Как плачевен ваш удел! Пят брат наслаждается всеми прелестями жизни, а вам достаются только отражения его радостей. Но что хуже всего, у вашего брата чудесный характер. Разве он ненавидит вас? Он вас любит и желает вам только добра! Он помешан на справедливости, он жаждет творить добрые дела. Да вот хотя бы совсем недавно он уговаривал отца не быть таким суровым с Джарди (вас он называет «Джарди»). «Бедняга Джарди, — говорит он и усаживает вас рядом с собой. — Когда я буду королем, ты будешь моим советником». Вы улыбаетесь и кланяетесь... "Брат, я тебе так благодарен... " Но в каком смятении на самом деле ваши чувства! И разве только злость владеет вами? Вовсе нет! Не столь ли сильно любим мы свои страдания, как и свои радости?
Вы обучены послушанию, как верный пес. Что-то в вас даже тянется к тому, чтобы оставаться отражением, тускло поблескивающим рядом с источающим сияние братом. Вы верите в традицию. Вы верите в то, что так лучше для всех. Вы — фанатичный последователь веры в бога Агониса. В начале вашей жизни на вас обрушились несправедливость и жестокость, затем — доброта, но вам ничего не нужно. В этом вы стараетесь убедить себя. Вам ничего не нужно, вам нужно только знать свое место и занимать его. Порой у себя в покоях вы рыдаете, вы плачете от благодарности, которую испытываете к своему бесконечно доброму брату.
Но у пса, даже самого дрессированного и вышколенного, есть острые зубы и когти, а если луч солнца упадет на самую тусклую стекляшку, она способна сверкнуть так ярко, что взглянешь на нее — и ослепнешь. Разве не таится всегда под пеплом хоть крошечный тлеющий уголек?
И вот кто-то готов раздуть его.
Слышится шепот...
Синий принц, ты славно играешь свою роль. Как смирно ты стоял рядом со своим братцем на его коронации! Но задумывался ли ты о том, почему тебе отведено это место? Разве ты так уж уверен, Синий принц, в том, что тебе подобает эта роль, роль отражения в зеркале? Из-за глупого суеверия твое тело подвергли надругательству, твой нрав — смирению. По какому праву? Ради чего? Разве это не жестоко?
Что это такое? Ты скажешь «измена»? «Ересь»? Но послушай меня, Синий принц. Откуда тебе знать, что не ты родился первым? Правда ли то, что именно тебе изначально была отведена роль последыша? Разве у тебя под кожей не болят до сих пор те раны, что нанес тебе твой брат, который толкал и пинал тебя еще в материнской утробе?
Но я скажу тебе нечто большее. Подумай о том, как страшна была та ночь, когда вы родились. Как грохотал гром, как мерцали и гасли свечи, как рыдали женщины из-за смерти королевы! Да-да, Синий принц, подумай хорошенько! Разве можем мы безоглядно верить тому, что тогда произошло, отличить истинное от ложного? Настоящее от отраженного?
Ты отворачиваешься от меня? Но ведь ты правоверный агонист! Синий принц, подумай о своей вере! Твой брат угрожает стране опасными нововведениями. Он уже лишил орден Агониса всякой гордости. Теперь он присматривается к новым горизонтам для своих реформ. Уж не станет ли он проявлять терпимость к Виане, божеству еретиков-зензанцев? Не дарует ли он полную свободу ваганам, чье грязное божество запятнало наш мир своей порочностью?
Синий принц, найдутся еще такие, кто помнит ночь вашего рождения? В ту ночь королевский шут бормотал о том, что нам суждены зловещие времена. Да, он был шут, дурачок, но разве не сказано, что устами шутов порой глаголет истина? Шут говорил: «Грядет ложный король». Он говорил: «Придет ложный король и прогонит истинного». Что бы это еще могло означать, как не то, что твой брат, Алый принц, станет узурпатором твоей власти?
Слова шута были пророчеством! И пророчество сбылось!
Синий принц, ведь есть люди, которые противятся твоему брату-узурпатору. Есть люди, которые только и ждут знака от тебя и готовы выступить в бой с твоим именем на устах. С твоим именем на устах они сорвут алое знамя узурпатора и затопчут его! С твоим именем на устах они отрубят ему голову! Ваши войска ждут. Твой час близок. О Синий принц, послушай меня и встань на нашу сторону!
Но почему я называю тебя принцем?
Очень скоро вы перестанете называться принцем и станете королем!
Да-да, представьте, что вы — Эджард Синий. Представьте свою зависть, обиду, унижение. Потом представьте свое волнение. Чувство вины. И спросите себя: разве так уж удивительно, что Брат Транимель столь победно вернулся к власти?
Но, безусловно, это всего лишь версия, одна из версий случившегося.
