Отложив ее, он встал и улыбнулся женщине.
— Это все, Руфь. Можешь идти. — Руфь снова сделала книксен и закрыла дверь. — Добро пожаловать с Божьим благословением, Иаков.
— Чума побери религиозную жвачку! — сказал Мун. — На людях, конечно, приходится пороть эту чушь, но будь я проклят, если стану терпеть ее без свидетелей.
Савл усмехнулся:
— Ты слишком нетерпелив, Иаков. Большой недостаток в том, кто хочет властвовать.
— Да не хочу я властвовать, — огрызнулся высокий. — Я просто хочу разбогатеть. Старый дурень убит, как ты приказал.
Улыбка сползла с губ Савла, его глаза опасно блеснули.
— Я избрал тебя, потому что у тебя есть такой дар. Но пойми, Иаков: если ты станешь опасен для меня, я тебя уничтожу. А нет ничего более опасного, чем праздноболтающий язык.
Угроза как будто оставила Муна совершенно равнодушным. Бросив шляпу на пол, он снял пальто, повесил его на спинку стула и расстегнул пояс с пистолетами. Потом сел и вытянул перед собой длинные ноги.
— Выпить у тебя не найдется? От этой скачки в горле совсем пересохло.
Савл налил ему в стакан красного вина и потребовал:
— Теперь рассказывай! Мун пожал плечами.
— Все было как ты сказал. Он ехал один в свою горную хижину, и я двадцать дней выжидал, все время следя за ним. Потом из Единства приехал какой-то человек. Повидал старика и уехал. На следующее утро я прикончил старика выстрелом в затылок. Закопал труп в предгорьях. Его никто не найдет. Ты уверен, что это был он?
— Ну конечно, это мог быть архангел Гавриил, — съязвил Мун. — Он это был, он! Можешь спать спокойно, Савл, Диакон мертв. Вопрос в другом: кого еще тебе требуется увидеть мертвым?
Савл опустился в свое кресло.
— Сегодня никого, Иаков. Но начнутся неурядицы, я убежден. К западу есть земля, в которой почти наверное есть серебро… а возможно, и золото. Ее владельца зовут Ишмаил Ковач. И еще имеется ферма над значительным нефтерождением. Она принадлежит женщине по имени Бет Мак-Адам. И ему, и ей будет отказано в Клятве, и земля станет нашей законно.
— Так чего было вызывать нас сюда? Вроде бы все на мази?
Савл отхлебнул вина, потом сказал:
— Есть одно осложнение, Иаков.
— Само собой.
— Сожжение церкви. Тамошний проповедник выжил. Он выследил пятерых моих людей и убил их. Вчера я долго разговаривал с местным жителем, который хорошо знает проповедника. Уже двадцать лет.
— Переходи к сути, Савл. Упаковочка мне не требуется.
— А я думаю, требуется. Этот их Пастырь приехал в здешние края двадцать лет назад, сразу же после благословенного прибытия нашего святого Диакона. Он был молод, лет примерно двадцати. Но местный старожил поведал мне интересную историю. Он сказал, что Пастырь был много старше, а юность вернул благодаря Камню Даниила в какой-то башне.
— Он что — пьяница или набитый дурак? — осведомился Мун, допил вино и потянулся за бутылкой.
— Ни то и ни другое. И я знаю, что Камень Даниила находился в башне, потому что мы с Диаконом пятнадцать лет назад побывали там. И увидели, что от него осталось после того, как он лишился магической силы. Он был огромным, Иаков, настолько, что удерживал сотни лет ракету и самолеты в поле полной статики. Так вот, остаток его силы забрал Йон Шэнноу, чтобы омолодиться. Мун окаменел.
— Ты шутишь!
— Нисколько, Иаков. Взыскующий Иерусалима. Единственный и неповторимый. Новый Илия.
— И по-твоему, этот проповедник — Йон Шэнноу? Какого черта он оставался в этой дыре, если был Иерусалимцем? Ведь он мог бы сказочно разбогатеть.
