Кем же он был, этот опекун? И где Раджал?
Джему вдруг стало ужасно одиноко.
Карета остановилась у скромного постоялого двора, темневшего на фоне бескрайних снегов. Джем расплатился с возницей. В кармане плаща он обнаружил несколько монет. Возница даже с облучка не слез. Он смотрел в небо. Джем тоже взглянул на небо. Вечерело. Явно мог пойти снег. Но возница поехал дальше. Джем не слишком уверенно зашагал к гостинице. У него мелькнула мысль: «Я пересек границу». Он находился в другой стране. Как это казалось странно!
Джем вошел в вестибюль. Тут никого не было, кроме мужчины в ливрее, который сидел у камина. Он сидел спиной к Джему и не сразу обернулся. Джем засмотрелся на огонь, потом перевел взгляд на окна, за которыми простирались белые поля. Грудь его царапнул чехольчик с кристаллом Короса.
Джем кашлянул. Сидевший у камина, однако, оказался не служащим гостиницы.
— Я — твой паж. Я ожидаю своего господина.
И Джем, забыв обо всем, бросился в объятия Раджала и разрыдался.
Часть четвертая
НИ С МЕСТА!
ГЛАВА 50
ДВА ПИСЬМА
Мой дорогой пасынок!
С тяжелым сердцем (о, сколь тяжелым!) твоя любящая мачеха берется за перо. Подумать только — в своей женской простоте я надеялась, что буду писать тебе обо всяких мелочах и глупостях, о невинных радостях домашнего очага, дабы мой благородный Полтисс, храбро сражающийся на защите нашего королевства, улыбнулся бы и вспомнил о слабых женщинах, которые, не будь на свете таких отважных и сильных мужей, давно бы зачахли, словно лозы без полива. Но теперь (о жестокая судьба) какие же чувства испытаешь ты, когда я поведаю тебе о трагедии, которая постигла наше маленькое семейство? Ибо, увы (мужайся, дорогой мой Полтисс), мой скорбный долг состоит в том, чтобы поведать тебе о том, что благородное, широчайшее сердце, которое тревожным набатом откликалось на беды нашей страны, но при том не было чуждо семейных бед и радостей, — это сердце не бьется долее. О да, да, мой дорогой Полтисс, жена, которая пишет эти строки, уж не жена более, она потеряла своего супруга, а тот сын, который, роняя слезы, читает это скорбное послание, потерял своего отца.
О сын мой! Я называю тебя сыном, ибо люблю тебя так, словно ты явился на свет из моего чрева. О сын мой, чем нам утешиться? Как нам не пасть ниц и не рыдать безутешно от такой потери? Я — слабая женщина, но я верю в тебя и знаю, горе не сломает тебя, настоящего мужчину. Наша общая вера укрепит тебя.
С любовью к господу Агонису, навсегда остаюсь твоя мать
УМБЕККА.
P. S.
Мой дорогой сын. Я понимаю, то, о чем я еще хочу тебе сообщить, может показаться тебе недостойным внимания на фоне постигшего нас несчастья. Однако я надеюсь, что это известие хоть немного утешит тебя. Дело вот в чем: за несколько дней до того, как мой возлюбленный супруг и твой отец покинул нас, его императорское величество через посредство своего высокопоставленного чиновника, лорда Маргрейва, счел нужным вознаградить этого лучшего из подданных даром, который тот давно заслужил. Безусловно, мирские титулы и звания мало что значат для верных и смиренных агонистов, какими являемся мы с тобой. И все же, дорогой сын, мы с тобой хотя бы можем немного порадоваться тому, что благороднейший из героев Эджландии войдет во врата Царства Небытия одаренный титулом, который заслужил своей беспримерной и добродетельной жизнью: лорд Вильдроп (а это значит — виконт, никак не меньше!).
С. Е. И. А. В.
Служба Его Императорского Агонистского Величества
От кого: Его превосходительства, досточтимого Оливиана Тарли Вильдропа, главнокомандующего и губернатора девятой провинции (Тарнские долины), назначенного его императорским агонистским величеством Эджардом Синим.
