Смертоубийство в храме считалось великим осквернением святыни и всегда влекло за собой несчастье.
– Дева не простит этого, – прошептала в ужасе старуха, уверенная, что возмездие не замедлит и падет на их головы.
Вместе с этой мыслью она почувствовала острую жалость, но не к погибшей Ликии, а к молодым таврам, представила, что они, такие юные и смелые, свободные от рабских уз, попадут в руки ненавистных эллинов. И с неожиданным приливом энергии решила сделать все, чтобы не допустить до этого и помочь смелым юношам благополучно закончить свое рискованное предприятие.
По знаку проводницы они проследовали в склад, где мирно спала Делия. Соза просмотрела, когда больную принесли в храм, и сейчас не подозревала о ее присутствии. Это была вторая ошибка, имевшая роковые последствия. Благодаря ей Делия осталась живой, а похищение састера не удалось.
Замок на дверце был сломан, похитители проникли на чердак по узкой лесенке. Соза задержалась и предусмотрительно задвинула дверцу на внутренний засов. Это было в тот момент, когда больная проснулась.
На чердаке царила тьма. В слуховое окно, прорезанное во фронтоне, неясно появлялись и исчезали холодные осенние звезды, застилаемые тучами. Тавры стали высекать огонь и раздувать трут. При свете искр старуха опять увидела руки и лицо их молодого вожака. Повторилось то же, что и внизу, когда она прикоснулась к его руке. Соза задрожала, словно от внезапной боли. Вспомнились обещания и загадочные намеки Вастака. Предположение вдруг перешло в уверенность. «Это он! – почти вскрикнула женщина, охваченная экстазом. – Это он!.. Только тот был маленьким, а этот – большой. Он вырос… Сам Палак направил его сюда, желая вернуть его мне!»
Старуха кинулась к воину с живостью, несвойственной ее возрасту. Задыхаясь от волнения, обратилась к нему по-таврски:
– Скажи – кто твои отец и мать?
Юноша удивленно посмотрел на нее и, помахивая трутом, ответил:
– Мои родители в горах.
– Нет! Ты просто не помнишь!.. Ты попал к таврам совсем маленьким!.. Ты не тавр, я докажу тебе это, ибо мое сердце никогда не обманывало меня. Ты… сын мой!.. Ты!..
Но старой рабыне не суждено было закончить свою речь. Ее прервал страшный, нечеловеческий крик, раздавшийся внизу. Ему ответили оглушительным эхом своды храма. Воины вздрогнули и схватились за оружие.
Это было начало общей тревоги.
Соза будто опьянела. Не привыкшая думать последовательно, склонная к кликушеству, она мгновенно поддалась первой догадке, пришедшей ей в голову. Она была уверена, что Палак и Вастак сдержали свое слово и вернули ей потерянного сына. Все, что за многие годы накопилось в ее душе, сейчас хлынуло неудержимым потоком. Радость, материнская ласка, заботливость о своем ребенке, дикая, страстная любовь к нему – все это было сразу отдано безраздельно молодому воину. Соза завыла и, к удивлению тавров, бросилась к юноше, обхватив его шею костлявыми руками, прижалась щекой к его нечесаной шевелюре.
– Богиня услышала меня, – рыдала она в упоении, – богиня решила вернуть мне сына!.. Теперь никто не отнимет его у меня! Моего нежного козленка!
– Она сошла с ума, Гебр, – заметил один из воинов.
– Она от страха не знает что делает! – сказал другой.
Но уважение к старости было одной из главных черт таврского воспитания. Гебр осторожно освободился от объятий женщины и с участием посмотрел в ее лицо, продолжая размахивать горящим трутом.
– У нас, у таврских горцев, племени арихов, – сказал он ей, – все старшие – отцы и матери, все ровесники – братья и сестры, а все младшие – сыновья и дочери!.. Я и товарищи мои – младшие в роду и готовы признать тебя за нашу мать! Мы будем рады принести тебе дичь и охранять твой сон. Но это не сейчас, когда мы вышли на путь войны и принесли народу и богам клятву вернуть в горы нашу богиню!.. Время бежит быстро, уже началась тревога в городе, и мы можем не успеть!.. Посмотри в окно, уже вспыхнули огни, и свет их проникает сюда!
