Тим, ты займешься городскими лордами: Адлером, Бенаре и их компанией. Мы охотимся за куда более крупной дичью, чем единорог. Убийца отца сейчас в этом доме, я уверен. Как хозяин, я поеду впереди. Ньял, держись на расстоянии, но прикрывай меня со спины. Руф, когда охота начнется, вы с Тимом займете места по обе стороны от Ньяла. Подпускайте ко мне любого, но следите в оба. — Глаза Брэндона были холодными и бесстрастными, какими были всю зиму. — Я пустил слух, что знаю убийцу и назову его имя после охоты. Убийца нападет на меня.
— Это небезопасно, — проворчал Руф Наб. — Мне не нравится, что ты делаешь себя мишенью.
— Для ловушки нужна приманка. Смотрите в оба, и к ночи этот человек будет у нас в руках.
У Ньяла не осталось времени вернуться к Сине: затрубили охотничьи рога, и охотники собрались во дворе.
День Сина провела в доме, играя с Телом-младшим и болтая с Гвенбар. В воздухе повисли тяжесть и уныние. Гвенбар казалась бледной и рассеянной. Даже Тел-младший капризничал — хныкал и плакал, пока няня не унесла его спать.
— Ты чародейка? — спросила Гвенбар Сину.
— Пока нет.
— Но ты знаешь целительство? Может, ты задержалась бы на несколько дней и понаблюдала за Брэндоном: он нездоров. С тех пор как убили его отца, он как помешанный. Не ест, мало спит,
— А что говорит ваша Целительница?
— Она тупица! — сварливо ответила Гвенбар, и на ее хорошенькое лицо легла тень беспокойства. — Она дает ему зелья, от которых он только слабеет. Он больше не пойдет к ней.
— Я сделаю, что смогу, — пообещала Сина. Она сама не спала прошлой ночью. Несмотря на радость снова видеть Ньяла, девушка чувствовала непонятный страх.
Было уже темно, когда охотники наконец въехали в ворота Кровелла. Раненые собаки лежали поперек седел. Охотники перепачкались и устали, но их буквально распирало от рассказов. Единорог выбежал из леса, чуть не растоптав нескольких пикси. Собак спустили слишком рано, и, когда те затравили единорога в предгорьях на дальнем берегу Тьмы, всадники были оттуда в несколько милях — они преодолевали брод. Единорог оторвался от собак и устало побежал назад, в Гаркинский лес, из которого его выгнала зимняя бескормица.
В конюшне стоял такой холод, что даже вода в корыте подернулась льдом. Сина завернулась в тяжелый коричневый шерстяной плащ и пошла за Ньялом. Тим подвесил факел повыше, и Сина занялась собаками. Она накладывала травяные мази на их раны, как учил ее Фаллои. Самая тяжелая рана была у старого охотничьего пса, одного из любимцев Телерхайда. Он скулил от боли, но утих, когда Ньял прошептал ему что-то. Сина зашивала глубокую рану, в которой виднелись ребра. Закончив работу, девушка погладила седую голову собаки.
— Хороший пес, — сказала она ласково. Пес лизнул ее руку. В свете лампы его похожие на волчьи глаза были большими и кроткими.
— Будь проклят этот единорог! — выругался Ньял.
— Единорог только защищался, — сказала Сина, смывая собачью кровь с рук. — Великаны ездят на единорогах, и они у них всегда смирные. Они стоят на привязи, а великанские дети играют возле их ног.
— Этот единорог чуть не до смерти забил одного из наших людей. А мы должны позволить Телу-младшему играть у его ног?
Тон Ньяла удивил девушку.
— Всякий, подвергшийся нападению, окажет сопротивление, Ньял. Ты не можешь винить единорога за то, что он такой, какой есть!
— Я знаю. Прости, Сина. — Юноша протянул к ней руку, и она обняла его, не желая, чтобы что-то жестокое или злое разъединило их.
Они вздрогнули, услышав чье-то покашливание. В дверях стоял Тим.
— Прошу прощения, сэр, но время ужинать. Вас будут ждать.
