Не это ли думал получить Палак у таврических греков, страстно стремясь к захвату Херсонеса, а за ним и Боспора? Весьма вероятно. Только скифский царь хотел полного подчинения эллинских колоний своей власти, отрыва их от гераклейского и понтийского влияния. Он стремился сам стать главою могущественного северопонтийского царства и противопоставить его как сарматским ордам, так и южнопонтийской эллинистической империи Митридата.
В этом заключалось величие замыслов Скилура – Палака, в этом была и их слабость.
Вступив в город, Диофант сразу наткнулся на следы ужасных лишений. Изнуренные, голодные люди походили на тени умерших. Пройдя к площади, он увидел нескончаемые очереди у продуктовых складов, где распределялись жалкие остатки рыбных запасов и вино, в три раза разбавленное водою. Слышались крики и плач. Матери совали в рот детям комочки зловонной рыбной мязги. Тяжелое чувство вызывал вид пожарищ на месте хлебных складов, сожженных злоумышленниками. Голодающие копались в золе, выбирали обуглившиеся пшеничные зерна и тут же набивали ими рты.
Отощавшие херсонесцы толпами шли навстречу понтийцам. Чуткое ухо полководца уловило в приветственных кликах народа жалобную просьбу:
– Хлеба!.. Хлеба!..
Постепенно горделивое выражение лица Митридатова воеводы стало таять и сменяться миной внутренней озабоченности.
Не удивительно, что, войдя в храм Обожествленного города, Диофант без особого подъема выслушал льстивые речи архонтов.
Все выражали изумление и восхищение тем, что флот Диофанта пересек Черный Понт поперек. Это был не отчаянный подвиг какого-то одиночки морехода, которому терять нечего, кроме своей головы, но передвижение целой армады, несущей на себе тысячи людей. Плавание беспримерное в истории античного мира!
– Сами боги руководили твоим плаванием, – говорили архонты, – ты и твои спутники подобны аргонавтам, сумевшим проплыть между Сциллой и Харибдой! Ты, Диофант, подобен бесстрашному Язону!
– Славьте и благодарите царя Митридата, – ответил им полководец, – это он рискнул впервые в истории навигации предпринять плавание через Понт, да еще в осенние штормы, когда все корабли должны быть поставлены на зимовку.
– Слава Митридату Великому!
– Слава Диофанту Асклепиодору, второй раз спасающему Херсонес от варваров!..
– Мы уже принесли богам благодарственные моления, – заявил Миний, – но не могли принести благодарственных жертв, ибо все домашние животные и птицы, все хлебные и рыбные запасы, вина и напитки из солода потреблены полностью. Многие граждане умерли от истощения, а оставшиеся в живых нуждаются в срочной помощи.
– Так вы не собрали хлеб этого урожая? – быстро спросил Диофант.
– Варвары захватили наши склады в западных портах. Мы успели перевезти в Херсонес лишь малую часть зерновых запасов.
– И уже все съели?
– Частью съели, частью хлеб сгорел… Предатели подожгли склады…
Отцы города умолчали, что немалая доля зерна была отправлена в Понт как подарок Митридату.
Трудно передать ту мину, которую изобразил Диофант на своем лице. Он прищурил один глаз в какой-то не то брезгливой, не то презрительной гримасе, сморщился, словно от зубной боли или чего-то кислого, внезапно попавшего в рот. Крупные губы, упрямо выпяченные из-под усов, скривились досадливо и надменно. Полководец не мог скрыть своего разочарования.
– Так и западные порты сданы? – медленно спросил он. – Как же вы воевали, куда смотрели?.. Скифы отняли ваши владения, рабы безнаказанно сожгли ваши хлебные склады!..
Положение действительно оказалось более чем плохим. Город нуждался не только в военной помощи, но и в хлебе насущном.
«Ты защитил нас от врагов, теперь накорми нас», – словно говорили херсонесцы своими взглядами.
Диофант, как солдат, привык, чтобы ему за боевую работу платили обильным кормом и выпивкой для всего войска, а здесь самому нужно было думать, как и чем накормить тысячи голодающих.
А за спиною стояло полчище прожорливых воинов, которые после Митридатовых казарм и опасностей морского плавания жаждали вина и женщин.
Впрочем, многие из них не терялись. Пока в храме шли разговоры, воины за сухари и луковицы выменивали у голодных горожанок золотые фибулы и вазы из серебра. Им несли шкурки северных зверей и отдавали их за куски солонины. Женщины, не имеющие что продать, уходили с понтийцами в темные переулки. Гогочущие черномазые южане охотно пользовались этим видом оплаты, выбирая женщин помоложе.
