А если потребуется, то и Тасий не подведет, поможет! Он слишком суеверен, чтобы нарушить клятву. Боспор? По соображениям Палака, Боспор мог бы протянуть Херсонесу руку помощи, но, судя по беседам с Саклеем, он жаждет больше покоя, чем битв, да и утверждения Лайонака о готовящемся восстании рабов указывали на то, что Перисаду сейчас не до ратных трудов.
Несмотря на суровость, с которой он принял рабского посланца, Палака не оставляла мысль о восточном походе и даже об использовании восстания рабов. «Вот возьмем Херсонес и тогда еще раз подумаем о предложении сатавка!» – размышлял он и тут же спрашивал себя: долго ли продержится чудо-город? Удастся ли взять его штурмом или потребуются долгие месяцы утомительной осады?.. Во всяком случае, херсонесцы не могут долго отсиживаться, хлеба у них мало, по донесению Вастака – месяца на два-три. Смышленый отрок Ханак подслушал беседу своего хозяина с Херемоном, и тайное стало известно в Неаполе.
В общем, царь был доволен ходом событий. Уравновешенность и уверенность в себе полностью вернулись к нему, подкрепляясь убеждением, что Скилур невидимо следит за ним из страны теней и помогает ему. «Кто знает, – повторял он свою давнишнюю мысль, – может быть, в прошлогоднем поражении было скрытое, но глубокое значение. Поражение явилось как бы предупреждением о том, что есть силы более мощные, чем херсонесское ополчение или боспорские наемники, даже, наконец, чем роксоланская орда. Войско Диофанта предстало как образец того, что нужно иметь, чтобы стать могущественным».
Пройдя на женскую половину дворца, Палак весело сообщил царице:
– Все говорит о том, что поход на Херсонес будет удачным!
Опия без особой радости встретила эти слова. Непосредственная в своих переживаниях, женщина не удержалась, чтобы не сообщить о своем посещении хижины Никии и ее предсказаниях.
С задумчивостью выслушал Палак супругу, тряхнул волосами, словно стряхивая неприятные мысли.
– То, что ты говоришь, очень похоже на речи рабского посланника Лайонака. Все это чепуха! Пусть безумная бития не берется предсказывать царям! Десяток жрецов утверждают совсем другое, и я им верю! А помолиться херсонесской Деве ты скоро сможешь, это я обещаю тебе!
Он засмеялся, вспомнив, как велико желание Тасия приобрести херсонесский састер.
Царица в восторге упала на колени перед Палаком.
– Как ты радуешь меня этим, государь! Но когда это сбудется? Я ночи не буду спать в ожидании!
– Если тавры сумеют выкрасть свою богиню – а они пытаются сделать это, – то очень скоро ты сумеешь ей поклониться. Через несколько дней. Если же тавры не сумеют сделать этого, ты поклонишься Деве, как только мы возьмем штурмом Херсонес!
– Ага, – протянула царица, не будучи в силах скрыть свое разочарование. – Я понимаю тебя. Это значит, что ты не хочешь отказаться от похода на Херсонес!
– А почему я должен отказаться? Уж не потому ли, что мой поход не по душе полоумной знахарке?.. Нет, Опия, и ты не должна думать иначе! Херсонес будет нашим раньше, чем выпадет снег! Воевать его первым завещал Скилур! Кто может усомниться в мудрости моего великого родителя?
Опия безмолвно склонила голову. Перед ее мысленным взором стояло лицо страшной битии, а в ушах звучали ее жуткие предсказания. Будущее казалось неясным и пугало неизвестностью.
Вечером того же дня Палак принял Вастака, прибывшего из Херсонеса. Лазутчик сообщил царю о провале таврской затеи с похищением кумира Девы, что очень неприятно отозвалось в сердце Палака. Он стал угрюмым и бросил Вастаку:
– Видно, плохо помогал ты таврам, если так случилось!.. Теперь они ни за что не пойдут штурмовать Херсонес!.. И все из-за тебя!
Вастак терпеливо выслушал незаслуженный упрек. Однако возразил:
– Ты же сам, о великий, не разрешил мне участвовать в похищении Девы!
– Верно, потому, что ты нужен мне!.. Что еще нового? Или все?
– А еще, государь, я доставил тебе беглого раба херсонесского, зовут его Костобок. Я его выловил из воды еле живого. Он знает тайное место, куда греки спрятали свои сокровища на случай сдачи города. Этот раб сам помогал архонтам прятать золото. Его хотели убить, но он сумел убежать.