— Причин я не знаю, но верю, что это правда. Он последовал за нашими товарищами и перебил их, а теперь он где-то там. — Савл махнул рукой на окно.
Мун насторожился.
— Черт дери, так почему он не запустил лису в курятник? Мог бы разом положить конец мифу про Диакона, разоблачить его как напыщенного старого болтуна и враля вдобавок?
— Не думаю, — ответил Савл. — Взыскующий Иерусалима и сам стал частью мифа. Люди пожелали бы увидеть нимб над его головой. Нет, это только часть проблемы. Во-первых, мы не хотим, чтобы Диакон был дискредитирован, поскольку я его наследник. И мне надо, чтобы страна сплотилась вокруг меня, как сплотилась вокруг него. А во-вторых, Бет Мак-Адам одно время была его любовницей. Вполне вероятно, что между ними сохранились дружеские отношения. Когда она будет согнана со своей земли или убита, я не хочу, чтобы на меня начал охоту такой вот Йон Шэнноу.
— Ну а тот человек, который знает правду?
— Он другое дело. Сейчас он мне полезен, но он обещал Бет Мак-Адам быть поручителем в Клятве через десять дней. Накануне принесения Клятвы ты его убьешь.
— А жена у него смазливенькая? Савл расхохотался.
— Смазливенькая? Эльза Брум! Она смахивает на раскормленную свинью, которую втиснули в женское платье.
— Толстуха, а? Я люблю толстых, — сказал Иаков Мун.
Неизвестный старик раздражал доктора Мередита сверх всякой меры. Но Иеремия только посмеивался. Впрочем, все знали, что Иеремия любит отвлеченные споры. Даже Исида слушала как завороженная.
— Как вы можете возражать против развития разума и науки? — стоял на своем доктор.
— Без всякого труда, — ответил Джейк. — Много веков тому назад некий человек в Древней Греции создал теорию, что все материальные предметы, как бы ни были они велики — от планеты до камешка, — состоят из крохотных составных частей. Мельчайшую частичку он назвал атомом, что по-гречески значит «неделимый». Поскольку человек таков, каков он есть, он во что бы то ни стало захотел разделить неделимое. И посмотрите, к чему это привело! Человек по натуре охотник, плотоядное животное. Хищник. Любое его продвижение вперед неминуемо сопряжено с разрушением — либо физическим, либо нравственным.
— Ну а медицина? — не отступал доктор Мередит. — Мир до Падения достиг изумительных успехов в победе над болезнями.
— Бесспорно, — согласился Джейк. — А следствием была генная инженерия, позволившая использовать органы животных для пересадки людям. Результатом явились волчецы и другие несчастные мутанты, обитающие на этой планете. Результатом стало накопление химического оружия, бактериологических и вирусных смертоносных культур, которые сбрасывались в тогдашний Атлантический океан, а теперь отравляют большие области нашей суши.
Джейк встал и, направившись к бочонку с питьевой водой, налил себе кружку.
— Все это можно свести к одному примеру, — сказал он. — Христос повелел людям любить друг друга и благотворить ненавидящим их. Он сказал, что все люди братья и что мы должны любить ближних, как самих себя. Не прошло и нескольких сотен лет, как люди уже вступили в ожесточенные споры о том, как это следует понимать. Затем начали воевать, утверждая свою точку зрения, и убивать друг друга, доказывая, что их толкование завета любить ближнего своего самое наилучшее.
Иеремия расхохотался.
— Ну, Джейк, — сказал он, — ты за словом в карман не лезешь. У вас с Диаконом есть много общего.
— Угу, — согласился Джейк. — Он в своей башне из слоновой кости, а я на моем муле. Мы-то знаем пути мира, Диакон и я.
— Диакон — носитель зла, — сказал Мередит. — Тут все ясно и просто. Джейк покачал головой.
