Положите внутрь корабля ногу Хепгуда.
Он поднял Пайчадзе на руки.
— Вам тяжело, Сергей Александрович?
— Нисколько! Разве вы забыли, что мы на Марсе?
Он отнес товарища к вездеходу и удобно устроил его на заднем сиденье. Бейсон все еще стоял у двери. Слова Камова поразили его как громом.
До сих пор ему казалось, что командир советского звездолета не придает большого значения всему случившемуся. Он понял, что глубоко ошибся. То, что он принял за снисхождение, было только проявлением выдержки и редкого самообладания.
Камов вернулся к Бейсону.
— Не задерживайте нас, — раздраженно сказал он. — В чем дело?
Бейсон не ответил. Он молча поднял останки своего спутника и, положив их на пол выходной камеры, запер дверь. Также молча он занял указанное ему место в машине. Камов сел рядом. Прежде чем тронуться с места, он включил передатчик.
— Наконец-то! — раздался голос Белопольского. — Что у вас случилось, Сергей Александрович?
— Все расскажу, когда вернемся, — сказал Камов. — А теперь слушайте внимательно. Арсен Георгиевич ранен. Приготовьте удобную постель. Когда увидите вездеход, пусть Борис Николаевич выйдет помочь мне перенести раненого. Кроме того, мы везем с собой еще одного человека. Для него приготовьте резервную каюту.
— Какого человека? Откуда…
— Это член экипажа американского звездолета. Объяснять нет времени. Потерпите немного. Вездеход будет идти на полной скорости. Разговаривать на ходу не буду. Через полтора часа будем дома. Все ясно?
— Нет, пока еще совершенно неясно, — ответил Белопольский. — Но ваши приказания будут исполнены.
— Пока до свидания! Прекращаю связь.
Выключив микрофон, Камов повернулся к Пайчадзе:
— Вам удобно, Арсен Георгиевич?
— Очень хорошо, не беспокойтесь!
— Разрешите, — неожиданно сказал Бейсон, — задержаться на одну минуту.
— Зачем?
— Мне хотелось бы вернуться на звездолет. Там есть американский флаг. Я хочу укрепить его на корабле пусть он развевается здесь на память о нашем посещении Марса.
— Нет! — резко ответил Камов. — Не разрешаю!
Он включил мотор.
— Я пущу вездеход с максимальной скоростью, Арсен Георгиевич. Путь нам знаком, и это неопасно. Если скорость будет доставлять вам какое-нибудь неудобство скажите.
— Ничего не случится, — ответил Пайчадзе. — Я чувствую себя хорошо. Обратный путь занял меньше чем полтора часа. Вездеход шел со скоростью ста десяти километров, строго придерживаясь старого следа, отчетливо видного на ровном плотном грунте. Мощные рессоры пассажирской кабины и мягкие кресла создавали хорошие условия для раненого; и Камов надеялся, что переезд не вызовет никаких осложнений. Рана, к счастью, была легкой. Правда, придется вынимать пулю, но это не тревожило врача. На звездолете было все, что необходимо для любой операции.
Будь рана опаснее, пришлось бы не менее суток оставаться на американском корабле, где трудно было уложить раненого достаточно удобно. Кроме того, возникло еще одно неприятное осложнение. Старт звездолета с Марса состоится через три дня. Ускорение при взлете вызовет удвоенную силу тяжести, что для тяжелораненого может быть опасно. Камов хорошо знал, что если бы даже это грозило смертью Пайчадзе, он все равно был бы вынужден вылететь, чтобы не погубить остальных членов экипажа.
До этого дня экспедиция протекала исключительно удачно. Старт с Земли, перелет к Венере, осмотр планеты, встреча с астероидом прошли на редкость хорошо. Труднейший спуск на Марс, которого он, втайне от спутников, очень боялся, также окончился вполне благополучно. Звездолет опустился, как на земном ракетодроме. Казалось, что космический рейс пройдет, против ожиданий, без малейшего затруднения.