– А ну, давай его сюда! – несколько оживился царь.
4
Наконец прибыли затафрские скифы, или, как они называли себя, агары. Это была не рать, но вооруженный народ, прибывший со своим скотом, кибитками, в которых дребезжали медные котлы, слышались детские голоса и говор женщин. На несколько десятков верст растянулись обозы и медленно бредущие отары овец, табуны лошадей, гурты быков.
Несколько агарских родов в полном составе откочевали с реки Агар в Тавриду, под высокую руку сколотского царя Палака, своего законного повелителя, единоверного и единоязычного. Это была лишь ничтожная частица агарского племени, зато сюда вошли наиболее воинственные роды. Их возглавлял выборный походный вождь князь Борак.
Агары расположились табором недалеко от Неаполя. Фарзой по приказанию царя выехал навстречу прибывшим и приветствовал их от имени Палака. Он сразу заметил, что внешность агаров во многом отличалась от внешности его соплеменников. По-видимому, агарские сколоты, общаясь с роксоланами и воюя против аланов, постепенно переняли многое от тех и других. Это сказывалось в простоте их лошадиного убранства, в отсутствии «звериного» стиля в оформлении оружия и украшений, столь любимого сайями. Агарские старшины и князь одевались без обременительной роскоши, чем грешили приближенные Палака, и отличались от своих воинов только лучшим вооружением да породистыми конями. Не видно было также лохмотьев и драных кибиток бедноты, столь многолюдной среди царских скифов. Роды прибывших еще не претерпели того рокового расслоения, которое раздирало тело царской Скифии и являлось ее проклятием.
Фарзой спрыгнул с коня недалеко от шатра князя. В сопровождении Марсака и нескольких воинов подошел к княжескому походному жилью, только что поставленному. Поодаль разжигали костер, рядом свежевали туши баранов. Расторопные парни расседлывали коней. Они же показали прибывшему на князя Борака, что, наклонившись, рассматривал копыто у своего скакуна.
Услыхав о прибытии царского посланца, Борак быстро выпрямился и повернулся к нему.
Фарзой залюбовался стройной фигурой воеводы, обтянутой замшевым кафтаном. Широкие плечи и крутая грудь придавали агару вид гордый и величественный. Орлиные глаза смотрели прямо и смело, но без того выражения чванливого превосходства, которое Фарзой замечал у большинства князей царского племени.
«Князь у них хорош», – подумал Фарзой. Но тут же в голову пришла другая мысль. Представился этот человек рядом с прочими князьями из царского окружения, и показалось, что ему будет трудно найти свое место среди них. Похоже было, что агар знает себе цену и едва ли станет играть роль младшего брата среди таких, как Гориопиф или Мирак. Это предположение укрепилось в нем, когда они начали разговор.
– Почему, славный князь, – обратился к агару Фарзой, – ты гонцов впереди себя не выслал, не сообщил царю сильному, Палаку, что идешь поклониться ему и обнять ноги его?
– Считал, брат мой, что только равный равному может гонцов слать, а я к царю Палаку должен сам принести свою покорность!
– Почему же ты, столь мудрый, решил сначала лагерем стать, овец резать начал, коней расседлывать, а не явился к царю за день до подхода твоих караванов и не упал перед ним с просьбою принять твои роды и тебя под его высокую руку?.. Или не боишься разгневать царя Палака?
– Шел я по здешним степям наугад, никто не провел меня со стадами лучшей дорогой. Пришлось самому выбирать путь. Пастбища оказались выбитыми, скот мой перепал, истощал. Много раз ночами нападали грабители… Мог ли я покинуть своих людей в незнакомых местах? Сам посуди!.. При подъезде к Неаполю лошадь моя захромала, и мои гадатели сказали, что это плохой знак… Сейчас оседлают свежего коня, и я отправлюсь к царю Палаку с подарками и мольбой о вечном подданстве у него.
– Здоров ли ты и твоя семья?
– Спасибо, все здоровы. Только вот скот сильно отощал. Хочу просить царя Палака выделить нам выпасы… Агарские степи богаче таврических, но мы не жалеем о них. Рады, что прибыли в свою семью сколотскую, к нашему славному царю, тянемся к нему, как к отцу родному, и будем просить его ласки и правды. Готовы служить ему верой и правдой, биться за его дело с любым врагом, но и от него ждем справедливого устройства наших семей и скота. Ибо пришли мы не как побежденные, но как братья!