Кому: Полтиссу Вильдропу, капитану 5-й роты тарнских фузилеров (согласно приказу находящейся в Зензане).
Записано под диктовку сегодня, первого ихиоса, года девятьсот девяносто девятого до Эпохи Искупления, Эбенезером Салгвином Вормвудом, государственным нотариусом.
Дорогой и любимый сын!
С болью, ибо я уверен, что дни мои в Царстве Бытия сочтены, твой отец диктует эти слова. Теперь, читая их, ты поймешь, сын мой, что страхи твоего отца были не напрасны. Твой любящий отец, наконец, ушел в Царство Небытия, а быть может, и перешел в Вечность, но это ведомо одному только богу Агонису. И все же, сын мой, перед кончиной своей я могу сказать тебе: если мне суждено оказаться в Царстве Небытия вместе с Сассорохом и всеми порождениями Зла, я не сочту это слишком суровым наказанием, и все же я очень надеюсь на то, что покаяние, переполняющее мое сердце, заставит господа Агониса смилостивиться надо мной, хотя я этого и не достоин. Да, сын мой, в последние дни моей жизни я воочию увидел все ошибки, какие совершил в жизни. Мое жестокое сердце смягчилось, и теперь я ясно вижу свои грехи, и стыжусь их, и сожалею о них. У моего покаяния пять причин, кои я склонен считать благодатями. Первая из них — это величайший литературный гений, когда-либо рождавшийся в нашем королевстве, гений женского пола, несравненная мисс Р. Вторая — религиозное учение, которое я впитал, словно молоко матери, в последние годы своей жизни от моего верного капеллана. Третья — это любовь, которая на склоне лет моих привела к женитьбе на твоей мачехе, Умбекке. Да, было время, когда мне казалось, что она — хорошая жена. Не дивись и тому, что в душе моей свершились чудеса покаяния и под влиянием двух последних причин, первая из которых заключалась в том, что я нашел давно потерянного сына, а вторая — в обретении падчерицы, прекрасной Катаэйн. Вот все, что поспособствовало произошедшим со мной переменам. Но поверь мне, сын мой, решающую роль сыграли именно последние две причины. Знай, что теперь в моем переродившемся сердце любовь к тебе горит жаркими углями. Сын мой, я не слеп и вижу, что тобой, существом еще юным и неопытным, владеют жаркие страсти и греховные помыслы. Ты не в силах обмануть меня лицемерием, которое стало столь привычным для тебя и которое обманывает других. Ибо я по наследству передал тебе загрязненную кровь Вильдропов. Но не только она загрязнила твою кровь, в ней есть и более страшная примесь. О сын мой, я хотел скрыть от тебя тайну твоего появления на свет, но теперь, как верный раб бога Агониса, я обязан рассказать тебе все. Ты родился от страшной греховной связи, ибо твоя мать была грязной кокоткой, с которой возлег на ложе твой грешный отец. Это порочная хозяйка «Ленивого тигра», а случилось это во дни Осады Ириона. Твой отец в ту пору настолько погряз в грехах, что назвал эту грязную проститутку женой. Вот от этого союза ты и родился на свет, сын мой. Молю бога о том, чтобы в один прекрасный день ты простил заблудшего отца своего. Однако в одном не сомневайся, сын мой: в моих предсмертных распоряжениях я обязан, как твой отец, исполнить все во имя того, чтобы остаться чистым перед тобой. Своей последней волей я объявляю: лишь только чистая, добродетельная любовь способна одолеть грех, которому может быть подвержен незаконнорожденный. Моему сыну, Полтиссу Вильдропу, я завещаю все мои сбережения и собственность при условии его женитьбы на моей падчерице мисс Катаэйн Вольверон и последующей супружеской верности, кою должны засвидетельствовать мои душеприказчики. Я знаю, сын мой, что ты чересчур страстен и порочен и что тебе трудно будет исполнять мою волю, однако ты сам убедишься в том, что прекрасное, благодатное влияние этой добродетельной девушки смягчит твою гордыню, как смягчило уже гордыню твоего любящего отца. Покидаю тебя с любовью и тешу себя надеждой на то, что в один прекрасный день смогу вновь увидеть тебя в Вечности. Плачу о тебе и оставляю тебе свою любовь.
