У южных берегов Тавриды потерпел крушение гераклейский корабль «Евпатория». Экипаж попал в плен к таврам. В числе пленников оказался и Орик.
Ираних сломя голову кинулся к Дамасиклу.
– Что с отцом моим? – спросил он, запыхавшись.
– Твой отец жив и здоров, только… находится у тавров.
– Они же убьют его!
– Нет, они не сделают этого.
– Как не сделают! Это же звери!.. О отец мой!
– Успокойся, Ираних. Тавры не сделают зла твоему отцу. Они прекрасно знают, что четверо их юношей сидят у нас взаперти.
– Но тавры уже умерли или умирают с голода!
Дамасикл улыбнулся.
– Напрасно ты считаешь, что демиурги наши так непредусмотрительны. Тавры живы и сыты и тоже ждут обмена. О судьбе «Евпатории» совет давно догадывался и многое предусмотрел…
Часть четвертая.
Война
Глава первая.
Штурм Херсонеса
1
В хижине Никии полумрак. Слабо тлеют угли в очаге, отбрасывая красноватые отблески. Хозяйка сидит против Лайонака и слушает его с окаменевшим лицом, плотно сжав сухие губы.
После потери Бунака странная женщина еще больше ушла в себя, почти не замечала окружающего. Могла часами стоять у дверей своего полуразрушенного жилья, смотря на восток.
При появлении Лайонака женщина вздрагивала и широко раскрывала глаза, не то пугаясь его прихода, не то недоумевая, что ему нужно.
«Что это? – спрашивал себя боспорец. – Тоска по любимому или сожаление о потерянном партнере в колдовских оргиях?»
Он продолжал побаиваться Никии, как волшебницы, могущей по своей прихоти превратить его в ворона или степного волка. Но женщина всем своим существом выражала лишь одно чувство – глубокую скорбь и безразличие ко всему окружающему.
Боспорец помнил наказ Бунака обратиться за помощью к битии и сейчас обстоятельно рассказал ей о боспорских делах, упомянул о готовящемся восстании рабов, о всей невыгоде для Палака идти походом на Херсонес и о тех великих успехах, которые ожидают его на боспорской земле.
– Там, – заключил он, – страдают угнетенные сколоты-сатавки, там находится и наш общий друг Бунак. С падением Боспора Скифия станет великой и могущественной державой, рабы получат свободу, в том числе и Бунак. Сатавки вернут себе отцовские земли и былые вольности. Это ли не великое счастье, Никия?!
Никия несколько оживилась, как бы очнулась от оцепенения, что-то теплое, человеческое мелькнуло в ее глазах. С трудом разомкнула она плотно сжатые губы и прошептала:
– Да помогут тебе все верхние и нижние боги!.. Я готова помогать тебе по мере сил своих… Да сбудется то, о чем ты говоришь!
За дверями послышались шорох и осторожный стук. Никия подняла голову, губы ее дрогнули в усмешке. Лайонаку стало не по себе.
– Тебе нужно спрятаться, – сказала она, – пока я буду встречать гостей.
Лайонаку живо представилась картина, как в двери сейчас ввалится орава всякого зверья, лягушек, ужей, влетят летучие мыши, а с ними и те ночные духи, которых так боится всякий человек. Поэтому он не заставил повторять приглашение и быстро скрылся за низенькой дверкой, ведущей в чулан, где хранились запасы лекарственных трав и какой-то хлам, наваленный в темных углах.
Несмотря на суеверный страх, боспорец испытывал любопытство. Он всунул лезвие кинжала в щель двери и осторожными движениями раздвинул доски. Теперь можно было видеть все, что творилось около тлеющего очага.
Никия подошла к входной двери, стукнула засовом и спросила, кашляя по-старчески:
– Кто тут?
В ответ послышались неясные голоса, совсем не угрожающие, принадлежащие, видимо, женщинам. Опять стукнул засов, дверь заскрипела. Около очага появилась Никия в сопровождении двух закутанных фигур.
– Мы одни здесь? – прозвучал вопрос.
– Других людей здесь нет, – сухо ответила бития.
