Она покачала головой.
— Из него такую тварь не уложить. Хотя выстрел может их и отпугнуть, э?
Мальчик заставил себя улыбнуться и кивнул. Зера перебинтовала лодыжку, порылась в кармане и вытащила полоску вяленого мяса.
— Завтрак, конечно, не ахти какой, — сказала она. — Но придется обойтись им.
— Мне не хочется есть, — сказала Эстер. — Мы умрем, да?
— Послушай меня, детонька, — сказала Зера. — Мы живы, и я намерена жить и дальше. Вместе с вами. А теперь вылезем отсюда.
— А это разумно, фрей? — спросил Ос. — Тут им до нас не добраться.
— Верно, малый. Но не думаю, что этого мяса нам хватит на всю оставшуюся жизнь, а? До Долины Паломника осталось шесть, ну, много — семь миль. А там мы будем в безопасности. Я полезу первая, а вы за мной.
Зера заставила себя встать и начала карабкаться к голубому клочку неба футах в двадцати над ее головой.
Шэнноу поднялся на второй этаж. Рыжий юнец стоял на коленях у окна и смотрел во двор.
— Что они делают теперь? — спросил его Шэнноу. Уоллес положил ружье и встал.
— Просто сидят. Я ничего не понимаю, менхир. То они разрывают на части все, что попадается им на глаза, а минуту спустя лежат, будто собаки под луной.
— Наелись, — объяснил Шэнноу. — Вопрос в том, как скоро они снова проголодаются и нападут на нас. Так что будь готов.
— Дом построен прочно, менхир, но окна и двери они разнесут, уж поверьте. В городе они рвали доски, как бумагу. А как прыгают, черт их дери! Я видел, как один прыгнул футов на пятнадцать вверх на крышу навеса.
— Да, прыгать они могут, — согласился Шэнноу. — Но и умирать тоже.
— Да уж! — Уоллес ухмыльнулся. Шэнноу повернулся к двери, но юноша взял его за локоть. — Вы спасли мне жизнь. Я и не знал, что эта тварь совсем меня нагнала. И я этого никогда не забуду.
Шэнноу улыбнулся:
— Ты сполна уплатил свой долг, когда доволок меня до дома. У меня больше не оставалось сил. Ты настоящий человек, Уоллес, и я горжусь, что знаком с тобой.
Они обменялись рукопожатием, и Шэнноу пошел назад по узкому коридору, в который выходили двери ещё двух комнат. Обе были спальнями. Шэнноу по очереди заглянул в обе. Одну украшали кружевные занавески, пожелтевшие от времени. К стенам все еще были пришпилены детские рисунки — человечки-палочки перед домами-коробочками с трубами, над которыми клубился дым. В углу у закрытого окна стояла игрушечная собака с обвислыми ушами. Шэнноу вспомнил, как маленькая Мэри всюду носила ее с собой. Вторая комната была комнатой Сэмюэля. По стенам тянулись полки, уставленные книгами, включая подарочное золотообрезное издание» Нового Илии «. Шэнноу вздохнул. Еще одна честолюбивая выдумка Савла. Когда книга вышла, Шэнноу прочел первую главу о том, как Бог открыл свою волю Взыскующему Иерусалима, и сразу послал за Савлом.
» Что это за… мусор?«
» Вовсе не мусор, Диакон. В этой книге одни факты. Почти все их мы получили непосредственно от людей, которые знавали Взыскующего Иерусалима, слышали его поучения. Я думал, вы будете довольны. Он предсказывал ваше явление здесь «.
» Ничего подобного, Савл. И половина из тех, кто упомянут в первой главе, в глаза Шэнноу не видели. А многие из остальных дали волю своей фантазии «.
» Но… Но откуда вы знаете. Диакон?«
» Знаю. Но тебя это не касается. Сколько экземпляров напечатано?
Савл заулыбался.
«Сорок тысяч. Диакон. И они расходятся так быстро, что мы готовим второе издание».
«Нет, мы его не готовим! Прекрати это. Савл!»
Шэнноу снял книгу с полки и раскрыл ее на черно-белой гравюре, изображавшей красавца всадника на вздыбившемся вороном коне, с серебряными пистолетами в руках и в глянцевой черной шляпе на голове. Вокруг него валялись трупы исчадий.
— Ну хотя бы они не утверждали, что я сразил десять тысяч ослиной челюстью, — прошептал Шэнноу, швыряя книгу на сосновую кровать.
Он осторожно приоткрыл ставень и высунулся наружу. Внизу стоял фургон Иеремии с проломленной крышей. Внутри спали три-четыре волчеца, остальные разлеглись у разрушенного сарая.
«Что ты намерен делать, Шэнноу? — спросил он себя. — Каким способом остановишь Зверя?»
В нем пробудился страх, но он подавил его.
— Что вы тут делаете? — спросила Бет. — Это комната моего сына.
