"Ты
имеешь в виду - не выставлялся?" Нет, именно, не рисовал. "А почему?" Этот
вопрос застал Ивана врасплох: и правда, почему? Он стал мямлить что-то о
тяжелых переживаниях, вызвавших потерю интереса; а также о бессмысленности и
невозможности занятий искусством в условиях тоталитарной идеологии. Правды
он ей не сказал - ни тогда, ни после. Она догадась сама: рисовать Иван уже
не мог - как штангист, надорвавшийся при попытке установить мировой рекорд,
никогда больше не подходит к штанге.
А еще он был религиозным, так что венчались они в церкви. И до самой
свадьбы не спали друг с другом (целый год!) - он настоял. Этот бзик так
Таню удивил, что она твердо решила Ивану не изменять - благо Давид уехал на
пять месяцев в Архангельск, а больше никого у нее в тот момент и не было.
Решение выйти за Ивана она приняла с открытыми глазами: знала, что
психиатрический. И точно: через две недели после свадьбы - загремел в
Институт Психздоровья. Сначала перестал с ней спать - на седьмой день, безо
всяких объяснений. А в следующую пятницу просто не пришел вечером домой
(Таня в тот день на работу не ходила, чертила дома). Сперва она позвонила
ивановым родителям - без толку, потом ближайшим друзьям - тоже не знали
ничего. Следующим этапом, отыскав его записную книжку, - всем подряд.
Только дойдя к часу ночи до буквы "Ш" (Игорь Генрихович Штейнгардт), она
узнала, что муж ее - "где обычно, в четвертом корпусе", и что "мы даже
сумели положить вашего Ваню в его любимую палату!" Эта "любимая палата" ее
чуть не доконала ... Что же касается подробностей, то Игорь Генрихович
обсуждать их по телефону не пожелал и пригласил Таню в понедельник лично, а
пока: "Очень вас прошу, милая, к Ванечке не ходите и о нем не беспокойтесь,
он у нас в целости и сохранности."
Профессор Штейнгардт оказался большой шишкой - начальником отделения,
с огромным кабинетом и пожилой секретаршей в предбаннике. Строго
проинструктировав неопытную Таню ("... и ни в коем случае не говорите
'шизофрения', милая, - только 'душевная болезнь', вы слышите?..."),
секретарша запустила ее внутрь.
Игорь Генрихович Штейнгардт встретил "внучатую невестку покойного
Василия Петровича" на пороге кабинета и с почестями усадил ее в кресло под
автопортретом ваниного деда. Выглядел доктор карикатурно: ветхий старичок в
пенсне и галстуке бабочкой, с манерой говорить, вполне достойной своих
пациентов. Усевшись за стол размером с небольшой аэродром и отчаянно
жестикулируя, он стал объяснять, что "течение душевной болезни Ванечки
осложнилось от сильного давления с вашей стороны, милая, в сексуальной
сфере". "Какая чушь! - воспламенилась Таня, - Да, если хотите знать ...";
"Не чушь, - спокойно перебил ее Игорь Генрихович и быстро-быстро заморгал
глазами, - он мне так и сказал ... А теперь, когда я вас вижу, то и сам
чувствую." Таня чуть не рассмеялась ему в лицо ... "Вы, Танечка, лучше не
фыркайте, а подумайте над тем, что я говорю. - поучительно объявил
профессор, вертясь туда-сюда на вращающемся стуле, - И как Ваня в последнее
время себя вел, тоже вспомните."
Последний аргумент выглядел убедительно: теория Игоря Генриховича
действительно объясняла странное поведение Ивана в течение последних двух
недель. И, кроме того, если Мышка сам такое сказал, то, значит, он так и
чувствует - какой же ему смысл доктору-то лгать? "Выходит, у Вани от
меня шизофрения обострилась!" - расстроилась Таня ... и вдруг
вспомнила наставления секретарши. Но поздно: профессор Штейнгардт выбежал
из-за стола и, размахивая руками перед таниным лицом, прочитал ей гневную
лекцию о медицински безграмотных людях, употребляющих термин "шизофрения"
всуе. "Нет такого заболевания! - кричал профессор, запутывая ее вконец, -
Понимаете - нету! А есть невежественные жены больных людей, которые своим
несносным поведением усугубляют протекание недуга." Глаза его метали молнии.
"Вы меня поняли, милая?!" - заорал он, чуть не стукнув Таню по носу;
"Поняла, Игорь Генрихович, поняла ... Извините, Христа ради ... - лепетала
та в ответ, - Вы только скажите что ... а я для Вани все сделаю!"