Было странно видеть, как орава сытых Митридатовых солдат полонила город, как бесцеремонно пользовалась она печальным положением жителей. С громким смехом и непристойными шутками понтийцы тащили охапки выменянных вещей, устраивали мену между собою. Тут же играли в кости и проигрывали друг другу одежды, еще хранившие тепло тех, кто снял их за кусок хлеба. Откуда-то появилось вино, появились и пьяные. Они без всяких околичностей заходили в дома и делали предложения женщинам, не стесняясь в выражениях и называя вещи своими именами.
– Вот мы не приехали бы – вас скифы уморили бы голодом. Вы должны быть благодарны нам за освобождение.
Толпа пьяных старшин, распевая песни, шла по улицам, задевала прохожих, бросала камни в двери домов. Это была компания арменийцев, жителей Армены, откуда происходил и сам Диофант. Арменийцы славились своими разнузданными нравами, пристрастием к скандалам и дракам, часто приводящим к убийствам. В войске Митридата арменийцы пользовались известностью мастеров на дерзкие предприятия и веселых парней, склонных к пьяному разгулу.
Руководил компанией смазливый десятник Архелай, уже намеченный якобы Диофантом в сотники. Будущий сотник шел в обнимку с двумя рослыми смуглолицыми парнями.
– Гуляй, Армена! – командовал он. – Архистратег Диофант никогда не будет нами недоволен. Он тоже армениец, вышел из незнатной семьи и любит вино и женщин.
– Правильно!.. Клянусь развалинами Ниневии! Но надо найти, где херсонесцы спрятали вино. В прошлом году я был здесь пьян каждый день!
– А я знаю!.. Да!.. Пусть Ариман и все злые духи накажут меня, если я не знаю, где у них вино! – вскричал третий. – Вон в том храме есть подвал со старыми винами. Эй, арменийцы, вперед!
Гуляки ввалились гурьбой в перибол храма Девы, грубо оттолкнув привратника, старого Тритона, заменившего собою сильного и мужественного Костобока.
– Нельзя сюда, воины! – попробовал протестовать раб. – Это храм Девы-Покровительницы!
– Прочь, раб! Кому ты берешься указывать! Иди лучше покажи нам, где тут у вас погребок с винами!.. Разве ты не видишь, что благородные люди хотят пить?
– В храме нет вина. А если и было, то его выпили в дни осады и голода.
– Врешь, подлый варвар!
Архелай ударил Тритона по щеке.
Привратник, и так не очень крепкий, еще более ослабел от голодовки. И сейчас от удара сильной руки свалился на землю как сноп.
Девушки-воспитанницы видели из своего жилья всю эту сцену, перепугались и поспешно начали закрывать двери.
Одна Гедия не разделяла общего страха. При виде пьяных подвигов понтийцев, девушка выбежала во двор и закричала, покраснев от гнева:
– Наглые чужеземцы! Как вы смеете врываться туда, где стоит святыня города?! Совет и народ никогда не допустят надругательства над жилищем богини!..
И, не обращая внимания на предупреждения подруг, смелая воспитанница быстро накинула на голову покрывало, свидетельство ее девичьей чести, и смело пошла навстречу пьяной компании с твердой решимостью прогнать ее из пределов храмового двора.
– Вон отсюда! Уходите, иначе вы дорого заплатите за вашу дерзость!
Арменийцы оторопели на минуту. Остановившись, с пьяным удивлением смотрели на красивую девушку, так грозно изгоняющую их из храмового двора. Потом переглянулись и огласили воздух оглушительным хохотом.
– Хо-хо-хо! – веселился Архелай. – Вот это здорово!.. Кажется, у херсонесской Девы неплохие жрицы, если все они похожи на эту девчонку! Здесь, друзья, мы скучать не будем!.. Это то, что нам надо!
Смуглой рукой он схватил Гедию за плечо. Девушка с возмущением оттолкнула его и вновь потребовала, чтобы воины покинули храмовой двор. К ней подскочили еще двое, но Архелай отстранил их.
– Нет, друзья! Вы ищите себе других, а эта иеродулка моя! Мне нравится ее лицо и то, что она совсем не изголодалась!
– Я не иеродула, – возразила Гедия. – Я свободная гражданка полиса и требую от вас: уйдите отсюда, а то я позову стражу!
– Стражу? Хо-хо-хо! Какую такую стражу? Из голодных херсонесцев? Да мы разгоним ее ножнами мечей! Эй, друзья, поищите-ка, где у них подвальчик с винами, пока я разговариваю с этой сердитой иеродулочкой!