И вот встреча с американцами едва не окончилась катастрофой.
Камов испытывал горькое сожаление, что позволил Бейсону заманить себя в эту ловушку. Но кто мог ожидать, что этот выродок задумает такую безмерную подлость?
Тупость и неблагодарность американца выводила Камова из себя.
На что рассчитывал этот человек? Если даже предположить, что его план увенчался бы успехом, то что произошло бы дальше? Советский звездолет все равно вернулся бы на Землю. А кораблем Хепгуда можно было бы воспользоваться только в том случае, если журналист сумел бы дать все указания относительно конструкции корабля, его двигателей, их мощности, развиваемой скорости и многие другие сведения, без которых полет на космическом корабле невозможен. 3нает ли американец все это? Скорей всего, что нет. Но предположим, что он это знает. Звездолет, управляемый советским ученым, опустился бы, конечно, на территории Советского Союза. Неужели Бейсон мог допустить мысль, что он сумел бы заставить Камова лететь в Америку? Очевидно, именно на это и рассчитывал журналист. Он судил по себе.
Близкое соседство американца было физически неприятно Камову, и он с нетерпением ждал конца длинного пути.
Несколько раз он оборачивался назад. Пайчадзе, очевидно, испытывал сильную боль. Об этом говорили помутневшие глаза и стиснутые зубы астронома. Капельки пота выступали на лбу, и раненый вялым движением вытирал их платком. Было ясно, что для него путь не был таким гладким, как это казалось здоровому человеку. Встречая тревожный взгляд Камова, Пайчадзе чуть заметно улыбался и, едва шевеля губами, произносил одну и ту же фразу: “Ничего, все в порядке!”.
Только бы он не потерял сознания!
Растения, как молнии, проносились мимо окон мчавшегося вездехода. Камов до отказа вывел ручку реостата, выжимая из мотора все, что возможно.
Он не боялся такой скорости. Следы гусениц были отчетливо видны, и на знакомом пути опасаться не приходилось. “Болото”, где вездеходу пришлось замедлить ход, осталось далеко позади. Звездолет был уже близко.
Каждое мгновение Камов ожидал, что впереди возникнет силуэт родного корабля.
И все же он появился неожиданно.
Белоснежный корпус с широко распластанными крыльями гордо возвышался над низкими марсианскими кустами, всем своим видом олицетворяя силу народа, пославшего его сюда.
Камов залюбовался своим кораблем. Какой контраст с американским звездолетом, маленьким, тускло-серым, пугливо прижавшимся к “земле” всем корпусам, словно он боялся неведомой планеты, на которую попал и где ему суждено теперь остаться навсегда!
Вездеход, постепенно замедляя скорость, приближался к кораблю.
Камов увидел, как отворилась дверь и на “землю” спрыгнул Мельников. В руках он держал какой-то длинный предмет.
“Носилки”, — догадался Камов.
Он мельком взглянул на Бейсона, проверяя, какое впечатление произвел их корабль. Лицо американца было хмуро.
“То-то?” — подумал Камов.
Вездеход остановился. Обернувшись к Пайчадзе, Камов увидел, что астроном потерял сознание. Незаметная, но неизбежная тряска сделала свое дело. Лицо раненого казалось безжизненным. Камов с волнением пощупал пульс. Нет, это простой обморок. Нельзя терять времени! От быстроты, с которой будет сделана операция, многое зависит.
Он поспешно надел на Пайчадзе маску и открыл кран воздухоподачи. Знаком приказав американцу сделать то же, открыл дверь и вышел из вездехода.
— Что с Арсеном Георгиевичем? Как это случилось, что он ранен?
Даже под маской было видно, как взволновано лицо Мельникова. Он смотрел на неподвижное тело товарища, не обращая внимания на Бейсона. Он просто забыл о нем.
Развернув носилки, они уложили на них раненого, Пайчадзе не очнулся.