Сина поспешила к себе в спальню переодеться. Трудно быть нарядной, когда учишься у чародея, особенно когда приходится жить в логове великана, но она привезла с собой свое последнее хорошее платье. Оно было соткано эльфами из прекрасной шерсти, и Сина любила его, потому что оно было выкрашено одуванчиком в темно-бордовый Цвет, почти такой же, как поле на гербе Кровелла. Сверху она набросила свой небесно-голубой плащ. Ньял отдал девушке полированное бронзовое зеркало, и она, хмурясь, смотрела в него, расчесывая свои длинные черные волосы деревянным гребнем. Темно-зеленые глаза, смотревшие на нее из зеркала, были тревожными.
— Я не позволю этому дому сделать меня печальной! — проговорила Сина. И засмеялась, ибо ей показалось нелепым, чтобы какое-то место, а особенно дом, где она была так счастлива, могло иметь над ней такую власть.
За ужином она почти не видела Ньяла. Он сидел рядом с Брэндоном за длинным столом. Шел непринужденный разговор. Подали восхитительно приготовленное мясо. Высокий легкий хлеб, которым славился Кровелл, запивали галлонами яблочной водки из плодов, выращенных в местных садах. Гости веселели на глазах, но Ньял и Руф Наб оставались трезвыми. Брэндон холодно улыбался, наблюдая, как все наслаждаются едой. Сам он пил только воду из серебряного кувшина.
Поздно ночью Сине приснился сон. Фаллон спрашивал ее о чем-то, а она не могла ответить. Ее разбудил стук. Девушка накинула голубой плащ и в темноте пошла к двери. При свете факела она узнала Тима.
— Брэндон заболел, миледи. Ньял просит вас прийти побыстрее.
Не до конца проснувшаяся Сина пошла за Тимом по коридорам наверх. Несколько гостей стояли у двери в комнату Брэндона. Ее отец тревожно улыбнулся ей, стоявший рядом с ним Адлер низко поклонился, когда девушка проходила мимо.
Нед встретил ее в дверях.
— Ему стало плохо вскоре после ужина, — прошептал он. — Он не знает, где находится.
Брэндон лежал на своей кровати. Гвенбар стояла на коленях на полу возле него, держа его руку обеими руками, ее золотые волосы растрепались. Ньял утешал ее, гладил по плечу.
Сина встала на колени возле кровати.
— Брэндон, — спросила она, — что случилось?
Брэндон взглянул на Сину. Несмотря на то что Нед держал над Брэндоном горящий факел, его зрачки были большими и неподвижными. Тени лежали вокруг глаз лиловыми кругами. Он с трудом, учащенно дышал.
— Брэндон, — повторила девушка. — Это Сина. Что случилось?
— Сина, — прошептал он. — Где Ньял?
— Здесь.
— Гвен?
— Тоже здесь.
— Я не чувствую своих рук, — прошептал он. — Я словно уплываю.
— Ты лежишь на кровати. И Гвенбар держит тебя за руку — сожми его руку крепко, Гвенбар. Чувствуешь?
— Ньял… убийца отца… Нед… — В горле у Брэндона захрипело, и тело сотрясла сильная судорога.
— Брэндон! — в тревоге закричал Ньял.
Гвенбар заплакала.
Сина потребовала горячей воды для приготовления настоя. Ее руки тряслись, когда она перебирала небольшой запас трав, который привезла с собой. Наконец она выхватила мешочек с шалфеем. Ее пальцы долго возились с узлом
А Брэндон лежал без сознания. Когда настой был наконец приготовлен, он не смог проглотить ни капли. Дверь в комнату Брэндона была закрыта, и некоторые из гостей провели ночь по другую ее сторону в тесном коридорчике. Сина боролась за жизнь Брэндона. Она укутывала его холодные руки и ноги одеялами, наполняла воздух дымом от горящих крапивных стеблей, пыталась разбудить больного. Но пальцы Брэндона становились все холоднее, а дыхание — все реже. Брэндон умер, когда на ярком зимнем небе зажглась заря.
