— Стоит мне начать читать, как я уже сплю, — признался Нестор.
— Это необходимо, Нестор. Человек не может идти путем, указанным Богом, если сначала не изучит Божье слово.
— Я все время запутываюсь, сэр. В Библии полно всяких убийств и мести, так что и не разберешь, что хорошо, а что плохо.
— Вот почему Господь посылает пророков, таких, как Даниил Кейд и Йон Шэнноу. Ты должен изучить их слово, и тогда сокровенные пути станут тебе ясны. И пусть мысли о насилии тебя не смущают, Нестор. Вся жизнь — насилие. Насилие болезней, насилие голода и нищеты. Даже рождение — уже насилие. Человек должен постигнуть все это. Никакое благо не дается нам легко.
Нестор все равно ни в чем не разобрался, но он не хотел, чтобы его идеал героя подумал, будто он тупица.
— Да, сэр, — сказал он.
Эванс улыбнулся и потрепал юношу по плечу.
— Диакон посылает в Долину Паломника одного из своих апостолов. Он прибудет в конце месяца. Приходи и слушай.
— Обязательно, сэр. А как насчет миссис Мак-Адам?
— На нее столько навалилось! И Пастыря нет, и этот пожар. Я просто заеду поговорить с ней.
— Сэмюэль твердит, что в нее вселился Дьявол. Вот что он думает, — сказал Нестор. — Он мне жаловался, что она выгнала его из дома и обозвала мерзостью.
— Он слабовольный человек. Дети сильных родителей часто вырастают такими. Но, надеюсь, он ошибается. Что ж, время покажет.
— А правда, что Лейтон Дьюк и его люди где-то близко? — спросил Нестор.
— Его шайку перестреляли вблизи Пернума, так что, думаю, это просто слухи, — сказал Крестоносец. — Они пытались ограбить повозку, доставляющую обменные деньги на рудники.
— Так он убит? Эванс засмеялся.
— Ты вроде бы жалеешь об этом, малый. Он же просто разбойник. Нестор покраснел.
— Да нет, я не жалею, сэр, — соврал он. — Просто он… ну… понимаете… такой знаменитый. И вроде как благородный.
Эванс покачал головой.
— Ни один вор никогда не казался мне благородным. Это человек, у которого нет ни желания, ни силы воли, чтобы работать, а потому он крадет у других людей, которые лучше него. Выбери себе героя, Нестор, с более высокими целями, чем Лейтон Дьюк.
— Да, сэр, — пообещал мальчик.
2
Часто задают вопрос, как могут права индивида сочетаться с нуждами общества. Подумайте о фермере, братья мои. Когда он сеет зерна своего будущего урожая, он знает, что прилетят грачи и склюют их. Слишком много птиц — и про урожай можно забыть. И фермер берет свое ружье. Это не значит. что он ненавидит грачей или что грачи — исчадия зла.
«Мудрость Диакона», глава IV
Бет взмахнула топором, удар получился неуклюжим, но сила размаха вогнала девятифунтовый топор в чурбак и аккуратно разломила его пополам. Из-под коры высыпали муравьи. Она смахнула их, а потом подобрала чурки и уложила в поленницу на зиму.
По ее лицу градом катился пот. Утираясь рукавом, она прислонила топор к стенке деревянного сарая, потом вскинула на плечо длинное ружье и пошла к колодцу. Оглянувшись назад на топор и комель для колки, Бет представила себе, что там стоит Пастырь, и словно увидела поэзию его плавных и точных движений. Она вздохнула. Пастырь…
Даже она привыкла смотреть на Шэнноу как на служителя Божьего в Долине Паломника и почти забыла его смертоносное прошлое. Но затем он переменился. Бог свидетель, как переменился! Лев стал ягненком. И Бет мучило, что эта перемена ее не обрадовала.
Спину разламывало, и ей нестерпимо хотелось отдохнуть.
— Не бросай работу на половине! — упрекнула она себя вслух. Зачерпнула медным ковшиком прохладную воду из ведра и напилась. Потом вернулась к топору. И выругалась, услышав цокот лошадиных копыт по спекшейся земле. Ружье-то она оставила у колодца! Положив топор, она быстро пошла через двор, даже не оглянувшись на всадника. Схватив ружье, она пригнулась.
— Да зачем оно тебе, Бет, радость моя? — произнес знакомый голос.
Клем Стейнер перекинул ногу через седло и спрыгнул на землю. Бет улыбнулась до ушей и протянула к нему руки.
— Замечательно выглядишь, Клем, — сказала она, крепко его обнимая. Потом положила ладони на его широкие плечи, слегка оттолкнула и уставилась на его словно вытесанное из камня лицо.
Искрящейся голубизны глаза, совсем мальчишеская ухмылка, хотя виски серебрились сединой, от глаз разбегались морщины, а у рта залегли складки. Сюртук из черного сукна словно совсем не запылился в дороге, как и алый парчовый жилет, перехваченный лакированным черным поясом с пистолетами.