— Это даже лучше, — сказал Камов. — Он не будет испытывать боли от переноски.
— Как это случилось? — повторил Мельников.
Инстинктивно он посмотрел на американца. Тот молча стоял рядом.
— Здравствуйте — он протянул Бейсону руку.
— Отставить! — жестко сказал Камов. — Убийцам руки не подают.
Мельников испуганно отдернул руку:
— Убийцам?!
— Арсен Георгиевич ранен пулей этого американского бандита, — нарочно по-английски сказал Камов. Он знал, что Мельников понимает этот язык. — Убийства не произошло только случайно… Вы приготовили для него каюту?
— Да, она готова.
— Заприте его в ней.
Мельников с отвращением посмотрел на неожиданного гостя. У него на языке был вопрос: почему Камов не застрелил этого человека, пытавшегося убить Пайчадзе, но он промолчал. Молча перенесли раненого внутрь звездолета. Здесь их встретил взволнованный Белопольский. Бейсон, опустив голову, шел за ними. Заметив, что Константин Евгеньевич сделал движение к американцу, Мельников передал ему слова Камова
— Идите за мной! — сказал он, обращаясь к Бейсону.
Отведя американца в запасную каюту и замкнув снаружи круглую дверь, он вернулся в обсерваторию, где Камов спешно готовился к операции. Пайчадзе все еще был без сознания, и решили не прибегать к наркозу. Операция по извлечению пули не должна была занять более пяти минут. И действительно, через пять минут все было кончено.
— Теперь только покой и уход, — сказал Камов.
— Вы считаете, что он вне опасности?
— Безусловно. Рана не тяжелая. Обморок вызван переездом. Я думаю, что через три дня, к моменту нашего старта, Арсен Георгиевич будет чувствовать себя достаточно хорошо.
Разговаривая, он закончил перевязку и стал энергично приводить раненого в чувство.
Минуты через три Пайчадзе открыл глаза.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Камов.
— Хорошо.
— Старайтесь делать поменьше движений.
— Разрешите мне ухаживать за раненым? — попросил Мельников.
— Около Арсена Георгиевича будет непрерывное дежурство, — сказал Камов. — По очереди.
— Это сорвет план. — Пайчадзе умоляюще посмотрел на товарищей. — Мне не надо тщательного ухода. Ничего серьезного нет. Вы это знаете, Сергей Александрович.
— В этом вопросе, — сказал Камов, — вы не имеете права голоса. Будет так, как я сказал. Ваше здоровье дороже всего. А теперь лежите и молчите. Сегодня я не разрешаю вам разговаривать.
— Вы так и не рассказали, как это все произошло, — сказал Мельников.
— Расскажу.
Выслушав подробный рассказ о событиях дня, Белопольский задумчиво сказал:
— Выходит, что даже на Марсе дельцы верны себе.
— Иначе не может быть, — ответил Пайчадзе.
— Я, кажется, запретил вам разговаривать, — сказал Камов. — Почему вы не слушаетесь врача?
Пайчадзе улыбнулся и закрыл рот левой рукой.
— Это несчастье, — сказал Камов, — действительно срывает нам намеченный план, но в этом нет большой беды. Планета представляет собой пустыню. Если Венера доставила нам приятную неожиданность, то Марс, на которого мы возлагали столько надежд, поступил совсем наоборот. Собрать образцы растений и организовать охоту на имеющихся животных мы сможем и втроем. Я хотел поднять звездолет в воздух и сверху осмотреть планету, но выстрел Бейсона срывает и этот план. Теперь волей-неволей придется ждать намеченного срока отлета на Землю. Арсену Георгиевичу нужен покой как можно дольше. Завтра мы с Борисом Николаевичем съездим еще раз к американскому кораблю. Надо поискать останки Хепгуда и похоронить их. Константину Евгеньевичу придется опять остаться на корабле.