– Ах! – тихо отозвалась вторая фигура. – Ты говоришь страшное… Кто же может быть здесь еще, кроме людей?
– Боги и духи ночи вездесущи. Ты знаешь это, госпожа.
– Я боюсь, Ирана, – продолжала дрогнувшим голосом вторая фигура.
– Ничего не бойся, государыня, – отвечала решительно первая, быстро откидывая капюшон. – Духи ночи нас не тронут, а от людей у меня есть кинжал с отравленным клинком!
Боспорец понял, кто пришел к знахарке, хотя еще не представлял зачем. Сросшиеся брови Ираны в красноватом полумраке походили на черную птицу, распластавшую свои крылья. Крупные черты ее лица выступили сейчас особенно рельефно.
Царица тоже сбросила капюшон. Она имела пухлое лицо с более мягкими и мелкими чертами, чем у служанки. Волосы, сдвинутые капюшоном, упали ей на лоб и щеки, резко выделялась стрелка носа, большие глаза испуганно вспыхивали, когда она озиралась по сторонам. Опия была миловидна и женственна, Ирана казалась около нее переодетым воином. Лайонак залюбовался обеими женщинами. Страх прошел. Сцена стала приобретать для него интерес. Чувствовалась тайна, связанная с судьбами царской семьи.
– Ты бития? – спросила царица.
– Нет, я не бития, я не умею околдовывать людей и не занимаюсь вызыванием духов ночи.
– А-а… – разочарованно, но уже смелее протянула Опия. – Зачем же ты привела меня сюда, Ирана?
– О госпожа, разве есть такие битии, которые признали бы это прямо? Поэтому и есть способ узнавать чародеек по их глазам. Раз в году у них появляется в одном глазу скачущий конь, а в другом удваивается зрачок. Но это очень трудно подсмотреть, каждая бития в такое время прячется от людей… А что Никия колдунья – это знает весь город!
– Да? – Опия опять съежилась. – Ну, скажи, женщина: можешь ли ты мне помочь?
– Смотря в чем. У меня есть скифский корень, что помогает при удушье, отвар корня акора, его пьют от укуса змеи, могу предложить лечебный камень писсасфальт, пахнущий смолою и исцеляющий боль в груди… А вот в этом горшке – мазь из мозга оленя, она умеряет внутренний жар… От многих болезней помогает янтарь; белый камень очищает; яшма и кристалл из Гирканского моря отгоняют злых духов и снимают действие дурного глаза… Есть и корень ра, его привозят из Сарматии… Нет только у меня камня желаний из головы змеи.
– Все это не то, что мне надо! А умеешь ли ты гадать о будущем?
– Могу тебе погадать.
– Что ж, – оживилась царица, – затем я и пришла к тебе. Вот скажи – кто я?
Никия насмешливо сощурила глаза.
– Чтобы ответить на этот вопрос, совсем не надо быть гадалкой. Кто не знает старшую из жен царя Палака, кто не говорит о ее красоте!
Польщенная женщина улыбнулась.
– Я даже знала, что ты придешь ко мне и за каким делом, – добавила старуха.
– Ах, так?.. Теперь я вижу, что ты действительно колдунья. Зачем же я пришла?..
– За тем, чего у тебя не хватает!.. Без чего жизнь любой женщины не знает праздника!
Лицо царицы сморщилось и сразу стало скорбным, причем потеряло значительную долю своей прелести. Из величавой, знающей себе цену красавицы, она превратилась в простую женщину, такую же, как любая простолюдинка, озабоченную своим горем.
– Ты права, я начинаю верить тебе. Но об этом потом. Сначала я хочу погадать на царя.
– Ты же знаешь, что гадать на царя запрещено. Это отражается на его здоровье в случае ложных предсказаний.
– Но ты же не сделаешь ложных предсказаний.
– Но меня могут обвинить в них. Я бедная женщина и не хочу страдать понапрасну.
– Об этом никто не узнает. Я хорошо заплачу тебе. Скажи только – будет ли удачен поход царя на Херсонес?
– О царица, ты толкаешь меня на плохое! Кто защитит меня от нападок Тойлака?
– Повторяю – никто не узнает о нашем гадании.