Шэнноу сел на кровать, вспоминая, как сидел тут, читая мальчику.
— Мне тяжела твоя ненависть, Бет, — сказал он негромко.
— Я не питаю к вам ненависти, Диакон. Я презираю вас. Это не одно и то же.
Он устало поднялся на ноги.
— Тебе следовало бы выбрать что-нибудь одно. Ты презираешь меня, потому что я не отступил ни на йоту и сразил моих врагов; ты презирала своего любовника Йона за то, что он отказался сражать своих врагов. Чего, собственно, ты требуешь от мужчин?
— Я не собираюсь вступать с вами в споры, — глухо сказала она.
— Да неужели? Тогда почему ты последовала за мной сюда?
— Не знаю. И зря пошла. — Однако она не повернулась, чтобы уйти, а прошла к окну и села в старую качалку. — А откуда вы знаете про меня и Йона? У вас и здесь соглядатаи?
— Нет, никого… А знаю я потому, что сам был здесь, Бет. Я был здесь.
— Я вас не видела!
— Ты все еще меня не видишь, — сказал он грустно, проходя мимо нее. Сосновые ступеньки заскрипели под его тяжестью, и доктор Мередит оглянулся.
— Какая мертвая стоит тишина!
— Долго она продолжаться не будет, доктор. Вы бы, спросили фрей Мак-Адам, не найдется ли у нее для вас запасного пистолета.
— Я плохой стрелок, Диакон. Пистолеты не для меня.
— Это очень хорошо, доктор, пока есть, кому охотиться для вас. Но вам особой меткости и не понадобится. Мишени будут на расстоянии вытянутой лапы от вашего лица. Попросите пистолет.
— Что делает человека таким, как вы, Диакон? — спросил Мередит, краснея.
— Боль, малый. Страдание, печаль и утраты. — Шэнноу кивнул на укрытый одеялом труп Иеремии. — Сегодня ты чуточку узнал их вкус. К утру узнаешь его получше. Я не против, чтобы ты осуждал меня, мальчик. Все равно я сам осуждаю себя еще строже. Однако предлагаю совместно стараться выжить.
Мередит кивнул.
— Тут вы правы, — сказал он. — Но вы собирались рассказать мне про Врата. Кто их создал и зачем?
Шэнноу подошел к креслу и посмотрел на спящую молодую женщину. Бет поставила рядом с креслом красивую резную колыбельку и уложила в нее младенца.
— Этого никто не знает, — ответил он, старательно понижая голос. — Очень давно мне встретился человек, который уверял, что они были созданы в Атлантиде за двенадцать тысяч лет до Второго Падения. Однако они вполне могут быть гораздо древнее. В старом мире было полно сказаний о Вратах, и старых прямых путях, и драконьих тропах, и магнитных линиях. Фактов практически нет, но гипотез десятки и десятки.
— Как они отворяются?
Шэнноу бесшумно отошел от спящей матери и младенца к двери.
— Этого я объяснить не могу. Одна моя знакомая женщина была знатоком всего этого. Но в день Падения она осталась в старом мире и, полагаю, погибла с ним. Когда-то она провела меня через Врата в свой дом в краю, называвшемся Аризона. Красивый край. Но как она устраивала это… — Он пожал плечами. — У нее был осколок Сипстрасси, камня Даниила. Вспыхнул фиолетовый свет, и мы оказались там.
— А, да! — сказал Мередит. — Камни! Я про них слышал, но ни одного не видел. В Единстве в одной больнице с их помощью вылечивали рак и подобные заболевания. Поразительно!
— Вот именно, — сказал Шэнноу. — Они способны вернуть юность старику, исцелить больного или создать пищу из молекул воздуха. Я верю, что с их помощью Моисей разделил воды Черного моря, хотя доказательств у меня нет.
— Так, значит, Бог к этому руку не прилагал? — спросил Мередит с улыбкой.
— Я не стал бы умалять Бога, молодой человек. Если Он сотворил Сипстрасси, то и чудеса, им творимые, принадлежат Ему. Если Он даровал один Моисею, то можно по-прежнему утверждать, что воды разделила Божья сила. Однако сейчас не время обсуждать Библию. Эти Камни творят реальность из воображения. Вот все, что мне известно.
— Было бы неплохо, если бы в нашем распоряжении имелись два-три камешка, — сказал Мередит. — Мы бы поубивали всех волков.
— Сипстрасси не способны убивать, — возразил Шэнноу.
Мередит рассмеялся:
— В этом-то ваша беда, Диакон. Вам не хватает воображения, которого, по вашим же словам, требуют эти камни.
— О чем вы? Мередит встал.
— Поглядите на этот стул. Он деревянный. Несомненно, камень может превратить его в лук и стрелы. А вы пустите стрелу в зверя и убьете его. То есть его убьет Сипстрасси через ваше посредство. Ну а Врата, про которые вы говорили. Может быть, они не требуют ничего специального. Может, ваша знакомая женщина не обладала никакими особыми средствами, кроме воображения.