Это было сказано с таким спокойствием, как будто никакой опасности не существовало. Остальные так же хладнокровно прислушивались к нарастающему шуму вокруг храма, но их руки крепче сжимали копья и палицы.
Соза словно очнулась. С небывалой быстротой она подбежала к слуховому окну и поглядела вниз. Двор храма и прилегающая к нему часть площади кипела мятущимся людом. Факелы скрещивались, одни вооруженные отряды обгоняли другие, все показывали на храм и кричали:
– В храме тавры!..
– Надо спешить! – сказал громко Гебр. – Эллины проснулись, они увидели труп в храме. Эй, старуха, я говорю тебе, надо спешить!
– Поздно спешить, – глухо ответила старуха, – уже весь город знает, что мы здесь! Храм окружают со всех сторон! Готовьтесь к неравному бою!..
Соза забегала по чердаку, потрясая маленькими высохшими кулаками.
– Проклятые, проклятые! – вскрикивала она. – Вы все отняли у меня, свободу и ребенка! А теперь я нашла его, но вы опять хотите разлучить нас! Не будет этого!
Она остановилась, пораженная внезапной мыслью.
Раскатисто доносились снизу тяжелые удары.
– Херсонесцы ломают дверь!.. Я задвинула засов, но он долго не выдержит! Эллины сейчас будут здесь! Но я спасу вас всех, дети мои! Спасу тебя, мой ягненок! Не для того я нашла тебя, чтобы отдать на растерзание херсонесцам!
– Мы спустимся на арканах во двор и пробьемся мечами или… умрем! – с жаром заявил Гебр. – Но мы должны взять с собой Деву! Без Девы нам нельзя явиться в Белый Город!
– Погляди в окно, сын мой! Как вы пробьетесь через эту толпу? Нет, теперь только я смогу спасти вас, и я сделаю это! Ведь я мать твоя!
Воины с уважением и удивлением смотрели на старуху. Сам Гебр начинал верить ее словам. Медлить было некогда. Крики во дворе становились громче, удары тарана все настойчивее.
– Спасайтесь в жилище богини! – крикнула им Соза. – Ломайте окно и спускайтесь вниз!
– Что ты говоришь, мать? Ты посылаешь нас в ловушку! Мы будем сражаться здесь, а один из нас спустится в храм и похитит богиню!
– Глупые, вас перебьют как телят, а там, внизу, у богини, вы будете пользоваться правом убежища!
– Надолго?
– Хоть на всю жизнь. Главное – не попасть сейчас под копья горожан! Они не пощадят вас!.. А у ног Девы вы будете в безопасности. Пройдет ночь, народ успокоится, а там и свои узнают, выкупят.
– Или обменяют, – живо добавил Гебр, вспомнив о пленниках с «Евпатории».
Надежда на счастливый исход вспыхнула в нем. Он с чувством благодарности посмотрел на Созу. Желание жить было в нем очень сильно, несмотря на воинскую закалку.
– Да, ты права, мать. Такой обычай есть у эллинов, я слышал. Но не забудут ли эллины о нем в гневе?
– Об этом я позабочусь, сынок!..
Тавры копьями и топорами раздробили толстые финикийские стекла потолочного окна и дружными усилиями вырвали колесовидную раму. Соза казалась помолодевшей. Она проявляла лихорадочное беспокойство и торопила юношей. Научила их положить копье поперек отверстия в потолке, зацепить за копье аркан и спустить его вниз, в то самое помещение, где вчера лишь Гекатей и Мата в ее присутствии обсуждали, как сохранить кумир в безопасности.
Один за другим воины спустились вниз. Соза осталась наверху.
– Эй, мать, спускайся и ты! – крикнул Гебр.