– Садитесь на кошму и молчите. Я буду вопрошать судьбу.
Вещунья стала жечь на огне какие-то листья, шептала невнятно. Потом вздохнула, видимо проникнув в тайны будущего.
– Удача царя Палака, – сказала она, – на востоке!.. Если он пойдет походом на восток, то в добрый час! Большая победа ждет его!
– Ну, а как поход на Херсонес? Будет ли успешен?
Никия налила в чашку воды и долго водила по ней пальцем.
– Что-то неясно… Круги какие-то красные, много людей, огня, крови… Нет, царица, видно, не будет счастлив поход царя на Херсонес… О, горе мне, зачем я узнала эту тайну, зачем поведала ее вам?!
Царица запахнула плащ дрожащими руками. Ее глаза широко раскрылись от волнения.
– Какие плохие слова ты говоришь, бития! Да знаешь ли ты, что жертвенные предсказания были благоприятны?
– Слыхала, слыхала.
– Значит, жрецы ошибаются?
– Не знаю, не знаю… Правильно ли поняты жертвенные-то откровения? Не льстят ли волхвы царю? Думаю, что льстят. А я говорю тебе, царица, без лести, прямо. Что ж, ты сама просила сказать тебе правду.
– Тебя казнят, если узнают, что ты нагадала плохое! – заметила Опия.
Гадалка выпрямилась, глаза ее вспыхнули огнем.
– Я уже сказала тебе, что не вызываю духов и не могу повлиять на судьбу людей. Я только узнаю их будущее, а хорошее оно или плохое – не от меня зависит. И сейчас я не нагадывала плохого. Но от своих слов не откажусь, и ты, царица, не пугай меня. Моя земная жизнь прожита, и если ты поможешь мне скорее кончить ее, то спасибо скажу тебе. А кто не боится смерти, тому не страшен гнев царей и жрецов. Вот тебе и весь сказ мой.
– Как страшно ты смотришь на меня! Словно ненавидишь меня!
– Нет, царица, не ненавижу тебя я, но удивляюсь, что душою ты кривишь. Сначала сказала мне, что никто не узнает о моем гадании, а теперь пугаешь меня…
– Нет, нет, – поспешно возразила царица, – это я к слову. Уж очень страшно думать, что Палак опять потерпит неудачу!.. Ну, а теперь погадай мне.
– Дай мне пучок своих волос.
Царица торопливо выдернула шпильки. Ее волнистые мягкие косы упали почти до самого пола. Она отделила прядь, Ирана отсекла ее ножом.
– На, возьми.
Поколдовав над волосами, Никия изрекла:
– Одна печаль у тебя, ребенка нет. Это я уже говорила. А судьба у тебя с царем Палаком одна. Он победит – и ты будешь счастлива, он погибнет – погибнешь и ты. Поэтому береги мужа, поддерживай его здоровье пищей, а дух благим советом. А что и где ждет его, тебе теперь ведомо.
Никия, видя, как по щекам Опии покатились слезы, несколько смягчилась.
– Попробуй обратиться с молитвой к херсонесской Деве. Она многим помогла от бесплодия.
– Ты знаешь это, да? – порывисто отозвалась царица. – Я обязательно поеду к ней!.. Только сейчас с Херсонесом война. Как попасть туда?
– Не знаю. Эта война несчастна для тебя и для царя Палака. Сама видишь…
– Ах, ты права.
Женщины опять закутались в свои плащи с капюшонами и, оставив гадалке золотой, покинули ее жилище.
Никия закрыла дверь и задвинула засов. Возвратившись, увидела Лайонака. Он ухмылялся с довольным видом и подкидывал в огонь хворосту.
– Спасибо тебе, добрая женщина, – встретил он ее словами, – может быть, твое гаданье, так удачно составленное, поможет нам заставить Палака отказаться от его похода на Херсонес.
Холодно и без улыбки посмотрела на него женщина.
– Напрасно ты думаешь, что я составила гадание. Я его не составляла, но увидела будущее на дне чашки с наговорной водой. И тебе скажу, что поход Палака на Херсонес будет неудачным. Его счастье на востоке… На востоке!.. Там!
