знает ли она, Таня, что гадкие
люди, сбившие ее больного мужа с прямой линии, все еще на свободе? А не
полнится ли ее советское сердце праведным гневом, когда они продолжают
растлять другие слабые души антисоветским гноем? И не долг ли ее
комсомольский помочь несгибаемым органам (он так и выразился: "несгибаемым
органам" - у Тани чуть опять не упал с ноги туфель) в их борьбе с
идеологическим врагом?
Товарищ-полковник умолк и выжидательно поглядел на нее, однако Таня не
отвечала, не зная, как себя вести. Предупреждение по поводу выставки
прозвучало предельно ясно (то, что расспросы в начале разговора являлись
предупреждением, сомнений теперь не вызывало). С другой стороны, от нее не
требовали ничего конкретного, так что лезть в бутылку смысла пока не
было. Таня начала мямлить про поддержку советских идей в принципе, но
непонимании своих ближайших задач.
Как показало дальнейшее, это было грубейшей ошибкой. То есть, не
поддержка идей, конечно, а упоминание задач, мгновенно истолкованное, как
сигнал потенциального согласия. Широко улыбнувшись, товарищ-полковник
сказал, что о задачах они поговорят в другой раз ... нескоро ... Вот только
подписочку о неразглашении он попросит Танюшу подписать - и пусть себе идет
с Богом.
И она, дура, подписала!
Да по одному тому, как он напрягся, бумажку свою гнусную предлагаючи,
должно было понять, что подписывать нельзя категорически! А голос-то его,
голос, чего стоил: сладкий как мед: "Танюша", "подписочка" ... тьфу, дура,
слов нет! Единственным ее извинением служила полная неопытность. Казалось:
подпишешь - и сразу ноги можно уносить. Но сразу не получилось: бережно
спрятав подписочку в сейф, товарищ-полковник как бы невзначай спросил: "А
ты, кстати, завтра в шесть - не занята?" Таня обмерла. "Я думаю - чего нам
разговор откладывать? - рассудительно продолжал он, - Завтра и поговорим.
После окончания рабочего дня - никто не помешает ... Ну, до завтра,
дорогуша моя, покедова!"
Не чуя под собой ног, Таня вылетела из кабинета, забежала в свой отдел
за плащом и бросилась из Института вон. Стоял ранний октябрь, но было уже
холодно - липы на улицах Москвы чернели голыми ветками. Замахав рукой
проезжавшему мимо такси, она поехала на свое думательное место - Патриаршие
Пруды.
Таня ходила по дорожке вокруг пруда и, натыкаясь в рассеянности на
мамаш с колясками, размышляла изо всех сил ... вот только идеи ее все носили
нереально-разрушительный характер. Например: придти завтра к
товарищу-полковнику и плюнуть ему в лицо, как партизан гестаповцу! Или,
скажем, попросить у Мазаевой портативный Филлипс, подаренный
любовником-дипломатом, пронести под платьем и записать всю беседу на пленку.
А потом переслать на Би-би-си - пусть гад повертится! Вскоре, однако,
разрушительность идей пошла на убыль - возобладал страх за выставку: ведь
сколько сил угрохано на получение разрешения и организацию! А может, просто
не ходить к товарищу-полковнику - и будь, что будет!... Подумав, однако,
минут пять, вариант этот она с сожалением забраковала: не придет завтра -
вызовут послезавтра ... Нет, вопрос надо решать на корню - раз и навсегда.
Эх, жаль, нет Давида в Москве ... и ведь не позвонишь ему в Архангельск по
такому поводу!
Одно знала Таня твердо: Ивану говорить ничего нельзя. Ни полслова! И
даже вида не показывать! Только-только выходили - а тут, неровен час, опять
в Психздоровье загремит.
Ничего дельного она не придумала - ни тогда на Патриарших, ни вечером
дома, ни утром на работе. Над ней висел выбор из двух проигрышных вариантов:
отмена персональной выставки или потеря персонального достоинства. Буквально
до самого последнего момента Таня надеялась, что придумает какой-нибудь
компромисс, приемлемый одновременно и для ее совести, и для служебных
обязанностей товарища-полковника. Лишь постучав в дверь 651-ой комнаты, она
внезапным инстинктом поняла, что такого компромисса не существует:
единственный выход - отказываться от всего.
