- индифферентно отвечал Франц. - Хотел
отпугнуть.
Он на мгновение зажмурился, защищая глаза от режущего света ламп.
- Еще вопросы? - спросил Добряк.
Вопросов не последовало.
- Выступления?
Скептик поднял руку.
- У меня есть выступление.
Он встал на ноги и прошелся взад-вперед поперек комнаты. (Силуэт его
иногда перекрывался с силуэтами остальных следователей - однако, ходил ли
Скептик перед столами или позади них, Франц разобрать не мог.
Картина перед ним была двумерна, как экран).
- Ход событий представляется мне несколько другим, чем в рассказе
уважаемого подследственного. - приложив руку к сердцу, Скептик отвесил
издевательский поклон в сторону Франца, - А именно: отправив признавшегося
зачинщика драки в карцер, Наставник допрашивает потерпевших, однако толку
добиться не может: запуганный 24-ый мямлит что-то невразумительное и
опасливо косится на урок, а те несут какую-то чушь о неспровоцированном
нападении на них маньяка 23-го. Не выяснив ничего, однако понимая, что за
безопасность 12-го и 16-го опасаться не следует, раздраженный Наставник на
всякий случай отсылает новичка в изолятор и уходит к себе. Он делает
соответствующую запись в Дневнике Потока, затем достает бутылку рома и
начинает пить - за каковым занятием его посещает, наконец, здравая мысль:
как так получилось, что обычный "мужик" затеял драку с двумя урками?
Логичного объяснения этому нет, и, прикончив бутылку, Наставник идет в
изолятор, чтобы допросить 24-го с пристрастием. На этот раз - вдали от
своих обидчиков - новичок рассказывает правду. Разъяренный сверх всякой
меры (его обманули!), наш доблестный воспитатель несется в камеру, вызывает
охранников и спьяну отправляет 12-го и 16-го в тот же самый карцер - про
23-го он к тому времени уже забыл! После чего с сознанием выполненного долга
возвращается к себе, неверной рукой делает еще одну запись в Дневнике и
засыпает в кресле - так сказать, на боевом посту.
Однако, вернемся к судьбе двух урок.
Охранники ничего не знают о подоплеке событий и, ничтоже сумняшеся,
исполняют данное им приказание: 12-ый и 16-ый оказываются в карцере. На
верхней полке кто-то спит, однако опасение разбудить спящего ниже
достоинства урок. Кляня в полный голос проклятого 23-го, они обещают
прирезать его при первой же возможности: "Вот этим самым ножом!" - говорит
один из них и похлопывает себя по карману комбинезона. "И отвечать потом за
убийство?" - пугается другой; "Да ты что, вчера родился, парень? -
удивляется первый, - Перережем ему вены и подержим минуты две, а когда
подохнет, - вложим нож в его руку, всего-то и делов! Пройдет как
самоубийство."
Они ложатся спать.
Скептик откашлялся.
- Я не ручаюсь, коллеги, за мелкие детали диалога между 12-ым и 16-ым,
однако уверен, что общий ход их мыслей я передал правильно. - Повернувшись
на месте, он опять стал прохаживаться по темной комнате. - Между тем, тот
самый 23-ий, которого урки только что приговорили к смерти, проснулся от
громких голосов и слышал все их угрозы. Вывод один: если он хочет жить -
нужно действовать, иначе ему не пережить подъема. Как только в карцере
загорится верхний свет, 12-ый и 16-ый увидят его и зарежут до прихода
охранников. Единственный реальный шанс - это опередить их. Выждав, пока
урки уснут, 23-ий спускается вниз, обыскивает их комбинезоны, находит нож и
перерезает им горла.
Скептик на мгновение замолчал, а потом добавил тошнотворным тоном
показного беспристрастия:
- Я готов признать, что 23-ий имел все права защищать свою жизнь.
И он картинно указал на Франца широким жестом правой руки.
- Однако дальнейшие действия подследственного не укладываются ни в
какие моральные нормы. - в голосе Скептика чувствовалась безмерная печаль,
- Я думаю, что он действовал в приступе помешательства и
действительно не помнит своих поступков (а не делает вид, как я
предполагал вначале). Им овладел инстинкт убийства, а мозг превратился в
придаток к инстинкту ... в компьютер, рассчитывавший на десять ходов вперед
- быстро и с идеальной точностью.