— Я займусь сбором растений, — сказал Белопольский.
— Только после нашего возвращения. Пока мы будем в отсутствии, вы не должны выходить из корабля.
Не забывайте, что мы не знаем, какие животные есть на Марсе. Смерть Хепгуда достаточно ясно показала, что надо быть очень осторожными.
“ПРЫГАЮЩАЯ ЯЩЕРИЦА”
На следующий день, как только взошло солнце, вездеход снова отправился в путь.
— Мы вернемся приблизительно через шесть, семь часов, — сказал Камов провожавшему их Белопольскому. — Все распоряжения, которые я отдавал вчера на случай, если вездеход не вернется, остаются в силе и сегодня.
— Все будет в порядке! Счастливого пути! — ответил Белопольский.
Камов сел за рули машины, Мельников — рядом. Он положил киноаппарат к себе на колени, чтобы предохранить его от случайного толчка в дороге. Позади были сложены лопаты, кирки, веревки, тросы и электрическая лебедка.
Камов закрыл дверь и пустил в ход мотор. Мельников в это время наполнил кабину кислородом.
Сняв маски, они жестами простились с товарищами стоявшим в дверях звездолета, и вездеход пошел по своему вчерашнему следу. Повернув в проход между растениями, Камов включил максимальную скорость. Машина рванулась и помчалась вперед.
— Сто десять километров, — сказал Мельников, взглянув на указатель.
— Хорошая машина! — ответил Камов. — Дороги на Марсе очень удобны: ни ям, ни косогоров. Никаких неровностей. Грунт гладкий, как стол. Но все же с такой скоростью можно ехать только по знакомому пути.
Однообразная марсианская равнина казалась безжизненной. Ни один “заяц” не показывался на пути вездехода, который быстро и равномерно оставлял позади километр за километром.
Оба звездоплавателя молчали. Мельников испытывал сильное волнение, сознавая всю необычайность этой поездки по поверхности планеты, которую он часто видел с Земли как небольшую красноватую звездочку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Он поднял Пайчадзе на руки.
— Вам тяжело, Сергей Александрович?
— Нисколько! Разве вы забыли, что мы на Марсе?
Он отнес товарища к вездеходу и удобно устроил его на заднем сиденье. Бейсон все еще стоял у двери. Слова Камова поразили его как громом.
До сих пор ему казалось, что командир советского звездолета не придает большого значения всему случившемуся. Он понял, что глубоко ошибся. То, что он принял за снисхождение, было только проявлением выдержки и редкого самообладания.
Камов вернулся к Бейсону.
— Не задерживайте нас, — раздраженно сказал он. — В чем дело?
Бейсон не ответил. Он молча поднял останки своего спутника и, положив их на пол выходной камеры, запер дверь. Также молча он занял указанное ему место в машине. Камов сел рядом. Прежде чем тронуться с места, он включил передатчик.
— Наконец-то! — раздался голос Белопольского. — Что у вас случилось, Сергей Александрович?
— Все расскажу, когда вернемся, — сказал Камов. — А теперь слушайте внимательно. Арсен Георгиевич ранен. Приготовьте удобную постель. Когда увидите вездеход, пусть Борис Николаевич выйдет помочь мне перенести раненого. Кроме того, мы везем с собой еще одного человека. Для него приготовьте резервную каюту.
— Какого человека? Откуда…
— Это член экипажа американского звездолета. Объяснять нет времени. Потерпите немного. Вездеход будет идти на полной скорости. Разговаривать на ходу не буду. Через полтора часа будем дома. Все ясно?
— Нет, пока еще совершенно неясно, — ответил Белопольский. — Но ваши приказания будут исполнены.
— Пока до свидания! Прекращаю связь.
Выключив микрофон, Камов повернулся к Пайчадзе:
— Вам удобно, Арсен Георгиевич?
— Очень хорошо, не беспокойтесь!
— Разрешите, — неожиданно сказал Бейсон, — задержаться на одну минуту.