Твой отец.
ГЛАВА 51
СВИНОЙ ОКОРОК
— Туже!
— Ой, мисс, силушки моей больше нету!
— Ты устала?
— Еще бы не устать! Замучишься вас утягивать, мисс! Вы все кричите: «Туже! Туже!», но ведь не все можно утянуть! Так можно и здоровью повредить!
— Нирри, надо постараться. Я почувствовала, что шнуровка ослабла.
— Мисс Ката, будет вам! Меня вы ни за что не заставите прятать то, что мне даровал бог наш Агонис. Не так уж много он мне даровал, и все же не хотелось бы мне встретиться с моим Вигглером и чтобы он меня не признал. Мисс Ката, мы уже так далеко от Ириона. Так почему бы вам не сбросить это солдатское платье и не обратиться снова в знатную даму?
Разговор этот происходил рано утром в зензанском лесу. Две женщины поднялись до побудки и ушли подальше от лагеря. Вокруг зеленели свежей листвой деревья, занималась заря.
Ката провела руками по туго затянутой полосой полотна груди и надела мужскую рубаху.
— Но, Нирри, как я могу, по-твоему, снова стать знатной дамой?
— Да вот хотя бы штаны для начала снимите, мисс Ката!
Ката рассмеялась.
— Глупенькая Нирри! Дама — это не только нижние юбки, и ты это отлично знаешь! Что такое дама? Это шелка, и кружева, и роскошный дом, влиятельные друзья. Нет, Нирри, знатной дамой мне больше не бывать!
— Да что вы такое говорите, мисс Ката! А господин Джем что подумает, если вас в таком вот виде увидит? Если то правда, что вы говорите, если он живой...
— О, он жив, Нирри... И все это я делаю ради него.
Нирри вздохнула.
— Не пойму я вас, мисс. Уж больно у вас все мудрено получается. Я только знаю, что в платье вы были уж очень хорошенькая. — Голос Нирри сорвался. — Красивее и лучше вас я никого не видела!
— Да что ты, Нирри? — улыбнулась Ката. — А я думала, что я тебя замучила своими дикими выходками.
— Ну, что вам сказать... С леди Элой, может, было полегче. Но только мне бы не хотелось, чтобы вы на нее похожи были. Она была слишком тихая, мисс Ката, а слишком тихим слишком долго не пробудешь. Но и про вас не скажу, что вы меня не тревожите, потому что тревожите вы меня.
Она окинула свою молодую госпожу любовным взглядом. Ката уже успела облачиться в синий мундир и напялила треуголку. Мужская одежда настолько изменяла ее, что даже Нирри могла бы ошибиться! Они не слишком охотно направились в обратный путь. Скоро должен был запеть рожок, и тогда Ката — вернее, рекрут Вольверон — должна была начать собираться в дорогу, а повариха Нирри, обливаясь потом над котлами, должна была начать готовить завтрак для пятисот человек. Нирри очень надеялась на то, что хотя бы сегодня утром девчонки, ее подручные, уже успели развести костер.
Порой Нирри очень хотелось сказать Кате вот о чем. Ну, хорошо, вы не желаете быть знатной дамой. Ваше право. Но почему обязательно притворяться мужчиной? Ведь на кухне полным-полно работы для женских рук. И еды побольше, и никаких тебе ружей и стрельбы.
Но хотя Нирри казалось, что так было бы лучше, она не могла заставить себя предложить такое Кате. Нирри чувствовала, что для такой девушки, как мисс Ката, это было бы унизительно: отскребать копоть с котлов и сковородок да нарезать баранину на мелкие кусочки. Да и потом, не согласилась бы она. Она была упрямая.
— Бедная Нирри! Я тебя огорчаю, да?
Нирри вздохнула.
