Принесут ли эти люди скифскому племени сатавков желанную свободу, право на самоуправление и мирный труд на родных полях? Освободят ли пантикапейских рабов? Не ошибаются ли Савмак и его друзья, видя в Палаке своего освободителя от рабских цепей?
С усилием он стряхнул тяжесть нахлынувших сомнений. Сейчас не до них. Надо брать Херсонес, развязать руки Палаку, а потом добиваться его помощи боспорским рабам. Надо сломить шею царству спартокидов, а насчет дальнейшего… восставшие рабы сами поймут, что им надо делать… Догнав толпу крестьян, Лайонак разыскал Таная и хлопнул его по плечу. Тот обернулся и ответил широкой улыбкой.
– А, это ты!.. – протянул он.
– Знаешь, Танай, – горячо начал боспорец, – от нашей победы над Херсонесом вся судьба сколотского народа зависит!.. Запомни это и другим растолкуй. А на дружинников не обижайся, не для них будешь работать… Надо как можно лучше и скорее насыпать вал!
Танай опять улыбнулся.
– Какой вал, – спросил он, – зачем он?
– Земляной вал! С него мы побьем камнями и стрелами всех греков на стенах! А потом подведем к стене вон ту башню. Видишь?
Оба посмотрели в сторону, где «ястребы»-древотесы стучали топорами, строя из бревен высокое сооружение.
– Понимаешь, с этой башни наши воины будут переходить прямо на стену!
– А как же ее к стене-то придвинуть?
– А она на колесах.
– Ага!.. – молодой пахарь громко рассмеялся. – Это здорово придумано!.. Я тоже не прочь с этой башни прыгнуть на стену и подраться с греками!
– Нет, Танай, от тебя и твоих товарищей требуется работа киркой и лопатой.
– Ну, это мы можем! Привычны землю копать.
– Вот и хорошо!
Лайонак прошел в шатер Фарзоя. Князь при помощи Марсака снимал промокшую одежду, покрытую пятнами грязи. На кошме валялось разбросанное оружие. Сатавк присел на корточки и рассказал князю о встрече с Танаем.
– Хорошие люди, – добавил он в заключение, – готовы не только работать, но и драться на стенах с эллинами. Вот из таких создать сильную пешую дружину!.. Они сами копали бы рвы, насыпали валы и воевали бы не хуже царских дружинников. А гнать их копьями, как рабов, совсем не следовало бы… Не Урызмага нужно было приглашать под Херсонес, а братьев по крови сколотов-землепашцев.
Фарзой надел сухие замшевые шаровары, расшитые красными нитками. Марсак стянул ему очкур и стал примерять на его плечи рубаху. Князь посмотрел искоса на боспорца и улыбнулся его горячности.
– Может, ты и прав, – ответил он по-дружески, – может, и я с тобою согласен, но ни ты, ни я не можем изменить решения царя, так же как и многого другого, что нам не нравится в Скифии. А поэтому – ты хорошо сделал, что растолковал Танаю суть дела… Вижу, ты сам желаешь скорейшего падения Херсонеса. Этим ты служишь делу Палака!
– Видят боги, как сильно я хочу победы царю нашему!.. Я первый прыгну с той башни на стену города!
– Это все, чего ждет от всех нас царь Палак!
После ухода Лайонака князь сказал Марсаку:
– Рыхла наша сколотская держава, все в ней идет-бредет само собою, где соединится, где развалится… И войско наше – всего лишь толпа народа. Задору много, а выучки, терпения не хватает. Вот Лайонак видит это и печалится.
– Видеть да рассуждать все умеют, – с неудовольствием ответил дядька, – а на стенах пока побывали одни «ястребы». И башню строят они же. Пусть каждый старался бы изо всех сил, так Херсонес уже пал бы… Лайонак хороший воин, но его сердце не здесь, а на Боспоре. Не по душе ему осада Херсонеса, зовет Палака на восток, а царь его не слушает… А по-моему, раз подошли к Херсонесу, то уже не уходить, пока не победим!.. Не так ли, князь?
– Правильно, мой богатырь! Если бы Палак имел таких, как ты, воинов да полководцев побольше, то давно бы стал хозяином всей Тавриды!
4
Хлеборобы дружно взялись за работу. Смастерили самодельные носилки и стали быстро возводить вал, утаптывая сырую землю ногами. Они не смущались тем, что вокруг стояли конвоиры, посматривали за ними по-хозяйски. Переговаривались между собою о том, что скоро с их помощью Херсонес будет побежден и царь наградит их за усердие.
– А я все равно пойду на приступ! – громко заявлял Танай, взмахивая лопатой.
– Работай, чего зубы-то скалишь! – грубо обрывал его стражник.