— По-вашему, — сказал Шэнноу, обдумав его слова, — она всего лишь пожелала оказаться дома?
— Вполне вероятно. Однако теперь это лишь отвлеченные предположения.
— Да, — рассеянно согласился Шэнноу. — Благодарю вас, доктор.
— Не за что, Диакон. — Мередит отошел к окну и поглядел в щель между ставнями. — О Господи! — внезапно вскрикнул он. — О Господи!
Исида вплыла в сознание на теплой волне снов, воспоминаний о детстве на ферме в окрестностях Единства. Ее пес Миша без толку гоняется по лугу за кроликами, заливаясь от азарта яростным лаем. Наслаждение его было настолько всеобъемлющим, что из глаз Исиды полились слезы радости, едва она осторожно слилась с его чувствами. Мише было доступно счастье, разделять которое не было дано никому из людей, кроме Исиды. Он был дворнягой, и его наследие давало о себе знать в разных частях его массивного тела. Волчья голова с широкими золотисто-карими глазами. Длинные обвислые уши по контрасту с мордой и широкая грудь. По словам отца Исиды, сторожевого пса хуже Миши не сыскалось бы на всем белом свете. Завидев чужих людей, он кидался к ним, виляя хвостом и напрашиваясь, чтобы его приласкали. Исида его любила.
Она была почти уже взрослой девушкой, когда он погиб.
Исида шла вдоль речки, и вдруг из чащи выскочил медведь. Исида не обратилась в бегство, а молниеносно проникла в зверя, изо всех сил стараясь утишить его ярость. Но потерпела неудачу, потому что его терзала невыносимая боль. Пока медведь подбегал к ней, у нее хватило времени обнаружить раковую опухоль, которая жгла его нутро огнем.
Миша атаковал медведя и, прыгнув, сомкнул мощные челюсти на мохнатом горле. Бешенство этого нападения ошарашило медведя, но он тут же опомнился и ударил пса когтистой лапой.
Прогремел выстрел, и еще один, и еще. Медведь зашатался, попятился к чаще, но четвертый выстрел уложил его. К Исиде подбежал отец, бросил ружье, крепко обнял дочь. «Господи, я думал, он тебя убьет», — говорил он, — прижимая ее к груди.
Тут Миша взвизгнул. Исида вырвалась из отцовских объятий, бросилась на землю рядом с издыхающим псом, гладя его, пытаясь снять боль. Миша слабо повиливал хвостом, пока не перестал дышать.
Исида зарыдала, но отец поднял ее с земли. «Он выполнил свою обязанность, девочка, — сказал он, — и выполнил ее хорошо».
«Знаю, — ответила Исида. — И Миша знал. Он умер счастливым».
Эта печаль все еще сжимала ей сердце, когда она открыла глаза в фургоне. Исида замигала и обнаружила, что смотрит на звезды. Половина крыши куда-то пропала, а в оставшейся половине она заметила вырванные куски. Ее правому боку было тепло, она протянула руку и нащупала мех.
— Миша, — сказала она укоризненно, — зачем ты залез на постель? Папа будет меня бранить.
Ответом было басистое рычание, но Исида уже снова уснула. Страшная сила ее болезни отнимала у нее последнюю энергию. Ей на грудь навалилась какая-то тяжесть, она открыла глаза и увидела над собой огромную морду, длинный вывалившийся из пасти язык, острые клыки. Ее рука все еще касалась меха, и она ощущала телесное тепло под ним.
— Я не могу тебя погладить, — прошептала она. — Я так устала!
Она вздохнула и попробовала лечь на бок. «Ну, хотя бы боль исчезла, — подумала она. — Так, может быть, смерть в конечном счете не так уж страшна?» Исиде хотелось приподняться и сесть, но сил не было. Снова открыв глаза, она увидела, что и стенка фургона частично исчезла. Что-то случилось! Какая-то непоправимая беда!
— Мне надо встать, — сказала она, приподняла руку, обвила ее вокруг шеи Миши и потянулась. Он заворчал, но ей удалось приподняться. На нее навалилось головокружение, она опрокинулась головой на плечо Миши.
Из-под кровати донеслось рычание, и с пола поднялось какое-то чудовище. Исида поглядела на него и зевнула. Голова у нее кружилась, мысли мешались. Миша был таким теплым! Она напряглась и коснулась его сознания. Там была злоба, ядовитая ярость, сдерживаемая только… Только чем? Воспоминаниями об овражке над озером, о маленьких волчецах, играющих у его ног. О… жене?
— Ты не мой Миша, — сказала Исида. — И тебе очень больно. — Она ласково погладила его мех.
Второй зверь ринулся на нее. Но первый мощным ударом внешней стороны лапы отбросил его так, что он ударился о сломанную стенку фургона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45