Пойми меня верно, дорогая, я люблю моего Мишана, но время никого не щадит, не пощадило оно и Мишана, и теперь пришел его черед наблюдать за ходом боя издалека, оставив героизм другим.
Мой дорогой муж говорит мне, что зензанское войско не имеет никаких шансов на успех. Им не проникнуть за стены Рэкса. Но все равно ты должна понять, как трепещет мое сердце при мысли о том, что в дальних уголках колонии — в степях Деркольда, на холмах Ана-Зензана, на скалистых берегах Антиоса — мятежники уже собираются под знамена Зеленого самозванца!
Молись за меня, моя дорогая, чтобы меня миловали грядущие времена. Ах (только пойми меня верно), как хотелось бы мне, чтобы моя сладкая мечта сбылась и чтобы мы с тобой вновь смогли пробежать в белых платьицах по полям, заросшим маргаритками и нарциссами, вернуться в то время, когда ты, Констанция, была всего лишь малышкой Коней, а твоя Мейзи Т. еще не подписывалась
ее превосходительство
Леди Мишан.
P. S.
Однако один момент в твоем письме меня не на шутку озадачил. Ты пишешь, что в Агондон вернулась Влада Флей. Насколько я понимаю, ты имеешь в виду леди Хартлок, вдову бывшего сборщика податей в Деркольде. Но как же это возможно? Не сомневаюсь, дорогая, что даже в Агондоне вы слышали о пресловутом Бобе Багряном. Разве ты не знаешь о том, что карета леди Влады подверглась нападению на Рэкской дороге в прошлом году, в самом начале сезона Терона? Других, кто ехал с ней, просто ограбили, а ее забрали в плен. И с тех пор о ней ничего не было слышно.
Но быть может, ты просто ошиблась и имела в виду какую-то другую леди.
Капитану Р. Вильдропу,
5-я рота тарнских фузилеров, оллонские казармы.
Глубокоуважаемый господин!
Нынешнее мое послание продиктовано желанием принести вам искренние извинения. Я представляю профессию, задача которой состоит, прежде всего, в заботе о людях, в глубочайшем к ним уважении. Я говорю исключительно о себе, ибо даже среди моих коллег порой встречаются особы, имеющие неблаговидную репутацию. Однако каким же заботливым слугою вы сочтете меня, когда обнаружите, что я не сумел выполнить вашу просьбу? Увы, обстоятельства удержали меня от возвращения в Агондон. Вероятно, вы слышали о том, что положение дел в Варби далеко не идеальное, поэтому мне, как и многим моим коллегам, пришлось задержаться в этом городке. О, как неприятно мне писать о том, что некоторые поддались искушению и пытались бежать отсюда! Но теперь стража никого не выпускает за городские стены. Надеюсь, вы видите, господин, как важен правильный выбор для людей моей профессии?
Однако если подумать, то и извинения мои не совсем оправданны. Вы, движимые заботой о здоровье некоей юной девицы, просили меня регулярно навещать ее и потчевать определенным снадобьем. Между тем, как явствует из писем, которые я получаю от моих друзей из Агондона, эта девица в столицу так и не попала. Вы, сэр, как я понимаю, оттуда также уехали. Все складывается так, что на время наше с вами соглашение придется расторгнуть. Молюсь о здравии вашей юной подруги, которая теперь, увы, далеко от меня, и я не в состоянии помочь ей моим искусством врачевания!
Как бы то ни было, господин, смею заверить вас в том, что всегда буду к вашим услугам. Во время вашего пребывания в Варби я получил некое представление о том, чем вы занимаетесь. Надеюсь, вы также поймете меня, если я скажу, что мои планы на будущий год в большой степени зависят от нашего с вами договора.
Уважаемый господин, рад называться вашим покорным слугой,
Ф. Воксвелл (аптекарь с лицензией на практику).
С. Е. И. А. В.
Служба Его Императорского Агонистского Величества
Господину М. М. Гева-Хариону, главному секретарю штаба.
Оллонские казармы, Агондон, от лейтенанта В. Венса, заместителя секретаря его превосходительства лорда Мишана, генерал-губернатора и главнокомандующего вооруженными силами его величества в Зензане.
Глубокоуважаемый господин!