Внезапно остыв, Игорь Генрихович вернулся к себе за стол и стал объяснять.
Таня не должна: во-первых, демонстрировать свое желание перед
половым актом, во-вторых, показывать свое наслаждение во время
полового акта и, в-третьих, высказывать свою благодарность после
полового акта. "Три 'не', - закончил он, - очень легко запомнить: до,
во время и после." "А я всегда думала, что наоборот ... - удивилась
Таня, - Так сказать, три 'да' ..."; "И неправильно думали, Танечка ... -
благодушно сообщил ей забывший былые обиды профессор, - Верьте мне, милая,
я на этой проблеме тридцать лет назад докторскую защитил."
Она ходила к Игорю Генриховичу еще два раза, пытаясь убедить его, что у
Ивана с сексом все в порядке и что ее желание, наслаждение и благодарность
- чувства неподдельные. Более того, если она, Таня, не сможет их
проявлять, то тут-то проблемы и начнутся - по-крайней мере, для нее самой.
"Ах, милая, - шаловливо махал на нее ученой дланью профессор Штейнгардт, -
вы тогда так и говорите, что о себе хлопочете ..." - чем доводил Таню до
бешенства неописуемого. В конце концов она поставила ультиматум: если Игорь
Генрихович и вправду хочет, чтобы она выполняла его "не", то пусть
резервирует за ней место в своем отделении. Таня его честно предупреждает:
от такой жизни она рехнется. "А вы себе любовника заведите, милая." -
ответил старый доктор. Таня гневно подняла глаза, полагая, что шутки пошли
уже через край ... и вдруг поняла, что тот не шутит. "Заведите, заведите ...
- продолжал Игорь Генрихович, - я разрешаю." И, помолчав как-то странно,
добавил: "Вы ведь так и так заведете ... а если я не пропишу, то совестью
будете мучиться."
Он так и сказал: "пропишу" - Таня даже хотела попросить у него рецепт.
Иван вернулся домой только через два месяца - и в течение всего этого
времени ее к нему не пускали ("Через окно смотрите, милая, во-он он там
возле беседки со своим другом Феденькой Черенковым беседует!>). К тому
моменту Таня уже вовсю следовала Второму Предписанию старого доктора (Давид
приезжал из Архангельска на несколько дней, плюс некий новый знакомый) -
что, в сочетании с Первым Предписанием, сделало их всех счастливыми. А если
и не счастливыми - так, по-крайней мере, здоровыми. А если и не вполне
здоровыми, то ... как бы это поточнее выразиться?... Скажем, так: совместный
эффект двух Предписаний удержал их всех по эту сторону границы между
вяло протекающей и острой шизо... ой, Игорь Генрихович, извините, Христа
ради ... опять я проштрафилась!...
* * *
Отразившись в шести затуманенных зеркалах, Таня прошла по теплой
резиновой дорожке к противоположной стене ванной комнаты - за полотенцем.
Что ж, фигура у нее еще ничего ... особенно, когда зеркало запотевшее,
ха-ха-ха!... Нет, врешь - даже если и не запотевшее, то все равно еще пока
ничего. Она протерла ладонью окошко в ближайшем зеркале и приблизила к нему
лицо, внимательно разглядывая красноватый шрам на правой щеке. "Господи, вот
ведь изуродовали меня на Втором Ярусе! Теперь только пластическая операция и
поможет ... хотя, с другой стороны, для кого?" Таня завернулась в полотенце,
вышла из ванной и остановилась в коридоре, не понимая, что собиралась
делать. А-а, спать ... Она устало прошла в спальню, сбросила полотенце на
пол и полезла в постель - бр-р-р, холодно ... где этот чертов включатель?
Поставив подогрев на максимум, она перевернулась на спину, раскинула руки и
закрыла глаза ...
"И ты слышишь, Иван НИКОГДА о моих изменах не догадывался! Я его
жалела!
Да уж, пожалуй, жалела. Да только кого - его или себя? А что бы ты
делала, если б старый осел тебе любовников не 'прописал'? В монастырь
постриглась бы? Вот то-то и оно ...
Да не в изменах дело. Я Ваню от всего защищала! Он сам говорил, что со
мной чувствует себя в безопасности.
Что ты несешь? Смешно слушать. Ну, скажи на милость: как ты могла Ивана
от НИХ защитить? Да они тебя просто не замечали!"
Танины воспоминания. Часть 4
К психиатрическим проблемам - в той или иной степени - Таня была
готова; тем более, что сразу решила от Ивана детей не заводить. А вот вызов
в первый отдел, последовавший через три месяца после свадьбы, явился для нее
полной неожиданностью.
