– Ну пожалуйста! Ведь вы же не сердитесь на меня? Я правда хотела поехать с вами. Честно говоря, только с вами.
Эневек наморщил лоб.
– Не смотрите на меня так! – Делавэр закатила глаза. – Я читала ваши книги, и я восхищена вашей работой, только и всего.
– Что-то я не заметил.
– Это вы про аквариум? – Она сделала отметающее движение рукой. – Забудьте об этом. Прошу вас, доктор Эневек, мне здесь остался всего один день. Доставьте мне такую радость.
– У нас свои правила и ограничения.
Это прозвучало мелочно.
– Послушайте же, вы, упрямец, – сказала она. – Я сейчас заплачу. Если вы не возьмёте меня, я на обратном пути в Чикаго в самолёте растворюсь в слезах. И за это ответите вы!
Она смотрела на него сияющими глазами. Эневек не выдержал и рассмеялся.
– Ну ладно. Идёмте, если хотите.
– Правда?
– Да. Но чур, не донимайте меня. Держите все свои теории при себе.
– Это не мои теории. Это…
– Лучше всего просто не раскрывайте рта.
Она хотела ответить, но передумала и кивнула.
– Подождите здесь, – сказал Эневек. – Я принесу вам костюм.
Алиса Делавэр держала слово минут десять. Но едва строения Тофино скрылись за ближайшим лесистым мысом, как она подошла к Леону и протянула ему руку:
– Называйте меня Лисия, – заявила она.
– Лисия?
– Ну, от Алисия, но Алисия звучит глуповато. Мне так кажется. Моим родителям, естественно, так не казалось, но ведь человека не спрашивают, какое имя ему дать, а потом мучайся всю жизнь. А вас зовут Леон, ведь так?
Он пожал протянутую руку.
– Очень приятно, Лисия.
– Хорошо. А теперь нам необходимо объясниться.
Эневек растерянно глянул на Стринджер, которая управляла катером, с мольбой о помощи. Та пожала плечами и продолжала рулить.
– Так в чём дело? – осторожно спросил он.
– Я вела себя в аквариуме глупо и самонадеянно, мне очень жаль.
– Я уже забыл.
– Но и вы должны попросить у меня прощения.
– Да? За что же?
Она опустила глаза.
– То, что вы при людях поставили меня на место по поводу моих научных воззрений, это нормально, но вы не должны были говорить о моей внешности.
– Я и не говорил.
– Вы сказали, что белуха усомнилась бы в моём рассудке, если бы увидела, как я крашусь.
– Это было всего лишь абстрактное сравнение.
– Это было дурацкое сравнение.
Эневек поскрёб свою чёрную шевелюру. Да, он тогда разозлился на Делавэр, на её предвзятые аргументы. Но, похоже, несправедливо обидел её в своём раздражении.
– Хорошо. Я прошу прощения.
– Принимаю.
– Вы тогда сослались на Повинелли… – начал он. Она улыбнулась. Этими словами он подал ей сигнал, что принимает её всерьёз. Дэниэл Повинелли был самый видный оппонент Гордона Гэллапа в вопросе о разуме приматов и других животных. Он соглашался с Гэллапом, что шимпанзе, узнающие себя в зеркале, имеют представление о самих себе. Но тем решительнее опровергал их способность осознать своё ментальное состояние и, тем самым, – состояние других живых существ. Повинелли не считал доказанным, что вообще какой бы то ни было вид животного проявляет психологическое понимание, свойственное человеку.
– Повинелли мужественный человек, – сказала Делавэр. – Его взгляды всегда оказываются вчерашними, но он мирится с этим. Гэллапу легче: куда приятнее выставлять шимпанзе и дельфинов равноправными партнёрами человека.
– Но они и есть равноправные партнёры, – сказал Эневек.
– В этическом смысле.
– Независимо от него. Этика – это изобретение человека.
– В этом никто не сомневается. И Повинелли тоже.
Эневек поглядел на бухту. В поле зрения были маленькие островки.
