Оживившись, Франц стал включать и выключать
через равные промежутки времени свет, однако ответа от неведомого товарища
по несчастью не получил. На следующее утро он попытался добраться туда
пешком, но за полдня не успел пройти и четверти расстояния: идти по сугробам
глубиной в полтора-два метра оказалось, в его теперешнем состоянии,
непосильной задачей. Чтобы вернуться в укрытие до начала вьюги, ему пришлось
повернуть обратно, и после этого случая наружу он не выходил - благо вход в
Дом частенько заваливало снегом. Франц наблюдал за южным зданием еще три
недели, но огни больше не появлялись - может, они ему просто померещились?
Обследования Дома и составления плана хватило ненадолго - недели на
четыре, после чего Франц решил заняться, для разнообразия, наукой. Работать
теоретически он поначалу был не в состоянии и, потому, погрузился в
программирование. Дней десять он писал и отлаживал отдельные куски
программы, еще неделю подбирал параметры так, чтобы алгоритм стал устойчив.
Наконец, пошли первые результаты - причем, как раз такие, каких он ожидал!
Францу стало интересно - и он вернулся к теоретической модели, которой
занимался последние месяцы перед смертью. Роясь в литературе, он обнаружил
статью с описанием довольно оригинального метода, оказавшегося применимым и
в его, Франца, случае. Это был прорыв: задача решилась "до конца": он
получил ответы на все вопросы, а теоретические результаты полностью
подтвердили численные. Работа получилась, как ему эйфорически казалось,
экстраординарная по своей важности и изящности; Франц даже успел придумать
заголовок для статьи, как вдруг с удивлением осознал, что не понимает, зачем
эту статью нужно писать. Не то, чтобы он не знал с самого начала, что
опубликовать ее будет невозможно ... просто оказалось, что рассказать
о полученных результатах для него столь же важно, как и получить их.
Так или иначе, но эйфория немедленно прошла - равно как и интерес к науке в
целом - и к рабочему столу на 15-ом этаже Франц более не прикасался.
Никогда раньше он не ощущал своей изолированности так остро, как после этого
случая ...
Он попробовал реанимировать свою старую любовь к музыке, однако дело
пошло туго. Играть на гитаре ему не позволяли плохо действовавшие пальцы
правой руки, а на скрипке он не практиковался более семи лет и забыл уже,
каким концом ее нужно держать. Тем не менее, порывшись на музыкальном этаже,
он разыскал ноты 24-ех каприсов Паганини для скрипки соло и стал упрямо
разбирать страницу за страницей. Поначалу он быстро прогрессировал, но потом
прогресс затормозился и игра оставалась на одном и том же уровне. Хуже того
- какую бы пьесу Франц не играл, он делал десятки мелких ошибок и
неточностей, сводя получаемое от музыки удовольствие к нулю. Сколько он ни
бился, восстановить "чистую" игру ему не удавалось, и, в конце концов, он
отнес футляр со скрипкой обратно на музыкальный этаж.
Следующим прожектом явилась попытка систематизировать всю известную
информацию о Стране Чудес. Примерно в течение месяца Франц заносил сведения
в тщательно продуманную "базу знаний", организованную в персональном
компьютере; но дойдя до интерпретации, застрял. К примеру: почему уровень
здешней бытовой техники в точности соответствует современному уровню техники
на Земле? Значит ли это, что Бог неспособен к техническому развитию и
попросту заимствует идеи у людей? Да нет, конечно: ведь он также использует
и фантастические (по человеческим стандартам) лифты, двигающиеся между
неизвестно где расположенными ярусами. Видимо, Бог заимствует человеческую
технику для каких-то своих целей. Каких? Ответ на этот вопрос казался
недоступным ... а может, у Франца от плохого самочувствия и остаточного
действия галлюциногенов плохо работала голова.
А какую роль играют эти бесконечные анкеты? Он заполнял их в
Регистратуре, он заполнял их на всех трех предыдущих ярусах. Здесь, на
Четвертом, ему также был оставлен довольно объемистый комплект бланков - в
спальне, на кровати. Возиться с ними, однако, Франц не стал, ибо отдать их
все равно было некому. Бегло просмотрев, он переложил их на стол, а через
несколько дней нечаянно столкнул на пол - и Анкеты веером разлетелись по
ковру. Чтобы не мешались под ногами, Франц затолкал их поглубже под стол.