— В этом Богом забытом мире, малый, ничто не бывает ясным и простым. Кроме смерти. Единственное, что остается вне сомнений: мы все умрем. Прочее же — моря всяких сложностей. Но относительно Диакона я позволю себе не согласиться с вами. Он просто человек, который предпочитает строгие разграничения. Я жил в Единстве, когда он был старшим магистратом; на мой взгляд, он мог кое-чем похвастать.
— О да, — съязвил Мередит. — Например, публичным убийством. Человека волокли по улицам, чтобы казнить на глазах его семьи.
— Вы чуточку передергиваете, — сказал Джейк. — Вы говорите о злодее, понесшем кару на месте своего преступления. По-моему, ничего дурного в этом нет: пусть люди видят, как вершится правосудие.
— Это не правосудие! — вспылил Мередит. — Это варварство.
— Мы живем в варварские времена, доктор. Но вы можете возразить, что в конечном счете речь идет о нравственных ценностях. Какую ценность в ваших глазах имеет человеческая жизнь? Диакон говорит, что в его время убийца мог свободно разгуливать по улицам уже через два года после суда над ним или даже раньше. Даже массовые убийцы со временем выходили на свободу. В те дни жизнь была до ужаса дешева. А с Диаконом убийца хотя бы знает, что получит то же, что получила его жертва. Не больше и не меньше.
— А что, если суд ошибется? — спросил Мередит. — Если невиновный будет признан виновным?
— И что? — ответил Джейк. — Да, очень прискорбно, но ведь ошибки неизбежны, не так ли? Из этого не следует, что система неверна. Врач сказал одному моему знакомому, что он слишком толст и ему показаны физические упражнения. Он сел на диету и в одночасье умер. Так что нам делать? Плодить толстяков из опасения, что у еще одной жирной туши окажется слабое сердце?
— Такая точка зрения возмутительна! Джейк ухмыльнулся. И тут Иеремия счел нужным вмешаться.
— Ну а прощение, Джейк? Ведь Христос призвал и к нему?
— Ну, можно простить человека и все-таки его повесить.
— Это уж слишком! — прошипел доктор Мередит, вскочил и ушел в фургон.
— Вы правда видите все так просто, Джейк? — спросила Исида. — Для вас существует только черное и белое?
Старик внимательно посмотрел на нее, и улыбка исчезла с его губ.
— Ничто не бывает простым, Исида, как бы мы ни упрощали. Если бы! Юный доктор Мередит прав: жизнь — величайший дар, и каждый мужчина, каждая женщина обладает безграничными возможностями для добра или зла. А иногда для того и для другого. — Ночной ветер усиливался, раздувал пламя костра. Джейк зябко поежился и крепче закутался в старую куртку из овчины. — Но мне кажется, вопрос поставлен неверно. Чтобы общество процветало, оно должно иметь действенные правила, которые защищали бы слабых и поощряли бы сильных. Вы согласны?
— Конечно, — сказала Исида.
— А! Но тут сразу возникают сложности. В природе слабые погибают, сильные выживают. Следовательно, если мы будем защищать слабых, они будут процветать, разрастаться в обществе подобно сорнякам, нуждаясь во все большей и большей защите, так что в конце концов превзойдут численностью сильных и — при демократии — придут к власти и начнут вводить законы, способствующие росту слабости. Такое общество разложится и погибнет, медленно распадаясь по мере того, как оно сеет семена собственной гибели.
— Как ты определишь слабость, Джейк? — спросил Иеремия. — Ты подразумеваешь больных и увечных? Джейк засмеялся:
— Как я и сказал, тут-то и возникают сложности. Есть слабые телом, но сильные разумом и сердцем. Есть обладающие физической силой льва, но трусливые и слабые духом. В конечном счете любое общество судит своих членов по их способности обеспечивать его тем, что ему необходимо для того, чтобы быть сильным и процветающим.
— А-а! — сказал Иеремия. — Но это подводит нас к старым людям, которые уже поработали на общество, но более не могут. Они становятся слабыми и, согласно вашей логике, бесполезными. Ты рубишь сук, на котором сидишь, старик. В сильном обществе тебе не будет места.