Как потом объяснил Давид, все еще могло кончиться без больших потерь -
поскольку принятое в последнюю секунду решение было правильным. Оставалось
лишь мягко, без скандала, воплотить его в жизнь: "Все понимаю, но
подписывать дальнейшие бумаги считаю ненужным. Если я что плохое услышу, то
и без бумаг, как честный советский человек, сообщу куда следует!" - а
дальше по обстоятельствам. В общем, шанс у нее имелся - и шанс неплохой.
Если б только не повела Таня себя так дико.
Второй раунд ее поединка со всемогущим Комитетом начался с неприятной
неожиданности: замены комитетского состава в ходе встречи. А именно: вместо
ее друга Славы в 651-ой комнате сидела тощая змееподобная девица в
облегающем шерстяном платье и гладкой прическе. Может, начальство решило,
что девочки-подружечки скорее общий язык найдут ... а вернее всего, за семь
часов с открытия магазина товарищ-полковник так назюзюкался, что допрос
проводить уже не мог. "Глебова? - с фальшивой радостью проскрипела Змея
противным тонким голосом, - Заходи. Я вместо Вячеслав Петровича беседовать
с тобой буду."
Отчего Таня так невзлюбила девицу, осталось навсегда загадкою. Может,
оттого, что та не представилась, а может, из-за обращения по фамилии:
Глебова. Неужто не могла в танином досье имя посмотреть? Да и к встрече с
товарищем-полковником Таня худо-бедно, а подготовилась: одела костюм с
короткой юбкой (не то, чтобы мини, а так ... чуть выше колен) и
отрепетировала, как будет рыдать. А в разговоре со Змеей голые коленки и
рыдания только повредить могли.
Отменив накипавшие на глазах слезы, Таня села на предложенное ей место
возле змеиного стола.
"Давай, обсудим задачи твои, Глебова. - без вступления начала
кэгэбэшница, перекладывая на столе какие-то бумажки, - Прежде всего,
выйдешь ты через мужа своего, на организатора Группы Гордеева." От удивления
Таня подскочила на стуле, но Змея, не глядя на нее, продолжала: "Когда
будешь разговаривать с Гордеевым, скажешь, что хочешь к ним присоединиться
... - тут она подняла глаза и мило улыбнулась, - Ты ведь художником
считаешься?... вот это и используй!" (Если до этой фразы все еще
могло закончиться без скандала, то после нее - никогда! Речь шла
только о степени грандиозности.) Откинувшись на спинку стула, Таня положила
ногу на ногу - так, чтобы голая коленка показалась над поверхностью стола.
"И еще скажешь Гордееву, что есть у тебя доступ к ксероксу - афиши о
нелегальных выставках множить. Ясно?" Таня кивнула и сексуально улыбнулась.
"Вопросы есть?" Таня покачала головой и медленно облизала губы кончиком
языка. "Ну, хорошо. - проскрипела кэгэбэшница, неприязненно косясь на голое
колено нового внештатного сотрудника, - По выполнении позвонишь вот по
этому номеру." - она поднесла через стол к таниному носу листок с семью
цифрами. "И не записывай ничего, Глебова, - раздраженно заметила девица,
когда Таня полезла в сумочку, - в голове держать привыкай." "Записывать? -
ужаснулась та, - Ни за что!" - достав губную помаду, она подмазала себе
губы и стала сосредоточенно смотреться в зеркальце. Змеиная рука с телефоном
повисла в воздухе.
Тут кэгэбэшница, наконец, поняла, что над ней издеваются.
Она положила листок на стол и, покраснев, как рак, прошипела: "Не
советую, Глебова, на рожон лезть ... мы и не таким, как ты, крылья
обламывали." "Так чего ж сейчас не ломаете?" - дерзко зашипела в ответ
Таня. (Она потом карикатуру нарисовала: сидят они со Змеей нос к носу в виде
кошек, хвосты распушили и вот-вот сцепятся.) Несколько секунд кэгэбэшница
молчала, а потом встала и, загремев дверцей сейфа, достала вчерашнюю
подписку о неразглашении: "Узнаешь, Глебова?" Не понимая, в чем дело, Таня
кивнула: "Ну и что?" "А то, что есть у нас подозрения, что подписку свою ты
нарушила. Проверить придется, уж не обессудь." "Проверяйте. - с презрением
парировала жалкий наскок Таня. - Я об этой гадости даже мужу не
рассказала." Держа клочок бумаги с подпиской в руке, Змея села за стол: "Вот
с мужа твоего и начнем: вызовем его сюда, подписочку покажем ... - и,
заглядывая с угрозой в глаза, - Как бы он только не расклеился от этого,
Ваня твой ... он ведь у тебя больной, слабенький!"