— Что ж, мисс Ката... Как бы сказала моя покойная матушка, не мое это дело, указывать господам, как им жить. Но если вы у меня спросите, так я вам скажу: есть у нас, у женщин, одно преимущество. Нам не надо воевать. Глупое это дело — война. Глупое, грязное и опасное. Вы могли бы вместе со мной оставаться в тылу, а вы что делаете? Наряжаетесь мужиком и топаете в бой вместе со всеми. Не положено так, мисс, не положено, и все тут!
— Да, наверное, не положено! — рассмеялась Ката, потом нахмурилась и добавила: — Теперь много такого происходит, что не положено, Нирри.
— Да что тут говорить! — воскликнула Нирри и, понизив голос, проговорила: — Ну, в замке-то мы все, считай, красномундирники были, все это время. Разве кто мог подумать, что до такого дойдет? Бедному моему папе пришлось править каретами с гербом Эджарда Синего. Моему жениху пришлось нарядиться в синий мундир, а теперь и на вас эта форма, мисс! Да как же вы только можете сражаться на их стороне, мисс Ката?
Ката улыбнулась.
— Нирри, а ты как можешь готовить для них?
— Это моя работа, мисс Ката, у меня другой работы нету. Разве я для госпожи не готовила все эти годы? Мне бы удушить ее надо, а я для нее готовила. Если бы не леди Эла да не господин Джем... — Нирри поежилась. — Ну, теперь-то уж я ни за что не вернусь к этой старой корове, ни за что!
Но Ката уже не слушала Нирри. Ее вдруг пробрал озноб. Весь путь от Ириона она чувствовала, как возвращаются к ней былые способности. Ката ощущала странное волнение птиц, порхавших в небе, лис и белок, убегавших с тропинки, завидев людей, даже лошадей, тащивших телеги. Теперь же она ощутила это волнение во всем, что ее окружало. Что-то в мире было не так, Ката поняла это. Случилось нечто ужасное.
В прохладном утреннем воздухе послышалось звонкое пение рожка.
* * *
— Окорок!
— Ваше преподобие?
— Окорок! — снова возмущенного воскликнул каноник. — Разве я просил свиной окорок, мальчишка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Джему вдруг стало ужасно одиноко.
Карета остановилась у скромного постоялого двора, темневшего на фоне бескрайних снегов. Джем расплатился с возницей. В кармане плаща он обнаружил несколько монет. Возница даже с облучка не слез. Он смотрел в небо. Джем тоже взглянул на небо. Вечерело. Явно мог пойти снег. Но возница поехал дальше. Джем не слишком уверенно зашагал к гостинице. У него мелькнула мысль: «Я пересек границу». Он находился в другой стране. Как это казалось странно!
Джем вошел в вестибюль. Тут никого не было, кроме мужчины в ливрее, который сидел у камина. Он сидел спиной к Джему и не сразу обернулся. Джем засмотрелся на огонь, потом перевел взгляд на окна, за которыми простирались белые поля. Грудь его царапнул чехольчик с кристаллом Короса.
Джем кашлянул. Сидевший у камина, однако, оказался не служащим гостиницы.
— Я — твой паж. Я ожидаю своего господина.
И Джем, забыв обо всем, бросился в объятия Раджала и разрыдался.
Часть четвертая
НИ С МЕСТА!
ГЛАВА 50
ДВА ПИСЬМА
Мой дорогой пасынок!
С тяжелым сердцем (о, сколь тяжелым!) твоя любящая мачеха берется за перо. Подумать только — в своей женской простоте я надеялась, что буду писать тебе обо всяких мелочах и глупостях, о невинных радостях домашнего очага, дабы мой благородный Полтисс, храбро сражающийся на защите нашего королевства, улыбнулся бы и вспомнил о слабых женщинах, которые, не будь на свете таких отважных и сильных мужей, давно бы зачахли, словно лозы без полива. Но теперь (о жестокая судьба) какие же чувства испытаешь ты, когда я поведаю тебе о трагедии, которая постигла наше маленькое семейство? Ибо, увы (мужайся, дорогой мой Полтисс), мой скорбный долг состоит в том, чтобы поведать тебе о том, что благородное, широчайшее сердце, которое тревожным набатом откликалось на беды нашей страны, но при том не было чуждо семейных бед и радостей, — это сердце не бьется долее. О да, да, мой дорогой Полтисс, жена, которая пишет эти строки, уж не жена более, она потеряла своего супруга, а тот сын, который, роняя слезы, читает это скорбное послание, потерял своего отца.