Старуха отрицательно покачала головой. Теперь Созе казалось, что ее участие в заговоре уже раскрыто и ей нечего ждать, кроме мучительной смерти. Прятаться в опистодоме вместе с воинами было бесполезно. Разъяренные херсонесцы ворвутся через «поющую дверь» и уничтожат всех, в том числе и ее вновь обретенного сына. Кто скажет, что убивать в храме нельзя, кто напомнит взбешенным горожанам о праве убежища у ног богини для всех, кто его ищет?.. Конечно, молодые тавры живыми не сдадутся – но разве этого хотела Соза?.. И, следуя ранее мелькнувшей мысли, старуха решилась. Она склонилась к окну и сказала:
– Дети мои и ты, сын мой! Я много лет ждала и верила, что увижу своего ребенка. Слава богам, они привели тебя ко мне большим и сильным! Боги хотят убедиться, так ли я люблю тебя, как говорила. Сейчас они увидят силу моей любви. Я отдам свою жизнь, но спасу тебя от расправы и от страшного эллинского рабства!.. Прощай, мой сын!.. Ягненок мой!..
Она подняла голову. Удары продолжали сыпаться на дверцу. Через несколько мгновений толпа озверелых стражей будет здесь.
Старуха быстро схватила копье и выдернула его из петли аркана. Веревка шлепнулась на каменный пол где-то внизу.
– В чем дело, мать? – послышался голос Гебра.
– Прощай! – еще раз крикнула Соза. – Вас никто не посмеет тронуть, молитесь богине!
Ударами копья она начала дробить черепичную крышу храма. Ломая одну плитку за другой, проделала отверстие, через которое глянули звезды и отблеск факелов. С ловкостью кошки влезла через отверстие на крышу. Ее появление было сразу замечено толпой, послышались крики изумления. При свете факелов старуха, стоящая на гребне храмовой крыши, вначале показалась грозным привидением. Ее волосы развевались по ветру, подобно пламени костра, одежды казались багровыми, словно залитыми кровью.
Толпа ахнула, зашумела громче.
– Смотрите, смотрите, богиня вышла на крышу, она хочет улететь обратно на небо!
– Какая это богиня, это одна из служанок храма, та, что разговаривает с богиней, одевает и кормит ее!
– Она бежит от копья свирепых тавров!
– Бедная, она вся в крови!
– Нужно спасти старуху! Богиня не простит ее обиды!
– Слушайте, слушайте! Она что-то кричит, она зовет на помощь!
Шум стал стихать, пронзительные вопли Созы стали слышнее.
– Херсонесцы! – кричала она. – Тавры спрятались в жилище Девы! По закону отцов, они пользуются убежищем у ног богини! Кто нарушает право священного убежища, тот губит город! Богиня уже оскорблена тем, что тавры совершили убийство в храме, она гневается и покинет город, если страшное совершится!
Старуха бегала по гребню крыши и размахивала руками.
– Граждане! – продолжала она свои призывы истошным голосом. – Не допустите осквернения храма! Горе всем вам, если у ног богини будут совершены убийства!.. Горе, горе!.. Гибель городу!
Неосторожно ступив на шаткие черепицы, Соза поскользнулась, взмахнула руками и со страшным воплем полетела вниз на мраморные ступени храма.
Зловещие слова старой рабыни и ее внезапная смерть произвели сильное впечатление на толпу. Наступило мгновенное молчание. Многим показалось, что иеродула кинулась вниз сама, не будучи в силах или не желая пережить великий позор богини.
– Прекратить осквернение храма! – закричал кто-то. – Долой из святого места вооруженных гоплитов! Прочь от дверей храма!.. Скоро жилище Девы будет превращено в хлев!
– Но там же тавры? – возразили с жаром несколько голосов.
– Это все равно! Тавров нельзя убивать в храме!.. Их Дева-Заступница приняла под защиту!.. Это же божественный закон!
– Что власти смотрят? Опозорили и осквернили святыню города!
Одиночные крики слились во всеобщий рев.
Херсонес гневался.