Глава 12
Однажды весенним вечером лесной эльф по имени Слипфит сидел неподвижно возле рощи вековых дубов в чаще Гаркинского леса. Его большие уши напряженно ловили каждый звук, глаза неотрывно следили сквозь струи дождя и сумрак за человеком, стоящим под самым большим дубом. Человек стоял, запрокинув голову, будто ждал, что дерево заговорит.
Одинокий лесной кочевник, Слипфит много лет обретался в этих краях и даже в сгущавшейся полутьме сразу узнал Фаллона — Мастера Превращений. Говорили, если застать чародея за работой, исполнится самое заветное желание. Суеверие, конечно, но этот эльф, как, впрочем, большинство эльфов, был очень суеверен.
Фаллон прорицал. Вернее, пытался прорицать. У всех чародеев и волшебниц есть свой особый Дар, но у каждого из них бывают трудности с каким-нибудь из колдовских искусств. Превращение — Дар Фаллона — приходило к нему естественно, как дыхание. Но вот с пророчеством дело обстояло совсем по-другому. С тех пор как Китра открыла в себе Дар Пророчества, оно стало священной обязанностью Хранителей Магии. Но для Фаллона пророчество оказалось самым тягостным, самым мучительным трудом.
Ему нужно было хоть мельком увидеть ткань времени. Нити настоящего грозили бедой, и звание Мастера Чародея требовало от Фаллона употребить все свои магические силы для защиты Пяти Племен. А с недавних пор в душе Фаллона поселилось острое беспокойство. Хотя зима выдалась на редкость мягкая, жители Морбихана не могли не заметить, что весна не наступает слишком долго.
Солнце прошло уже половину пути к летнему солнцестоянию, а зубчатые горы, возвышающиеся над лесом, все еще были покрыты снегом. В предгорьях холодные, сердитые бури, спускавшиеся с вершин, встречались с теплыми ветрами с побережья и вместе терзали землю. То замерзая, то оттаивая, реки вздулись и затопили берега. Почки на деревьях набухли, но ледяной ветер тут же заморозил их. На залитых дождями лугах гнили ростки молодой травы. Ручьи превратились в реки, дороги — в потоки грязи. Все мало-мальски разумные люди и Другие предпочитали посиживать дома и берегли оставшиеся запасы сухих дров.
После смерти Брэндона Фаллон неделю постился, но видение так и не пришло. Теперь же он проголодал трое суток и двое суток не спал. Он ужасно не любил истязать свое тело, но не знал иного способа вызвать видения. И вот, избрав последнее средство, он отдал себя во власть непрекращающихся бурь.
Фаллон стоял под исполинским дубом, закрыв глаза и обратив взор внутрь себя. Было жутко холодно. Время от времени крупка мокрого снега обжигала кожу. Сумерки сгустились, сырой ветер пронесся по дубовой роще. Эльф задрожал и спрятался в дуплистом дереве. Фаллон изо всех сил боролся с желанием уступить своему Дару, выйти из замерзшего, голодного, изнуренного старческого тела и превратиться в кого-нибудь теплого и пушистого. «В волка», — пришла к нему непрошеная мысль. «В волка с густым мехом и полным брюхом. А потом мы бы прижались друг к другу — я-волк и я, — и я бы согрелся».
Яростный порыв ветра пронесся по возвышению, на котором стоял старик. Сквозь завывания ветра Фаллон услышал громкий треск. Сук соседнего дерева рухнул к его ногам, кончики веток хлестнули по лицу. Чародей выругался, но другой порыв ветра ударил по нему, сдул его бороду вбок. Он впился взглядом в темное небо:
— Китра! Дай мне знак!
Но дрожь, сотрясавшая худые плечи чародея, быль вызвана холодом, а не той энергией стихий, которую он призывал. Его слезы смешались с дождем, и ветер сдул их со щек.