Его превосходительство генерал-губернатор уполномочил меня передать вам благодарность за сведения относительно мер, принятых в отношении капитана Вильдропа. Его превосходительство желает отметить, что эта идея представляется ему превосходной. На то время, что капитан Вильдроп будет нести службу в регулярных войсках, его превосходительство готов получать разведывательные сведения от его непосредственного командира. Его превосходительство отмечет, что в последнее время голоса, которым следовало бы давно умолкнуть, вдруг снова зазвучали и высказываются в поддержку Вильдропа-старшего. Некоторые полагают, что сообщения о его успехах в управлении Тарном пагубно сказываются на положении нынешней зензанской администрации. В свете всего вышесказанного его превосходительство ожидает, что меры, принятые в отношении капитана Вильдропа, будут еще суровее и что он в конце концов будет отдан под трибунал. Это весьма поспособствовало бы выработке справедливого отношения к роду Вильдропов в будущем.
Его превосходительство также желает, прежде чем изложить свои соображения более высоким инстанциям, сообщить вам правду о слухах, которые в последнее время дошли до Рэкса. Говорят, будто бы семнадцатый заместитель государственного секретаря отправлен в Тарн и целью его поездки является представление тамошнего губернатора к присвоению оному дворянского титула. Его превосходительство полагает, что это в корне недопустимо. Он изумлен: неужели представители государственной власти не отдают себе отчета в том, как может сказаться возвеличивание Вильдропа на положении дел в Зензане? Делая это замечание, его превосходительство, однако, желает отметить, что поддержка, которой пользуется в Зензане Зеленый самозванец, ни в коем случае не спровоцирована нынешней администрацией. Подобные предположения лишены всякого основания. Его превосходительство желает напомнить пребывающим в Агондоне о трудностях управления столь неспокойной колонией во имя того, чтобы агондонцы нежились в безопасности, как паразиты, процветающие на благосостоянии империи и не имеющие никакого права судить о колониальных делах.
С наилучшими пожеланиями,
В. Венс (лейтенант).
Резиденция губернатора,
Рэкс, год 999-д.
ГЛАВА 37
ПТИЦА С АЛОЙ ГРУДКОЙ
— Нирри!
Колокольчик звенел сердито, истерично.
— Нирри!
Снова надрывный звон колокольчика.
— Будь проклята эта девчонка! Где ее носит на этот раз?
Умбекка Вильдроп восседала на громадной кровати, опершись на гору разноцветных подушек. Рядом с ней лежал поднос с остатками обильной трапезы. Чуть дальше, на тумбочке с мраморной крышкой стояла груда тарелок — следы ночного пира. Жизнь горничной была нелегкой.
— Нирри!
— Умоляю вас, любезная госпожа, не расстраивайтесь, — послышался ласковый голос. Обладатель этого голоса был стройным мужчиной неопределенного возраста, одетым в черное облачение ордена Агониса. Он сидел у кровати на резном стуле с высокой спинкой, положив ногу на ногу. Руки его были затянуты в белые перчатки. На висках у капеллана начала пробиваться седина. Он был красив, но черты его лица отличались странной холодностью.
Эй Фиваль встал и подошел к окну. За окнами лежал сад, окружавший Дом Проповедника.
— Быть может, вы позволите мне утешить вас и избавить от причины раздражения?
Причина раздражения, о которой шла речь, представляла собой маленькую подвижную птичку с красной грудкой. Птица непрерывно чирикала:
Ти-вить! Ти-вить!
Уже несколько дней подряд эта надоедливая птица прилетала и садилась на высокую ветку за окном, сразу становясь единственным ярким пятнышком в выцветшем зимнем саду. «Опять, опять эта несносная птица! — восклицала, бывало, Умбекка или сразу орала: — Нирри! Неси метлу!»
Фиваль громко постучал пальцами по стеклу.
Ти-вить! Ти-ву-у-у!
Никакого толка.
— Госпо... жа?
Нирри остановилась на пороге. В руках она держала поднос с поспешно собранными чайными принадлежностями. Щеки ее разрумянились, из-под кружевного чепчика торчали пряди неприбранных волос. Нирри, крепко держа поднос, стоически выслушала традиционную нотацию. Умбекка называла ее неблагодарной, глупой девицей, лень и небрежность которой она устала терпеть.
— Нирри, я надеюсь, ты не с любовником развлекалась? Девушка зарделась.
— Слишком многие девушки в деревне опустились, Нирри, с тех пор, как здесь появились солдаты. Имей в виду, Нирри, если только я узнаю о какой-нибудь грязной связи, ты будешь немедленно уволена без рекомендательного письма.
Нирри не выдержала и воскликнула:
— Но, госпожа, я только готовила чай!