Укрыв тела 12-го и 16-го с головой простынями, 23-ий вызывает охранника
под предлогом приступа "душиловки". Тот приходит, освещает больного светом
карманного фонаря и осматривает его, как это положено по Уставу, с дистанции
два метра. Он знает нравы буйных карцерных заключенных и все время держит
оружие наготове - соответственно, и 23-ий не пытается напасть на него.
Не обнаружив ничего серьезного, охранник уходит.
Подследственный ждет минут сорок и звонит опять - на этот раз охранник
начинает колебаться: может, все-таки, вызвать доктора? Пистолет он убирает в
кобуру: если 23-ий и пытается сделать что-то предосудительное, то это
симуляция, а не нападение на охрану. Кончик носа у 23-го, однако, здорового
розового цвета, и охранник уходит обратно на свой пост.
Еще через час подследственный вызывает его в третий раз: "Ну, если у
этого симулянта опять розовый нос - морду разобью!" - раздраженно думает
охранник и, не доставая пистолета, входит в карцер. Однако на сей раз
"симулянт" не лежит в своей койке, а стоит сбоку от дверного проема с ножом
в руке - один взмах, и горло охранника рассечено точным ударом. Шатаясь и
прикрывая ужасную рану руками, несчастный выбегает обратно в коридор и
пытается закричать, однако из перерезанного дыхательного горла вырывается
только хрип. 23-ий настигает его, хватает сзади за волосы и, отогнув голову
назад, наносит второй удар. Охранник проходит на заплетающихся ногах еще
несколько метров и падает на пол - он мертв.
23-ий быстро достает из его кобуры пистолет и прячет тело в
подвернувшийся поблизости стенной шкаф (чтобы убрать из пределов видимости
второго охранника) - а потом возвращается бегом в карцер. Отдышавшись и
успокоившись (если это слово применимо к параноику), подследственный
крадется с пистолетом в руке к главному посту. К счастью для себя он
остается незамеченным до самого последнего момента (внимание второго
охранника поглощено порнографическим журналом) и получает возможность
выстрелить с близкого расстояния. Затем 23-ий разбивает вдребезги телефонный
аппарат - из чувства разрушения? или чтоб никто не мог поднять тревогу? Я
думаю, что ответить на этот вопрос не сможет сейчас и он сам.
Дальнейшие события некоторое время развиваются по сценарию, описанному
подследственным, однако главным действующим лицом является не трусливый и
туповатый 24-ый, а он сам. Сначала - визит к господину Наставнику: взлом,
убийство. Сейф, конечно же, заперт, но шифр 23-ий обнаруживает на первой
странице записной книжки покойного (ох, уж эти наставники ... говорено ж
сотни раз: держите комбинацию к сейфу в памяти!). 23-ий оставляет записную
книжку (со своими отпечатками пальцев) на столе, вооружается автоматом и
навещает своих друзей-сокамерников. Выстрелы, фонтаны крови, крики ужаса
музыкой льются в безумную душу убийцы. Вскоре, однако, 23-ий обнаруживает,
что в камере нет новичка ... где может быть этот несчастный? Ну конечно же
- в изоляторе. Последнего свидетеля произошедшего необходимо уничтожить -
и 23-ий направляется туда, даже не пополнив запаса патронов. Он полностью
уверен в своих силах: у него есть нож, и вообще - чего бояться жалкого
толстяка? Вот тут-то и произошла осечка: 24-ый слышит, как кто-то, пробуя
разные ключи, возится с замком, и чует неладное. Он встает сбоку от двери, а
когда подследственный входит, - новичок отталкивает его в сторону и
выбегает в коридор.
Погоня, однако, была недолгой: где уж грузному 24-му убежать от
поджарого подследственного ... Увидев, что его догоняют, новичок сворачивает
в поисках защиты на территорию Потока, но безо всякой для себя пользы ... и
через несколько секунд он безжалостно зарезан.
Зачем подследственный пошел после этого на квартиру Наставника и
запасся там патронами, я вам сказать не могу - оказывать сопротивление
аресту он, вроде бы, не собирался. Да и очередь, которую он выпустил из
автомата, была явно нацелена в стену.
Скептик сел, удовлетворенно откинулся на спинку стула и, после точно
рассчитанной паузы, великодушным голосом добавил:
- При определении меры наказания, я буду настойчиво просить трибунал
принять во внимание факт несопротивления аресту - он характеризует
подследственного с самой положительной стороны.