— Создатели! Дайте же мне увидеть' — Фаллон едва слышал собственный голос за ревом ветра Он закрыл глаза. Изнеможение накатило на него ледяной волной, но с ним наконец пришло что-то еще. Фаллон вздрогнул так, что чуть не упал, и отдался во власть видения.
В поднимающемся легком тумане мелькнула река, с неудержимостью катившая свои пенистые воды по перекатам. Человек в полном облачении Мастера Чародея ждал на берегу. Внезапный страх пронизал Фал-лона. Но когда он попытался очнуться, он почувствовал, как его захватило и понесло вверх. Земля превратилась в крошечное пятнышко, а затем вновь с головокружительной быстротой понеслась ему навстречу.
Пламя полыхнуло на фоне серого неба. Снефид гномов опустился на колено, склонил голову. Рядом стояли Руф Наб с бродячим эльфом. Фаллон мельком увидел лица северных лордов и мейги, королевы эльфов. Там же был Финн Дарга и с ним — несколько пикси, а сзади исподлобья смотрел Ур Логга. Сина — бледная, с ввалившимися глазами — держала факел. Слеза скатилась по ее щеке, когда она взглянула на неподвижную фигуру, объятую пламенем. Она произнесла слова, которых Фаллон не расслышал из-за треска пламени, и бросила свой факел в костер. Мастер Чародей — вот кто лежал недвижимый на погребальном костре.
А затем — громче рева реки, громче треска костра — донеслись до Фаллона другие звуки. Он услышал шум далекой битвы: пронзительные крики пикси и эльфов вперемешку с басовым ревом людей и лязгом стали.
Но только он попытался всмотреться, как звуки битвы притихли, а яркое видение потускнело и погасло.
— Гром и молния! — с досадой проговорил Фаллон и рухнул как подкошенный.
Бродячий эльф услышал восклицание. Поглубже натянув свою выцветшую фетровую шляпу, он выглянул из дупла. В полумраке Слипфит с трудом разглядел чародея, лежащего под деревом. Эльф выскочил из своего укрытия, чтобы помочь упавшему человеку, и тут его глаза уловили какое-то движение. Легкая белая дымка вокруг чародея рассеялась. Слипфит с опаской подошел ближе — любопытство пересилило обычную эльфийскую осторожность. Дымка внезапно сгустилась. Обомлев от ужаса, Слипфит понял, что смотрит на огромного серого волка с глазами такой голубизны, что они светились даже в темноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
— Это небезопасно, — проворчал Руф Наб. — Мне не нравится, что ты делаешь себя мишенью.
— Для ловушки нужна приманка. Смотрите в оба, и к ночи этот человек будет у нас в руках.
У Ньяла не осталось времени вернуться к Сине: затрубили охотничьи рога, и охотники собрались во дворе.
День Сина провела в доме, играя с Телом-младшим и болтая с Гвенбар. В воздухе повисли тяжесть и уныние. Гвенбар казалась бледной и рассеянной. Даже Тел-младший капризничал — хныкал и плакал, пока няня не унесла его спать.
— Ты чародейка? — спросила Гвенбар Сину.
— Пока нет.
— Но ты знаешь целительство? Может, ты задержалась бы на несколько дней и понаблюдала за Брэндоном: он нездоров. С тех пор как убили его отца, он как помешанный. Не ест, мало спит,
— А что говорит ваша Целительница?
— Она тупица! — сварливо ответила Гвенбар, и на ее хорошенькое лицо легла тень беспокойства. — Она дает ему зелья, от которых он только слабеет. Он больше не пойдет к ней.
— Я сделаю, что смогу, — пообещала Сина. Она сама не спала прошлой ночью. Несмотря на радость снова видеть Ньяла, девушка чувствовала непонятный страх.
Было уже темно, когда охотники наконец въехали в ворота Кровелла. Раненые собаки лежали поперек седел. Охотники перепачкались и устали, но их буквально распирало от рассказов. Единорог выбежал из леса, чуть не растоптав нескольких пикси. Собак спустили слишком рано, и, когда те затравили единорога в предгорьях на дальнем берегу Тьмы, всадники были оттуда в несколько милях — они преодолевали брод. Единорог оторвался от собак и устало побежал назад, в Гаркинский лес, из которого его выгнала зимняя бескормица.