Тысячи глоток, которые несколько минут назад громко требовали смерти таврам, сейчас возмущенно взывали к справедливости и вопили о недопустимости убийства под крышей храма.
Право убежища у ног божества было старинным установлением. Оно поддерживало и укрепляло в сердцах верующих благостное убеждение в справедливости богов к независимости храмов от сильных мира сего. И ничто другое не вызывало такого возмущения простых людей, как нарушение права убежища, оно было равносильно великому надругательству над святыней.
Мужчины и женщины кинулись в преддверие храма и требовали удаления воинов, обвиняя их в том, что они забыли правила поведения в священных местах, намереваясь затеять битву в жилище Девы.
Появились представители власти. Миний и Агела лично руководили очисткой храма от народа. Зато оцепили перибол сплошным кольцом стражи. В храм вошли лишь жрецы и жрицы вместе с архонтами. Туда же пригласили и Гекатея.
– Тавры могут вырваться из опистодома и умертвить нас, – с робостью сказал кто-то.
Мата резко возразила:
– Нет, через «поющую дверь» они не вырвутся, она достаточно крепка. А окно на чердаке, в которое они спустились, мы уже закрыли сломанной дверью и завалили камнями. Тавры в опистодоме – как мыши в мышеловке!
Гекатей утвердительно кивнул головой. Он тоже участвовал в баррикадировании потолочного окна, после чего он и его друзья думали открыть «поющую дверь», ворваться в опистодом и перебить варваров копьями и мечами. Воля народа остановила их.
– Ой-ой! – протянул кто-то. – Страшно подумать, что богиня наедине с этими зверями! Ведь они могут ее обидеть… повредить, уничтожить!..
– Кто?.. Тавры? – спросила Мата, обмениваясь многозначительным взглядом с царем Агелой. – Нет, тавры никогда не сделают вреда Покровительнице, ибо почитают ее как высшее божество! Они будут ухаживать за нею лучше всяких слуг! За богиню бояться нечего!
– Но все-таки она женщина – и вдруг находится в одной комнате с мужчинами, да еще с дикарями!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
– Дева не простит этого, – прошептала в ужасе старуха, уверенная, что возмездие не замедлит и падет на их головы.
Вместе с этой мыслью она почувствовала острую жалость, но не к погибшей Ликии, а к молодым таврам, представила, что они, такие юные и смелые, свободные от рабских уз, попадут в руки ненавистных эллинов. И с неожиданным приливом энергии решила сделать все, чтобы не допустить до этого и помочь смелым юношам благополучно закончить свое рискованное предприятие.
По знаку проводницы они проследовали в склад, где мирно спала Делия. Соза просмотрела, когда больную принесли в храм, и сейчас не подозревала о ее присутствии. Это была вторая ошибка, имевшая роковые последствия. Благодаря ей Делия осталась живой, а похищение састера не удалось.
Замок на дверце был сломан, похитители проникли на чердак по узкой лесенке. Соза задержалась и предусмотрительно задвинула дверцу на внутренний засов. Это было в тот момент, когда больная проснулась.
На чердаке царила тьма. В слуховое окно, прорезанное во фронтоне, неясно появлялись и исчезали холодные осенние звезды, застилаемые тучами. Тавры стали высекать огонь и раздувать трут. При свете искр старуха опять увидела руки и лицо их молодого вожака. Повторилось то же, что и внизу, когда она прикоснулась к его руке. Соза задрожала, словно от внезапной боли. Вспомнились обещания и загадочные намеки Вастака. Предположение вдруг перешло в уверенность. «Это он! – почти вскрикнула женщина, охваченная экстазом. – Это он!.. Только тот был маленьким, а этот – большой. Он вырос… Сам Палак направил его сюда, желая вернуть его мне!»
Старуха кинулась к воину с живостью, несвойственной ее возрасту. Задыхаясь от волнения, обратилась к нему по-таврски:
– Скажи – кто твои отец и мать?
Юноша удивленно посмотрел на нее и, помахивая трутом, ответил:
– Мои родители в горах.