— Да что ты говоришь? А почему же ты принесла только один чайник?
На самом деле Нирри принесла все, что нужно. Умбекка просто не заметила. Но Нирри больше возражать не стала. Атака утихла — до завтрашнего утра. Умбекка надулась и стала похожа на жабу. Затем она ткнула пальцем в сторону окна. У Нирри задрожали губы, она кивнула и вышла. До птицы трудно было дотянуться с земли даже метлой. Так что... Через несколько минут Нирри должна была появиться за окном. Она должна была забраться на обледеневшее дерево и прогнать птицу.
— Честное слово, капеллан, просто и не знаю, зачем я держу эту девицу. Более строгая хозяйка давно бы уж вышвырнула ее на улицу — давным-давно!
— Но, любезная госпожа, ведь вы — воплощенное сострадание. Позвольте... — Фиваль взял чайник и налил Умбекке чаю. Умбекка благодарно улыбнулась гостю. По его настоянию — хотя нет, по ее просьбе, на которую он с готовностью откликнулся, они вот так встречались каждое утро, и только потом все домашние («семейство», как любила говаривать Умбекка) собирались к завтраку.
Для Умбекки завтрак был трапезой, состоявшей из трех этапов. И если булочки, хлеб, сыр, ветчина, тарнская рыба, маринованные огурчики предназначались для того, чтобы «заморить червячка» ночью, то происходило это каждую ночь. Спала Умбекка плохо, просыпалась на заре и прежде всего принималась за неофициальную трапезу. Ее Умбекка завтраком не считала — скорее она считала ее прелюдией к завтраку. Так истинный художник делает карандашный набросок, прежде чем рисовать картину маслом. После холодной закуски следовало дымящееся жаркое, которое приносила Нирри. Горе ей было, если она не поспевала вовремя, к официальному времени пробуждения хозяйки! На подносе, который Нирри приносила и подавала хозяйке в постель, было не так много еды. Несколько крутых яиц, сосиски, отбивные, обжаренные помидоры с луком, ломтики бекона — короче говоря, легкая еда, чтобы утолить голод и поправить настроение перед тем, как, наконец, покончив с долгим ритуалом одевания, Умбекка спускалась в столовую, где стол уже ломился от яств: овсянки со сливками, абрикосов и персиков, яиц, колбасы, бекона, обжаренных почек и заливного из угрей, прессованной ветчины, языков, холодных жареных цыплят, куропаток и фазанов, буженины, сухих фруктов и фруктов в Оранди, булочек, тостов, мармелада, джема, чая и крепчайшего заксонского кофе.
Некоторые во время говения постились, однако это не было всеобщим правилом, и потому Умбекка для себя решила, что ей поститься не обязательно. Ведь слуги бога Агониса просто обязаны были поддерживать свои силы.
— Хорошо ли вы почивали, любезная госпожа?
— Увы, плохо. Вы же знаете, капеллан, я жертва своего пищеварения.
— О, как это прискорбно, что столь достойная всяческих похвал дама должна так страдать!
— Капеллан, вы очень добры, но разве эту тяжкую ношу велел мне нести не господь наш Агонис? Разве вправе я жаловаться на свои страдания, когда мой супруг... — глаза Умбекки при этих словах слегка затуманились, — лежит при смерти в этой ужасной комнате, где все заросло растениями!
— И не говорите, любезная госпожа!
Умбекка проморгалась и благодарно протянула руку капеллану. Она часто думала о том, что часы, проводимые ею с капелланом, — ее любимое времяпрепровождение, единственная приятная вещь, которая компенсировала ее возвращение в Ирион Безусловно, ее статус жены губернатора привносил в жизнь множество маленьких радостей. Приобретение нарядов, парады, приемы, общество важных персон (в данном случае — общество лорда Маргрейва, который недавно прибыл с официальным визитом). Женщина, занимавшая такое положение, всегда была на виду. Только с капелланом Умбекка могла себе позволить быть самой собой. Однако в их отношениях не было ничего предосудительного. Отношения их носили чисто духовный характер Спокойно, размеренно вели они разговоры о делах. А поговорить было о чем: ведь при том, что супруг был болен, на плечи бедной женщины легло ни много, ни мало, а управление домашним хозяйством размером с провинцию!