Дальнейшие действия Тани можно сравнить с игрой классного шахматиста в
цейтноте: не имея времени просчитать позицию глубже одного хода вперед, она
нашла выигрывающую комбинацию на чистой интуиции.
Ход первый:
Таня заговорщически улыбнулась.
Змея недоверчиво нахмурилась в ответ.
Ход второй:
Продолжая улыбаться, Таня пододвинулась вместе со стулом поближе к
змеиному столу и сделала приглашающий жест рукой - слушай, мол, чего
скажу!
Змея посунулась лицом поближе - ну, что такое? Подписку она
опасливо держала на отлете.
Ход третий:
Издав ушераздирающий взвизг, Таня вцепилась подлюге в волосы и
потащила ее за голову через стол.
Змея выпустила из рук злополучную подписку и впилась когтями в
танины запястья.
Ход четвертый, выигрывающий:
Таня протащила Змею по столешнице за волосы и свалила по эту
сторону на пол. Потом спокойно обошла вокруг стола и подобрала заветную
бумажку.
Оставшееся (сожрать подписку, не запивая водой) было делом техники - она
справилась с этим прежде, чем врагиня поднялась на ноги. Тут на мгновение
стало страшно: контрразведчица блокировала выход и, кажется, собиралась бить
Таню приемом каратэ. Однако все занятия по силовым единоборствам в своем
кэгэбэшном университете Змея, видно, прогуляла: не пытаясь вступить с
классовым врагом в рукопашный бой, она вытянула шею, прижала руки к груди
(совсем как певица, готовящаяся взять высокую ноту) и пронзительно
завизжала. Но на беду ее рабочий день уже закончился, а перерабатывать на
боевом посту первоотдельцы оказались не любителями - весь шестой этаж был
пуст. Брезгливо обойдя шарахнувшуюся в сторону, но не прекратившую визжать,
девицу, Таня беспрепятственно вышла из кабинета и плотно прикрыла за собой
дверь.
В тот вечер Таня провела на Патриарших более двух часов - и пришла к
выводу, что не допустила ни одной ошибки. Змея просто не оставила ей другой
возможности - всякая на танином месте поступила бы так же! Что же касается
грядущих неприятностей - так к ним нужно относиться философски: ну, не
будет у нее персональной выставки ... ничего, выживет. А в крайнем случае -
пойдет к Гордееву и вступит в Группу против соцреализма. Она ж все-таки
художником считается - надо использовать.
Неприятности начались на следующий же день: в два позвонила Алка
Конопельская из выставочного зала и, биясь в истерике, сообщила, что по
звонку из райкома танину выставку отменили. Что-то нужно делать! Срочно
звони в Министерство Культуры!! Скорее, что же ты сидишь, как мертвая!!!
Алка била крыльями еще с полчаса, а потом хлопнула трубкой, очевидно решив,
что Таня от горя помешалась.
В три явился лейтенант Муравьев из шестнадцатого отделения милиции
брать показания по жалобе от гражданки Ж.Кумысниковой: нанесение побоев с
легкими телесными повреждениями. Мило побеседовав с Таней и составив
протокол, лейтенант попросил у нее перед уходом телефончик.
А еще через час Таню и начальника ее отдела Плискина вызвали к
замдиректора по оргвопросам на обсуждение "безобразного поступка м.н.с. тов.
Глебовой, выразившегося в нападении ею на сотрудницу первого отдела тов.
Кумысникову". При разбирательстве присутствовал и товарищ-полковник, но за
все полтора часа не проронил ни слова, сидя мрачнее тучи в углу под вешалкой
(у Тани осталось парадоксальное впечатление, что он отчасти на ее стороне).
А вот Плискин, наоборот, проявил себя, как полное дерьмо, - продал со всеми
потрохами ... и, хоть окончательного решения принято не было (договорились
продолжить завтра в двенадцать), дело шло полным ходом к увольнению.
Таня чувствовала себя, как волк, обложенный со всех сторон красными
флажками, однако, при всем при том, нисколечко не боялась. Она переживала
только за Ивана - тот пока ничего не знал, ибо работал по хоздоговору в
Загорске и в Москву наезжал только на выходные.