— А вот и нет! — возразил Джейк. — Если я достаточно зарабатывал своими трудами и сделал накопления, то буду тратить их на еду и одежду, а значит, помогать обществу и дальше. Платя портному за одежду, я дам ему заработок и тем самым внесу свою лепту.
— Ну а если вы ничего не накопили? — спросила Исида.
— Тогда, по моему определению, я глупец, и значит — бесполезен.
— Ты рисуешь жестокую картину, Джейк, — сказал Иеремия.
— А мир — жестокое место. Но поверьте, друзья мои, он куда менее жесток, чем тот, который Диакон оставил позади себя. Как я сказал, возникают моря сложностей. Однако здесь, под Божьими звездами, еще можно обрести простоту. Вы, странники, понимаете это. Охотитесь на оленей и диких баранов, чтобы утолять голод, и заворачиваете в города заработать обменники для поддержания образа жизни, который избрали. Если не будет оленей, вы умрете с голоду. Так просто! А если кто-то из вас не захочет или не сможет охотиться, вы его изгоните.
— Не правда! — воскликнула Исида. — Мы будем его содержать.
— И как долго? — спросил Джейк. — А что, если речь пойдет не об одном, но о трех, или пяти, или двадцати пяти? Вы можете выжить, только пока работаете все вместе. Как и общество, дитя мое.
— Но ведь в своих уравнениях, Джейк, вы кое-чего не учитываете, верно? — не отступала Исида. — Согласна, человек — охотящееся, убивающее животное. Но он, кроме того, способен на любовь, сострадание, бескорыстие. И общество, конечно же, должно включать и все это.
— Вы мудрая женщина, Исида, — сказал ей Джейк, — но ведь вы, в свою очередь, не коснулись целого ряда человеческих пороков, например, склонности ко злу. Некоторые мужчины — и женщины тоже — попросту злы. Сострадание, бескорыстие недоступны их пониманию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Это все, Руфь. Можешь идти. — Руфь снова сделала книксен и закрыла дверь. — Добро пожаловать с Божьим благословением, Иаков.
— Чума побери религиозную жвачку! — сказал Мун. — На людях, конечно, приходится пороть эту чушь, но будь я проклят, если стану терпеть ее без свидетелей.
Савл усмехнулся:
— Ты слишком нетерпелив, Иаков. Большой недостаток в том, кто хочет властвовать.
— Да не хочу я властвовать, — огрызнулся высокий. — Я просто хочу разбогатеть. Старый дурень убит, как ты приказал.
Улыбка сползла с губ Савла, его глаза опасно блеснули.
— Я избрал тебя, потому что у тебя есть такой дар. Но пойми, Иаков: если ты станешь опасен для меня, я тебя уничтожу. А нет ничего более опасного, чем праздноболтающий язык.
Угроза как будто оставила Муна совершенно равнодушным. Бросив шляпу на пол, он снял пальто, повесил его на спинку стула и расстегнул пояс с пистолетами. Потом сел и вытянул перед собой длинные ноги.
— Выпить у тебя не найдется? От этой скачки в горле совсем пересохло.
Савл налил ему в стакан красного вина и потребовал:
— Теперь рассказывай! Мун пожал плечами.
— Все было как ты сказал. Он ехал один в свою горную хижину, и я двадцать дней выжидал, все время следя за ним. Потом из Единства приехал какой-то человек. Повидал старика и уехал. На следующее утро я прикончил старика выстрелом в затылок. Закопал труп в предгорьях. Его никто не найдет. Ты уверен, что это был он?
— Ну конечно, это мог быть архангел Гавриил, — съязвил Мун. — Он это был, он! Можешь спать спокойно, Савл, Диакон мертв. Вопрос в другом: кого еще тебе требуется увидеть мертвым?
Савл опустился в свое кресло.