– Я знаю, к чему вы клоните, – сказал он после короткой паузы. – Вы считаете, что это ошибочный путь – приписывать животным как можно больше человеческого для того, чтобы обращаться с ними по-человечески.
– Это заносчиво, – подтвердила Делавэр.
– Я согласен. Это не решает проблемы. Но большинству людей необходима идея, что жизнь другого существа достойна защиты лишь в той степени, в какой это существо похоже на человека. Убить животное легче, чем человека. И будет гораздо труднее это сделать, если признать животное нашим близким родственником. Мало кого порадует мысль, что мы, возможно, не венец творения и на шкале ценности жизни находимся не над всеми, а среди всех.
– Эй! – она захлопала в ладоши. – Да у нас же одинаковый взгляд на вещи.
– Почти. Мне кажется, ты слегка… мессианствуешь. Сам я держусь того мнения, что душа шимпанзе или белухи имеет свои подобия с человеческой. – Он поднял руку, чтобы остановить возражения Делавэр. – Хорошо, скажем иначе: на шкале ценностей белухи мы окажемся тем выше, чем больше доверия она в нас встречает. – Он улыбнулся. – Возможно, некоторым белухам мы кажемся даже разумными существами. Ну что, так тебе нравится больше? – он решил попробовать перейти на «ты». Делавэр повертела носом.
– Не знаю, Леон. Мне кажется, что ты заманиваешь меня в ловушку, – в тон ему ответила девушка.
– Морские львы, – крикнула Стринджер. – Там, впереди.
Они приближались к небольшому острову. На утёсах нежилась на солнце группа звёздчатых морских львов. Некоторые лениво приподняли головы и посмотрели в сторону катера.
– Дело не в Гэллапе или Повинелли, правильно? – он поднёс к глазам камеру и сфотографировал животных. – Я предлагаю тебе другую дискуссию. Мы сходимся на том, что нет шкалы ценностей, но есть лишь представление человека о ней, и этот пункт мы больше не обсуждаем. Мы оба горячо возражаем против того, чтобы очеловечивать животных. Я придерживаюсь того мнения, что в известных границах всё же возможно понять внутренний мир животных. Так сказать, постичь умом. Кроме того, я верю, что с некоторыми животными у нас больше общего, чем с другими, и мы найдём пути общения с некоторыми из них. А ты веришь, что всё внечеловеческое навеки останется для нас чужим. Что у нас нет доступа к голове животного. Следовательно, и общения не будет, а будет лишь разобщение, и мы должны удовлетвориться тем, что оставим их в покое.
Делавэр некоторое время молчала. Катер, снизив скорость, миновал остров с морскими львами. Стринджер заученно приводила научные данные об этих животных, а пассажиры фотографировали.
– Я должна это обдумать, – сказала наконец Делавэр. И действительно сделала это. По крайней мере, за то время, пока они выходили в открытое море, она ничего не сказала. Эневек был доволен. Хорошо, что тур начался с морских львов. Популяция китов всё ещё не достигла своего обычного состава. Скалы же, полные морских львов, придавали экспедиции позитивное настроение и могли смягчить разочарование, если больше ничего не будет.
Но его страхи оказались напрасными.
Вскоре они встретили группу серых китов. Они были немного меньше горбачей, но достаточно крупных размеров.
Некоторые подплывали близко и ненадолго показывались из воды, к восторгу пассажиров. Киты были похожи на ожившие глыбы цвета шифера с их пятнистыми мощными челюстями. Большинство пассажиров как одержимые снимали китов на видео и фотографировали. Другие просто смотрели или пытались дотянуться рукой. Эневек видел, как при виде всплывающих китов у взрослых мужчин на глаза наворачивались слёзы умиления.
В некотором отдалении находились три другие моторные лодки и один довольно большой корабль. Все заглушили моторы. Стринджер по радио комментировала. Это была вполне невинная процедура наблюдения китов, но Джек Грейвольф воевал бы и против этого.