— Зачем?
— Мне хотелось бы вернуться на звездолет. Там есть американский флаг. Я хочу укрепить его на корабле пусть он развевается здесь на память о нашем посещении Марса.
— Нет! — резко ответил Камов. — Не разрешаю!
Он включил мотор.
— Я пущу вездеход с максимальной скоростью, Арсен Георгиевич. Путь нам знаком, и это неопасно. Если скорость будет доставлять вам какое-нибудь неудобство скажите.
— Ничего не случится, — ответил Пайчадзе. — Я чувствую себя хорошо. Обратный путь занял меньше чем полтора часа. Вездеход шел со скоростью ста десяти километров, строго придерживаясь старого следа, отчетливо видного на ровном плотном грунте. Мощные рессоры пассажирской кабины и мягкие кресла создавали хорошие условия для раненого; и Камов надеялся, что переезд не вызовет никаких осложнений. Рана, к счастью, была легкой. Правда, придется вынимать пулю, но это не тревожило врача. На звездолете было все, что необходимо для любой операции.
Будь рана опаснее, пришлось бы не менее суток оставаться на американском корабле, где трудно было уложить раненого достаточно удобно. Кроме того, возникло еще одно неприятное осложнение. Старт звездолета с Марса состоится через три дня. Ускорение при взлете вызовет удвоенную силу тяжести, что для тяжелораненого может быть опасно. Камов хорошо знал, что если бы даже это грозило смертью Пайчадзе, он все равно был бы вынужден вылететь, чтобы не погубить остальных членов экипажа.
До этого дня экспедиция протекала исключительно удачно. Старт с Земли, перелет к Венере, осмотр планеты, встреча с астероидом прошли на редкость хорошо. Труднейший спуск на Марс, которого он, втайне от спутников, очень боялся, также окончился вполне благополучно. Звездолет опустился, как на земном ракетодроме. Казалось, что космический рейс пройдет, против ожиданий, без малейшего затруднения.
И вот встреча с американцами едва не окончилась катастрофой.
Камов испытывал горькое сожаление, что позволил Бейсону заманить себя в эту ловушку. Но кто мог ожидать, что этот выродок задумает такую безмерную подлость?
Тупость и неблагодарность американца выводила Камова из себя.
На что рассчитывал этот человек? Если даже предположить, что его план увенчался бы успехом, то что произошло бы дальше? Советский звездолет все равно вернулся бы на Землю. А кораблем Хепгуда можно было бы воспользоваться только в том случае, если журналист сумел бы дать все указания относительно конструкции корабля, его двигателей, их мощности, развиваемой скорости и многие другие сведения, без которых полет на космическом корабле невозможен. 3нает ли американец все это? Скорей всего, что нет. Но предположим, что он это знает. Звездолет, управляемый советским ученым, опустился бы, конечно, на территории Советского Союза. Неужели Бейсон мог допустить мысль, что он сумел бы заставить Камова лететь в Америку? Очевидно, именно на это и рассчитывал журналист. Он судил по себе.
Близкое соседство американца было физически неприятно Камову, и он с нетерпением ждал конца длинного пути.
Несколько раз он оборачивался назад. Пайчадзе, очевидно, испытывал сильную боль. Об этом говорили помутневшие глаза и стиснутые зубы астронома. Капельки пота выступали на лбу, и раненый вялым движением вытирал их платком. Было ясно, что для него путь не был таким гладким, как это казалось здоровому человеку. Встречая тревожный взгляд Камова, Пайчадзе чуть заметно улыбался и, едва шевеля губами, произносил одну и ту же фразу: “Ничего, все в порядке!”.
Только бы он не потерял сознания!
Растения, как молнии, проносились мимо окон мчавшегося вездехода. Камов до отказа вывел ручку реостата, выжимая из мотора все, что возможно.