Никия почти вскрикивала, показывая на восток сухим пальцем. Ее голос звучал, как крик вещей птицы, а на лице отразились какие-то совсем новые чувства. Она дышала страстью и, казалось, призывала к походу на Боспор. Лайонак на мгновение встретился с нею глазами и смутился. На него смотрело воспламененное безумие, от которого становилось жутко. Он готов был поверить, что бития в самом деле увидела в чашке с водою все то, о чем они перед этим толковали.
2
Готовили поход на Херсонес. Неаполь стал вооруженным лагерем. Палак поспевал всюду. Он ходил с группой приближенных по городу пешком, как простой воин. Его цветные сапоги и расшитые шаровары покрылись слоем грязи. Если начинал моросить холодный осенний дождь, царь накидывал на плечи греческую хламиду.
Появляясь в дымных кузницах Сандака, спрашивал, как идет дело с изготовлением оружия для легкой конницы. При этом обращался к Фарзою:
– Богат твой род, Фарзой! У тебя оружейники, у тебя плотники, у тебя же и людей смелых много!
Князь краснел. Кругом смеялись царской шутке.
– Не подумайте, что насмехаюсь, – продолжал царь. – Правду говорю!.. Дайте срок, «ястребы» все железное дело в свои руки возьмут!.. Вся Скифия будет мечи носить с родовым клеймом Фарзоя! Вот, – обращался он к молодому князю, – твое настоящее дело! Тут твои слава и богатство!..
– Не к тому я готовил себя, великий царь, – смущенно возражал Фарзой, – на ратное дело тянет меня!.. Все мои предки мечом служили тебе, и я хочу того же!
– Мечом и будешь служить!.. Дай-ка Сандаку тысячу рабов да обучи их оружейному делу, так он тебе столько мечей выкует, что все враги наши затрепещут от страха! Ратоборцев у меня, Фарзой, достаточно, все умеют мечами махать, а вот делать мечи – некому. Вся надежда на род твой. Бери в свои руки оружейное дело, помогу тебе рабами, золотом и всем, что имею. Пусть Раданфир и прочие князья дружины в бой водят, а ты со своими мастерами делай для войска панцири, шлемы, топоры, клинки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Ираних сломя голову кинулся к Дамасиклу.
– Что с отцом моим? – спросил он, запыхавшись.
– Твой отец жив и здоров, только… находится у тавров.
– Они же убьют его!
– Нет, они не сделают этого.
– Как не сделают! Это же звери!.. О отец мой!
– Успокойся, Ираних. Тавры не сделают зла твоему отцу. Они прекрасно знают, что четверо их юношей сидят у нас взаперти.
– Но тавры уже умерли или умирают с голода!
Дамасикл улыбнулся.
– Напрасно ты считаешь, что демиурги наши так непредусмотрительны. Тавры живы и сыты и тоже ждут обмена. О судьбе «Евпатории» совет давно догадывался и многое предусмотрел…
Часть четвертая.
Война
Глава первая.
Штурм Херсонеса
1
В хижине Никии полумрак. Слабо тлеют угли в очаге, отбрасывая красноватые отблески. Хозяйка сидит против Лайонака и слушает его с окаменевшим лицом, плотно сжав сухие губы.
После потери Бунака странная женщина еще больше ушла в себя, почти не замечала окружающего. Могла часами стоять у дверей своего полуразрушенного жилья, смотря на восток.
При появлении Лайонака женщина вздрагивала и широко раскрывала глаза, не то пугаясь его прихода, не то недоумевая, что ему нужно.
«Что это? – спрашивал себя боспорец. – Тоска по любимому или сожаление о потерянном партнере в колдовских оргиях?»
Он продолжал побаиваться Никии, как волшебницы, могущей по своей прихоти превратить его в ворона или степного волка. Но женщина всем своим существом выражала лишь одно чувство – глубокую скорбь и безразличие ко всему окружающему.
Боспорец помнил наказ Бунака обратиться за помощью к битии и сейчас обстоятельно рассказал ей о боспорских делах, упомянул о готовящемся восстании рабов, о всей невыгоде для Палака идти походом на Херсонес и о тех великих успехах, которые ожидают его на боспорской земле.