Видно было, что агарский князь сразу высказывает все, что его беспокоит. Фарзой в душе не одобрил этого. «Уж очень быстро хочет он ухватить быка за рога, – подумал он, – слишком прост и прям».
– Думаю, – ответил он, – что наш справедливый и великодушный царь Палак не откажет и вам в той заботе, которую он ежечасно проявляет ко всем сколотским родам. Таврида велика, всем найдется место для пастьбы скота.
– Спасибо за добрые слова, князь! – улыбнулся Борак и, протянув свои сильные руки, обнял царского посланца.
Они вошли в шатер в обнимку, где были встречены молодой статной женщиной с распущенными темными волосами и белым лицом. Она держала в руках чашу вина. С поклоном протянула гостю угощение. Тот принял посудину, выпил половину.
– Благодарю, – сказал он с чувством, обтирая губы шитым полотенцем.
– Не обижай, князь, хозяйку, – с улыбкой подсказал Борак, – поцелуй ее, так у нас, агаров, принято.
Женщина зарделась, принимая чашу обратно. Фарзой несмело обнял ее за мягкие плечи и поцеловал в губы. Они встретились глазами. «Какая хорошая жена у Борака», – заметил смущенный князь. Хозяйка обменялась с мужем быстрым взглядом и, сделав поклон, исчезла из шатра через малозаметную дверцу. Фарзой почувствовал кружение головы. Вино охмелило его. Встряхнув кудрями, обратился к агару. Тот широко улыбался, поглаживая пушистую бороду, в его глазах вспыхивали искры добродушного лукавства.
– Хорошее вино, – похвалил Фарзой.
– Вино не плохое, ты прав. Спасибо. Что же ты хозяйку опять обижаешь? Или у моей жены поцелуй не так крепок, как это вино?
– Прости, князь, не знаю ваших агарских обычаев. Хороша твоя жена, и поцелуй ее пьянит не меньше, чем заморское вино! Но не привык я, князь, чужих жен оценивать и хвалить. Пусть будет она для тебя лучше всех, а ты – для нее!
– Хорошо сказано! – совсем по-дружески рассмеялся Борак. – Уже твоих слов, князь, достаточно, чтобы я почувствовал себя в Тавриде дома, среди своих братьев.
Взяв в обе руки чашу, он единым духом допил вино.
Перед шатром выстроилась сотня агарских всадников, все на гнедых жеребцах, в остроконечных колпаках, с мечами, но без луков и копий.
Подвели пять коней под цветными кошмами.
– Не побрезгуй подарком, князь Фарзой! – поклонился с достоинством Борак. – Тебе, как посланнику царя, первый дружеский дар!
Фарзой поблагодарил. Они вскочили на коней и тронулись в Неаполь. Оба князя ехали впереди, дружески беседуя. Марсак, следуя за ними, с присущей ему сметкой и вниманием осмотрел агарских воинов и дал им высокую оценку. Ему особенно нравилось, что старшины мало чем отличались от воинов по одежде. На всех одинаковые войлочные малахаи, только на Бораке лисья шапка. Старшие от младших отличались должностными знаками, принятыми у сарматов. У князя на эфесе меча висело три кисти, с седла свешивалось три ремня. Воеводы имели по два и по одному ремню. Седловка, походные вьюки, оголовья лошадей – все выглядело просто, но очень удобно, не обременяло ни всадника, ни коня. Ничего лишнего, никаких побрякушек.
Перед въездом в Неаполь они должны были миновать предместье, состоящее из рваных юрт, полуразвалившихся мазанок и просто ям, в которых ютились семьи сколотских бедняков.
Борак с любопытством смотрел на людей, одетых в рубище. Воины тихо переговаривались.
– Это что? – не выдержал Борак. – Поселки рабов или какого побежденного племени?
– Нет, – ответил Фарзой, – это бедные сколоты, у которых нет своего скота.
– А где же их род?.. Неужели весь род их так обеднел?
– Есть и обедневшие роды, – сказал Фарзой, краснея.
– Неужели царские сколоты допустили, что их братья впали в нищету?
– Ты же знаешь, князь, что Палак только что освободил эти места от эллинского гнета! Эллины разграбили Скифию! И нужно немало времени, чтобы все сайи опять крепко сели в седло!
Такое объяснение вполне удовлетворило агара. Он в задумчивости склонил голову и произнес решительно:
– Агары готовы вступить в войну с греками и помочь Палаку отомстить за это!
