Пройдя три отсека, которые были точными копиями друг друга, они очутились снова в радиальной трубе.
— По-видимому, все внутреннее кольцо занято помещениями с цилиндрами, — сказал Мельников. — Кроме одного, где мы смотрели картину. Не стоит осматривать сейчас вторую половину кольца. Лучше пройдем к наружным. Может быть, там найдем что-нибудь более интересное.
— В какое кольцо мы пойдем, — спросил Второв, — в самое наружное или во второе?
— Сначала в первое.
Продвигаясь все так же медленно (задерживали капризы дверей и киносъемка, которую Второв вел непрерывно), они обошли половину наружного кольца и легко убедились, что в нем нет ничего нового: все те же бесконечные цилиндры.
— Хотелось бы мне знать, что это такое? — сказал Второв.
— Скорее всего, двигатели или запасы горючего.
— А где же помещения экипажа?
— Во втором кольце. Больше негде.
Он не ошибся.
Второе наружное кольцо, расположенное близко от первого, не имело ничего общего с двумя уже осмотренными. Все здесь было иным. Не было ни одного цилиндра, нигде не проходил хрупкий, “стеклянный” мостик. Разделенные на отсеки, что было естественно на космическом корабле, помещения всюду имели полы из розового материала. Обстановка ясно показывала, что именно здесь жил экипаж фаэтонцев. Мебель отсутствовала, но лежало много сеток, вроде гамаков. Они были небольшого размера, соответствовавшего маленькому росту хозяев, и, очевидно, служили не только постелями, но и стульями. Встречалось что-то вроде шкафов многогранной формы, без дверец. Как открывались эти “шкафы” — осталось тайной.
— Они должны были где-то хранить свои вещи, — сказал Мельников. — Это безусловно шкафы, но открываются не по-земному.
Вероятно, многочисленные предметы, попадавшиеся на корабле, тоже служили обстановкой, но все они были так не похожи на земную мебель, имели столь странную форму, что даже заподозрить их назначение было невозможно. Стало ясно, что, хотя формы тела фаэтонцев были очень похожи на формы тела людей Земли, их повседневная жизнь резко отличалась от земной. А может быть, вся эта обстановка и не имела ничего общего с обстановкой домов Фаэтона, являлась только космической, специально предназначенной для звездолета. Кто мог это сказать?
“Оборудование “СССР-КС3”, — подумал Мельников, — также имеет мало общего с обстановкой на Земле”.
Он подошел к стене, чтобы перейти в следующий отсек, нашел и нажал кнопку. Второв задержался, рассматривая что-то.
Прошло две минуты, но дверь не открывалась. Мельников терпеливо ждал, привыкнув уже к капризам фаэтонской техники.
Подошел Второв.
— Опять задержка, — сказал Мельников.
Внезапно на том месте, где должен был находиться пятиугольный вход, появилось синее кольцо, перекрещенное двумя желтыми полосами в форме буквы “К”. Потом оно исчезло и дверь открылась.
Мельников наклонился и заглянул в отсек.
Отсек не походил на виденные раньше. Не труба, а правильный шар. По его диаметру было ясно, что шар целиком помещается внутри трубы и потому не заметен снаружи. В центре висела в воздухе какая-то конструкция, окрашенная в синий, желтый и сиреневый цвета. Пола не было. В различных направлениях шли пересекаясь знакомые им “стеклянные” мостики. Хотя звездоплаватели и не перешагнули еще порога, помещение уже было залито светом. С четырех сторон перед разноцветной конструкцией хрустально сверкали четыре предмета, имевшие форму кресел без ножек. На чем они держались, не было видно. “Кресла” были как будто стеклянные.
Мельников в нерешительности посмотрел на Второва.
— Мы не знаем, что значит синий перекрещенный круг, — сказал он. — Может быть, это запрещение входа сюда?
— Если бы это было так, — ответил Второв, — дверь наверняка не открылась бы.
— Во всяком случае это сигнал предупреждающий. Но о чем он предупреждает?
— Может быть, об осторожности?
— Самое правдоподобное. Лучше не входить в это помещение.
— Мне кажется, что это пульт управления кораблем, — тихо сказал Второв. — Сигнал может означать — “Тихо! Не мешать пилоту!”. Как бы там ни было, необходимо заснять все это.
— Только очень осторожно. Не делай резких движений.
Один за другим они перешагнули порог двери и ступили на мостик. Пятиугольное отверстие за ними тотчас же закрылось.