– Там, – заключил он, – страдают угнетенные сколоты-сатавки, там находится и наш общий друг Бунак. С падением Боспора Скифия станет великой и могущественной державой, рабы получат свободу, в том числе и Бунак. Сатавки вернут себе отцовские земли и былые вольности. Это ли не великое счастье, Никия?!
Никия несколько оживилась, как бы очнулась от оцепенения, что-то теплое, человеческое мелькнуло в ее глазах. С трудом разомкнула она плотно сжатые губы и прошептала:
– Да помогут тебе все верхние и нижние боги!.. Я готова помогать тебе по мере сил своих… Да сбудется то, о чем ты говоришь!
За дверями послышались шорох и осторожный стук. Никия подняла голову, губы ее дрогнули в усмешке. Лайонаку стало не по себе.
– Тебе нужно спрятаться, – сказала она, – пока я буду встречать гостей.
Лайонаку живо представилась картина, как в двери сейчас ввалится орава всякого зверья, лягушек, ужей, влетят летучие мыши, а с ними и те ночные духи, которых так боится всякий человек. Поэтому он не заставил повторять приглашение и быстро скрылся за низенькой дверкой, ведущей в чулан, где хранились запасы лекарственных трав и какой-то хлам, наваленный в темных углах.
Несмотря на суеверный страх, боспорец испытывал любопытство. Он всунул лезвие кинжала в щель двери и осторожными движениями раздвинул доски. Теперь можно было видеть все, что творилось около тлеющего очага.
Никия подошла к входной двери, стукнула засовом и спросила, кашляя по-старчески:
– Кто тут?
В ответ послышались неясные голоса, совсем не угрожающие, принадлежащие, видимо, женщинам. Опять стукнул засов, дверь заскрипела. Около очага появилась Никия в сопровождении двух закутанных фигур.
– Мы одни здесь? – прозвучал вопрос.
– Других людей здесь нет, – сухо ответила бития.
– Ах! – тихо отозвалась вторая фигура. – Ты говоришь страшное… Кто же может быть здесь еще, кроме людей?
– Боги и духи ночи вездесущи. Ты знаешь это, госпожа.
– Я боюсь, Ирана, – продолжала дрогнувшим голосом вторая фигура.
– Ничего не бойся, государыня, – отвечала решительно первая, быстро откидывая капюшон. – Духи ночи нас не тронут, а от людей у меня есть кинжал с отравленным клинком!
Боспорец понял, кто пришел к знахарке, хотя еще не представлял зачем. Сросшиеся брови Ираны в красноватом полумраке походили на черную птицу, распластавшую свои крылья. Крупные черты ее лица выступили сейчас особенно рельефно.
Царица тоже сбросила капюшон. Она имела пухлое лицо с более мягкими и мелкими чертами, чем у служанки. Волосы, сдвинутые капюшоном, упали ей на лоб и щеки, резко выделялась стрелка носа, большие глаза испуганно вспыхивали, когда она озиралась по сторонам. Опия была миловидна и женственна, Ирана казалась около нее переодетым воином. Лайонак залюбовался обеими женщинами. Страх прошел. Сцена стала приобретать для него интерес. Чувствовалась тайна, связанная с судьбами царской семьи.
– Ты бития? – спросила царица.
– Нет, я не бития, я не умею околдовывать людей и не занимаюсь вызыванием духов ночи.
– А-а… – разочарованно, но уже смелее протянула Опия. – Зачем же ты привела меня сюда, Ирана?
– О госпожа, разве есть такие битии, которые признали бы это прямо? Поэтому и есть способ узнавать чародеек по их глазам. Раз в году у них появляется в одном глазу скачущий конь, а в другом удваивается зрачок. Но это очень трудно подсмотреть, каждая бития в такое время прячется от людей… А что Никия колдунья – это знает весь город!
– Да? – Опия опять съежилась. – Ну, скажи, женщина: можешь ли ты мне помочь?