— Сегодня никого, Иаков. Но начнутся неурядицы, я убежден. К западу есть земля, в которой почти наверное есть серебро… а возможно, и золото. Ее владельца зовут Ишмаил Ковач. И еще имеется ферма над значительным нефтерождением. Она принадлежит женщине по имени Бет Мак-Адам. И ему, и ей будет отказано в Клятве, и земля станет нашей законно.
— Так чего было вызывать нас сюда? Вроде бы все на мази?
Савл отхлебнул вина, потом сказал:
— Есть одно осложнение, Иаков.
— Само собой.
— Сожжение церкви. Тамошний проповедник выжил. Он выследил пятерых моих людей и убил их. Вчера я долго разговаривал с местным жителем, который хорошо знает проповедника. Уже двадцать лет.
— Переходи к сути, Савл. Упаковочка мне не требуется.
— А я думаю, требуется. Этот их Пастырь приехал в здешние края двадцать лет назад, сразу же после благословенного прибытия нашего святого Диакона. Он был молод, лет примерно двадцати. Но местный старожил поведал мне интересную историю. Он сказал, что Пастырь был много старше, а юность вернул благодаря Камню Даниила в какой-то башне.
— Он что — пьяница или набитый дурак? — осведомился Мун, допил вино и потянулся за бутылкой.
— Ни то и ни другое. И я знаю, что Камень Даниила находился в башне, потому что мы с Диаконом пятнадцать лет назад побывали там. И увидели, что от него осталось после того, как он лишился магической силы. Он был огромным, Иаков, настолько, что удерживал сотни лет ракету и самолеты в поле полной статики. Так вот, остаток его силы забрал Йон Шэнноу, чтобы омолодиться. Мун окаменел.
— Ты шутишь!
— Нисколько, Иаков. Взыскующий Иерусалима. Единственный и неповторимый. Новый Илия.
— И по-твоему, этот проповедник — Йон Шэнноу? Какого черта он оставался в этой дыре, если был Иерусалимцем? Ведь он мог бы сказочно разбогатеть.
— Причин я не знаю, но верю, что это правда. Он последовал за нашими товарищами и перебил их, а теперь он где-то там. — Савл махнул рукой на окно.
Мун насторожился.
— Черт дери, так почему он не запустил лису в курятник? Мог бы разом положить конец мифу про Диакона, разоблачить его как напыщенного старого болтуна и враля вдобавок?
— Не думаю, — ответил Савл. — Взыскующий Иерусалима и сам стал частью мифа. Люди пожелали бы увидеть нимб над его головой. Нет, это только часть проблемы. Во-первых, мы не хотим, чтобы Диакон был дискредитирован, поскольку я его наследник. И мне надо, чтобы страна сплотилась вокруг меня, как сплотилась вокруг него. А во-вторых, Бет Мак-Адам одно время была его любовницей. Вполне вероятно, что между ними сохранились дружеские отношения. Когда она будет согнана со своей земли или убита, я не хочу, чтобы на меня начал охоту такой вот Йон Шэнноу.
— Ну а тот человек, который знает правду?
— Он другое дело. Сейчас он мне полезен, но он обещал Бет Мак-Адам быть поручителем в Клятве через десять дней. Накануне принесения Клятвы ты его убьешь.
— А жена у него смазливенькая? Савл расхохотался.
— Смазливенькая? Эльза Брум! Она смахивает на раскормленную свинью, которую втиснули в женское платье.
— Толстуха, а? Я люблю толстых, — сказал Иаков Мун.
Неизвестный старик раздражал доктора Мередита сверх всякой меры. Но Иеремия только посмеивался. Впрочем, все знали, что Иеремия любит отвлеченные споры. Даже Исида слушала как завороженная.
— Как вы можете возражать против развития разума и науки? — стоял на своем доктор.