Джек Грейвольф был идиот.
К тому же опасный. Эневеку очень не нравилось то, что тот запланировал. Наблюдение туристов. Смешно! Но если будет поединок, пресса примет сторону Грейвольфа. Она настроит общество против их станции, и никто не посмотрит, что они ведут своё дело с научной и социальной ответственностью. Помехи со стороны экологов и прочих природозащитников, будь они даже такой сомнительной группой, как «морская гвардия» Грейвольфа, будут лить воду на мельницу расхожих предрассудков. Вряд ли кто по-настоящему задумается, что нужно различать дела серьёзной организации и лозунги фанатиков. Это придёт лишь много позже, когда пресса уже обыграет все факты и принесёт весь вред, какой только можно принести.
И Грейвольф был далеко не единственной заботой Эневека.
Он внимательно вглядывался в океан, держа камеру наготове. Он спрашивал себя, не страдает ли он паранойей, развязанной его встречей с двумя горбачами. Неужто он видел призраки? Или поведение животных действительно претерпело какие-то изменения?
– Справа! – крикнула Стринджер.
Все повернули головы туда, куда она указывала. К лодке приблизилось несколько серых китов, проводя показательные манёвры ныряния. Их хвосты, казалось, приветственно машут пассажирам. Эневек делал снимки для архива. Шумейкер в ладоши бы хлопал от радости. Киты будто решили возместить «Китовой станции» все убытки за долгое время ожидания.
– Эй, – взмахнула руками Лисия. – Что они делают?
Головы трёх горбачей синхронно вспарывали поверхность воды. Они широко раскрыли громадные пасти так, что было видно розовое нёбо. Мощные глоточные мешки словно надулись. Между китами взлетала бурлящая пена – и с ней что-то сверкающее, словно мишура. Крошечные вёрткие рыбёшки. Откуда-то налетели стаи чаек и гагар, совершая бреющие прыжки вниз, чтобы принять участие в кутеже.
– Они едят, – сказал Эневек, фотографируя китов.
– Нет! У них такой вид, будто они хотят сожрать нас.
– Лисия! Не старайся выглядеть глупее, чем ты есть.
– Ты не понимаешь шуток, – сказала Делавэр скучающе. – Разумеется, я знаю, что они питаются крилём и всей такой мелочью. Но никогда не видела, как они это делают. Я всегда считала, что они просто плывут себе, раскрыв пасть.
– Гладкие киты так и делают, – сказала Стринджер через плечо. – А у горбачей свой метод. Они подплывают под стаю мелких рыб или усоногих рачков и окружают их кольцом из воздушных пузырьков. Мелкие рыбы избегают турбулентной воды, они стараются держаться подальше от пузырькового занавеса и сбиваются в кучу. Киты всплывают, расправив свои глоточные складки, и делают хлебок.
– Ничего ей не объясняй, – сказал Эневек. – Она всё равно всё знает лучше.
– Хлебок? – повторила Делавэр.
– Так это называется у китов. Способ хлебка. Они могут растягивать свои глоточные мешки, превращая их в гигантский резервуар для приема пищи. Криль и рыбы всасываются одним глотком и застревают в цедильных пластинах.
Эневек подсел к Стринджер и вполголоса спросил:
– Как они тебе кажутся?
– Киты? Странный вопрос. – Она немного поразмыслила. – Думаю, как всегда.
– Ты находишь их нормальными?
– Конечно. Они просто в ударе, у них всё прекрасно получается.
– И они… не изменились?
Она сощурила глаза. Солнце блестело на воде. Горбачи уже давно скрылись.
– Изменились? – сказала она задумчиво. – Что ты имеешь в виду?
– Я же тебе рассказывал о двух Megapterae, которые внезапно вынырнули рядом с моей лодкой. – Инстинктивно он употребил научный термин для обозначения горбачей. И без того достаточно странные идеи бродили у него в голове, а так это хотя бы звучало серьёзно и научно.