По всем признакам, кульминация планировалась властями предержащими на
второй раунд разборки. Таня пришла в Институт в 11:45, под лепетание
охаживавших ее подруг сняла плащ и ровно в 12:00 постучала в дверь
замдиректора по оргвопросам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
люди, сбившие ее больного мужа с прямой линии, все еще на свободе? А не
полнится ли ее советское сердце праведным гневом, когда они продолжают
растлять другие слабые души антисоветским гноем? И не долг ли ее
комсомольский помочь несгибаемым органам (он так и выразился: "несгибаемым
органам" - у Тани чуть опять не упал с ноги туфель) в их борьбе с
идеологическим врагом?
Товарищ-полковник умолк и выжидательно поглядел на нее, однако Таня не
отвечала, не зная, как себя вести. Предупреждение по поводу выставки
прозвучало предельно ясно (то, что расспросы в начале разговора являлись
предупреждением, сомнений теперь не вызывало). С другой стороны, от нее не
требовали ничего конкретного, так что лезть в бутылку смысла пока не
было. Таня начала мямлить про поддержку советских идей в принципе, но
непонимании своих ближайших задач.
Как показало дальнейшее, это было грубейшей ошибкой. То есть, не
поддержка идей, конечно, а упоминание задач, мгновенно истолкованное, как
сигнал потенциального согласия. Широко улыбнувшись, товарищ-полковник
сказал, что о задачах они поговорят в другой раз ... нескоро ... Вот только
подписочку о неразглашении он попросит Танюшу подписать - и пусть себе идет
с Богом.
И она, дура, подписала!
Да по одному тому, как он напрягся, бумажку свою гнусную предлагаючи,
должно было понять, что подписывать нельзя категорически! А голос-то его,
голос, чего стоил: сладкий как мед: "Танюша", "подписочка" ... тьфу, дура,
слов нет! Единственным ее извинением служила полная неопытность. Казалось:
подпишешь - и сразу ноги можно уносить. Но сразу не получилось: бережно
спрятав подписочку в сейф, товарищ-полковник как бы невзначай спросил: "А
ты, кстати, завтра в шесть - не занята?" Таня обмерла. "Я думаю - чего нам
разговор откладывать? - рассудительно продолжал он, - Завтра и поговорим.
После окончания рабочего дня - никто не помешает ... Ну, до завтра,
дорогуша моя, покедова!"
Не чуя под собой ног, Таня вылетела из кабинета, забежала в свой отдел
за плащом и бросилась из Института вон. Стоял ранний октябрь, но было уже
холодно - липы на улицах Москвы чернели голыми ветками. Замахав рукой
проезжавшему мимо такси, она поехала на свое думательное место - Патриаршие
Пруды.
Таня ходила по дорожке вокруг пруда и, натыкаясь в рассеянности на
мамаш с колясками, размышляла изо всех сил ... вот только идеи ее все носили
нереально-разрушительный характер. Например: придти завтра к
товарищу-полковнику и плюнуть ему в лицо, как партизан гестаповцу! Или,
скажем, попросить у Мазаевой портативный Филлипс, подаренный
любовником-дипломатом, пронести под платьем и записать всю беседу на пленку.
А потом переслать на Би-би-си - пусть гад повертится! Вскоре, однако,
разрушительность идей пошла на убыль - возобладал страх за выставку: ведь
сколько сил угрохано на получение разрешения и организацию! А может, просто
не ходить к товарищу-полковнику - и будь, что будет!... Подумав, однако,
минут пять, вариант этот она с сожалением забраковала: не придет завтра -
вызовут послезавтра ... Нет, вопрос надо решать на корню - раз и навсегда.
Эх, жаль, нет Давида в Москве ... и ведь не позвонишь ему в Архангельск по
такому поводу!
Одно знала Таня твердо: Ивану говорить ничего нельзя. Ни полслова! И
даже вида не показывать! Только-только выходили - а тут, неровен час, опять
в Психздоровье загремит.
Ничего дельного она не придумала - ни тогда на Патриарших, ни вечером
дома, ни утром на работе. Над ней висел выбор из двух проигрышных вариантов:
отмена персональной выставки или потеря персонального достоинства. Буквально
до самого последнего момента Таня надеялась, что придумает какой-нибудь
компромисс, приемлемый одновременно и для ее совести, и для служебных
обязанностей товарища-полковника. Лишь постучав в дверь 651-ой комнаты, она
внезапным инстинктом поняла, что такого компромисса не существует:
единственный выход - отказываться от всего.