5
Агарский вождь с достоинством ступил мягким сапогом на ступени царского дворца. Он поднялся на крыльцо между рядами стражников с копьями и выжидающе смотрел вперед. Он ждал, что царь Палак выйдет к нему навстречу и при всем народе, что толпился на площади, примет его покорность и окажет ему достойную встречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Несмотря на суровость, с которой он принял рабского посланца, Палака не оставляла мысль о восточном походе и даже об использовании восстания рабов. «Вот возьмем Херсонес и тогда еще раз подумаем о предложении сатавка!» – размышлял он и тут же спрашивал себя: долго ли продержится чудо-город? Удастся ли взять его штурмом или потребуются долгие месяцы утомительной осады?.. Во всяком случае, херсонесцы не могут долго отсиживаться, хлеба у них мало, по донесению Вастака – месяца на два-три. Смышленый отрок Ханак подслушал беседу своего хозяина с Херемоном, и тайное стало известно в Неаполе.
В общем, царь был доволен ходом событий. Уравновешенность и уверенность в себе полностью вернулись к нему, подкрепляясь убеждением, что Скилур невидимо следит за ним из страны теней и помогает ему. «Кто знает, – повторял он свою давнишнюю мысль, – может быть, в прошлогоднем поражении было скрытое, но глубокое значение. Поражение явилось как бы предупреждением о том, что есть силы более мощные, чем херсонесское ополчение или боспорские наемники, даже, наконец, чем роксоланская орда. Войско Диофанта предстало как образец того, что нужно иметь, чтобы стать могущественным».
Пройдя на женскую половину дворца, Палак весело сообщил царице:
– Все говорит о том, что поход на Херсонес будет удачным!
Опия без особой радости встретила эти слова. Непосредственная в своих переживаниях, женщина не удержалась, чтобы не сообщить о своем посещении хижины Никии и ее предсказаниях.
С задумчивостью выслушал Палак супругу, тряхнул волосами, словно стряхивая неприятные мысли.
– То, что ты говоришь, очень похоже на речи рабского посланника Лайонака. Все это чепуха! Пусть безумная бития не берется предсказывать царям! Десяток жрецов утверждают совсем другое, и я им верю! А помолиться херсонесской Деве ты скоро сможешь, это я обещаю тебе!
Он засмеялся, вспомнив, как велико желание Тасия приобрести херсонесский састер.
Царица в восторге упала на колени перед Палаком.
– Как ты радуешь меня этим, государь! Но когда это сбудется? Я ночи не буду спать в ожидании!
– Если тавры сумеют выкрасть свою богиню – а они пытаются сделать это, – то очень скоро ты сумеешь ей поклониться. Через несколько дней. Если же тавры не сумеют сделать этого, ты поклонишься Деве, как только мы возьмем штурмом Херсонес!
– Ага, – протянула царица, не будучи в силах скрыть свое разочарование. – Я понимаю тебя. Это значит, что ты не хочешь отказаться от похода на Херсонес!
– А почему я должен отказаться? Уж не потому ли, что мой поход не по душе полоумной знахарке?.. Нет, Опия, и ты не должна думать иначе! Херсонес будет нашим раньше, чем выпадет снег! Воевать его первым завещал Скилур! Кто может усомниться в мудрости моего великого родителя?
Опия безмолвно склонила голову. Перед ее мысленным взором стояло лицо страшной битии, а в ушах звучали ее жуткие предсказания. Будущее казалось неясным и пугало неизвестностью.
Вечером того же дня Палак принял Вастака, прибывшего из Херсонеса. Лазутчик сообщил царю о провале таврской затеи с похищением кумира Девы, что очень неприятно отозвалось в сердце Палака. Он стал угрюмым и бросил Вастаку:
– Видно, плохо помогал ты таврам, если так случилось!.. Теперь они ни за что не пойдут штурмовать Херсонес!.. И все из-за тебя!
Вастак терпеливо выслушал незаслуженный упрек. Однако возразил:
– Ты же сам, о великий, не разрешил мне участвовать в похищении Девы!
– Верно, потому, что ты нужен мне!.. Что еще нового? Или все?
– А еще, государь, я доставил тебе беглого раба херсонесского, зовут его Костобок. Я его выловил из воды еле живого. Он знает тайное место, куда греки спрятали свои сокровища на случай сдачи города. Этот раб сам помогал архонтам прятать золото. Его хотели убить, но он сумел убежать.
– А ну, давай его сюда! – несколько оживился царь.