Или, скажем, как он теперь должен относиться к "теории декораций",
казавшейся такой логичной в устах Следователя Фрица? Но ведь Фриц-то
оказался не человеком, а каким-то чудовищем, единственной целью которого
являлось запугать Франца до последней степени! То есть, Следователь-то и был
самой настоящей декорацией! А отсюда - следующее рассуждение: если кто-то
говорит про остальных, что они - декорации, а про себя, что он - не
декорация, а потом выясняется, что он все-таки декорация, то значит ли это,
что остальные не декорации? К сожалению, Франц быстро терял нить в такого
рода логических построениях и никогда не мог додумать их до конца.
Через некоторое время бессмысленность обдумывания любых вопросов,
связанных со Страной Чудес, стала очевидна: ему не хватало ни информации, ни
интеллектуальных сил. И, когда Франц по нечаянности стер часть "базы знаний"
из памяти компьютера, то восстанавливать ее он не стал, а просто забросил
всю идею целиком.
Впервые в жизни Франц почувствовал себя интеллектуальным импотентом:
все известные ему методы познания оказались бессильны ... "досмертная"
логика обрекла его анализ на неудачу с самого начала! Более того, сам
аналитический подход казался здесь неуместным - разлагая этот мир на
составные части, он не добился ничего! (До сих пор Франц пытался угадать
суть происходившего по "элементарным проявлениям", но даже самые простые
здешние "элементы" отличались от того, к чему он привык.) Единственной
надеждой оставался "синтетический" подход: не вдаваясь в частности,
пытаться объяснить суть всего сразу. Когда эта нехитрая мысль пришла
ему в голову, Франц ощутил вялый прилив интереса - как же он не додумался
раньше? Необходимо понять, чего он должен достичь в целом - не может
такое сложное и продуманное построение не иметь глобальной цели! Или
нет, проще: необходимо понять, чего хочет тот, кто все это придумал!
(В конструкции Страны Чудес явно чувствовалось сознание, имеющее
индивидуальность ... или это только казалось? Франца не оставляло
ощущение, что кто-то следит сверху за его перепитиями и в досаде хватается
за голову, восклицая: "Ну, что же ты! Неужто до сих пор не догадался?!") Ну
да, все правильно: если логика бессильна - остается религия, философия (о
чем-то похожем толковал Фриц - стоит ли следовать его совету?) ... йога, в
конце концов. В досмертном мире Франц никогда этими вещами не интересовался,
однако сейчас - выбора не оставалось.
Он раскопал в библиотеке "Введение в современную философию", однако
чтение пошло медленно - аргументы автора часто ускользали от него, из-за
чего одни и те же страницы приходилось перечитывать по нескольку раз. Чем
дальше он читал, тем меньше испытывал интереса: философия, казалось,
возилась с частностями, не затрагивая сути ... а если и затрагивала,
то Франц все равно не мог преодолеть удушающий поток словоблудия.
Пару дней он читал Библию - вот где ему стало по настоящему скучно.
Изо всех сил Франц старался обнаружить потайной высокий смысл в притчах
Старого Завета, но видел лишь банальные, по нынешним искушенным временам,
сказки. Ну да, сказки ... а что же это еще? - истории об очень добрых и
очень злых людях, участвовавших в невероятных событиях. Библейские сказания
даже не казались особенно талантливыми - сравнить, к примеру, притчу об
Иосифе со "Щелкунчиком" Гофмана ... насколько в последней больше красок и
фантазии! Так или иначе, но ответа на вопрос о смыслах бытия и смерти в
Библии не содержалось - по крайней мере, для Франца.
Если философские и религиозные упражнения оказались бесполезны, то
занятия йогой принесли ощутимый вред - Франц стал бояться тишины. До сих
пор абсолютное беззвучие Четвертого Яруса не казалось угрожающим, однако от
долгого лежания на полу в предписанной "Руководством по хатха-йоге" "позе
трупа" ему стали мерещиться тихие шаги невидимых людей. Он принес с
музыкального этажа магнитофон и стал заниматься под музыку, однако
европейские композиторы к йоге не подходили, а имевшиеся индийские записи
были попросту невыносимы. Вскоре страхи вышли за пределы часов, отведенных
на йогу, - Франц стал бояться все время, особенно ночью, когда за
окном выл ветер. Магнитофона невидимые люди уже не страшились, хуже того -
музыка делала их еще и неслышимыми. Франц стал тщательно запирать двери
своей квартиры, что помогло лишь отчасти: внутри он чувствовал себя
спокойно, однако вылазки за продуктами стали требовать немалого мужества.