Как потом объяснил Давид, все еще могло кончиться без больших потерь -
поскольку принятое в последнюю секунду решение было правильным. Оставалось
лишь мягко, без скандала, воплотить его в жизнь: "Все понимаю, но
подписывать дальнейшие бумаги считаю ненужным. Если я что плохое услышу, то
и без бумаг, как честный советский человек, сообщу куда следует!" - а
дальше по обстоятельствам. В общем, шанс у нее имелся - и шанс неплохой.
Если б только не повела Таня себя так дико.
Второй раунд ее поединка со всемогущим Комитетом начался с неприятной
неожиданности: замены комитетского состава в ходе встречи. А именно: вместо
ее друга Славы в 651-ой комнате сидела тощая змееподобная девица в
облегающем шерстяном платье и гладкой прическе. Может, начальство решило,
что девочки-подружечки скорее общий язык найдут ... а вернее всего, за семь
часов с открытия магазина товарищ-полковник так назюзюкался, что допрос
проводить уже не мог. "Глебова? - с фальшивой радостью проскрипела Змея
противным тонким голосом, - Заходи. Я вместо Вячеслав Петровича беседовать
с тобой буду."
Отчего Таня так невзлюбила девицу, осталось навсегда загадкою. Может,
оттого, что та не представилась, а может, из-за обращения по фамилии:
Глебова. Неужто не могла в танином досье имя посмотреть? Да и к встрече с
товарищем-полковником Таня худо-бедно, а подготовилась: одела костюм с
короткой юбкой (не то, чтобы мини, а так ... чуть выше колен) и
отрепетировала, как будет рыдать. А в разговоре со Змеей голые коленки и
рыдания только повредить могли.
Отменив накипавшие на глазах слезы, Таня села на предложенное ей место
возле змеиного стола.
"Давай, обсудим задачи твои, Глебова. - без вступления начала
кэгэбэшница, перекладывая на столе какие-то бумажки, - Прежде всего,
выйдешь ты через мужа своего, на организатора Группы Гордеева." От удивления
Таня подскочила на стуле, но Змея, не глядя на нее, продолжала: "Когда
будешь разговаривать с Гордеевым, скажешь, что хочешь к ним присоединиться
... - тут она подняла глаза и мило улыбнулась, - Ты ведь художником
считаешься?... вот это и используй!" (Если до этой фразы все еще
могло закончиться без скандала, то после нее - никогда! Речь шла
только о степени грандиозности.) Откинувшись на спинку стула, Таня положила
ногу на ногу - так, чтобы голая коленка показалась над поверхностью стола.
"И еще скажешь Гордееву, что есть у тебя доступ к ксероксу - афиши о
нелегальных выставках множить. Ясно?" Таня кивнула и сексуально улыбнулась.
"Вопросы есть?" Таня покачала головой и медленно облизала губы кончиком
языка. "Ну, хорошо. - проскрипела кэгэбэшница, неприязненно косясь на голое
колено нового внештатного сотрудника, - По выполнении позвонишь вот по
этому номеру." - она поднесла через стол к таниному носу листок с семью
цифрами. "И не записывай ничего, Глебова, - раздраженно заметила девица,
когда Таня полезла в сумочку, - в голове держать привыкай." "Записывать? -
ужаснулась та, - Ни за что!" - достав губную помаду, она подмазала себе
губы и стала сосредоточенно смотреться в зеркальце. Змеиная рука с телефоном
повисла в воздухе.
Тут кэгэбэшница, наконец, поняла, что над ней издеваются.
Она положила листок на стол и, покраснев, как рак, прошипела: "Не
советую, Глебова, на рожон лезть ... мы и не таким, как ты, крылья
обламывали." "Так чего ж сейчас не ломаете?" - дерзко зашипела в ответ
Таня. (Она потом карикатуру нарисовала: сидят они со Змеей нос к носу в виде
кошек, хвосты распушили и вот-вот сцепятся.) Несколько секунд кэгэбэшница
молчала, а потом встала и, загремев дверцей сейфа, достала вчерашнюю
подписку о неразглашении: "Узнаешь, Глебова?" Не понимая, в чем дело, Таня
кивнула: "Ну и что?" "А то, что есть у нас подозрения, что подписку свою ты
нарушила. Проверить придется, уж не обессудь." "Проверяйте. - с презрением
парировала жалкий наскок Таня. - Я об этой гадости даже мужу не
рассказала." Держа клочок бумаги с подпиской в руке, Змея села за стол: "Вот
с мужа твоего и начнем: вызовем его сюда, подписочку покажем ... - и,
заглядывая с угрозой в глаза, - Как бы он только не расклеился от этого,
Ваня твой ... он ведь у тебя больной, слабенький!"