– Да. И что?
– Это было странно.
– Тебе можно позавидовать. Полный отпад, и опять меня не оказалось рядом.
– Не знаю, отпад ли. Мне скорее показалось, что они пытаются разведать обстановку… Как будто они что-то замышляют…
– Ты говоришь загадками.
– Это было не особенно приятно.
– Не особенно приятно? – Стринджер недоумённо покачала головой. – Ты не в своём уме? Как бы я хотела оказаться на твоём месте.
– Не обольщайся. Я спрашивал себя, кто тут за кем наблюдает и с какой целью…
– Леон. То были киты. Не тайные агенты.
Он потёр глаза и пожал плечами.
– О’кей, забудь об этом. Должно быть, мне примерещилось.
Портативная рация Стринджер щёлкнула. Послышался голос Тома Шумейкера.
– Сьюзен? Перейди-ка на 99.
Все китовые станции передавали и принимали на частоте 98. Это было практично, потому что таким образом все были в курсе вида на китов. Береговая охрана и аэропорт Тофино тоже использовали частоту 98, а ещё, к сожалению, разные рыбаки-спортсмены, чьё представление о наблюдении китов было существенно грубее. Для личных разговоров у каждой станции был собственный канал. Стринджер переключилась.
– Леон там далеко? – спросил Шумейкер.
– Рядом.
Она протянула Эневеку переговорное устройство. Он выслушал.
– Хорошо, я поеду к ним… Скажи им, я вылечу, как только мы вернёмся на берег.
– О чём это вы? – спросила Стринджер.
– Пароходство просит меня о какой-то консультации.
– Пароходство?
– Да. Позвонили из управления. Они не особенно грузили Тома подробностями. Только сказали, что им нужен мой совет. И срочно! Странно…
Пароходство выслало за ним вертолёт. Не прошло и двух часов после разговора по рации с Шумейкером, как Эневек уже разглядывал сверху причудливый ландшафт острова Ванкувер. Лесистые холмы сменялись суровыми скалами, между ними поблёскивали реки и зелёные озёра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Эневек наморщил лоб.
– Не смотрите на меня так! – Делавэр закатила глаза. – Я читала ваши книги, и я восхищена вашей работой, только и всего.
– Что-то я не заметил.
– Это вы про аквариум? – Она сделала отметающее движение рукой. – Забудьте об этом. Прошу вас, доктор Эневек, мне здесь остался всего один день. Доставьте мне такую радость.
– У нас свои правила и ограничения.
Это прозвучало мелочно.
– Послушайте же, вы, упрямец, – сказала она. – Я сейчас заплачу. Если вы не возьмёте меня, я на обратном пути в Чикаго в самолёте растворюсь в слезах. И за это ответите вы!
Она смотрела на него сияющими глазами. Эневек не выдержал и рассмеялся.
– Ну ладно. Идёмте, если хотите.
– Правда?
– Да. Но чур, не донимайте меня. Держите все свои теории при себе.
– Это не мои теории. Это…
– Лучше всего просто не раскрывайте рта.
Она хотела ответить, но передумала и кивнула.
– Подождите здесь, – сказал Эневек. – Я принесу вам костюм.
Алиса Делавэр держала слово минут десять. Но едва строения Тофино скрылись за ближайшим лесистым мысом, как она подошла к Леону и протянула ему руку:
– Называйте меня Лисия, – заявила она.
– Лисия?
– Ну, от Алисия, но Алисия звучит глуповато. Мне так кажется. Моим родителям, естественно, так не казалось, но ведь человека не спрашивают, какое имя ему дать, а потом мучайся всю жизнь. А вас зовут Леон, ведь так?
Он пожал протянутую руку.
– Очень приятно, Лисия.
– Хорошо. А теперь нам необходимо объясниться.
Эневек растерянно глянул на Стринджер, которая управляла катером, с мольбой о помощи. Та пожала плечами и продолжала рулить.
– Так в чём дело? – осторожно спросил он.