4
Наконец прибыли затафрские скифы, или, как они называли себя, агары. Это была не рать, но вооруженный народ, прибывший со своим скотом, кибитками, в которых дребезжали медные котлы, слышались детские голоса и говор женщин. На несколько десятков верст растянулись обозы и медленно бредущие отары овец, табуны лошадей, гурты быков.
Несколько агарских родов в полном составе откочевали с реки Агар в Тавриду, под высокую руку сколотского царя Палака, своего законного повелителя, единоверного и единоязычного. Это была лишь ничтожная частица агарского племени, зато сюда вошли наиболее воинственные роды. Их возглавлял выборный походный вождь князь Борак.
Агары расположились табором недалеко от Неаполя. Фарзой по приказанию царя выехал навстречу прибывшим и приветствовал их от имени Палака. Он сразу заметил, что внешность агаров во многом отличалась от внешности его соплеменников. По-видимому, агарские сколоты, общаясь с роксоланами и воюя против аланов, постепенно переняли многое от тех и других. Это сказывалось в простоте их лошадиного убранства, в отсутствии «звериного» стиля в оформлении оружия и украшений, столь любимого сайями. Агарские старшины и князь одевались без обременительной роскоши, чем грешили приближенные Палака, и отличались от своих воинов только лучшим вооружением да породистыми конями. Не видно было также лохмотьев и драных кибиток бедноты, столь многолюдной среди царских скифов. Роды прибывших еще не претерпели того рокового расслоения, которое раздирало тело царской Скифии и являлось ее проклятием.
Фарзой спрыгнул с коня недалеко от шатра князя. В сопровождении Марсака и нескольких воинов подошел к княжескому походному жилью, только что поставленному. Поодаль разжигали костер, рядом свежевали туши баранов. Расторопные парни расседлывали коней. Они же показали прибывшему на князя Борака, что, наклонившись, рассматривал копыто у своего скакуна.
Услыхав о прибытии царского посланца, Борак быстро выпрямился и повернулся к нему.
Фарзой залюбовался стройной фигурой воеводы, обтянутой замшевым кафтаном. Широкие плечи и крутая грудь придавали агару вид гордый и величественный. Орлиные глаза смотрели прямо и смело, но без того выражения чванливого превосходства, которое Фарзой замечал у большинства князей царского племени.
«Князь у них хорош», – подумал Фарзой. Но тут же в голову пришла другая мысль. Представился этот человек рядом с прочими князьями из царского окружения, и показалось, что ему будет трудно найти свое место среди них. Похоже было, что агар знает себе цену и едва ли станет играть роль младшего брата среди таких, как Гориопиф или Мирак. Это предположение укрепилось в нем, когда они начали разговор.
– Почему, славный князь, – обратился к агару Фарзой, – ты гонцов впереди себя не выслал, не сообщил царю сильному, Палаку, что идешь поклониться ему и обнять ноги его?
– Считал, брат мой, что только равный равному может гонцов слать, а я к царю Палаку должен сам принести свою покорность!
– Почему же ты, столь мудрый, решил сначала лагерем стать, овец резать начал, коней расседлывать, а не явился к царю за день до подхода твоих караванов и не упал перед ним с просьбою принять твои роды и тебя под его высокую руку?.. Или не боишься разгневать царя Палака?
– Шел я по здешним степям наугад, никто не провел меня со стадами лучшей дорогой. Пришлось самому выбирать путь. Пастбища оказались выбитыми, скот мой перепал, истощал. Много раз ночами нападали грабители… Мог ли я покинуть своих людей в незнакомых местах? Сам посуди!.. При подъезде к Неаполю лошадь моя захромала, и мои гадатели сказали, что это плохой знак… Сейчас оседлают свежего коня, и я отправлюсь к царю Палаку с подарками и мольбой о вечном подданстве у него.
– Здоров ли ты и твоя семья?
– Спасибо, все здоровы. Только вот скот сильно отощал. Хочу просить царя Палака выделить нам выпасы… Агарские степи богаче таврических, но мы не жалеем о них. Рады, что прибыли в свою семью сколотскую, к нашему славному царю, тянемся к нему, как к отцу родному, и будем просить его ласки и правды. Готовы служить ему верой и правдой, биться за его дело с любым врагом, но и от него ждем справедливого устройства наших семей и скота. Ибо пришли мы не как побежденные, но как братья!
Видно было, что агарский князь сразу высказывает все, что его беспокоит. Фарзой в душе не одобрил этого. «Уж очень быстро хочет он ухватить быка за рога, – подумал он, – слишком прост и прям».