– Нет! Ты просто не помнишь!.. Ты попал к таврам совсем маленьким!.. Ты не тавр, я докажу тебе это, ибо мое сердце никогда не обманывало меня. Ты… сын мой!.. Ты!..
Но старой рабыне не суждено было закончить свою речь. Ее прервал страшный, нечеловеческий крик, раздавшийся внизу. Ему ответили оглушительным эхом своды храма. Воины вздрогнули и схватились за оружие.
Это было начало общей тревоги.
Соза будто опьянела. Не привыкшая думать последовательно, склонная к кликушеству, она мгновенно поддалась первой догадке, пришедшей ей в голову. Она была уверена, что Палак и Вастак сдержали свое слово и вернули ей потерянного сына. Все, что за многие годы накопилось в ее душе, сейчас хлынуло неудержимым потоком. Радость, материнская ласка, заботливость о своем ребенке, дикая, страстная любовь к нему – все это было сразу отдано безраздельно молодому воину. Соза завыла и, к удивлению тавров, бросилась к юноше, обхватив его шею костлявыми руками, прижалась щекой к его нечесаной шевелюре.
– Богиня услышала меня, – рыдала она в упоении, – богиня решила вернуть мне сына!.. Теперь никто не отнимет его у меня! Моего нежного козленка!
– Она сошла с ума, Гебр, – заметил один из воинов.
– Она от страха не знает что делает! – сказал другой.
Но уважение к старости было одной из главных черт таврского воспитания. Гебр осторожно освободился от объятий женщины и с участием посмотрел в ее лицо, продолжая размахивать горящим трутом.
– У нас, у таврских горцев, племени арихов, – сказал он ей, – все старшие – отцы и матери, все ровесники – братья и сестры, а все младшие – сыновья и дочери!.. Я и товарищи мои – младшие в роду и готовы признать тебя за нашу мать! Мы будем рады принести тебе дичь и охранять твой сон. Но это не сейчас, когда мы вышли на путь войны и принесли народу и богам клятву вернуть в горы нашу богиню!.. Время бежит быстро, уже началась тревога в городе, и мы можем не успеть!.. Посмотри в окно, уже вспыхнули огни, и свет их проникает сюда!
Это было сказано с таким спокойствием, как будто никакой опасности не существовало. Остальные так же хладнокровно прислушивались к нарастающему шуму вокруг храма, но их руки крепче сжимали копья и палицы.
Соза словно очнулась. С небывалой быстротой она подбежала к слуховому окну и поглядела вниз. Двор храма и прилегающая к нему часть площади кипела мятущимся людом. Факелы скрещивались, одни вооруженные отряды обгоняли другие, все показывали на храм и кричали:
– В храме тавры!..
– Надо спешить! – сказал громко Гебр. – Эллины проснулись, они увидели труп в храме. Эй, старуха, я говорю тебе, надо спешить!
– Поздно спешить, – глухо ответила старуха, – уже весь город знает, что мы здесь! Храм окружают со всех сторон! Готовьтесь к неравному бою!..
Соза забегала по чердаку, потрясая маленькими высохшими кулаками.
– Проклятые, проклятые! – вскрикивала она. – Вы все отняли у меня, свободу и ребенка! А теперь я нашла его, но вы опять хотите разлучить нас! Не будет этого!
Она остановилась, пораженная внезапной мыслью.
Раскатисто доносились снизу тяжелые удары.
– Херсонесцы ломают дверь!.. Я задвинула засов, но он долго не выдержит! Эллины сейчас будут здесь! Но я спасу вас всех, дети мои! Спасу тебя, мой ягненок! Не для того я нашла тебя, чтобы отдать на растерзание херсонесцам!
– Мы спустимся на арканах во двор и пробьемся мечами или… умрем! – с жаром заявил Гебр. – Но мы должны взять с собой Деву! Без Девы нам нельзя явиться в Белый Город!
– Погляди в окно, сын мой! Как вы пробьетесь через эту толпу? Нет, теперь только я смогу спасти вас, и я сделаю это! Ведь я мать твоя!