ГЛАВА 25
МОЛОДЫЕ АРИСТОКРАТЫ
— И фехтование?
— Ну конечно!
— И верховая езда?
— Безусловно.
— Стрельба?
— Неизбежно.
— Так... Что еще... Катание на коньках?
— А разве Риэль не замерзает уже сейчас, пока мы с тобой разговариваем?
— Служба? В гвардии, к примеру?
— Не теперь. Мой кузен еще слишком молод.
— Понятно. Расставьте ноги чуть шире, сэр. Вот так.
— Император, а вы все запоминаете?
— А когда я присылаю счета, вы им верите, господин Пеллигрю?
— Конечно, Император!
— Ну, значит, вы знаете, что память у меня хорошая.
Все это время Джем помалкивал и как зачарованный смотрел на свое отражение в зеркале. В одной сорочке он стоял, расставив ноги и раскинув руки в стороны, а возле него суетился смешной маленький человечек с растрепанными волосами. Он ползал по полу, словно мирно настроенный паук, поднимался, ходил по кругу и все время прикладывал к Джему портновский метр. Время от времени человечек что-то бормотал себе под нос, порой загибал пальцы, но ничего не записывал.
Пеллем сидел рядышком на конторке. Он посвистывал, курил и болтал ногами. Вид у него был самый счастливый. За окнами шумела улица Лунд, пролегавшая в самом сердце Старого Города. Там воздух был холодным и седым, там слышались крики извозчиков и уличных торговцев, собачий лай, стук колес по булыжной мостовой. А в мастерской портного ярко горели лампы и сверкали зеркала, здесь пахло дорогими тканями. Неподалеку возвышалась громада Главного храма. Она словно грозила в любой момент обрушиться и похоронить под собой улицу. Но здесь тоже был своего рода храм — храм той веры, которую исповедовали Пеллигрю.
Здесь располагалась мастерская Джепьера Квисто, королевского портного, самого дорогого в Агондоне.
— Когда я был молод, — приговаривал господин Квисто, — мне говорили, что на свете есть два правила. Правда, тогда никто не растолковал мне, что же это за правила, но теперь, когда я из безвестности поднялся до таких высот, что мои высокопоставленные заказчики называют меня «Императором с улицы Лунд», я, пожалуй, мог бы взять на себя такую смелость и сформулировать эти два правила. На мой взгляд, они таковы. Первое — никогда не спорить с высокопоставленными особами. Второе — ничего не забывать. И надо вам сказать, сэр, я никогда не делаю ни первого, ни второго!
— Я знаю, Император. Но вот у меня тут список, составленный лордом Эмпстером...
Император только рукой махнул.
— Можете не показывать. Разве я не знаю, что вам нужно? Черный костюм для посещения храма? Придворный синий костюм? Костюм для оперы, для прогулок по саду? Костюмы для балов, для праздников? Двадцать комплектов белья? Неужто вы думаете, господин Пеллигрю, что Император с улицы Лунд не знает, что нужно джентльмену?
— Для оперы?
— Пока мы остановились на костюме для посещения оперы.
— Прошу прощения, Император, я уже и сам забыл. Нова, тебе уже можно одеться. Бери свою одежду.
— Одежду? — фыркнул Квисто. — Тряпье!
— Ну, будет вам, Император, это, между прочим, мое платье. Вы мне самолично все это сшили в прошлом году.
— Именно так, господин Пеллигрю.
Император сложил портновский метр и хитро усмехнулся.
— Пелл, пойдем? — резко проговорил Джем.
Он впервые подал голос с того мгновения, как они вошли в мастерскую. Портной и Пеллем изумленно посмотрели на него.
— Ты бы лучше штаны для начала надел, Нова.
Джем улыбнулся, покраснел и принялся натягивать штаны. Почему-то им вдруг овладела странная тревога. Он смотрел на свое отражение в зеркале и не мог оторваться. Император перечислял полагающиеся джентльмену наряды, а Джем думал: «Это сошьют мне. Это будет мое». Но как же это могло быть? Словно картинки на страницах быстро перелистываемой книги, замелькала перед ним его новая жизнь. Рэкская опера, стрельбище, Оллонские увеселительные сады... Звук ружейного выстрела, падение подстреленной птицы... Скрип коньков, рассекающих лед замерзшего Риэля... Цокот конских копыт на аллее парка... Лица встречных дам, густо сдобренные косметикой. Прикосновение губ к дамской перчатке... "О леди, какая приятная встреча... " Тиралосское вино и джарвельские сигары в обитой бархатом театральной ложе. Кто-то сдает карты...