— Без всякого труда, — ответил Джейк. — Много веков тому назад некий человек в Древней Греции создал теорию, что все материальные предметы, как бы ни были они велики — от планеты до камешка, — состоят из крохотных составных частей. Мельчайшую частичку он назвал атомом, что по-гречески значит «неделимый». Поскольку человек таков, каков он есть, он во что бы то ни стало захотел разделить неделимое. И посмотрите, к чему это привело! Человек по натуре охотник, плотоядное животное. Хищник. Любое его продвижение вперед неминуемо сопряжено с разрушением — либо физическим, либо нравственным.
— Ну а медицина? — не отступал доктор Мередит. — Мир до Падения достиг изумительных успехов в победе над болезнями.
— Бесспорно, — согласился Джейк. — А следствием была генная инженерия, позволившая использовать органы животных для пересадки людям. Результатом явились волчецы и другие несчастные мутанты, обитающие на этой планете. Результатом стало накопление химического оружия, бактериологических и вирусных смертоносных культур, которые сбрасывались в тогдашний Атлантический океан, а теперь отравляют большие области нашей суши.
Джейк встал и, направившись к бочонку с питьевой водой, налил себе кружку.
— Все это можно свести к одному примеру, — сказал он. — Христос повелел людям любить друг друга и благотворить ненавидящим их. Он сказал, что все люди братья и что мы должны любить ближних, как самих себя. Не прошло и нескольких сотен лет, как люди уже вступили в ожесточенные споры о том, как это следует понимать. Затем начали воевать, утверждая свою точку зрения, и убивать друг друга, доказывая, что их толкование завета любить ближнего своего самое наилучшее.
Иеремия расхохотался.
— Ну, Джейк, — сказал он, — ты за словом в карман не лезешь. У вас с Диаконом есть много общего.
— Угу, — согласился Джейк. — Он в своей башне из слоновой кости, а я на моем муле. Мы-то знаем пути мира, Диакон и я.
— Диакон — носитель зла, — сказал Мередит. — Тут все ясно и просто. Джейк покачал головой.
— В этом Богом забытом мире, малый, ничто не бывает ясным и простым. Кроме смерти. Единственное, что остается вне сомнений: мы все умрем. Прочее же — моря всяких сложностей. Но относительно Диакона я позволю себе не согласиться с вами. Он просто человек, который предпочитает строгие разграничения. Я жил в Единстве, когда он был старшим магистратом; на мой взгляд, он мог кое-чем похвастать.
— О да, — съязвил Мередит. — Например, публичным убийством. Человека волокли по улицам, чтобы казнить на глазах его семьи.
— Вы чуточку передергиваете, — сказал Джейк. — Вы говорите о злодее, понесшем кару на месте своего преступления. По-моему, ничего дурного в этом нет: пусть люди видят, как вершится правосудие.
— Это не правосудие! — вспылил Мередит. — Это варварство.
— Мы живем в варварские времена, доктор. Но вы можете возразить, что в конечном счете речь идет о нравственных ценностях. Какую ценность в ваших глазах имеет человеческая жизнь? Диакон говорит, что в его время убийца мог свободно разгуливать по улицам уже через два года после суда над ним или даже раньше. Даже массовые убийцы со временем выходили на свободу. В те дни жизнь была до ужаса дешева. А с Диаконом убийца хотя бы знает, что получит то же, что получила его жертва. Не больше и не меньше.
— А что, если суд ошибется? — спросил Мередит. — Если невиновный будет признан виновным?
— И что? — ответил Джейк. — Да, очень прискорбно, но ведь ошибки неизбежны, не так ли? Из этого не следует, что система неверна. Врач сказал одному моему знакомому, что он слишком толст и ему показаны физические упражнения. Он сел на диету и в одночасье умер. Так что нам делать? Плодить толстяков из опасения, что у еще одной жирной туши окажется слабое сердце?
— Такая точка зрения возмутительна! Джейк ухмыльнулся. И тут Иеремия счел нужным вмешаться.
— Ну а прощение, Джейк? Ведь Христос призвал и к нему?
— Ну, можно простить человека и все-таки его повесить.
