичного снимка, как услышал тонкий шипящий свист. Длинное темное тело мелькнуло на фоне более светлой линии горизонта совсем рядом с ним. До ушей Бейсона донесся отчаянный крик.
Непроизвольным движением он нажал кнопку. Молочно-белая вспышка магния вырвала из мрака картину, от которой липкий пот мгновенно покрыл все его тело.
В двух шагах, на том месте, где только что стоял Хепгуд, блестел серебристый мех какого-то длинного, похожего на исполинскую змею, животного.
Оцепенев от ужаса, Бейсон увидел ноги Чарльза, торчащие из-под навалившейся на него туши неведомого зверя.
В следующую секунду лампа погасла. Наступила темнота, казавшаяся еще непрогляднее после яркого света. Испустив дикий, пронзительный крик, Бейсон швырнул лампу и, ничего не сознавая, бросился к звездолету. Обезумев, забыв о том, что в его кармане лежит пистолет, он одним прыжком влетел в открытую дверь выходной камеры и захлопнул ее за собой.
Его трясла мелкая противная дрожь. Спазмы тошноты выворачивали все внутренности. Без сил, без мыслей он лежал на полу камеры в полной темноте. Перед глазами неотступно стояла картина гибели спутника. Исполинская мохнатая змея и торчащие из-под нее неподвижные ноги.
Неподвижные…
“Значит, он был уже мертв”, — пришла первая сознательная мысль.
Тошнота постепенно прошла. Дрожь перестала мучить. Бейсон сел и прислушался. Кругом было тихо. Ни один звук не доносился снаружи. Он слышал только частые удары своего еще не успокоившегося сердца.
“Может быть, я мог бы его сласти?” — мелькнула боязливая мысль. “Нет, он был уже мертв”, — поспешил Бейсон успокоить себя.
Он встал и зажег свет. Наружная дверь была плотно закрыта. Он забыл, что сам же захлопнул ее, и вздрогнул от неожиданности. Потом снял кислородную маску и пробрался внутрь ракеты. Внезапно им овладела неодолимая сонливость. Не выбирая места, Бейсон тяжело опустился на пол и мгновенно заснул.
Он не мог бы сказать, сколько времени он спал, но, когда открыл глаза, сквозь окна проникал дневной свет. Он сел и, обхватив голову руками, задумался. Хепгуд погиб. Он один на Марсе в бесполезной для него ракете. Впереди неизбежная смерть. Ничто не может его спасти. Ничто, кроме… Но как можно надеяться, что советский звездолет опустится именно здесь? Планета огромна. Камов может посадить свой корабль в любой точке ста пятидесяти миллионов квадратных километров поверхности Марса. Нет даже возможности надеяться… Сколько времени продлится его агония? Воздуха хватит на три месяца для него одного. На три месяца… Стоит ли тянуть так долго?..
Он подошел к окну. Там ли еще ужасный обитатель Марса? У Бейсона мелькнула мысль, что хорошо бы заснять зверя. “Это был бы сенсационный снимок”, — подумал он и тут же невольно усмехнулся: кто увидит этот снимок?..
За окном был день. Освещенные Солнцем заросли серовато-синих растений и песчаная площадка, на которой лежал звездолет, были пустынны. Он заметил отброшенную им лампу, которая валялась на песке. Тела Хепгуда нигде не было видно.
Взгляд Бейсона внезапно остановился на темном пятне в том месте, где они стояли ночью.
Он увидел человеческую ногу в хорошо знакомом ботинке и с остатками синих брюк комбинезона. Тут же лежали раздавленные часы.
Бейсон понял, что пятно — это кровь, а кусок ноги — это все, что осталось от его спутника, растерзанного марсианской змеей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98