Воины с уважением и удивлением смотрели на старуху. Сам Гебр начинал верить ее словам. Медлить было некогда. Крики во дворе становились громче, удары тарана все настойчивее.
– Спасайтесь в жилище богини! – крикнула им Соза. – Ломайте окно и спускайтесь вниз!
– Что ты говоришь, мать? Ты посылаешь нас в ловушку! Мы будем сражаться здесь, а один из нас спустится в храм и похитит богиню!
– Глупые, вас перебьют как телят, а там, внизу, у богини, вы будете пользоваться правом убежища!
– Надолго?
– Хоть на всю жизнь. Главное – не попасть сейчас под копья горожан! Они не пощадят вас!.. А у ног Девы вы будете в безопасности. Пройдет ночь, народ успокоится, а там и свои узнают, выкупят.
– Или обменяют, – живо добавил Гебр, вспомнив о пленниках с «Евпатории».
Надежда на счастливый исход вспыхнула в нем. Он с чувством благодарности посмотрел на Созу. Желание жить было в нем очень сильно, несмотря на воинскую закалку.
– Да, ты права, мать. Такой обычай есть у эллинов, я слышал. Но не забудут ли эллины о нем в гневе?
– Об этом я позабочусь, сынок!..
Тавры копьями и топорами раздробили толстые финикийские стекла потолочного окна и дружными усилиями вырвали колесовидную раму. Соза казалась помолодевшей. Она проявляла лихорадочное беспокойство и торопила юношей. Научила их положить копье поперек отверстия в потолке, зацепить за копье аркан и спустить его вниз, в то самое помещение, где вчера лишь Гекатей и Мата в ее присутствии обсуждали, как сохранить кумир в безопасности.
Один за другим воины спустились вниз. Соза осталась наверху.
– Эй, мать, спускайся и ты! – крикнул Гебр.
Старуха отрицательно покачала головой. Теперь Созе казалось, что ее участие в заговоре уже раскрыто и ей нечего ждать, кроме мучительной смерти. Прятаться в опистодоме вместе с воинами было бесполезно. Разъяренные херсонесцы ворвутся через «поющую дверь» и уничтожат всех, в том числе и ее вновь обретенного сына. Кто скажет, что убивать в храме нельзя, кто напомнит взбешенным горожанам о праве убежища у ног богини для всех, кто его ищет?.. Конечно, молодые тавры живыми не сдадутся – но разве этого хотела Соза?.. И, следуя ранее мелькнувшей мысли, старуха решилась. Она склонилась к окну и сказала:
– Дети мои и ты, сын мой! Я много лет ждала и верила, что увижу своего ребенка. Слава богам, они привели тебя ко мне большим и сильным! Боги хотят убедиться, так ли я люблю тебя, как говорила. Сейчас они увидят силу моей любви. Я отдам свою жизнь, но спасу тебя от расправы и от страшного эллинского рабства!.. Прощай, мой сын!.. Ягненок мой!..
Она подняла голову. Удары продолжали сыпаться на дверцу. Через несколько мгновений толпа озверелых стражей будет здесь.
Старуха быстро схватила копье и выдернула его из петли аркана. Веревка шлепнулась на каменный пол где-то внизу.
– В чем дело, мать? – послышался голос Гебра.
– Прощай! – еще раз крикнула Соза. – Вас никто не посмеет тронуть, молитесь богине!
Ударами копья она начала дробить черепичную крышу храма. Ломая одну плитку за другой, проделала отверстие, через которое глянули звезды и отблеск факелов. С ловкостью кошки влезла через отверстие на крышу. Ее появление было сразу замечено толпой, послышались крики изумления. При свете факелов старуха, стоящая на гребне храмовой крыши, вначале показалась грозным привидением. Ее волосы развевались по ветру, подобно пламени костра, одежды казались багровыми, словно залитыми кровью.
Толпа ахнула, зашумела громче.
– Смотрите, смотрите, богиня вышла на крышу, она хочет улететь обратно на небо!