Царские воины всегда держались высокомерно и заносчиво перед крестьянами, считали их ниже себя. Сейчас стали вести себя как надсмотрщики. Вначале покрикивали на нерадивых, потом, словно сговорившись, пустили в ход нагайки и длинные бичи, которыми гоняют табуны. На крики возмущения и боли отвечали окриками:
– Меньше разговаривай, больше работай!
Херсонесцы опять встревожились и, поставив против вала сильнейшие камнеметы, начали обстрел скифских землекопов. В первый же день убили двоих, нескольких тяжело изувечили. Крестьяне, подхватив на руки раненых и убитых, стали отбегать дальше от стен, прекратили работу. Их встретил строй всадников, размахивающих бичами. Нещадными ударами воины остановили бегущих. Возмущенные крестьяне ответили криками:
– За что бьете?.. Лучше бы согнали со стен греков стрелами!
– Мы работаем, а воины спят в шатрах! Нужно не бить нас, а прикрыть стрелометанием! Тогда и работа пойдет без перебоя!
– Не вас ли защищать мы сюда собрались? – насмешливо спрашивали царские дружинники. – А ну назад! Идите насыпайте царев вал! Если кого греки убьют, то потеря не велика, других пригоним!
Опять защелкали сыромятные бичи.
– Чего деретесь!.. Дома весь хлеб выгребли, здесь издеваетесь!.. Мы не рабы вам, а вольные землепашцы!
– Все вы рабы царя Палака! – отвечали всадники, добавляя к ударам бичей хорошие толчки древками копий.
– Мы – сколоты, и никто не сделает нас рабами!
Обида перешла в ярость. Крестьяне начали сопротивляться. Произошла драка, которая быстро перешла в настоящее сражение. Но лопаты – плохое оружие против копий и мечей. Танай с окровавленным лицом кинулся к воину, который размахивал копьем, и стащил его с коня на землю.
– Землекопы бунтуют!.. – доложили царю.
– Усмирить, заставить работать! – с жестокостью приказал царь, возмущенный нежеланием крестьян трудиться на пользу сколотской державе.
Поскакали всадники. Крестьян хотели окружить, прижали их к стенам города. Нашлись такие, которые закричали грекам:
– Откройте ворота, дайте нам убежище!
Но херсонесцы сочли это за грубую военную хитрость и открыли стрельбу камнями и стрелами, убивая и крестьян и их преследователей. Лошади скифов стали беситься, конница отхлынула от стен. Бунтовщики, пользуясь замешательством дружинников и наступившей ночью, бежали из лагеря, проклиная царя Палака и его войну.
На том затея с валом была окончена.
После бегства землекопов Палак спросил Раданфира:
– Откуда были эти изменники?
– Из селения Оргокен.
– Горе им!.. Мы еще там побываем!
Палак стал раздражителен и не терпел никаких возражений. Он был убежден, что все неудачи происходят оттого, что военачальники и воины плохо исполняют его повеления. Отчасти он был прав. Но Фарзой видел упрямство самого царя и осуждал его в душе, не осмеливаясь, однако, явно перечить его воле.
Ужинали в царском шатре втроем, считая самого царя, Раданфира и Фарзоя. Царь много и жадно пил, ел, чавкая и сопя. Под глазами у него появились мешки от бессонных ночей и тяжелых дум. «Не легко ему, – подумал Фарзой, – нести бремя царской власти над своевольной Скифией и еще более тяжкое бремя великих замыслов, полученных в наследство от Скилура!..»
Ему показалось, что Палак очень несчастен, подавлен и… жалок. Захотелось сказать ему что-то простое, дружеское, как-то поддержать его. Но как это сделать и чем помочь царю? Ему поможет только победа над Херсонесом.
Полы шатра распахнулись. Дохнул ледяной ветер. Вошел воин, доложил, что прибыл лазутчик. Царь кивнул головою. Появился Вастак, грязный, дрожащий от холода и, видимо, голодный. Он исхудал и сгорбился, постарел. Кожа обтянула скулы, губы покрылись трещинами. Только в глазах светилась все та же прирожденная смекалка и энергия.
– Ну, что узнал? – резко спросил царь, медленно прожевывая мясо.
– Проникнуть в город сейчас почти невозможно, – ответил лазутчик, кутаясь в лохмотья, – но я получил сведения, что настоящего голода у херсонесцев еще нет и они поклялись защищаться до… прибытия Митридатовых кораблей!
– Все это я и без тебя знаю, Вастак. Ты стал работать совсем плохо. Я недоволен тобою и, наверно, отошлю тебя простым воином в пешую рать к Марсаку. Чтобы ты даром хлеб не ел.
– Разреши сказать, великий государь!
– Говори, только дельное.