Капеллан принялся просматривать утреннюю почту. Счет от торговца. Последние депеши. Совершенно секретное сообщение о положении в Зензане, предназначенное для вручения лично губернатору. Умбекка вздыхала и обрадовалась только тогда, когда Фиваль передал ей свежий номер «Дамской газеты».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Мой дорогой муж говорит мне, что зензанское войско не имеет никаких шансов на успех. Им не проникнуть за стены Рэкса. Но все равно ты должна понять, как трепещет мое сердце при мысли о том, что в дальних уголках колонии — в степях Деркольда, на холмах Ана-Зензана, на скалистых берегах Антиоса — мятежники уже собираются под знамена Зеленого самозванца!
Молись за меня, моя дорогая, чтобы меня миловали грядущие времена. Ах (только пойми меня верно), как хотелось бы мне, чтобы моя сладкая мечта сбылась и чтобы мы с тобой вновь смогли пробежать в белых платьицах по полям, заросшим маргаритками и нарциссами, вернуться в то время, когда ты, Констанция, была всего лишь малышкой Коней, а твоя Мейзи Т. еще не подписывалась
ее превосходительство
Леди Мишан.
P. S.
Однако один момент в твоем письме меня не на шутку озадачил. Ты пишешь, что в Агондон вернулась Влада Флей. Насколько я понимаю, ты имеешь в виду леди Хартлок, вдову бывшего сборщика податей в Деркольде. Но как же это возможно? Не сомневаюсь, дорогая, что даже в Агондоне вы слышали о пресловутом Бобе Багряном. Разве ты не знаешь о том, что карета леди Влады подверглась нападению на Рэкской дороге в прошлом году, в самом начале сезона Терона? Других, кто ехал с ней, просто ограбили, а ее забрали в плен. И с тех пор о ней ничего не было слышно.
Но быть может, ты просто ошиблась и имела в виду какую-то другую леди.
Капитану Р. Вильдропу,
5-я рота тарнских фузилеров, оллонские казармы.
Глубокоуважаемый господин!
Нынешнее мое послание продиктовано желанием принести вам искренние извинения. Я представляю профессию, задача которой состоит, прежде всего, в заботе о людях, в глубочайшем к ним уважении. Я говорю исключительно о себе, ибо даже среди моих коллег порой встречаются особы, имеющие неблаговидную репутацию. Однако каким же заботливым слугою вы сочтете меня, когда обнаружите, что я не сумел выполнить вашу просьбу? Увы, обстоятельства удержали меня от возвращения в Агондон. Вероятно, вы слышали о том, что положение дел в Варби далеко не идеальное, поэтому мне, как и многим моим коллегам, пришлось задержаться в этом городке. О, как неприятно мне писать о том, что некоторые поддались искушению и пытались бежать отсюда! Но теперь стража никого не выпускает за городские стены. Надеюсь, вы видите, господин, как важен правильный выбор для людей моей профессии?
Однако если подумать, то и извинения мои не совсем оправданны. Вы, движимые заботой о здоровье некоей юной девицы, просили меня регулярно навещать ее и потчевать определенным снадобьем. Между тем, как явствует из писем, которые я получаю от моих друзей из Агондона, эта девица в столицу так и не попала. Вы, сэр, как я понимаю, оттуда также уехали. Все складывается так, что на время наше с вами соглашение придется расторгнуть. Молюсь о здравии вашей юной подруги, которая теперь, увы, далеко от меня, и я не в состоянии помочь ей моим искусством врачевания!
Как бы то ни было, господин, смею заверить вас в том, что всегда буду к вашим услугам. Во время вашего пребывания в Варби я получил некое представление о том, чем вы занимаетесь. Надеюсь, вы также поймете меня, если я скажу, что мои планы на будущий год в большой степени зависят от нашего с вами договора.
Уважаемый господин, рад называться вашим покорным слугой,
Ф. Воксвелл (аптекарь с лицензией на практику).
С. Е. И. А. В.
Служба Его Императорского Агонистского Величества
Господину М. М. Гева-Хариону, главному секретарю штаба.
Оллонские казармы, Агондон, от лейтенанта В. Венса, заместителя секретаря его превосходительства лорда Мишана, генерал-губернатора и главнокомандующего вооруженными силами его величества в Зензане.
Глубокоуважаемый господин!