Стало тихо.
Франц почувствовал, что все взгляды сфокусировались на нем, и
непроизвольно откашлялся.
- Ваша версия, господин Следователь, содержит с десяток мелких
несоответствий и натяжек. - он старался говорить ровным и нехриплым
голосом, - К примеру, почему 24-ый, убегая от меня, пробежал мимо
апартаментов Наставника и ринулся на территорию Потока? Ведь защиту разумно
искать у представителя власти, а не у других заключенных ...
Скептик вскинулся, но Франц продолжал, не давая ему вставить слово:
- Или: зачем я, по-вашему, запихал труп зарезанного охранника в
стенной шкаф? Да если б я хотел убрать его из коридора, то не проще ли было
отнести тело в карцер и свалить там на пол?
И опять Скептик попытался перебить, но Франц гневно повернулся к нему:
- Дайте мне договорить до конца, господин Следователь!
Отшатнувшись, Скептик умолк.
Франц несколько раз глубоко вздохнул, собираясь с мыслями и силами. От
того, что он скажет теперь, зависело мнение Добряка - единственного
следователя, которого можно было склонить на свою сторону.
- Я мог бы привести вам еще несколько таких же несоответствий, но от
несоответствий вы всегда отговоритесь. - Франц вытер пот со лба. -
Однако, помимо мелких натяжек, ваша версия содержит и одно явное
противоречие, которое перечеркивает ее правдоподобие целиком.
Все три следователя подались вперед - Франц чувствовал тяжесть их
взглядов кожей лба.
- Вы нашли отпечатки моих пальцев по всему этажу: на ноже, на
винтовке, на записной книжке Наставника, на дверях в карцер и жилую камеру,
в апартаментах Наставника, на дверцах сейфа и стенного шкафа с трупом
зарезанного охранника ... Однако в одном месте, где, согласно только что
высказанной версии, я должен был оставить их наверняка, - вы ничего
обнаружить не могли.
Выдержав паузу, Франц сказал, тщательно выговаривая каждую букву:
- На двери изолятора отпечатков моих пальцев нет.
Несколько секунд в комнате продержалась пугающе абсолютная тишина, а
затем Добряк рассмеялся с облегчением обретенной определенности.
- Это решает дело, - сказал он Скептику, и, повернувшись к Францу,
добавил, - но не в вашу пользу, подследственный. - Франц с удивлением
привстал, но Добряк, не обращая внимания, продолжал, - В описи изъятых у
вас предметов упомянуты ... - он взял со стола какую-то бумажку, - "...
два куска льняной материи, оторванных от одной из простынь в карцере и
использованных, видимо, для обматывания ладоней." - Добряк поднял глаза, -
Для того, чтобы сбить следствие с толку, вы просто носили часть времени
самодельные перчатки.
- Какие перчатки?! - оторопел Франц, - А-а, эти ... Да я ж не для
того их вовсе оторвал ... Я просто ...
Но его уже никто не слушал.
Встав и громко переговариваясь между собой, следователи собирали со
своих столов бумаги: "А ничего себе допрос получился, интересный ..." -
неожиданно добродушным тоном сказал Злыдень; "Ничего. - согласился Скептик,
- Это потому, что подследственный попался сообразительный." Стенографистка
хлопотливо собрала свои манатки и вышла из комнаты.
Франц понял, что проиграл. Ч-черт! Как он мог забыть об этих
"перчатках" ...
- Что будет дальше? - хрипло спросил он.
- А вы что, не знаете? - доброжелательно прогудел Злыдень, - Для
получения личного признания вы передаетесь в межсекторную службу
безопасности ... - он махнул рукой в сторону мужчины и женщины, все еще
сидевших у задней стены.
- Какого еще личного признания? - не понял Франц.
- Прямых улик в этом деле нет ... так что-то ж надо будет в трибунал
представить. - охотно пояснил Злыдень, - Обычная процедура ... вы разве не
проходили на теоретических?
- Что вы, коллега, - вмешался Добряк, - "Основы правовых" у нас
запланированы лишь на следующий семестр.
- Понятно ... - без особого интереса пробасил Злыдень.
Переговариваясь на ходу, следователи вышли из комнаты. Перед тем, как
исчезнуть в дверном проеме, Добряк щелкнул выключателем на стене, и лампы,
направленные Францу в лицо, с громким щелчком потухли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41