О сын мой! Я называю тебя сыном, ибо люблю тебя так, словно ты явился на свет из моего чрева. О сын мой, чем нам утешиться? Как нам не пасть ниц и не рыдать безутешно от такой потери? Я — слабая женщина, но я верю в тебя и знаю, горе не сломает тебя, настоящего мужчину. Наша общая вера укрепит тебя.
С любовью к господу Агонису, навсегда остаюсь твоя мать
УМБЕККА.
P. S.
Мой дорогой сын. Я понимаю, то, о чем я еще хочу тебе сообщить, может показаться тебе недостойным внимания на фоне постигшего нас несчастья. Однако я надеюсь, что это известие хоть немного утешит тебя. Дело вот в чем: за несколько дней до того, как мой возлюбленный супруг и твой отец покинул нас, его императорское величество через посредство своего высокопоставленного чиновника, лорда Маргрейва, счел нужным вознаградить этого лучшего из подданных даром, который тот давно заслужил. Безусловно, мирские титулы и звания мало что значат для верных и смиренных агонистов, какими являемся мы с тобой. И все же, дорогой сын, мы с тобой хотя бы можем немного порадоваться тому, что благороднейший из героев Эджландии войдет во врата Царства Небытия одаренный титулом, который заслужил своей беспримерной и добродетельной жизнью: лорд Вильдроп (а это значит — виконт, никак не меньше!).
С. Е. И. А. В.
Служба Его Императорского Агонистского Величества
От кого: Его превосходительства, досточтимого Оливиана Тарли Вильдропа, главнокомандующего и губернатора девятой провинции (Тарнские долины), назначенного его императорским агонистским величеством Эджардом Синим.
Кому: Полтиссу Вильдропу, капитану 5-й роты тарнских фузилеров (согласно приказу находящейся в Зензане).
Записано под диктовку сегодня, первого ихиоса, года девятьсот девяносто девятого до Эпохи Искупления, Эбенезером Салгвином Вормвудом, государственным нотариусом.
Дорогой и любимый сын!
С болью, ибо я уверен, что дни мои в Царстве Бытия сочтены, твой отец диктует эти слова. Теперь, читая их, ты поймешь, сын мой, что страхи твоего отца были не напрасны. Твой любящий отец, наконец, ушел в Царство Небытия, а быть может, и перешел в Вечность, но это ведомо одному только богу Агонису. И все же, сын мой, перед кончиной своей я могу сказать тебе: если мне суждено оказаться в Царстве Небытия вместе с Сассорохом и всеми порождениями Зла, я не сочту это слишком суровым наказанием, и все же я очень надеюсь на то, что покаяние, переполняющее мое сердце, заставит господа Агониса смилостивиться надо мной, хотя я этого и не достоин. Да, сын мой, в последние дни моей жизни я воочию увидел все ошибки, какие совершил в жизни. Мое жестокое сердце смягчилось, и теперь я ясно вижу свои грехи, и стыжусь их, и сожалею о них. У моего покаяния пять причин, кои я склонен считать благодатями. Первая из них — это величайший литературный гений, когда-либо рождавшийся в нашем королевстве, гений женского пола, несравненная мисс Р. Вторая — религиозное учение, которое я впитал, словно молоко матери, в последние годы своей жизни от моего верного капеллана. Третья — это любовь, которая на склоне лет моих привела к женитьбе на твоей мачехе, Умбекке. Да, было время, когда мне казалось, что она — хорошая жена. Не дивись и тому, что в душе моей свершились чудеса покаяния и под влиянием двух последних причин, первая из которых заключалась в том, что я нашел давно потерянного сына, а вторая — в обретении падчерицы, прекрасной Катаэйн. Вот все, что поспособствовало произошедшим со мной переменам. Но поверь мне, сын мой, решающую