В конюшне стоял такой холод, что даже вода в корыте подернулась льдом. Сина завернулась в тяжелый коричневый шерстяной плащ и пошла за Ньялом. Тим подвесил факел повыше, и Сина занялась собаками. Она накладывала травяные мази на их раны, как учил ее Фаллои. Самая тяжелая рана была у старого охотничьего пса, одного из любимцев Телерхайда. Он скулил от боли, но утих, когда Ньял прошептал ему что-то. Сина зашивала глубокую рану, в которой виднелись ребра. Закончив работу, девушка погладила седую голову собаки.
— Хороший пес, — сказала она ласково. Пес лизнул ее руку. В свете лампы его похожие на волчьи глаза были большими и кроткими.
— Будь проклят этот единорог! — выругался Ньял.
— Единорог только защищался, — сказала Сина, смывая собачью кровь с рук. — Великаны ездят на единорогах, и они у них всегда смирные. Они стоят на привязи, а великанские дети играют возле их ног.
— Этот единорог чуть не до смерти забил одного из наших людей. А мы должны позволить Телу-младшему играть у его ног?
Тон Ньяла удивил девушку.
— Всякий, подвергшийся нападению, окажет сопротивление, Ньял. Ты не можешь винить единорога за то, что он такой, какой есть!
— Я знаю. Прости, Сина. — Юноша протянул к ней руку, и она обняла его, не желая, чтобы что-то жестокое или злое разъединило их.
Они вздрогнули, услышав чье-то покашливание. В дверях стоял Тим.
— Прошу прощения, сэр, но время ужинать. Вас будут ждать.
Сина поспешила к себе в спальню переодеться. Трудно быть нарядной, когда учишься у чародея, особенно когда приходится жить в логове великана, но она привезла с собой свое последнее хорошее платье. Оно было соткано эльфами из прекрасной шерсти, и Сина любила его, потому что оно было выкрашено одуванчиком в темно-бордовый Цвет, почти такой же, как поле на гербе Кровелла. Сверху она набросила свой небесно-голубой плащ. Ньял отдал девушке полированное бронзовое зеркало, и она, хмурясь, смотрела в него, расчесывая свои длинные черные волосы деревянным гребнем. Темно-зеленые глаза, смотревшие на нее из зеркала, были тревожными.
— Я не позволю этому дому сделать меня печальной! — проговорила Сина. И засмеялась, ибо ей показалось нелепым, чтобы какое-то место, а особенно дом, где она была так счастлива, могло иметь над ней такую власть.
За ужином она почти не видела Ньяла. Он сидел рядом с Брэндоном за длинным столом. Шел непринужденный разговор. Подали восхитительно приготовленное мясо. Высокий легкий хлеб, которым славился Кровелл, запивали галлонами яблочной водки из плодов, выращенных в местных садах. Гости веселели на глазах, но Ньял и Руф Наб оставались трезвыми. Брэндон холодно улыбался, наблюдая, как все наслаждаются едой. Сам он пил только воду из серебряного кувшина.
Поздно ночью Сине приснился сон. Фаллон спрашивал ее о чем-то, а она не могла ответить. Ее разбудил стук. Девушка накинула голубой плащ и в темноте пошла к двери. При свете факела она узнала Тима.
— Брэндон заболел, миледи. Ньял просит вас прийти побыстрее.
Не до конца проснувшаяся Сина пошла за Тимом по коридорам наверх. Несколько гостей стояли у двери в комнату Брэндона. Ее отец тревожно улыбнулся ей, стоявший рядом с ним Адлер низко поклонился, когда девушка проходила мимо.
Нед встретил ее в дверях.
— Ему стало плохо вскоре после ужина, — прошептал он. — Он не знает, где находится.
Брэндон лежал на своей кровати. Гвенбар стояла на коленях на полу возле него, держа его руку обеими руками, ее золотые волосы растрепались. Ньял утешал ее, гладил по плечу.