– Смотря в чем. У меня есть скифский корень, что помогает при удушье, отвар корня акора, его пьют от укуса змеи, могу предложить лечебный камень писсасфальт, пахнущий смолою и исцеляющий боль в груди… А вот в этом горшке – мазь из мозга оленя, она умеряет внутренний жар… От многих болезней помогает янтарь; белый камень очищает; яшма и кристалл из Гирканского моря отгоняют злых духов и снимают действие дурного глаза… Есть и корень ра, его привозят из Сарматии… Нет только у меня камня желаний из головы змеи.
– Все это не то, что мне надо! А умеешь ли ты гадать о будущем?
– Могу тебе погадать.
– Что ж, – оживилась царица, – затем я и пришла к тебе. Вот скажи – кто я?
Никия насмешливо сощурила глаза.
– Чтобы ответить на этот вопрос, совсем не надо быть гадалкой. Кто не знает старшую из жен царя Палака, кто не говорит о ее красоте!
Польщенная женщина улыбнулась.
– Я даже знала, что ты придешь ко мне и за каким делом, – добавила старуха.
– Ах, так?.. Теперь я вижу, что ты действительно колдунья. Зачем же я пришла?..
– За тем, чего у тебя не хватает!.. Без чего жизнь любой женщины не знает праздника!
Лицо царицы сморщилось и сразу стало скорбным, причем потеряло значительную долю своей прелести. Из величавой, знающей себе цену красавицы, она превратилась в простую женщину, такую же, как любая простолюдинка, озабоченную своим горем.
– Ты права, я начинаю верить тебе. Но об этом потом. Сначала я хочу погадать на царя.
– Ты же знаешь, что гадать на царя запрещено. Это отражается на его здоровье в случае ложных предсказаний.
– Но ты же не сделаешь ложных предсказаний.
– Но меня могут обвинить в них. Я бедная женщина и не хочу страдать понапрасну.
– Об этом никто не узнает. Я хорошо заплачу тебе. Скажи только – будет ли удачен поход царя на Херсонес?
– О царица, ты толкаешь меня на плохое! Кто защитит меня от нападок Тойлака?
– Повторяю – никто не узнает о нашем гадании.
– Садитесь на кошму и молчите. Я буду вопрошать судьбу.
Вещунья стала жечь на огне какие-то листья, шептала невнятно. Потом вздохнула, видимо проникнув в тайны будущего.
– Удача царя Палака, – сказала она, – на востоке!.. Если он пойдет походом на восток, то в добрый час! Большая победа ждет его!
– Ну, а как поход на Херсонес? Будет ли успешен?
Никия налила в чашку воды и долго водила по ней пальцем.
– Что-то неясно… Круги какие-то красные, много людей, огня, крови… Нет, царица, видно, не будет счастлив поход царя на Херсонес… О, горе мне, зачем я узнала эту тайну, зачем поведала ее вам?!
Царица запахнула плащ дрожащими руками. Ее глаза широко раскрылись от волнения.
– Какие плохие слова ты говоришь, бития! Да знаешь ли ты, что жертвенные предсказания были благоприятны?
– Слыхала, слыхала.
– Значит, жрецы ошибаются?
– Не знаю, не знаю… Правильно ли поняты жертвенные-то откровения? Не льстят ли волхвы царю? Думаю, что льстят. А я говорю тебе, царица, без лести, прямо. Что ж, ты сама просила сказать тебе правду.
– Тебя казнят, если узнают, что ты нагадала плохое! – заметила Опия.
Гадалка выпрямилась, глаза ее вспыхнули огнем.
– Я уже сказала тебе, что не вызываю духов и не могу повлиять на судьбу людей. Я только узнаю их будущее, а хорошее оно или плохое – не от меня зависит. И сейчас я не нагадывала плохого. Но от своих слов не откажусь, и ты, царица, не пугай меня. Моя земная жизнь прожита, и если ты поможешь мне скорее кончить ее, то спасибо скажу тебе. А кто не боится смерти, тому не страшен гнев царей и жрецов. Вот тебе и весь сказ мой.
– Как страшно ты смотришь на меня! Словно ненавидишь меня!
– Нет, царица, не ненавижу тебя я, но удивляюсь, что душою ты кривишь. Сначала сказала мне, что никто не узнает о моем гадании, а теперь пугаешь меня…
– Нет, нет, – поспешно возразила царица, – это я к слову. Уж очень страшно думать, что Палак опять потерпит неудачу!.. Ну, а теперь погадай мне.