— Вы обратили внимание, — сказал Второв, — что двери капризничают только при открывании. А закрываются они вполне исправно.
— Давно заметил, — ответил Мельников. — И это мне очень не нравится. Он ощущал в себе какую-то смутную тревогу. Синий круг не выходил из головы. Что он мог означать?..
Мостики подходили к каждому креслу Осторожно проведя рукой под одним из них. Мельников понял, что кресла прикреплены к центральной конструкции, но крепления были совершенно невидимы, как тот постамент, на котором стояла чаша в центре корабля. На чем и как держалась сама конструкция — определить не удалось. Мельников боялся дотронуться до нее.
Причудливо изломанные грани этого странного предмета, неизвестно что из себя представлявшего, искрились бесчисленным количеством разноцветных точек, точно крохотными огоньками, — синими, желтыми, сиреневыми. Каждая грань имела свой цвет и казалась бездонно глубокой. Никаких кнопок, рукояток или приборов не было.
— Если это пульт управления, — сказал Мельников, — он имеет очень странный вид.
Второв не ответил. Тихое жужжание кинокамеры одно только нарушало глубокую тишину. Светящийся голубым светом воздух, искрение “пульта”, висящие, как будто в воздухе, прозрачные “кресла” — все это было так необычайно, что Мельников, не склонный к фантазированию, размечтался.
“Вот здесь, — подумал он, — в этом кресле сидел когда-то маленький фаэтонец и непонятным способом вел этот необычайный корабль в пустоте Вселенной. Думал ли он тогда, что никогда не вернется на родину, что окончит свои дни на Венере? Куда, с какой целью отправились они в космический рейс?”
Жужжание камеры смолкло.
— Пойдем дальше? — спросил Второв.
— Я думаю о том, — сказал Мельников, — что люди, возможно, поймут и изучат технику Фаэтона. Может быть, наши звездолеты станут похожи на этот и будут управляться теми же способами. Сейчас мы даже отдаленно не можем вообразить, что это за способы.
— Вероятно, они очень просты, как все, что совершенно. Но понять действительно трудно. Что может делать человек, сидя в этом кресле? Разве что наблюдать. Может быть, это астрономическая обсерватория, а не пульт управления?
Мысль Второва показалась Мельникову резонной. Но что можно увидеть внутри этих разноцветных граней? Они выглядят глубокими, но не прозрачными.
— Возможно, что в них видно только тогда, когда сидишь в кресле, — сказал Второв.
— Это неосторожно.
— Почему, Борис Николаевич? Я ни до чего не дотронусь. Кресло, хотя и маленькое, но годится для человека. Разрешите попробовать. Вдруг я на самом деле что-нибудь увижу. Это во многом облегчит задачу понять назначение этого предмета.
Мельников колебался. Его безотчетная тревога все росла. Чуждая обстановка корабля, видимо, действовала даже на его закаленные нервы.
— Хорошо, — решился он. — Сядь, но только смотри, а не двигайся.
— А кресло не сломается под моей тяжестью?
— Мостик не сломался, а оно, кажется, из того же материала. Не думаю, — ответил Мельников.
Второв осторожно опустился на полукруглое сиденье. Ничего угрожающего не произошло. Кресло выдержало.
Но тотчас же в центре находящейся перед ним грани вспыхнуло синее кольцо с желтыми линиями. Продержавшись не более секунды, оно исчезло.
— Не шевелись! — крикнул Мельников.
Второв замер, не спуская глаз с грани. В ней ничего не было видно, но ему вдруг показалось, что она стала темнее. Искрящиеся точки превратились в неподвижные огоньки.
Прошла минута, две. Ничего не изменялось и не происходило. Мельников постепенно успокоился.
— Ты видишь что-нибудь? — спросил он.
— Ничего.
— Почему точки стали неподвижны?
— Не знаю.
— И я не знаю, но это что-то должно означать.
— Вот только что?
Казалось, ничто им не угрожало. Скорей всего, синий круг означал запрещение дотрагиваться до пульта.
Предвидя их приход, фаэтонцы оставили свой сигнал, надеясь, что разумные существа с другой планеты поймут его значение.
— Слезай! — сказал Мельников. — Только осторожно.
— Снимите меня в этом кресле, — попросил Второв. Перед тем как сесть, он передал камеру своему товарищу.
Мельников исполнил его желание. Ничего плохого от этого произойти не могло.
— Снимок фаэтонца за пультом управления, — пошутил он.