Сина встала на колени возле кровати.
— Брэндон, — спросила она, — что случилось?
Брэндон взглянул на Сину. Несмотря на то что Нед держал над Брэндоном горящий факел, его зрачки были большими и неподвижными. Тени лежали вокруг глаз лиловыми кругами. Он с трудом, учащенно дышал.
— Брэндон, — повторила девушка. — Это Сина. Что случилось?
— Сина, — прошептал он. — Где Ньял?
— Здесь.
— Гвен?
— Тоже здесь.
— Я не чувствую своих рук, — прошептал он. — Я словно уплываю.
— Ты лежишь на кровати. И Гвенбар держит тебя за руку — сожми его руку крепко, Гвенбар. Чувствуешь?
— Ньял… убийца отца… Нед… — В горле у Брэндона захрипело, и тело сотрясла сильная судорога.
— Брэндон! — в тревоге закричал Ньял.
Гвенбар заплакала.
Сина потребовала горячей воды для приготовления настоя. Ее руки тряслись, когда она перебирала небольшой запас трав, который привезла с собой. Наконец она выхватила мешочек с шалфеем. Ее пальцы долго возились с узлом
А Брэндон лежал без сознания. Когда настой был наконец приготовлен, он не смог проглотить ни капли. Дверь в комнату Брэндона была закрыта, и некоторые из гостей провели ночь по другую ее сторону в тесном коридорчике. Сина боролась за жизнь Брэндона. Она укутывала его холодные руки и ноги одеялами, наполняла воздух дымом от горящих крапивных стеблей, пыталась разбудить больного. Но пальцы Брэндона становились все холоднее, а дыхание — все реже. Брэндон умер, когда на ярком зимнем небе зажглась заря.
Глава 12
Однажды весенним вечером лесной эльф по имени Слипфит сидел неподвижно возле рощи вековых дубов в чаще Гаркинского леса. Его большие уши напряженно ловили каждый звук, глаза неотрывно следили сквозь струи дождя и сумрак за человеком, стоящим под самым большим дубом. Человек стоял, запрокинув голову, будто ждал, что дерево заговорит.
Одинокий лесной кочевник, Слипфит много лет обретался в этих краях и даже в сгущавшейся полутьме сразу узнал Фаллона — Мастера Превращений. Говорили, если застать чародея за работой, исполнится самое заветное желание. Суеверие, конечно, но этот эльф, как, впрочем, большинство эльфов, был очень суеверен.
Фаллон прорицал. Вернее, пытался прорицать. У всех чародеев и волшебниц есть свой особый Дар, но у каждого из них бывают трудности с каким-нибудь из колдовских искусств. Превращение — Дар Фаллона — приходило к нему естественно, как дыхание. Но вот с пророчеством дело обстояло совсем по-другому. С тех пор как Китра открыла в себе Дар Пророчества, оно стало священной обязанностью Хранителей Магии. Но для Фаллона пророчество оказалось самым тягостным, самым мучительным трудом.
Ему нужно было хоть мельком увидеть ткань времени. Нити настоящего грозили бедой, и звание Мастера Чародея требовало от Фаллона употребить все свои магические силы для защиты Пяти Племен. А с недавних пор в душе Фаллона поселилось острое беспокойство. Хотя зима выдалась на редкость мягкая, жители Морбихана не могли не заметить, что весна не наступает слишком долго.
Солнце прошло уже половину пути к летнему солнцестоянию, а зубчатые горы, возвышающиеся над лесом, все еще были покрыты снегом. В предгорьях холодные, сердитые бури, спускавшиеся с вершин, встречались с теплыми ветрами с побережья и вместе терзали землю. То замерзая, то оттаивая, реки вздулись и затопили берега. Почки на деревьях набухли, но ледяной ветер тут же заморозил их. На залитых дождями лугах гнили ростки молодой травы. Ручьи превратились в реки, дороги — в потоки грязи. Все мало-мальски разумные люди и Другие предпочитали посиживать дома и берегли оставшиеся запасы сухих дров.