– Я вела себя в аквариуме глупо и самонадеянно, мне очень жаль.
– Я уже забыл.
– Но и вы должны попросить у меня прощения.
– Да? За что же?
Она опустила глаза.
– То, что вы при людях поставили меня на место по поводу моих научных воззрений, это нормально, но вы не должны были говорить о моей внешности.
– Я и не говорил.
– Вы сказали, что белуха усомнилась бы в моём рассудке, если бы увидела, как я крашусь.
– Это было всего лишь абстрактное сравнение.
– Это было дурацкое сравнение.
Эневек поскрёб свою чёрную шевелюру. Да, он тогда разозлился на Делавэр, на её предвзятые аргументы. Но, похоже, несправедливо обидел её в своём раздражении.
– Хорошо. Я прошу прощения.
– Принимаю.
– Вы тогда сослались на Повинелли… – начал он. Она улыбнулась. Этими словами он подал ей сигнал, что принимает её всерьёз. Дэниэл Повинелли был самый видный оппонент Гордона Гэллапа в вопросе о разуме приматов и других животных. Он соглашался с Гэллапом, что шимпанзе, узнающие себя в зеркале, имеют представление о самих себе. Но тем решительнее опровергал их способность осознать своё ментальное состояние и, тем самым, – состояние других живых существ. Повинелли не считал доказанным, что вообще какой бы то ни было вид животного проявляет психологическое понимание, свойственное человеку.
– Повинелли мужественный человек, – сказала Делавэр. – Его взгляды всегда оказываются вчерашними, но он мирится с этим. Гэллапу легче: куда приятнее выставлять шимпанзе и дельфинов равноправными партнёрами человека.
– Но они и есть равноправные партнёры, – сказал Эневек.
– В этическом смысле.
– Независимо от него. Этика – это изобретение человека.
– В этом никто не сомневается. И Повинелли тоже.
Эневек поглядел на бухту. В поле зрения были маленькие островки.
– Я знаю, к чему вы клоните, – сказал он после короткой паузы. – Вы считаете, что это ошибочный путь – приписывать животным как можно больше человеческого для того, чтобы обращаться с ними по-человечески.
– Это заносчиво, – подтвердила Делавэр.
– Я согласен. Это не решает проблемы. Но большинству людей необходима идея, что жизнь другого существа достойна защиты лишь в той степени, в какой это существо похоже на человека. Убить животное легче, чем человека. И будет гораздо труднее это сделать, если признать животное нашим близким родственником. Мало кого порадует мысль, что мы, возможно, не венец творения и на шкале ценности жизни находимся не над всеми, а среди всех.
– Эй! – она захлопала в ладоши. – Да у нас же одинаковый взгляд на вещи.
– Почти. Мне кажется, ты слегка… мессианствуешь. Сам я держусь того мнения, что душа шимпанзе или белухи имеет свои подобия с человеческой. – Он поднял руку, чтобы остановить возражения Делавэр. – Хорошо, скажем иначе: на шкале ценностей белухи мы окажемся тем выше, чем больше доверия она в нас встречает. – Он улыбнулся. – Возможно, некоторым белухам мы кажемся даже разумными существами. Ну что, так тебе нравится больше? – он решил попробовать перейти на «ты». Делавэр повертела носом.
– Не знаю, Леон. Мне кажется, что ты заманиваешь меня в ловушку, – в тон ему ответила девушка.
– Морские львы, – крикнула Стринджер. – Там, впереди.
Они приближались к небольшому острову. На утёсах нежилась на солнце группа звёздчатых морских львов. Некоторые лениво приподняли головы и посмотрели в сторону катера.