– Какая это богиня, это одна из служанок храма, та, что разговаривает с богиней, одевает и кормит ее!
– Она бежит от копья свирепых тавров!
– Бедная, она вся в крови!
– Нужно спасти старуху! Богиня не простит ее обиды!
– Слушайте, слушайте! Она что-то кричит, она зовет на помощь!
Шум стал стихать, пронзительные вопли Созы стали слышнее.
– Херсонесцы! – кричала она. – Тавры спрятались в жилище Девы! По закону отцов, они пользуются убежищем у ног богини! Кто нарушает право священного убежища, тот губит город! Богиня уже оскорблена тем, что тавры совершили убийство в храме, она гневается и покинет город, если страшное совершится!
Старуха бегала по гребню крыши и размахивала руками.
– Граждане! – продолжала она свои призывы истошным голосом. – Не допустите осквернения храма! Горе всем вам, если у ног богини будут совершены убийства!.. Горе, горе!.. Гибель городу!
Неосторожно ступив на шаткие черепицы, Соза поскользнулась, взмахнула руками и со страшным воплем полетела вниз на мраморные ступени храма.
Зловещие слова старой рабыни и ее внезапная смерть произвели сильное впечатление на толпу. Наступило мгновенное молчание. Многим показалось, что иеродула кинулась вниз сама, не будучи в силах или не желая пережить великий позор богини.
– Прекратить осквернение храма! – закричал кто-то. – Долой из святого места вооруженных гоплитов! Прочь от дверей храма!.. Скоро жилище Девы будет превращено в хлев!
– Но там же тавры? – возразили с жаром несколько голосов.
– Это все равно! Тавров нельзя убивать в храме!.. Их Дева-Заступница приняла под защиту!.. Это же божественный закон!
– Что власти смотрят? Опозорили и осквернили святыню города!
Одиночные крики слились во всеобщий рев.
Херсонес гневался.
Тысячи глоток, которые несколько минут назад громко требовали смерти таврам, сейчас возмущенно взывали к справедливости и вопили о недопустимости убийства под крышей храма.
Право убежища у ног божества было старинным установлением. Оно поддерживало и укрепляло в сердцах верующих благостное убеждение в справедливости богов к независимости храмов от сильных мира сего. И ничто другое не вызывало такого возмущения простых людей, как нарушение права убежища, оно было равносильно великому надругательству над святыней.
Мужчины и женщины кинулись в преддверие храма и требовали удаления воинов, обвиняя их в том, что они забыли правила поведения в священных местах, намереваясь затеять битву в жилище Девы.
Появились представители власти. Миний и Агела лично руководили очисткой храма от народа. Зато оцепили перибол сплошным кольцом стражи. В храм вошли лишь жрецы и жрицы вместе с архонтами. Туда же пригласили и Гекатея.
– Тавры могут вырваться из опистодома и умертвить нас, – с робостью сказал кто-то.
Мата резко возразила:
– Нет, через «поющую дверь» они не вырвутся, она достаточно крепка. А окно на чердаке, в которое они спустились, мы уже закрыли сломанной дверью и завалили камнями. Тавры в опистодоме – как мыши в мышеловке!
Гекатей утвердительно кивнул головой. Он тоже участвовал в баррикадировании потолочного окна, после чего он и его друзья думали открыть «поющую дверь», ворваться в опистодом и перебить варваров копьями и мечами. Воля народа остановила их.
– Ой-ой! – протянул кто-то. – Страшно подумать, что богиня наедине с этими зверями! Ведь они могут ее обидеть… повредить, уничтожить!..
– Кто?.. Тавры? – спросила Мата, обмениваясь многозначительным взглядом с царем Агелой. – Нет, тавры никогда не сделают вреда Покровительнице, ибо почитают ее как высшее божество! Они будут ухаживать за нею лучше всяких слуг! За богиню бояться нечего!
– Но все-таки она женщина – и вдруг находится в одной комнате с мужчинами, да еще с дикарями!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106