После смерти Брэндона Фаллон неделю постился, но видение так и не пришло. Теперь же он проголодал трое суток и двое суток не спал. Он ужасно не любил истязать свое тело, но не знал иного способа вызвать видения. И вот, избрав последнее средство, он отдал себя во власть непрекращающихся бурь.
Фаллон стоял под исполинским дубом, закрыв глаза и обратив взор внутрь себя. Было жутко холодно. Время от времени крупка мокрого снега обжигала кожу. Сумерки сгустились, сырой ветер пронесся по дубовой роще. Эльф задрожал и спрятался в дуплистом дереве. Фаллон изо всех сил боролся с желанием уступить своему Дару, выйти из замерзшего, голодного, изнуренного старческого тела и превратиться в кого-нибудь теплого и пушистого. «В волка», — пришла к нему непрошеная мысль. «В волка с густым мехом и полным брюхом. А потом мы бы прижались друг к другу — я-волк и я, — и я бы согрелся».
Яростный порыв ветра пронесся по возвышению, на котором стоял старик. Сквозь завывания ветра Фаллон услышал громкий треск. Сук соседнего дерева рухнул к его ногам, кончики веток хлестнули по лицу. Чародей выругался, но другой порыв ветра ударил по нему, сдул его бороду вбок. Он впился взглядом в темное небо:
— Китра! Дай мне знак!
Но дрожь, сотрясавшая худые плечи чародея, быль вызвана холодом, а не той энергией стихий, которую он призывал. Его слезы смешались с дождем, и ветер сдул их со щек.
— Создатели! Дайте же мне увидеть' — Фаллон едва слышал собственный голос за ревом ветра Он закрыл глаза. Изнеможение накатило на него ледяной волной, но с ним наконец пришло что-то еще. Фаллон вздрогнул так, что чуть не упал, и отдался во власть видения.
В поднимающемся легком тумане мелькнула река, с неудержимостью катившая свои пенистые воды по перекатам. Человек в полном облачении Мастера Чародея ждал на берегу. Внезапный страх пронизал Фал-лона. Но когда он попытался очнуться, он почувствовал, как его захватило и понесло вверх. Земля превратилась в крошечное пятнышко, а затем вновь с головокружительной быстротой понеслась ему навстречу.
Пламя полыхнуло на фоне серого неба. Снефид гномов опустился на колено, склонил голову. Рядом стояли Руф Наб с бродячим эльфом. Фаллон мельком увидел лица северных лордов и мейги, королевы эльфов. Там же был Финн Дарга и с ним — несколько пикси, а сзади исподлобья смотрел Ур Логга. Сина — бледная, с ввалившимися глазами — держала факел. Слеза скатилась по ее щеке, когда она взглянула на неподвижную фигуру, объятую пламенем. Она произнесла слова, которых Фаллон не расслышал из-за треска пламени, и бросила свой факел в костер. Мастер Чародей — вот кто лежал недвижимый на погребальном костре.
А затем — громче рева реки, громче треска костра — донеслись до Фаллона другие звуки. Он услышал шум далекой битвы: пронзительные крики пикси и эльфов вперемешку с басовым ревом людей и лязгом стали.
Но только он попытался всмотреться, как звуки битвы притихли, а яркое видение потускнело и погасло.
— Гром и молния! — с досадой проговорил Фаллон и рухнул как подкошенный.
Бродячий эльф услышал восклицание. Поглубже натянув свою выцветшую фетровую шляпу, он выглянул из дупла. В полумраке Слипфит с трудом разглядел чародея, лежащего под деревом. Эльф выскочил из своего укрытия, чтобы помочь упавшему человеку, и тут его глаза уловили какое-то движение. Легкая белая дымка вокруг чародея рассеялась. Слипфит с опаской подошел ближе — любопытство пересилило обычную эльфийскую осторожность. Дымка внезапно сгустилась. Обомлев от ужаса, Слипфит понял, что смотрит на огромного серого волка с глазами такой голубизны, что они светились даже в темноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54