— Это уж слишком! — прошипел доктор Мередит, вскочил и ушел в фургон.
— Вы правда видите все так просто, Джейк? — спросила Исида. — Для вас существует только черное и белое?
Старик внимательно посмотрел на нее, и улыбка исчезла с его губ.
— Ничто не бывает простым, Исида, как бы мы ни упрощали. Если бы! Юный доктор Мередит прав: жизнь — величайший дар, и каждый мужчина, каждая женщина обладает безграничными возможностями для добра или зла. А иногда для того и для другого. — Ночной ветер усиливался, раздувал пламя костра. Джейк зябко поежился и крепче закутался в старую куртку из овчины. — Но мне кажется, вопрос поставлен неверно. Чтобы общество процветало, оно должно иметь действенные правила, которые защищали бы слабых и поощряли бы сильных. Вы согласны?
— Конечно, — сказала Исида.
— А! Но тут сразу возникают сложности. В природе слабые погибают, сильные выживают. Следовательно, если мы будем защищать слабых, они будут процветать, разрастаться в обществе подобно сорнякам, нуждаясь во все большей и большей защите, так что в конце концов превзойдут численностью сильных и — при демократии — придут к власти и начнут вводить законы, способствующие росту слабости. Такое общество разложится и погибнет, медленно распадаясь по мере того, как оно сеет семена собственной гибели.
— Как ты определишь слабость, Джейк? — спросил Иеремия. — Ты подразумеваешь больных и увечных? Джейк засмеялся:
— Как я и сказал, тут-то и возникают сложности. Есть слабые телом, но сильные разумом и сердцем. Есть обладающие физической силой льва, но трусливые и слабые духом. В конечном счете любое общество судит своих членов по их способности обеспечивать его тем, что ему необходимо для того, чтобы быть сильным и процветающим.
— А-а! — сказал Иеремия. — Но это подводит нас к старым людям, которые уже поработали на общество, но более не могут. Они становятся слабыми и, согласно вашей логике, бесполезными. Ты рубишь сук, на котором сидишь, старик. В сильном обществе тебе не будет места.
— А вот и нет! — возразил Джейк. — Если я достаточно зарабатывал своими трудами и сделал накопления, то буду тратить их на еду и одежду, а значит, помогать обществу и дальше. Платя портному за одежду, я дам ему заработок и тем самым внесу свою лепту.
— Ну а если вы ничего не накопили? — спросила Исида.
— Тогда, по моему определению, я глупец, и значит — бесполезен.
— Ты рисуешь жестокую картину, Джейк, — сказал Иеремия.
— А мир — жестокое место. Но поверьте, друзья мои, он куда менее жесток, чем тот, который Диакон оставил позади себя. Как я сказал, возникают моря сложностей. Однако здесь, под Божьими звездами, еще можно обрести простоту. Вы, странники, понимаете это. Охотитесь на оленей и диких баранов, чтобы утолять голод, и заворачиваете в города заработать обменники для поддержания образа жизни, который избрали. Если не будет оленей, вы умрете с голоду. Так просто! А если кто-то из вас не захочет или не сможет охотиться, вы его изгоните.
— Не правда! — воскликнула Исида. — Мы будем его содержать.
— И как долго? — спросил Джейк. — А что, если речь пойдет не об одном, но о трех, или пяти, или двадцати пяти? Вы можете выжить, только пока работаете все вместе. Как и общество, дитя мое.
— Но ведь в своих уравнениях, Джейк, вы кое-чего не учитываете, верно? — не отступала Исида. — Согласна, человек — охотящееся, убивающее животное. Но он, кроме того, способен на любовь, сострадание, бескорыстие. И общество, конечно же, должно включать и все это.
— Вы мудрая женщина, Исида, — сказал ей Джейк, — но ведь вы, в свою очередь, не коснулись целого ряда человеческих пороков, например, склонности ко злу. Некоторые мужчины — и женщины тоже — попросту злы. Сострадание, бескорыстие недоступны их пониманию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45