Арменийцы кинулись в поиски и первое, что нашли в ближайшем помещении, были воспитанницы храма. С торжествующими криками и двусмысленными шутками воины стали разбирать девушек. Слышались возгласы:
– Это моя, у нее совсем светлые волосы!.. У нас таких не всегда найдешь!
– Куда ты, Трдат, хватаешь двух сразу, такой жадный!
– Ох, ты! Царапается, как кошка! Нет, не уйдешь!
Несколько человек, более интересующихся выпивкой, чем женскими прелестями, уже поднимались по ступеням храма, решив во что бы то ни стало найти вход в заветный подвал с вином. Их встретила испуганная Лоха, которую разбудили крики и шум во дворе.
– Кто вы и что вам нужно в храме Девы? – спросила она понтийцев заплетающимся от страха языком.
– Вот, Ламах, – со смехом обратился один к другому, – тебе подруга! Настоящая ведьма!.. А ну, мамаша, покажи-ка нам храмовой винный подвал!
Старуха выпучила глаза от волнения, однако решительно загородила дорогу.
– Сюда нельзя! – прохрипела она. – Здесь нет вина, здесь живет богиня!
– Врешь, старая мегера! Здесь вы храните вина! Уходи в сторону, противная ведьма!
Сбив с ног старуху, молодцы вошли в храм.
Первым был подвергнут обыску чулан с недорогими посвящениями. Понтийцы шарили всюду, роняли на пол глиняные статуэтки, давили их ногами, разбрасывали снопики пшеницы и всю ту ритуальную рухлядь, которая имела ценность лишь для тех, кто приносил ее сюда с чувством благодарности или надежды, обращенными к бессмертным богам. Гулякам до всего этого не было никакого дела. Им нужно было вино.
– Ха-ха-ха! Посмотрите, какую дрянь хранят эти глупые колонисты в своих храмах!
– Проклятие! Здесь вина и духу нет!
– Зато есть деревянный конь, на котором старшая жрица катается по ночам!
Они вышли из чулана. Увидев мраморную статую богини, перемигнулись.
– Жаль, что она из камня, – пробурчал один из гуляк.
– Нашел! – весело крикнул другой, наткнувшись на окованную дверь опистодома. – Вот он, подвал! Ломай дверь!..
Но Лоха уже вскочила на ноги и, стоя на ступенях храма, подняла оглушительный визг и плач.
– Богиню опять хотят украсть! Тритон, беги, собирай народ!
Тритон, держась рукой за опухшую щеку, кинулся на площадь с криками:
– Помогите, помогите! Дева в опасности!
В это время городские воины толпами возвращались со стен и из окрестностей города, где они помогали понтийцам преследовать скифов. Многие из них уже зашли в свои дома и увидели, что их добро растащено или спущено за кусок хлеба понтийским солдатам. Слышались проклятия и возмущенные возгласы, даже крики и плач жен, у которых мужья требовали отчета в содеянном.
Гекатей только что расстался с отцом, сказав ему:
– Я скоро буду дома, только зайду в храм, посмотрю, все ли так в порядке.
Скимн нес в плаще конские внутренности и добрый кусок мяса.
– Не задерживайся, Гекатей, – наказывал он сыну, – я сейчас же начну варить и жарить. Эх, и обед будет у нас, на славу!
Тревожимый смутным беспокойством, юноша направился к центру города в сопровождении молодых воинов. Подходя к площади, он наткнулся на толпу людей, окруживших Тритона. Привратник задыхался от волнения, махал руками.
– Они ломают двери храма!.. Деве угрожает опасность! – взывал он истошным голосом. – Меня сбили с ног!..
Он показал всем раздувшуюся щеку.
Гекатей почувствовал в груди мгновенную острую боль, как от удара ножом.
– Что ты говоришь? – обратился он к привратнику. – Может ли быть, чтобы понтийцы, наши освободители, угрожали Деве и ломились в храм?
– О господин! Спешите туда!.. Они чуть не убили меня и сейчас причиняют насилие девушкам-жрицам!..
Это послужило сигналом.
– Братья, граждане! – вскричал Гекатей. – Все на помощь богине!..
Воины, бывшие с Гекатеем, случайные граждане – все устремились в сторону храма. Женщины бежали с выражением испуга и фанатического возбуждения на изможденных лицах.
– Спасайте Деву!
– Понтийцы надругались над богиней!
Каждый, кто слышал эти страшные слова, на миг замирал, словно пораженный столбняком, потом без замедления присоединялся к общему движению и сам начинал вопить. Херсонесцы, огрубевшие за время осады, озлобленные голодовкой, были настроены очень решительно.
– Они грабят нашу святыню!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106