Придя на работу, как всегда, в полодиннадцатого (режим у них в
Институте был свободный), она обнаружила на своем столе записку от Бегемота:
"Танька в первый отдел срочно три раза вызывали!!!!!" В раздумьи Таня
опустилась на стул - что бы это значило? Записка не содержала никакого
объясения ... и вообще ничего не содержала, кроме наглого небрежения знаками
препинания. Самого Бегемота в наличии не имелось - спросить о подробностях
не у кого ... Что ж делать?... Еле переставляя ноги и царапая
каблуками-шпильками по полу, Таня поплелась на шестой этаж. Душа полнилась
плохими предчувствиями - эх, с Давидом бы посоветоваться ... так ведь все
еще в Архангельске! Может, пустяк какой-нибудь в документах?
Но, оказалось, не в документах. И не пустяк.
Начало не сулило ничего опасного: толстая противная тетка в приемной
первого отдела отправила Таню в 624-ую комнату, а тамошний очкастый дядька,
спросив фамилию и позвонив куда-то, переслал еще дальше - в 651-ую. Тут
начались неожиданости: в 651-ой ее встретил заместитель директора по режиму
полковник Вячеслав Петрович Хамазюк.
(То есть был он, вообще-то, товарищ Хамазюк, но все в Институте,
включая временную замену вечнобеременной Костиной, знали, что он-таки
полковник. Вернее, считали, что полковник, поскольку Хамазюк
мог, в конце концов, оказаться товарищем, а слухи насчет полковника - сам
про себя распускать, для пущего уважения. Товарищ-полковник всегда казался
Тане личностью загадочной - не гипотетической принадлежностью к КГБ, а тем,
что имел покрасневшее лицо. Во всех случаях имел, независимо от
погоды. И не просто румянец на щеках или, там, красный лоб - а все
лицо. И, к слову, красного лба он как раз иметь-то и не мог, ибо не
имел лба вообще: шевелюра его, согласно странному капризу природы,
начиналась почти сразу от бровей.)
В тот визит загадка красного лица оказалась разгадана: от
товарища-полковника за версту разило водкой. С уважением посмотрев на часы
(11:15, всего четверть часа с открытия вино-водочного), Таня уселась на
предложенный ей стул.
Заместитель директора начал издалека: обнаружив неприятную
осведомленность в ее делах, распросил о приближавшейся персональной
выставке. Потом спросил о зарплате - согласился, что маленькая. Разговор,
однако, не вязался: Таня отвечала коротко и невпопад, ерзала на стуле и даже
однажды уронила с ноги туфель. Вздрогнув от туфельного стука,
товарищ-полковник перешел к делам личным: как семья, дети ... что пишет
бывший муж из Англии?... Таня с облегчением вздохнула (весь сыр-бор,
оказывается, из-за Сашки!) и радостно сообщила, что не пишет ничего. "Вот
негодяй!" - с жаром защитил интересы советских женщин заместитель директора
и без перехода предложил Тане звать его, заместителя, просто Славой. "Мы же
с тобой простые советские люди!" - добавил он; и уж на что Таня была
зеленая, а все ж поняла, что дело плохо: сейчас будут вербовать. Все еще
предполагая, что ее вызвали из-за Сашки, она стала уверять
товарища-полковника, что никаких связей с изменником родины не поддерживает.
И даже с его семьей в Москве! - что, кстати, являлось чистой правдой: после
того, как Андрюшка, сходив в гости к сашкиной родительнице, заявил, что
"мама - слюха", они с родительницей разругались вдрызг.
Разговор, казалось, подходил к концу. Таня очень гордилась своей
проницательностью (не всякая смогла б догадаться о тайной причине вызова!),
а также самообладанием, удержавшем не вступиться за балбеса Сашку из чувства
противоречия. Тут-то, когда она разомлела, товарищ-полковник ее и ошарашил:
знает ли Таня, что ее второй муж занимался ранее антисоветской
деятельностью?
У Тани опустилось сердце - про проклятую Группу против соцреализма она
забыла начисто! Да и не мудрено, что забыла: когда они с Иваном
познакомились - тот в Группе уже три года, как не состоял. Даже не вспомнил
о ней ни разу! - а Таня и не расспрашивала: частично из-за своей
аполитичности, а частично - других проблем у них хватало ... Она теперь уже
не понимала, чего следует ожидать.
А товарищ-полковник гнул свою линию:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41