Он не боялся такой скорости. Следы гусениц были отчетливо видны, и на знакомом пути опасаться не приходилось. “Болото”, где вездеходу пришлось замедлить ход, осталось далеко позади. Звездолет был уже близко.
Каждое мгновение Камов ожидал, что впереди возникнет силуэт родного корабля.
И все же он появился неожиданно.
Белоснежный корпус с широко распластанными крыльями гордо возвышался над низкими марсианскими кустами, всем своим видом олицетворяя силу народа, пославшего его сюда.
Камов залюбовался своим кораблем. Какой контраст с американским звездолетом, маленьким, тускло-серым, пугливо прижавшимся к “земле” всем корпусам, словно он боялся неведомой планеты, на которую попал и где ему суждено теперь остаться навсегда!
Вездеход, постепенно замедляя скорость, приближался к кораблю.
Камов увидел, как отворилась дверь и на “землю” спрыгнул Мельников. В руках он держал какой-то длинный предмет.
“Носилки”, — догадался Камов.
Он мельком взглянул на Бейсона, проверяя, какое впечатление произвел их корабль. Лицо американца было хмуро.
“То-то?” — подумал Камов.
Вездеход остановился. Обернувшись к Пайчадзе, Камов увидел, что астроном потерял сознание. Незаметная, но неизбежная тряска сделала свое дело. Лицо раненого казалось безжизненным. Камов с волнением пощупал пульс. Нет, это простой обморок. Нельзя терять времени! От быстроты, с которой будет сделана операция, многое зависит.
Он поспешно надел на Пайчадзе маску и открыл кран воздухоподачи. Знаком приказав американцу сделать то же, открыл дверь и вышел из вездехода.
— Что с Арсеном Георгиевичем? Как это случилось, что он ранен?
Даже под маской было видно, как взволновано лицо Мельникова. Он смотрел на неподвижное тело товарища, не обращая внимания на Бейсона. Он просто забыл о нем.
Развернув носилки, они уложили на них раненого, Пайчадзе не очнулся.
— Это даже лучше, — сказал Камов. — Он не будет испытывать боли от переноски.
— Как это случилось? — повторил Мельников.
Инстинктивно он посмотрел на американца. Тот молча стоял рядом.
— Здравствуйте — он протянул Бейсону руку.
— Отставить! — жестко сказал Камов. — Убийцам руки не подают.
Мельников испуганно отдернул руку:
— Убийцам?!
— Арсен Георгиевич ранен пулей этого американского бандита, — нарочно по-английски сказал Камов. Он знал, что Мельников понимает этот язык. — Убийства не произошло только случайно… Вы приготовили для него каюту?
— Да, она готова.
— Заприте его в ней.
Мельников с отвращением посмотрел на неожиданного гостя. У него на языке был вопрос: почему Камов не застрелил этого человека, пытавшегося убить Пайчадзе, но он промолчал. Молча перенесли раненого внутрь звездолета. Здесь их встретил взволнованный Белопольский. Бейсон, опустив голову, шел за ними. Заметив, что Константин Евгеньевич сделал движение к американцу, Мельников передал ему слова Камова
— Идите за мной! — сказал он, обращаясь к Бейсону.
Отведя американца в запасную каюту и замкнув снаружи круглую дверь, он вернулся в обсерваторию, где Камов спешно готовился к операции. Пайчадзе все еще был без сознания, и решили не прибегать к наркозу. Операция по извлечению пули не должна была занять более пяти минут. И действительно, через пять минут все было кончено.
— Теперь только покой и уход, — сказал Камов.
— Вы считаете, что он вне опасности?
— Безусловно. Рана не тяжелая. Обморок вызван переездом. Я думаю, что через три дня, к моменту нашего старта, Арсен Георгиевич будет чувствовать себя достаточно хорошо.
Разговаривая, он закончил перевязку и стал энергично приводить раненого в чувство.
Минуты через три Пайчадзе открыл глаза.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Камов.
— Хорошо.