– Греки питаются плохо, но они еще едят хлеб. Нужно, чтобы голод стал настоящим.
– Согласен. Как же это сделать?
– Я уже передал своим людям через Ханака приказ поджечь склады в порту. Удалось узнать, что главные запасы хлеба хранятся именно там. И поджоги домов хозяйских тоже велел делать каждую ночь.
Царь перестал жевать и уставился на говорившего долгим хмельным взглядом.
– Ты это уже передал своим людям, Вастак?
– Передал, государь… Нам помогают херсонесские рабы. Не все, а те, с которыми мне удалось договориться. Я обещал им от твоего имени свободу и награды после нашей победы над эллинами.
– Они получат свободу. Я уже говорил тебе об этом. Но я не вижу дыма пожаров. Уж не испугались ли твои помощники?.. Рабы трусливы, а твой Ханак – отрок безусый.
– Не Ханак руководит заговорщиками, государь, а я сам. Он же добывает сведения, нужные нам, ибо близок к хозяину, архонту, а также передает остальным мои приказания.
– Надо ускорить дело с поджогами, Вастак. Любой ценой! Если твой замысел будет выполнен, я награжу тебя, да и твоих херсонесских помощников не забуду. Ты знаешь, мое слово свято.
Вастак глянул на царя исподлобья.
– Тебе известно, государь, – сказал он, – что я бедный человек и никогда не жил в довольстве, хотя служу тебе, не щадя жизни. Но я скиф и сейчас скажу тебе, что самой большой наградой для меня будет твоя победа над Херсонесом и разрушение проклятого эллинского города, где я был рабом-кандальником. Разреши, я попробую пробраться в город. Или я погибну, или завтра ты увидишь дым и зарево над Херсонесом!
– Разрешаю. Но не медли, действуй сегодня же ночью. Иди… Эй, дайте Вастаку чашу вина и отведите его к моим поварам, пусть они его накормят!..
Палак сразу изменился. Он был человеком с быстро меняющимися настроениями. Удачи окрыляли его, неудачи повергали в уныние. Он сам сознавал это свойство своей натуры и всячески боролся с ним. Но сейчас, будучи под хмельком, не удержался и, бросив чашу на землю, вскричал:
– Херсонес должен пасть!.. Фарзой, Раданфир! Не вешайте носов! Смотрите на своего царя и подражайте его настойчивости! Многие великие полководцы годами стояли под стенами осажденных городов в все-таки побеждали их!.. Вспомните историю похода Александра… И я до конца зимы буду стоять здесь, но войду в город хозяином и победителем!
– Великий царь! – в тон ему ответил Раданфир, вскакивая. – Мы уверены в твоей победе!.. Скажи мне, Калаку, Фарзою, всем нам: «Идите на смерть!» И мы не дрогнем, все ляжем на поле битвы за тебя!.. Но… – князь снизил голос, – мы любим тебя самого, ты дороже нам всех побед, вместе взятых! Твоя жизнь и твое здоровье дороги нам, царице, всей Скифии!.. Ты часто рискуешь головою, на коне гарцуешь под стенами. Ночами стынешь на земле. Прошу тебя, как друг твой: вернись в Неаполь, твое царское место там!.. Думай, управляй, давай нам наказы и готовь новые походы. А мы будем здесь держать осаду.
– Нет, подожду… Мой отъезд плохо отразился бы на решимости воинов.
Царю казалось, что вот-вот случится нечто важное – и Херсонес окажется в его власти. Возвращаться в Неаполь с пустыми руками не хотелось. Но он сам понимал, что ему следует вернуться в столицу. На Равнине творилось неладное. Обозленные поборами и грабежами, оседлые сколоты оказывали вооруженное сопротивление царским фуражирам. Там шла настоящая малая война между крестьянами и царской конницей, расквартированной в селениях. Где-то около Хаба разодрались роксоланы с сайями. Хлеб для осаждающих и ячмень для их коней совсем перестали подвозиться. Ратники голодали, еле перебиваясь мясом издохших лошадей.
Но сейчас Палаку не хотелось думать обо всем этом. Призрак близкой победы манил его.
– Прекратим разговоры о делах, – сказал он, – давайте выпьем вина!
5
Страшное бедствие постигло Херсонес. Оно пришло в виде пожара, внезапно охватившего все портовые здания, в том числе и склада с драгоценным пшеничным зерном. Далеко было видно кровавое зарево над городом. Скифы выбегали из шатров и с криками показывали на огненные волны, что бушевали за стенами Херсонеса.
– Горит Херсонес, пылает!..
– Чуешь, как горелым зерном пахнет? Горят последние запасы греков!
– Через десять дней город будет нашим!
К утру пламя стало стихать. В храме Обожествленного города собрались на совет магистраты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106