– Дай мне пучок своих волос.
Царица торопливо выдернула шпильки. Ее волнистые мягкие косы упали почти до самого пола. Она отделила прядь, Ирана отсекла ее ножом.
– На, возьми.
Поколдовав над волосами, Никия изрекла:
– Одна печаль у тебя, ребенка нет. Это я уже говорила. А судьба у тебя с царем Палаком одна. Он победит – и ты будешь счастлива, он погибнет – погибнешь и ты. Поэтому береги мужа, поддерживай его здоровье пищей, а дух благим советом. А что и где ждет его, тебе теперь ведомо.
Никия, видя, как по щекам Опии покатились слезы, несколько смягчилась.
– Попробуй обратиться с молитвой к херсонесской Деве. Она многим помогла от бесплодия.
– Ты знаешь это, да? – порывисто отозвалась царица. – Я обязательно поеду к ней!.. Только сейчас с Херсонесом война. Как попасть туда?
– Не знаю. Эта война несчастна для тебя и для царя Палака. Сама видишь…
– Ах, ты права.
Женщины опять закутались в свои плащи с капюшонами и, оставив гадалке золотой, покинули ее жилище.
Никия закрыла дверь и задвинула засов. Возвратившись, увидела Лайонака. Он ухмылялся с довольным видом и подкидывал в огонь хворосту.
– Спасибо тебе, добрая женщина, – встретил он ее словами, – может быть, твое гаданье, так удачно составленное, поможет нам заставить Палака отказаться от его похода на Херсонес.
Холодно и без улыбки посмотрела на него женщина.
– Напрасно ты думаешь, что я составила гадание. Я его не составляла, но увидела будущее на дне чашки с наговорной водой. И тебе скажу, что поход Палака на Херсонес будет неудачным. Его счастье на востоке… На востоке!.. Там!
Никия почти вскрикивала, показывая на восток сухим пальцем. Ее голос звучал, как крик вещей птицы, а на лице отразились какие-то совсем новые чувства. Она дышала страстью и, казалось, призывала к походу на Боспор. Лайонак на мгновение встретился с нею глазами и смутился. На него смотрело воспламененное безумие, от которого становилось жутко. Он готов был поверить, что бития в самом деле увидела в чашке с водою все то, о чем они перед этим толковали.
2
Готовили поход на Херсонес. Неаполь стал вооруженным лагерем. Палак поспевал всюду. Он ходил с группой приближенных по городу пешком, как простой воин. Его цветные сапоги и расшитые шаровары покрылись слоем грязи. Если начинал моросить холодный осенний дождь, царь накидывал на плечи греческую хламиду.
Появляясь в дымных кузницах Сандака, спрашивал, как идет дело с изготовлением оружия для легкой конницы. При этом обращался к Фарзою:
– Богат твой род, Фарзой! У тебя оружейники, у тебя плотники, у тебя же и людей смелых много!
Князь краснел. Кругом смеялись царской шутке.
– Не подумайте, что насмехаюсь, – продолжал царь. – Правду говорю!.. Дайте срок, «ястребы» все железное дело в свои руки возьмут!.. Вся Скифия будет мечи носить с родовым клеймом Фарзоя! Вот, – обращался он к молодому князю, – твое настоящее дело! Тут твои слава и богатство!..
– Не к тому я готовил себя, великий царь, – смущенно возражал Фарзой, – на ратное дело тянет меня!.. Все мои предки мечом служили тебе, и я хочу того же!
– Мечом и будешь служить!.. Дай-ка Сандаку тысячу рабов да обучи их оружейному делу, так он тебе столько мечей выкует, что все враги наши затрепещут от страха! Ратоборцев у меня, Фарзой, достаточно, все умеют мечами махать, а вот делать мечи – некому. Вся надежда на род твой. Бери в свои руки оружейное дело, помогу тебе рабами, золотом и всем, что имею. Пусть Раданфир и прочие князья дружины в бой водят, а ты со своими мастерами делай для войска панцири, шлемы, топоры, клинки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106