Его превосходительство генерал-губернатор уполномочил меня передать вам благодарность за сведения относительно мер, принятых в отношении капитана Вильдропа. Его превосходительство желает отметить, что эта идея представляется ему превосходной. На то время, что капитан Вильдроп будет нести службу в регулярных войсках, его превосходительство готов получать разведывательные сведения от его непосредственного командира. Его превосходительство отмечет, что в последнее время голоса, которым следовало бы давно умолкнуть, вдруг снова зазвучали и высказываются в поддержку Вильдропа-старшего. Некоторые полагают, что сообщения о его успехах в управлении Тарном пагубно сказываются на положении нынешней зензанской администрации. В свете всего вышесказанного его превосходительство ожидает, что меры, принятые в отношении капитана Вильдропа, будут еще суровее и что он в конце концов будет отдан под трибунал. Это весьма поспособствовало бы выработке справедливого отношения к роду Вильдропов в будущем.
Его превосходительство также желает, прежде чем изложить свои соображения более высоким инстанциям, сообщить вам правду о слухах, которые в последнее время дошли до Рэкса. Говорят, будто бы семнадцатый заместитель государственного секретаря отправлен в Тарн и целью его поездки является представление тамошнего губернатора к присвоению оному дворянского титула. Его превосходительство полагает, что это в корне недопустимо. Он изумлен: неужели представители государственной власти не отдают себе отчета в том, как может сказаться возвеличивание Вильдропа на положении дел в Зензане? Делая это замечание, его превосходительство, однако, желает отметить, что поддержка, которой пользуется в Зензане Зеленый самозванец, ни в коем случае не спровоцирована нынешней администрацией. Подобные предположения лишены всякого основания. Его превосходительство желает напомнить пребывающим в Агондоне о трудностях управления столь неспокойной колонией во имя того, чтобы агондонцы нежились в безопасности, как паразиты, процветающие на благосостоянии империи и не имеющие никакого права судить о колониальных делах.
С наилучшими пожеланиями,
В. Венс (лейтенант).
Резиденция губернатора,
Рэкс, год 999-д.
ГЛАВА 37
ПТИЦА С АЛОЙ ГРУДКОЙ
— Нирри!
Колокольчик звенел сердито, истерично.
— Нирри!
Снова надрывный звон колокольчика.
— Будь проклята эта девчонка! Где ее носит на этот раз?
Умбекка Вильдроп восседала на громадной кровати, опершись на гору разноцветных подушек. Рядом с ней лежал поднос с остатками обильной трапезы. Чуть дальше, на тумбочке с мраморной крышкой стояла груда тарелок — следы ночного пира. Жизнь горничной была нелегкой.
— Нирри!
— Умоляю вас, любезная госпожа, не расстраивайтесь, — послышался ласковый голос. Обладатель этого голоса был стройным мужчиной неопределенного возраста, одетым в черное облачение ордена Агониса. Он сидел у кровати на резном стуле с высокой спинкой, положив ногу на ногу. Руки его были затянуты в белые перчатки. На висках у капеллана начала пробиваться седина. Он был красив, но черты его лица отличались странной холодностью.
Эй Фиваль встал и подошел к окну. За окнами лежал сад, окружавший Дом Проповедника.
— Быть может, вы позволите мне утешить вас и избавить от причины раздражения?
Причина раздражения, о которой шла речь, представляла собой маленькую подвижную птичку с красной грудкой. Птица непрерывно чирикала:
Ти-вить! Ти-вить!
Уже несколько дней подряд эта надоедливая птица прилетала и садилась на высокую ветку за окном, сразу становясь единственным ярким пятнышком в выцветшем зимнем саду. «Опять, опять эта несносная птица! — восклицала, бывало, Умбекка или сразу орала: — Нирри! Неси метлу!»
Фиваль громко постучал пальцами по стеклу.
Ти-вить! Ти-ву-у-у!
Никакого толка.
— Госпо... жа?
Нирри остановилась на пороге. В руках она держала поднос с поспешно собранными чайными принадлежностями. Щеки ее разрумянились, из-под кружевного чепчика торчали пряди неприбранных волос. Нирри, крепко держа поднос, стоически выслушала традиционную нотацию. Умбекка называла ее неблагодарной, глупой девицей, лень и небрежность которой она устала терпеть.
— Нирри, я надеюсь, ты не с любовником развлекалась? Девушка зарделась.
— Слишком многие девушки в деревне опустились, Нирри, с тех пор, как здесь появились солдаты. Имей в виду, Нирри, если только я узнаю о какой-нибудь грязной связи, ты будешь немедленно уволена без рекомендательного письма.
Нирри не выдержала и воскликнула:
— Но, госпожа, я только готовила чай!
— Да что ты говоришь? А почему же ты принесла только один чайник?