роль сыграли именно последние две причины. Знай, что теперь в моем переродившемся сердце любовь к тебе горит жаркими углями. Сын мой, я не слеп и вижу, что тобой, существом еще юным и неопытным, владеют жаркие страсти и греховные помыслы. Ты не в силах обмануть меня лицемерием, которое стало столь привычным для тебя и которое обманывает других. Ибо я по наследству передал тебе загрязненную кровь Вильдропов. Но не только она загрязнила твою кровь, в ней есть и более страшная примесь. О сын мой, я хотел скрыть от тебя тайну твоего появления на свет, но теперь, как верный раб бога Агониса, я обязан рассказать тебе все. Ты родился от страшной греховной связи, ибо твоя мать была грязной кокоткой, с которой возлег на ложе твой грешный отец. Это порочная хозяйка «Ленивого тигра», а случилось это во дни Осады Ириона. Твой отец в ту пору настолько погряз в грехах, что назвал эту грязную проститутку женой. Вот от этого союза ты и родился на свет, сын мой. Молю бога о том, чтобы в один прекрасный день ты простил заблудшего отца своего. Однако в одном не сомневайся, сын мой: в моих предсмертных распоряжениях я обязан, как твой отец, исполнить все во имя того, чтобы остаться чистым перед тобой. Своей последней волей я объявляю: лишь только чистая, добродетельная любовь способна одолеть грех, которому может быть подвержен незаконнорожденный. Моему сыну, Полтиссу Вильдропу, я завещаю все мои сбережения и собственность при условии его женитьбы на моей падчерице мисс Катаэйн Вольверон и последующей супружеской верности, кою должны засвидетельствовать мои душеприказчики. Я знаю, сын мой, что ты чересчур страстен и порочен и что тебе трудно будет исполнять мою волю, однако ты сам убедишься в том, что прекрасное, благодатное влияние этой добродетельной девушки смягчит твою гордыню, как смягчило уже гордыню твоего любящего отца. Покидаю тебя с любовью и тешу себя надеждой на то, что в один прекрасный день смогу вновь увидеть тебя в Вечности. Плачу о тебе и оставляю тебе свою любовь.
Твой отец.
ГЛАВА 51
СВИНОЙ ОКОРОК
— Туже!
— Ой, мисс, силушки моей больше нету!
— Ты устала?
— Еще бы не устать! Замучишься вас утягивать, мисс! Вы все кричите: «Туже! Туже!», но ведь не все можно утянуть! Так можно и здоровью повредить!
— Нирри, надо постараться. Я почувствовала, что шнуровка ослабла.
— Мисс Ката, будет вам! Меня вы ни за что не заставите прятать то, что мне даровал бог наш Агонис. Не так уж много он мне даровал, и все же не хотелось бы мне встретиться с моим Вигглером и чтобы он меня не признал. Мисс Ката, мы уже так далеко от Ириона. Так почему бы вам не сбросить это солдатское платье и не обратиться снова в знатную даму?
Разговор этот происходил рано утром в зензанском лесу. Две женщины поднялись до побудки и ушли подальше от лагеря. Вокруг зеленели свежей листвой деревья, занималась заря.
Ката провела руками по туго затянутой полосой полотна груди и надела мужскую рубаху.
— Но, Нирри, как я могу, по-твоему, снова стать знатной дамой?
— Да вот хотя бы штаны для начала снимите, мисс Ката!
Ката рассмеялась.
— Глупенькая Нирри! Дама — это не только нижние юбки, и ты это отлично знаешь! Что такое дама? Это шелка, и кружева, и роскошный дом, влиятельные друзья. Нет, Нирри, знатной дамой мне больше не бывать!
— Да что вы такое говорите, мисс Ката! А господин Джем что подумает, если вас в таком вот виде увидит? Если то правда, что вы говорите, если он живой...
— О, он жив, Нирри... И все это я делаю ради него.
Нирри вздохнула.