– Думаю, – ответил он, – что наш справедливый и великодушный царь Палак не откажет и вам в той заботе, которую он ежечасно проявляет ко всем сколотским родам. Таврида велика, всем найдется место для пастьбы скота.
– Спасибо за добрые слова, князь! – улыбнулся Борак и, протянув свои сильные руки, обнял царского посланца.
Они вошли в шатер в обнимку, где были встречены молодой статной женщиной с распущенными темными волосами и белым лицом. Она держала в руках чашу вина. С поклоном протянула гостю угощение. Тот принял посудину, выпил половину.
– Благодарю, – сказал он с чувством, обтирая губы шитым полотенцем.
– Не обижай, князь, хозяйку, – с улыбкой подсказал Борак, – поцелуй ее, так у нас, агаров, принято.
Женщина зарделась, принимая чашу обратно. Фарзой несмело обнял ее за мягкие плечи и поцеловал в губы. Они встретились глазами. «Какая хорошая жена у Борака», – заметил смущенный князь. Хозяйка обменялась с мужем быстрым взглядом и, сделав поклон, исчезла из шатра через малозаметную дверцу. Фарзой почувствовал кружение головы. Вино охмелило его. Встряхнув кудрями, обратился к агару. Тот широко улыбался, поглаживая пушистую бороду, в его глазах вспыхивали искры добродушного лукавства.
– Хорошее вино, – похвалил Фарзой.
– Вино не плохое, ты прав. Спасибо. Что же ты хозяйку опять обижаешь? Или у моей жены поцелуй не так крепок, как это вино?
– Прости, князь, не знаю ваших агарских обычаев. Хороша твоя жена, и поцелуй ее пьянит не меньше, чем заморское вино! Но не привык я, князь, чужих жен оценивать и хвалить. Пусть будет она для тебя лучше всех, а ты – для нее!
– Хорошо сказано! – совсем по-дружески рассмеялся Борак. – Уже твоих слов, князь, достаточно, чтобы я почувствовал себя в Тавриде дома, среди своих братьев.
Взяв в обе руки чашу, он единым духом допил вино.
Перед шатром выстроилась сотня агарских всадников, все на гнедых жеребцах, в остроконечных колпаках, с мечами, но без луков и копий.
Подвели пять коней под цветными кошмами.
– Не побрезгуй подарком, князь Фарзой! – поклонился с достоинством Борак. – Тебе, как посланнику царя, первый дружеский дар!
Фарзой поблагодарил. Они вскочили на коней и тронулись в Неаполь. Оба князя ехали впереди, дружески беседуя. Марсак, следуя за ними, с присущей ему сметкой и вниманием осмотрел агарских воинов и дал им высокую оценку. Ему особенно нравилось, что старшины мало чем отличались от воинов по одежде. На всех одинаковые войлочные малахаи, только на Бораке лисья шапка. Старшие от младших отличались должностными знаками, принятыми у сарматов. У князя на эфесе меча висело три кисти, с седла свешивалось три ремня. Воеводы имели по два и по одному ремню. Седловка, походные вьюки, оголовья лошадей – все выглядело просто, но очень удобно, не обременяло ни всадника, ни коня. Ничего лишнего, никаких побрякушек.
Перед въездом в Неаполь они должны были миновать предместье, состоящее из рваных юрт, полуразвалившихся мазанок и просто ям, в которых ютились семьи сколотских бедняков.
Борак с любопытством смотрел на людей, одетых в рубище. Воины тихо переговаривались.
– Это что? – не выдержал Борак. – Поселки рабов или какого побежденного племени?
– Нет, – ответил Фарзой, – это бедные сколоты, у которых нет своего скота.
– А где же их род?.. Неужели весь род их так обеднел?
– Есть и обедневшие роды, – сказал Фарзой, краснея.
– Неужели царские сколоты допустили, что их братья впали в нищету?
– Ты же знаешь, князь, что Палак только что освободил эти места от эллинского гнета! Эллины разграбили Скифию! И нужно немало времени, чтобы все сайи опять крепко сели в седло!
Такое объяснение вполне удовлетворило агара. Он в задумчивости склонил голову и произнес решительно:
– Агары готовы вступить в войну с греками и помочь Палаку отомстить за это!
5
Агарский вождь с достоинством ступил мягким сапогом на ступени царского дворца. Он поднялся на крыльцо между рядами стражников с копьями и выжидающе смотрел вперед. Он ждал, что царь Палак выйдет к нему навстречу и при всем народе, что толпился на площади, примет его покорность и окажет ему достойную встречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106