«Но это все неправильно! Разве моя миссия состоит в том, чтобы стать светским джентльменом, напыщенным созданием, разодетым в шелка и кружева?» Джем сжал в руке кристалл, хранимый, как прежде, на груди. Что-то было не так, иначе и быть не могло. Но когда он попробовал заговорить об этом с лордом Эмпстером, у него почему-то ничего не вышло. Почему-то он был способен только слепо повиноваться этому человеку. Что же стало с его собственным зрением?
Джем торопливо развернулся и направился к двери. Ему хотелось поскорее оказаться на холодной улице Лунд. Последовавший за ним Пеллем вдруг обернулся на пороге.
— О Император...
— Сэр?
— Я хотел спросить, как ваша дочь?
— Гека здорова. В этом сезоне ее выведут в свет.
— В свет? Теперь?
— Я понимаю, что вы имеете в виду, сэр. Думаете, что и здесь торговля, чистой воды торговля?
— Вовсе нет!
Император пожал плечами.
— Мне повезло, сэр. Я поднялся достаточно высоко для того, чтобы иметь возможность порой постучать в потолок, и тогда меня услышат те, для кого мой потолок является полом. Льщу себя надеждой на то, что моей дочери суждено ступать по этому полу.
— Звучит весьма возвышенно, Император. Но разве вы забыли о второй вашей дочери? Ведь у вас есть и другая дочь?
— По-моему, вы ошибаетесь, сэр. О нет, мне вполне хватает Геки.
— Странно, а я был совершенно уверен в том, что у вас две дочери. — Пеллем улыбнулся и, решив, что тема исчерпана, поспешно перешел к другому вопросу. — Костюм для праздника.
Император постучал пальцем по лбу:
— У меня тут все записано.
— Для меня.
— Для вас, сэр?
Джем, стоя на пороге, нетерпеливо озирал многолюдную улицу. Темнело. Храм возвышался над улицей Лунд подобно высокой, зловещей горе. Мальчишки-фонарщики уже готовили факелы. Джем потирал замерзшие руки. В окошке дома напротив появилась девочка и показала ему язык. Какая-то старуха, громко крича и ругаясь, пыталась перейти улицу. В руках она держала за лапы жалобно кудахтающих куриц.
— Пожалуй, вы немного сорите деньгами, господин Пеллигрю, — с нескрываемым уважением пробормотал Император.
— Так и есть, Император. Но я охвачен ожиданиями.
— Все молодые люди чего-то ожидают. Это так типично. Но если ваши ожидания должен оправдать я, прошу только одного: чтобы они были четко и ясно выражены и кое-чем подкреплены.
— Вы непростой человек, Император.
— Но ведь уж точно — щедрый, верно?
— Да-да, я так и хотел сказать — «щедрый»!
— Стало быть, костюм для оперы тоже синего цвета? Но вы должны согласиться со мной, сэр, что за один сезон джентльмен может износить весь свой гардероб.
— Император, я не спорю!
И Пеллем невольно улыбнулся, и глаза его сверкнули.
* * *
Теперь вернемся во дворец Короса. Но нет, на сей раз мы не станем заходить в самые роскошные апартаменты. Вы ведь помните, сколько мы всего увидели, пока заглядывали в окна дворца? А теперь давайте спустимся в его мрачные темницы, где появилась новая узница. Ее посадили в одиночку, и это благо для нее, иначе к этому времени ее бы уже неоднократно изнасиловали заключенные самого отвратительного вида. Не дали бы ей покоя и томившиеся в общих темницах дамы. Ее бы били, щипали, издевались, как могли. Ведь Мэдди, грудастая, пухлая Мэдди — настоящая красотка. Как жадно тянутся к ней руки всех, кто прозябает в мрачном подземелье! Падшие тянут к падению других — таков закон природы.
Но Мэдди повезло, по крайней мере, пока. Она опустилась на кучу подгнившей соломы и задумалась, а потом заснула. Однако сон ей приснился такой, что она, очнувшись, горько разрыдалась и застонала. Многие, очень многие стали бы рыдать и стонать, если бы они мечтали об Эджарде Синем. Но Мэдди снится не вечно пьяный старик, который того и гляди обратится в противную ядовитую жабу. Неужели король — этот король! — еще способен внушить кому-то любовь?
Бедняжка Мэдди постарела. В ее рыжих волосах поблескивает седина, на пышной груди проступают темные пятнышки. Последняя роль сыграла с ней злую шутку. Падшая девица? Мэдди Кодв пала давным-давно, если считать падением разрыв некоей телесной завесы. Но она вовсе не шлюха, хотя к ней так относятся мужчины. Мужчины! О, она хорошо знает их. Они пустышки, никчемные пустышки!
Однако в долгих скитаниях по печальному и горькому свету Мэдди встретился один мужчина, которого она не в силах забыть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88