— Не пойму я вас, мисс. Уж больно у вас все мудрено получается. Я только знаю, что в платье вы были уж очень хорошенькая. — Голос Нирри сорвался. — Красивее и лучше вас я никого не видела!
— Да что ты, Нирри? — улыбнулась Ката. — А я думала, что я тебя замучила своими дикими выходками.
— Ну, что вам сказать... С леди Элой, может, было полегче. Но только мне бы не хотелось, чтобы вы на нее похожи были. Она была слишком тихая, мисс Ката, а слишком тихим слишком долго не пробудешь. Но и про вас не скажу, что вы меня не тревожите, потому что тревожите вы меня.
Она окинула свою молодую госпожу любовным взглядом. Ката уже успела облачиться в синий мундир и напялила треуголку. Мужская одежда настолько изменяла ее, что даже Нирри могла бы ошибиться! Они не слишком охотно направились в обратный путь. Скоро должен был запеть рожок, и тогда Ката — вернее, рекрут Вольверон — должна была начать собираться в дорогу, а повариха Нирри, обливаясь потом над котлами, должна была начать готовить завтрак для пятисот человек. Нирри очень надеялась на то, что хотя бы сегодня утром девчонки, ее подручные, уже успели развести костер.
Порой Нирри очень хотелось сказать Кате вот о чем. Ну, хорошо, вы не желаете быть знатной дамой. Ваше право. Но почему обязательно притворяться мужчиной? Ведь на кухне полным-полно работы для женских рук. И еды побольше, и никаких тебе ружей и стрельбы.
Но хотя Нирри казалось, что так было бы лучше, она не могла заставить себя предложить такое Кате. Нирри чувствовала, что для такой девушки, как мисс Ката, это было бы унизительно: отскребать копоть с котлов и сковородок да нарезать баранину на мелкие кусочки. Да и потом, не согласилась бы она. Она была упрямая.
— Бедная Нирри! Я тебя огорчаю, да?
Нирри вздохнула.
— Что ж, мисс Ката... Как бы сказала моя покойная матушка, не мое это дело, указывать господам, как им жить. Но если вы у меня спросите, так я вам скажу: есть у нас, у женщин, одно преимущество. Нам не надо воевать. Глупое это дело — война. Глупое, грязное и опасное. Вы могли бы вместе со мной оставаться в тылу, а вы что делаете? Наряжаетесь мужиком и топаете в бой вместе со всеми. Не положено так, мисс, не положено, и все тут!
— Да, наверное, не положено! — рассмеялась Ката, потом нахмурилась и добавила: — Теперь много такого происходит, что не положено, Нирри.
— Да что тут говорить! — воскликнула Нирри и, понизив голос, проговорила: — Ну, в замке-то мы все, считай, красномундирники были, все это время. Разве кто мог подумать, что до такого дойдет? Бедному моему папе пришлось править каретами с гербом Эджарда Синего. Моему жениху пришлось нарядиться в синий мундир, а теперь и на вас эта форма, мисс! Да как же вы только можете сражаться на их стороне, мисс Ката?
Ката улыбнулась.
— Нирри, а ты как можешь готовить для них?
— Это моя работа, мисс Ката, у меня другой работы нету. Разве я для госпожи не готовила все эти годы? Мне бы удушить ее надо, а я для нее готовила. Если бы не леди Эла да не господин Джем... — Нирри поежилась. — Ну, теперь-то уж я ни за что не вернусь к этой старой корове, ни за что!
Но Ката уже не слушала Нирри. Ее вдруг пробрал озноб. Весь путь от Ириона она чувствовала, как возвращаются к ней былые способности. Ката ощущала странное волнение птиц, порхавших в небе, лис и белок, убегавших с тропинки, завидев людей, даже лошадей, тащивших телеги. Теперь же она ощутила это волнение во всем, что ее окружало. Что-то в мире было не так, Ката поняла это. Случилось нечто ужасное.
В прохладном утреннем воздухе послышалось звонкое пение рожка.
* * *
— Окорок!
— Ваше преподобие?
— Окорок! — снова возмущенного воскликнул каноник. — Разве я просил свиной окорок, мальчишка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88