Занятия же йогой он бросил: хатха-йога упражняла тело, а не дух; а
руководства к раджа-йоге (духовной гимнастике) в библиотеке не
оказалось. Франц, впрочем, не растроился, ибо к тому времени уже убедился,
что изменить себя ему не удасться - голова его работал не так, как у
философов и йогов. Единственным результатом всей затеи явилась
расшатанная психика.
Впрочем, физическое состояние Франца было под стать психологическому:
он страдал от головокружений, слабости и непрерывных простуд. Забинтовать
без посторонней помощи рану на груди ему не удавалось, так что приходилось
использовать вату, прикрепляя ее к телу кусками пластыря (и то, и другое
нашлось на "складе разных вещей"). Отдирать пластырь от кожи перед тем, как
идти в душ, было больно, так что, начиная с какого-то момента, он стал лезть
под воду прямо с повязкой. После душа мокрая вата неприятно холодила рану,
да и рубашка на груди отсыревала, однако дня через два Франц к этому привык
и перестал замечать. Повязку он теперь менял лишь каждые три-четыре дня -
когда та начинала пачкать простыню на его кровати выделявшейся из
полузажившей раны сукровицей. Кстати сказать, Франц также перестал стирать
постельное (и вообще, какое бы то ни было) белье - бросая его в одной из
комнат жилого этажа на пол и притаскивая со склада новую смену. Он
подсчитал, что имевшихся запасов должно хватить примерно на одиннадцать
месяцев, а уж потом он постирает все сразу.
И снова перед Францем встала проблема, чем себя занять, - ибо в любую
свободную минуту он непроизвольно, автоматически начинал думать о Тане. Он
вспоминал, как они подшучивали друг над другом в те две короткие недели их
романа на Первом Ярусе. Он вспоминал, как она прибегала, возбужденная, к
нему в Госпиталь и, хвастаясь замечательной картинкой, нарисованной сегодня,
вешала ее у него в палате. Он вспоминал, как она улыбалась: одновременно
недоверчиво и открыто - будто не ожидая ответной улыбки, но все равно
отдавая свою. И ей никогда не нужно было ничего для себя, кроме того, чтобы
принадлежать ему, - нечасто встречающийся тип женщин. Франц чувствовал это
всегда: когда она кормила его ужином, когда рассказывала смешную историю,
когда они занималась любовью ... особенно, когда они занимались любовью. В
эти минуты обычная танина порывистость исчезала, и она таяла в руках,
оставляя ни с чем не сравнимое ощущение полного обладания. Господи,
от этих воспоминаний Францу хотелось расшибить себе голову об стену!
В конце концов он стал придерживаться формального запрета на мысли о
Тане: как только имя ее приходило ему в голову, он шел в видеозал и смотрел
какой-нибудь фильм. Однако более двух фильмов в день Франц осилить не мог:
свет экрана резал глаза и нестерпимо болел затылок. Он попробовал
"наказывать" себя за мысли о Тане чтением, однако от интеллектуального и
физического истощения он легко (а главное, незаметно для себя) отвлекался -
и опять ловил себя на запретных мыслях. Бытовые заботы и приготовление пищи
также не отвлекали внимания надолго: опрокинешь банку бородавочниковой
ветчины на горячую сковородку, подсыпешь мороженных овощей из пакетика - и
можно есть, запивая горячим чаем. Если бы в Доме имелось спиртное, то Франц,
наверно бы, запил, - но спиртного не было. Разыскивая как-то раз на "складе
разных вещей" лекарство от головной боли, он наткнулся на залежи довольно
сильного снотворного и очень обрадовался: теперь можно будет дольше спать! С
тех пор, большую часть суток Франц проводил в своей спальне на кровати -
однако спать в течение всего этого времени ему не удавалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41