– Дело не в Гэллапе или Повинелли, правильно? – он поднёс к глазам камеру и сфотографировал животных. – Я предлагаю тебе другую дискуссию. Мы сходимся на том, что нет шкалы ценностей, но есть лишь представление человека о ней, и этот пункт мы больше не обсуждаем. Мы оба горячо возражаем против того, чтобы очеловечивать животных. Я придерживаюсь того мнения, что в известных границах всё же возможно понять внутренний мир животных. Так сказать, постичь умом. Кроме того, я верю, что с некоторыми животными у нас больше общего, чем с другими, и мы найдём пути общения с некоторыми из них. А ты веришь, что всё внечеловеческое навеки останется для нас чужим. Что у нас нет доступа к голове животного. Следовательно, и общения не будет, а будет лишь разобщение, и мы должны удовлетвориться тем, что оставим их в покое.
Делавэр некоторое время молчала. Катер, снизив скорость, миновал остров с морскими львами. Стринджер заученно приводила научные данные об этих животных, а пассажиры фотографировали.
– Я должна это обдумать, – сказала наконец Делавэр. И действительно сделала это. По крайней мере, за то время, пока они выходили в открытое море, она ничего не сказала. Эневек был доволен. Хорошо, что тур начался с морских львов. Популяция китов всё ещё не достигла своего обычного состава. Скалы же, полные морских львов, придавали экспедиции позитивное настроение и могли смягчить разочарование, если больше ничего не будет.
Но его страхи оказались напрасными.
Вскоре они встретили группу серых китов. Они были немного меньше горбачей, но достаточно крупных размеров.
Некоторые подплывали близко и ненадолго показывались из воды, к восторгу пассажиров. Киты были похожи на ожившие глыбы цвета шифера с их пятнистыми мощными челюстями. Большинство пассажиров как одержимые снимали китов на видео и фотографировали. Другие просто смотрели или пытались дотянуться рукой. Эневек видел, как при виде всплывающих китов у взрослых мужчин на глаза наворачивались слёзы умиления.
В некотором отдалении находились три другие моторные лодки и один довольно большой корабль. Все заглушили моторы. Стринджер по радио комментировала. Это была вполне невинная процедура наблюдения китов, но Джек Грейвольф воевал бы и против этого.
Джек Грейвольф был идиот.
К тому же опасный. Эневеку очень не нравилось то, что тот запланировал. Наблюдение туристов. Смешно! Но если будет поединок, пресса примет сторону Грейвольфа. Она настроит общество против их станции, и никто не посмотрит, что они ведут своё дело с научной и социальной ответственностью. Помехи со стороны экологов и прочих природозащитников, будь они даже такой сомнительной группой, как «морская гвардия» Грейвольфа, будут лить воду на мельницу расхожих предрассудков. Вряд ли кто по-настоящему задумается, что нужно различать дела серьёзной организации и лозунги фанатиков. Это придёт лишь много позже, когда пресса уже обыграет все факты и принесёт весь вред, какой только можно принести.
И Грейвольф был далеко не единственной заботой Эневека.
Он внимательно вглядывался в океан, держа камеру наготове. Он спрашивал себя, не страдает ли он паранойей, развязанной его встречей с двумя горбачами. Неужто он видел призраки? Или поведение животных действительно претерпело какие-то изменения?
– Справа! – крикнула Стринджер.
Все повернули головы туда, куда она указывала. К лодке приблизилось несколько серых китов, проводя показательные манёвры ныряния. Их хвосты, казалось, приветственно машут пассажирам. Эневек делал снимки для архива. Шумейкер в ладоши бы хлопал от радости. Киты будто решили возместить «Китовой станции» все убытки за долгое время ожидания.
– Эй, – взмахнула руками Лисия. – Что они делают?
Головы трёх горбачей синхронно вспарывали поверхность воды. Они широко раскрыли громадные пасти так, что было видно розовое нёбо. Мощные глоточные мешки словно надулись. Между китами взлетала бурлящая пена – и с ней что-то сверкающее, словно мишура. Крошечные вёрткие рыбёшки. Откуда-то налетели стаи чаек и гагар, совершая бреющие прыжки вниз, чтобы принять участие в кутеже.
– Они едят, – сказал Эневек, фотографируя китов.