— Старайтесь делать поменьше движений.
— Разрешите мне ухаживать за раненым? — попросил Мельников.
— Около Арсена Георгиевича будет непрерывное дежурство, — сказал Камов. — По очереди.
— Это сорвет план. — Пайчадзе умоляюще посмотрел на товарищей. — Мне не надо тщательного ухода. Ничего серьезного нет. Вы это знаете, Сергей Александрович.
— В этом вопросе, — сказал Камов, — вы не имеете права голоса. Будет так, как я сказал. Ваше здоровье дороже всего. А теперь лежите и молчите. Сегодня я не разрешаю вам разговаривать.
— Вы так и не рассказали, как это все произошло, — сказал Мельников.
— Расскажу.
Выслушав подробный рассказ о событиях дня, Белопольский задумчиво сказал:
— Выходит, что даже на Марсе дельцы верны себе.
— Иначе не может быть, — ответил Пайчадзе.
— Я, кажется, запретил вам разговаривать, — сказал Камов. — Почему вы не слушаетесь врача?
Пайчадзе улыбнулся и закрыл рот левой рукой.
— Это несчастье, — сказал Камов, — действительно срывает нам намеченный план, но в этом нет большой беды. Планета представляет собой пустыню. Если Венера доставила нам приятную неожиданность, то Марс, на которого мы возлагали столько надежд, поступил совсем наоборот. Собрать образцы растений и организовать охоту на имеющихся животных мы сможем и втроем. Я хотел поднять звездолет в воздух и сверху осмотреть планету, но выстрел Бейсона срывает и этот план. Теперь волей-неволей придется ждать намеченного срока отлета на Землю. Арсену Георгиевичу нужен покой как можно дольше. Завтра мы с Борисом Николаевичем съездим еще раз к американскому кораблю. Надо поискать останки Хепгуда и похоронить их. Константину Евгеньевичу придется опять остаться на корабле.
— Я займусь сбором растений, — сказал Белопольский.
— Только после нашего возвращения. Пока мы будем в отсутствии, вы не должны выходить из корабля.
Не забывайте, что мы не знаем, какие животные есть на Марсе. Смерть Хепгуда достаточно ясно показала, что надо быть очень осторожными.
“ПРЫГАЮЩАЯ ЯЩЕРИЦА”
На следующий день, как только взошло солнце, вездеход снова отправился в путь.
— Мы вернемся приблизительно через шесть, семь часов, — сказал Камов провожавшему их Белопольскому. — Все распоряжения, которые я отдавал вчера на случай, если вездеход не вернется, остаются в силе и сегодня.
— Все будет в порядке! Счастливого пути! — ответил Белопольский.
Камов сел за рули машины, Мельников — рядом. Он положил киноаппарат к себе на колени, чтобы предохранить его от случайного толчка в дороге. Позади были сложены лопаты, кирки, веревки, тросы и электрическая лебедка.
Камов закрыл дверь и пустил в ход мотор. Мельников в это время наполнил кабину кислородом.
Сняв маски, они жестами простились с товарищами стоявшим в дверях звездолета, и вездеход пошел по своему вчерашнему следу. Повернув в проход между растениями, Камов включил максимальную скорость. Машина рванулась и помчалась вперед.
— Сто десять километров, — сказал Мельников, взглянув на указатель.
— Хорошая машина! — ответил Камов. — Дороги на Марсе очень удобны: ни ям, ни косогоров. Никаких неровностей. Грунт гладкий, как стол. Но все же с такой скоростью можно ехать только по знакомому пути.
Однообразная марсианская равнина казалась безжизненной. Ни один “заяц” не показывался на пути вездехода, который быстро и равномерно оставлял позади километр за километром.
Оба звездоплавателя молчали. Мельников испытывал сильное волнение, сознавая всю необычайность этой поездки по поверхности планеты, которую он часто видел с Земли как небольшую красноватую звездочку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98