Бет снова его потискала.
— Такое утешение для моих старых глаз, — сказала она, ощущая в горле непривычный комок.
— Старых? Черт дери, Бет, ты все еще красавица из красавиц!
— А ты все еще отпетый льстец, — проворчала она, пряча удовольствие.
— Да разве кто-нибудь посмеет врать тебе, Бет? — Его улыбка угасла. — Я приехал сразу, как услышал. Есть новости?
Она покачала головой.
— Займись своей лошадью, Клем, а я соберу тебе что-нибудь поесть.
Захватив ружье, Бет ушла в дом и в первый раз за много дней заметила, как там неприбрано, сколько пыли накопилось на широких половицах. Вдруг рассердившись, она забыла про еду и принесла из кухни ведро со шваброй.
— Тут такой кавардак, — сказала она вошедшему Клему.
Он ухмыльнулся ей.
— Да, и очень даже жилой, — согласился он, снимая пояс и придвигая стул к столу.
Бет засмеялась и прислонила швабру к стене.
— Мужчине не следует вот так заставать женщину врасплох, а уж через столько лет и подавно. Время обошлось с тобой по-доброму, Клем. Пополнел слегка, но это тебе идет.
— У меня была хорошая жизнь, — сказал он ей, но отвел взгляд на окно в глубоком проеме каменной стены. Клем улыбнулся:
— Надежное местечко. Бет. Я заметил амбразуры между окнами верхнего этажа и дубовые ставни на нижних. Чертова крепость, да и только. Амбразуры теперь увидишь только в старинных домах. Думается, люди решили, что мир становится все безопасней.
— Так думают только дураки, Клем.
Она рассказала ему о налете на церковь и о кровавом его завершении, когда Пастырь вновь надел пояс с пистолетами. Клем слушал молча. Когда она договорила, он встал, пошел на кухню и налил себе воды в кружку. Там возле массивной наружной двери лежал внушительный засов. Окошко было узкое, ставни окованы железными полосами.
— В Пернуме приходилось нелегко, — сказал он. — Мы все думали: вот война кончилась и можно вернуться на фермы к обычной жизни. Где там! Конечно, было глупо так думать после бойни на севере. И войны, которая уничтожила исчадий. У вас тут Клятвоприимцы еще не побывали?
Она покачала головой, а он остановился у открытой двери — темный силуэт на светлом фоне.
— Скверное дело, Бет. Ты должна поклясться в верности своей вере перед тремя свидетелями. А откажешься… Ну, в лучшем случае лишишься своей земли.
— Как я понимаю, ты поклялся?
Он вернулся к столу и сел напротив нее.
— От меня пока клятвы не требовали. Но, думается, я поклянусь. Слова, и только слова. Скажи, после всего этого он никак не давал о себе знать?
Бет покачала головой.
— Но он жив, Клем. Это я знаю.
— И снова взялся за пистолеты.
— Убил шестерых налетчиков, — кивнула Бет. — Потом исчез.
— Какой будет удар для праведников, если они узнают, кто он. А тебе известно, что в Пернуме ему поставили статую? Не слишком похожа, а уж с медным нимбом на макушке и вовсе.
— Не шути над этим, Клем. Он старался ничего не замечать, и мне кажется — напрасно. Он ведь не говорил и не делал даже десятой доли того, что ему приписывается. Ну а будто он был новым Иоанном Крестителем… По-моему, это богохульство, иначе не скажешь. Ты же был там, Клем, когда Меч Божий спустился. Ты видел машины в небе. Ты-то ведь знаешь!
— Ошибаешься, Бет. Я ничего не знаю. Если Диакон говорит, что явился прямо от Бога, кто я, чтобы возражать ему? И во всяком случае, похоже, что Бог и правда с ним. Выиграл войну за Единение, верно? А когда Бетик умер и исчадия снова вторглись к нам, он позаботился, чтобы и духа их не осталось. Погибли десятки тысяч. Крестоносцы почти извели разбойников и каннов. Я сюда шесть дней ехал, Бет, и ни разу до пистолета даже не дотронулся. Везде школы, больницы, и никто не голодает. Не так уж плохо!
— Здесь очень многие с тобой согласятся, Клем.
— Но только не ты?
— Против школ и прочего такого у меня возражений нет, — сказала она, вышла из-за стола и вернулась с хлебом, сыром и куском копченой свинины. — Но все эти разговоры, что язычники и неверующие подлежат смерти, резня волчецов — это плохо, Клем. Хуже некуда.
— Что я могу сделать?
— Найти его, Клем. Привезти домой. — Ты хочешь самую малость, а? Это же огромный Ли. край, Бет. Пустыни и горы тянутся, тянутся, и нет им конца.