На самом деле Нирри принесла все, что нужно. Умбекка просто не заметила. Но Нирри больше возражать не стала. Атака утихла — до завтрашнего утра. Умбекка надулась и стала похожа на жабу. Затем она ткнула пальцем в сторону окна. У Нирри задрожали губы, она кивнула и вышла. До птицы трудно было дотянуться с земли даже метлой. Так что... Через несколько минут Нирри должна была появиться за окном. Она должна была забраться на обледеневшее дерево и прогнать птицу.
— Честное слово, капеллан, просто и не знаю, зачем я держу эту девицу. Более строгая хозяйка давно бы уж вышвырнула ее на улицу — давным-давно!
— Но, любезная госпожа, ведь вы — воплощенное сострадание. Позвольте... — Фиваль взял чайник и налил Умбекке чаю. Умбекка благодарно улыбнулась гостю. По его настоянию — хотя нет, по ее просьбе, на которую он с готовностью откликнулся, они вот так встречались каждое утро, и только потом все домашние («семейство», как любила говаривать Умбекка) собирались к завтраку.
Для Умбекки завтрак был трапезой, состоявшей из трех этапов. И если булочки, хлеб, сыр, ветчина, тарнская рыба, маринованные огурчики предназначались для того, чтобы «заморить червячка» ночью, то происходило это каждую ночь. Спала Умбекка плохо, просыпалась на заре и прежде всего принималась за неофициальную трапезу. Ее Умбекка завтраком не считала — скорее она считала ее прелюдией к завтраку. Так истинный художник делает карандашный набросок, прежде чем рисовать картину маслом. После холодной закуски следовало дымящееся жаркое, которое приносила Нирри. Горе ей было, если она не поспевала вовремя, к официальному времени пробуждения хозяйки! На подносе, который Нирри приносила и подавала хозяйке в постель, было не так много еды. Несколько крутых яиц, сосиски, отбивные, обжаренные помидоры с луком, ломтики бекона — короче говоря, легкая еда, чтобы утолить голод и поправить настроение перед тем, как, наконец, покончив с долгим ритуалом одевания, Умбекка спускалась в столовую, где стол уже ломился от яств: овсянки со сливками, абрикосов и персиков, яиц, колбасы, бекона, обжаренных почек и заливного из угрей, прессованной ветчины, языков, холодных жареных цыплят, куропаток и фазанов, буженины, сухих фруктов и фруктов в Оранди, булочек, тостов, мармелада, джема, чая и крепчайшего заксонского кофе.
Некоторые во время говения постились, однако это не было всеобщим правилом, и потому Умбекка для себя решила, что ей поститься не обязательно. Ведь слуги бога Агониса просто обязаны были поддерживать свои силы.
— Хорошо ли вы почивали, любезная госпожа?
— Увы, плохо. Вы же знаете, капеллан, я жертва своего пищеварения.
— О, как это прискорбно, что столь достойная всяческих похвал дама должна так страдать!
— Капеллан, вы очень добры, но разве эту тяжкую ношу велел мне нести не господь наш Агонис? Разве вправе я жаловаться на свои страдания, когда мой супруг... — глаза Умбекки при этих словах слегка затуманились, — лежит при смерти в этой ужасной комнате, где все заросло растениями!
— И не говорите, любезная госпожа!
Умбекка проморгалась и благодарно протянула руку капеллану. Она часто думала о том, что часы, проводимые ею с капелланом, — ее любимое времяпрепровождение, единственная приятная вещь, которая компенсировала ее возвращение в Ирион Безусловно, ее статус жены губернатора привносил в жизнь множество маленьких радостей. Приобретение нарядов, парады, приемы, общество важных персон (в данном случае — общество лорда Маргрейва, который недавно прибыл с официальным визитом). Женщина, занимавшая такое положение, всегда была на виду. Только с капелланом Умбекка могла себе позволить быть самой собой. Однако в их отношениях не было ничего предосудительного. Отношения их носили чисто духовный характер Спокойно, размеренно вели они разговоры о делах. А поговорить было о чем: ведь при том, что супруг был болен, на плечи бедной женщины легло ни много, ни мало, а управление домашним хозяйством размером с провинцию!
Капеллан принялся просматривать утреннюю почту. Счет от торговца. Последние депеши. Совершенно секретное сообщение о положении в Зензане, предназначенное для вручения лично губернатору. Умбекка вздыхала и обрадовалась только тогда, когда Фиваль передал ей свежий номер «Дамской газеты».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88