— Я представляю себе, — сказал Второв, — что я действительно умею управлять кораблем. И вот я сделал нужное движение, звездолет оторвался от Венеры и…
Громоподобный удар прервал его слова. Непреодолимая сила прижала Второва к сидению кресла. Он видел, как Мельников стремительно полетел вниз и упал на круглую стенку отсека. Пронзительный свист, начавшись на низкой ноте, быстро поднялся до сверлящей мозг высоты и смолк. Хорошо знакомое ощущение повышенной тяжести не оставляло никаких сомнений — звездолет находился в ускоряющемся полете.
Они улетели с Венеры!
Замерло сердце. Ужас железным обручем сжал голову.
Почему заработали двигатели? Они оба ни до чего не дотрагивались, не делали никаких движений…
Смерть!.. Смерть быстрая и неизбежная! Они не имели ни малейшего представления о том, как управлять кораблем.
И вот как будто для того, чтобы не оставалось никаких сомнений, что они действительно летят, стенки шара вдруг стали прозрачны. Сверху сияло ослепительное Солнце, внизу сплошным белым ковром раскинулись облачные массы Венеры. Синий цвет неба быстро темнел, превращаясь в черный. Уже появились звезды.
Они летели все быстрее, неизвестно куда.
Лежа на нижней стенке отсека, Мельников старался не шевелиться. Падая, он даже не ушибся. От мостика до “пола” было не больше одного метра. Сразу поняв, что произошло, он не испытал, подобно Второву, никакого страха. Четыре космических рейса, с их непрерывными опасностями, приучили его владеть своими нервами в любых случаях. Даже тревога сразу исчезла, уступив место напряженной работе мысли.
Как долго будет продолжаться ускорение полета? Ограничено ли оно какими-нибудь пределами?
Какой скорости должен достигнуть звездолет фаэтонцев? По ощущению он догадывался, что ускорение не больше, чем на “СССР-КС3”. Вероятно, около двадцати метров в секунду за секунду.
Почему взлетел корабль? Синий круг явно предостерегал об опасности взлета. Но что он или Второв сделали, чем привели в действие двигатель корабля? Догадаться об этом — значило получить шансы на спасение. “Вероятно, они очень просты, как все, что совершенно”, — вспомнил он слова Второва. Да, разумеется, очень просты — все говорило об этом, просты до того, что никак не догадаться.
Мельников до мелочей вспоминал все их поведение в последние минуты. Второв сидел, он сам стоял. Оба не шевелились, если не считать съемки, которую он произвел по просьбе Второва. Но корабль взлетел, когда съемка была уже закончена. Ни одного движения они больше не сделали.
Получалось, что звездолет полетел после слов, сказанных Второвым. Он говорил как раз о взлете. Странная случайность. Не могли же автоматы фаэтонского корабля реагировать на русский язык, понимать его! Это совершенно невероятно. Но что же тогда?..
Стенка, на которой лежал Мельников, была абсолютно прозрачна. Создавалось впечатление, что он висит в пустоте. Над ним, также в пустоте, висел Второв, а перед ним разноцветный пульт. Что это действительно пульт, сомневаться не приходилось.
Все остальное исчезло. Слева виднелись освещенный Солнцем кольца корабля и его центр, справа — кусок наружной трубы.
Над головой сияло Солнце. Мельникову казалось, что они летят прямо к нему.
Он отчетливо сознавал, что неуправляемый звездолет полетит именно к Солнцу, что если они не сумеют понять, чем и как управляется корабль, то их ждет неминуемая гибель задолго до того, как корабль закончит свой последний рейс, чтобы бесследно исчезнуть в огненных объятиях светила.
ПОГОНЯ
— Шансов на успех очень мало, — закончил Камов. — Если Мельников и Второв даже обеспечены воздухом, то у них нет пищи. И все же мы должны сделать попытку спасти их. Предлагаю вам направиться обратно к Венере. Корабль фаэтонцев все еще находится возле нее. Радиосвязь держать не один раз в сутки, а непрерывно. В конце концов, руководствуясь указаниями с Земли, вы увидите корабль.
Через восемь минут пришел ответ:
— Приняли полностью. Приступаем к выполнению вашего плана. “СССР-КС3” немедленно начнет поворот. Радиосвязь будет поддерживаться непрерывно. Разделяем надежду на благополучный исход. Белопольский. Перехожу на прием.
— Желаем успеха, — коротко ответил Камов.
Говорить больше было нечего. Все, что нужно, он сообщил Белопольскому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98