— Ты сделаешь?
— А поесть мне сперва нельзя?
Иеремия извлекал много удовольствия из общества раненого, но многое в Шэнноу его беспокоило, и он поделился своими тревогами с доктором Мередитом.
— Он очень замкнутый человек, но, по-моему, помнит много меньше, чем делает вид. В его памяти словно возник огромный провал.
— Я старался вспомнить все, что читал о защитной амнезии, — ответил Мередит. — Он перенес такую страшную травму, что его сознание чурается мыслей о ней и затемняет обширные области. Дайте ему время.
— Ну, времени у нас в избытке, друг мой, — улыбнулся Иеремия.
Мередит кивнул и откинулся на спинку кресла, глядя в темнеющее небо. С гор веял легкий ветер, принося запах тополей на речном берегу и ароматы трав на склонах.
— О чем вы думаете? — спросил Иеремия.
— Здесь такая красота! И зло городов кажется далеким и незначимым.
— Зло всегда значимо, доктор, — сказал Иеремия со вздохом.
— Вы же поняли, о чем я говорил, — отозвался Мередит с упреком.
Иеремия кивнул, и несколько минут они сидели в дружеском молчании. День прошел очень удачно. Фургоны покрыли большое расстояние по равнине и остановились на ночлег в тени зубчатого горного хребта. Чуть севернее со скалы срывался водопад, и для стоянки странники — выбрали место у начинавшейся от него речки. Женщины и дети собирали хворост в роще на склоне для вечерних костров, а почти все мужчины отправились поискать дичи. Шэнноу отдыхал в фургоне Иеремии.
Появилась Исида с охапкой хвороста и бросила ее к ногам Иеремии.
— Тебе не вредно немножко поработать, — сказала она, и оба они заметили усталость в ее глазах и легкую лиловатость под ними.
— У старости есть свои привилегии, — сказал Иеремия с вымученной улыбкой.
— Ты, наверное, про лень, — отрезала она и повернулась к рыжему молодому доктору:
— А у вас какое извинение?
Мередит покраснел и вскочил на ноги.
— Простите! Я… Как-то не подумал. Что мне надо делать?
— Вы могли бы помочь Кларе собирать хворост. Вы могли бы ободрать и выпотрошить кроличьи тушки. Вы могли бы пойти на охоту с другими мужчинами. Бог мой, Мередит, от вас никакого проку! — Повернувшись на каблуках, она решительным шагом направилась назад в рощу.
— Она слишком много работает, — сказал Иеремия.
— Она — настоящий боец, Иеремия, — грустно ответил Мередит. — Но она права. Я чересчур много времени провожу в размышлениях — в мечтах, если хотите.
— Некоторые люди — прирожденные мечтатели, — сказал Иеремия, — ничего дурного в этом нет. Пойдите помогите Кларе. Она же почти на сносях, и таскать хворост ей ни к чему.
— Да… Да, вы правы.
Оставшись один, Иеремия соорудил кольцо из камней и тщательно сложил в нем хворост так, чтобы он сразу разгорелся. И не услышал, как к нему подошел Шэнноу, обернувшись только на скрип кресла Мередита, в которое тот опустился.
— Вид у вас окрепший, — сказал старик. — Как вы себя чувствуете?
— Идущим на поправку, — ответил Шэнноу.
— А ваша память?
— Тут где-нибудь поблизости есть селение?
— Почему вы спрашиваете?
— Когда мы еще ехали, я увидел вдали дым.
— Я его тоже видел, — сказал Иеремия. — Но если удача нам улыбнется, завтра вечером мы уже будем далеко отсюда.
— Удача?
— В наши беспокойные времена странников не слишком привечают.
— Почему?
— Нелегкий вопрос, мистер Шэнноу. Быть может, люди, привязанные к одному какому-то месту, завидуют нашей свободе. Быть может, они видят в нас угрозу своему обычному укладу. Иными словами, я не знаю причины. С тем же успехом вы могли бы спросить, почему людям нравится убивать друг друга или почему им куда легче ненавидеть, чем любить.
— Вероятно, дело в собственничестве, — сказал Шэнноу. — Когда люди пускают где-нибудь корни, они осматриваются по сторонам и начинают считать, что все вокруг принадлежит им — олени, деревья, самые горы. А тут являетесь вы, убиваете пару оленей, и они видят в этом воровство.
— Конечно, отчасти и так, — согласился Иеремия. — Но вы не разделяете такую точку зрения, мистер Шэнноу?
— Я никогда нигде не пускал корней.
— Вы загадочны, сэр. Вы многознающи, вежливы, и все-таки у вас облик воина. Я это вижу. Мне кажется… вы смертоносный человек, мистер Шэнноу.
Шэнноу медленно кивнул, и взгляд его темно-синих глаз встретился со взглядом Иеремии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45