– Нет! У них такой вид, будто они хотят сожрать нас.
– Лисия! Не старайся выглядеть глупее, чем ты есть.
– Ты не понимаешь шуток, – сказала Делавэр скучающе. – Разумеется, я знаю, что они питаются крилём и всей такой мелочью. Но никогда не видела, как они это делают. Я всегда считала, что они просто плывут себе, раскрыв пасть.
– Гладкие киты так и делают, – сказала Стринджер через плечо. – А у горбачей свой метод. Они подплывают под стаю мелких рыб или усоногих рачков и окружают их кольцом из воздушных пузырьков. Мелкие рыбы избегают турбулентной воды, они стараются держаться подальше от пузырькового занавеса и сбиваются в кучу. Киты всплывают, расправив свои глоточные складки, и делают хлебок.
– Ничего ей не объясняй, – сказал Эневек. – Она всё равно всё знает лучше.
– Хлебок? – повторила Делавэр.
– Так это называется у китов. Способ хлебка. Они могут растягивать свои глоточные мешки, превращая их в гигантский резервуар для приема пищи. Криль и рыбы всасываются одним глотком и застревают в цедильных пластинах.
Эневек подсел к Стринджер и вполголоса спросил:
– Как они тебе кажутся?
– Киты? Странный вопрос. – Она немного поразмыслила. – Думаю, как всегда.
– Ты находишь их нормальными?
– Конечно. Они просто в ударе, у них всё прекрасно получается.
– И они… не изменились?
Она сощурила глаза. Солнце блестело на воде. Горбачи уже давно скрылись.
– Изменились? – сказала она задумчиво. – Что ты имеешь в виду?
– Я же тебе рассказывал о двух Megapterae, которые внезапно вынырнули рядом с моей лодкой. – Инстинктивно он употребил научный термин для обозначения горбачей. И без того достаточно странные идеи бродили у него в голове, а так это хотя бы звучало серьёзно и научно.
– Да. И что?
– Это было странно.
– Тебе можно позавидовать. Полный отпад, и опять меня не оказалось рядом.
– Не знаю, отпад ли. Мне скорее показалось, что они пытаются разведать обстановку… Как будто они что-то замышляют…
– Ты говоришь загадками.
– Это было не особенно приятно.
– Не особенно приятно? – Стринджер недоумённо покачала головой. – Ты не в своём уме? Как бы я хотела оказаться на твоём месте.
– Не обольщайся. Я спрашивал себя, кто тут за кем наблюдает и с какой целью…
– Леон. То были киты. Не тайные агенты.
Он потёр глаза и пожал плечами.
– О’кей, забудь об этом. Должно быть, мне примерещилось.
Портативная рация Стринджер щёлкнула. Послышался голос Тома Шумейкера.
– Сьюзен? Перейди-ка на 99.
Все китовые станции передавали и принимали на частоте 98. Это было практично, потому что таким образом все были в курсе вида на китов. Береговая охрана и аэропорт Тофино тоже использовали частоту 98, а ещё, к сожалению, разные рыбаки-спортсмены, чьё представление о наблюдении китов было существенно грубее. Для личных разговоров у каждой станции был собственный канал. Стринджер переключилась.
– Леон там далеко? – спросил Шумейкер.
– Рядом.
Она протянула Эневеку переговорное устройство. Он выслушал.
– Хорошо, я поеду к ним… Скажи им, я вылечу, как только мы вернёмся на берег.
– О чём это вы? – спросила Стринджер.
– Пароходство просит меня о какой-то консультации.
– Пароходство?
– Да. Позвонили из управления. Они не особенно грузили Тома подробностями. Только сказали, что им нужен мой совет. И срочно! Странно…
Пароходство выслало за ним вертолёт. Не прошло и двух часов после разговора по рации с Шумейкером, как Эневек уже разглядывал сверху причудливый ландшафт острова Ванкувер. Лесистые холмы сменялись суровыми скалами, между ними поблёскивали реки и зелёные озёра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127