Дальнейшие действия Тани можно сравнить с игрой классного шахматиста в
цейтноте: не имея времени просчитать позицию глубже одного хода вперед, она
нашла выигрывающую комбинацию на чистой интуиции.
Ход первый:
Таня заговорщически улыбнулась.
Змея недоверчиво нахмурилась в ответ.
Ход второй:
Продолжая улыбаться, Таня пододвинулась вместе со стулом поближе к
змеиному столу и сделала приглашающий жест рукой - слушай, мол, чего
скажу!
Змея посунулась лицом поближе - ну, что такое? Подписку она
опасливо держала на отлете.
Ход третий:
Издав ушераздирающий взвизг, Таня вцепилась подлюге в волосы и
потащила ее за голову через стол.
Змея выпустила из рук злополучную подписку и впилась когтями в
танины запястья.
Ход четвертый, выигрывающий:
Таня протащила Змею по столешнице за волосы и свалила по эту
сторону на пол. Потом спокойно обошла вокруг стола и подобрала заветную
бумажку.
Оставшееся (сожрать подписку, не запивая водой) было делом техники - она
справилась с этим прежде, чем врагиня поднялась на ноги. Тут на мгновение
стало страшно: контрразведчица блокировала выход и, кажется, собиралась бить
Таню приемом каратэ. Однако все занятия по силовым единоборствам в своем
кэгэбэшном университете Змея, видно, прогуляла: не пытаясь вступить с
классовым врагом в рукопашный бой, она вытянула шею, прижала руки к груди
(совсем как певица, готовящаяся взять высокую ноту) и пронзительно
завизжала. Но на беду ее рабочий день уже закончился, а перерабатывать на
боевом посту первоотдельцы оказались не любителями - весь шестой этаж был
пуст. Брезгливо обойдя шарахнувшуюся в сторону, но не прекратившую визжать,
девицу, Таня беспрепятственно вышла из кабинета и плотно прикрыла за собой
дверь.
В тот вечер Таня провела на Патриарших более двух часов - и пришла к
выводу, что не допустила ни одной ошибки. Змея просто не оставила ей другой
возможности - всякая на танином месте поступила бы так же! Что же касается
грядущих неприятностей - так к ним нужно относиться философски: ну, не
будет у нее персональной выставки ... ничего, выживет. А в крайнем случае -
пойдет к Гордееву и вступит в Группу против соцреализма. Она ж все-таки
художником считается - надо использовать.
Неприятности начались на следующий же день: в два позвонила Алка
Конопельская из выставочного зала и, биясь в истерике, сообщила, что по
звонку из райкома танину выставку отменили. Что-то нужно делать! Срочно
звони в Министерство Культуры!! Скорее, что же ты сидишь, как мертвая!!!
Алка била крыльями еще с полчаса, а потом хлопнула трубкой, очевидно решив,
что Таня от горя помешалась.
В три явился лейтенант Муравьев из шестнадцатого отделения милиции
брать показания по жалобе от гражданки Ж.Кумысниковой: нанесение побоев с
легкими телесными повреждениями. Мило побеседовав с Таней и составив
протокол, лейтенант попросил у нее перед уходом телефончик.
А еще через час Таню и начальника ее отдела Плискина вызвали к
замдиректора по оргвопросам на обсуждение "безобразного поступка м.н.с. тов.
Глебовой, выразившегося в нападении ею на сотрудницу первого отдела тов.
Кумысникову". При разбирательстве присутствовал и товарищ-полковник, но за
все полтора часа не проронил ни слова, сидя мрачнее тучи в углу под вешалкой
(у Тани осталось парадоксальное впечатление, что он отчасти на ее стороне).
А вот Плискин, наоборот, проявил себя, как полное дерьмо, - продал со всеми
потрохами ... и, хоть окончательного решения принято не было (договорились
продолжить завтра в двенадцать), дело шло полным ходом к увольнению.
Таня чувствовала себя, как волк, обложенный со всех сторон красными
флажками, однако, при всем при том, нисколечко не боялась. Она переживала
только за Ивана - тот пока ничего не знал, ибо работал по хоздоговору в
Загорске и в Москву наезжал только на выходные.
По всем признакам, кульминация планировалась властями предержащими на
второй раунд разборки. Таня пришла в Институт в 11:45, под лепетание
охаживавших ее подруг сняла плащ и ровно в 12:00 постучала в дверь
замдиректора по оргвопросам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41