Он взглянул на хохочущих на стене вооруженных парней.
— Кто из вас начальник стражи? Один из них тут же перестал смеяться.
— Я, Глевлвид Гавэльвавр. И здесь я задаю вопросы. — Грозный вид ему плохо давался, и я понял, что компания уже раздавила бутылочку. — Чего вам тут надо? Сегодня никого не пускаем. Кроме приглашенных нашим господином Раваном.
— Мы догоняли нашего дрессированного осла, — сказал Голиас.
— Что-то он мало похож на ручного, — заявил Гавэльвавр. Он подтолкнул локтем ближайшего стражника, и они возмущенно загалдели.
Луций мог их рассердить, но он же мог и смягчить их гнев. Сообразив это, Голиас поторопился приступить к делу, пока стражники от нас не устали. Он что-то шепнул Луцию на ухо. Наверное, было упомянуто имя Гермионы, потому что Джоне немедленно успокоился и сделался послушным.
— Все в порядке, Луций, — громко сказал Голиас, — нам сказали, что король уже в замке. Что бы ты отдал, чтобы увидеть его августейшее и трижды благословенное величество?
Вместо ответа осел лег, перекатился на спину и закрыл глаза.
— Ты счастлив отдать за это жизнь, не правда ли? — продолжал Голиас. — Но представь, что ты не умрешь от восторга, когда увидишь его. Что ты тогда сделаешь?
Вскочив на ноги, Луций опустился на колени и низко склонил голову, как это он делал уже однажды перед Семирамидой.
Начальник стражи и привратники так и покатились со смеху, но теперь в их веселье уже не было насмешки. Голиас заставил Луция показать еще множество штучек, пока не убедился, что стражники настроены к нам добродушно. Наконец он сам повернулся к Гавэльвавру и отвесил ему поклон.
— Мы — бродячие артисты и были бы рады случаю позабавить славных обитателей замка и самим развлечься на славу. Вы нас пропустите?
— Гм-м-м… Я никого не пропускаю без распоряжения дона Родриго, — заявил начальник стражи, — но он сегодня впустил целую толпу менестрелей и прочий сброд.
— Это хорошо, — сказал один из стражников. — Я думаю, сам король пропустил бы их. Так или иначе, Раван все равно не узнает, что мы пропустили кого-то без распоряжения короля. У него сегодня много других забот.
— А зачем вам меч? — спросил Гавэльвавр, указывая на рукоятку, торчащую из котомки Голиаса.
— В нашем деле все годится. — Голиас вытащил меч, закинул голову и, к моему ужасу, засунул меч на полтора фута себе в горло.
— Видали? — спросил он, вытащив лезвие.
— Поднять решетку! — распорядился главный привратник.
Мы оказались в вымощенном булыжником внутреннем дворике, окружавшем вторую стену. Вторые ворота не были закрыты. Привратники, занятые болтовней, едва взглянули на нас. Несомненно, именно на сегодня и было назначено торжество, если допускались такие вольности. Не сговариваясь, мы с Голиасом ускорили шаг.
— Надо заглянуть в цветник, — бросил на ходу Голиас. Мы обогнули угол дворца. — Если бы там гуляли сейчас дамы, нам бы не поздоровилось. Но сегодня, я уверен, там никого нет.
Вход в окруженный стеною сад не охранялся. Заглянув, мы увидели, что сад пуст.
— А ну-ка, быстро, пока нас никто не засек, — скомандовал Голиас.
Джонс проворно трусил впереди нас. К сожалению, мы быстро убедились, что рисковали напрасно. Я повсюду видел, не припоминая названий, много поздних цветов. Но розы уже отцвели. Нам было тем более досадно, что в саду оказалось много розовых кустов.
— Надо было заглянуть на церковный двор, — предложил я, радуясь возможности улизнуть из сада.
— Смотри-ка, Шендон, — сказал Голиас, когда мы вышли за ограду, — кругом ни души.
Я быстро сообразил, к чему он это говорит.
— Наверное, все уже где-то собрались.
— Заглянем во дворец, — приказал Голиас, прибавляя ходу.
Дворец напоминал тюрьму. Охранять вход был приставлен стражник с копьем. Помимо копья, с ним стояла бутылка, а сам он сидел, развалясь, на ступеньках. Он взглянул на нас, когда мы приблизились.
— Можно нам войти? — спросил я у него.
— Нет, но вам и не стоит входить.
— Почему же?
— Потому что там никого нет!
На этом пафос его испарился, и голос дрогнул.
— Они все ушли и бросили меня здесь. Теперь я здесь совсем, совсем один.
Джонс простонал. Он, как и мы, догадался, почему так случилось. В замке не так уж много построек, которые могли бы вместить большое количество народа. Если Раван и гости не во дворце — значит, они в церкви. Несчастный осел, казалось, готов был лишиться разума. Мы снова бросились бежать. Он не отрывался от нас только потому, что не знал дороги.
— Держись к нам поближе, даже когда мы окажемся на месте, — посоветовал ему Голиас, — сплоченность — залог успеха.
Мы миновали вторые, поменьше, ворота. Церковь стояла между стеною замка и болотом, которое надежно охраняло ее от возможного нападения врагов. Здание выглядело унылым. Унылыми казались и мертвые деревья, и серое небо. На крыше сидели три канюка.
— Похоже, нас тут ждут, — выдохнул я на бегу. Голиас ничего не ответил.
Мы ворвались в церковный двор, отгороженный стеной из крошащегося камня. Здесь росла только чахлая травка да несколько поганок. Людей было не видать. Я вторил стонам Джонса.
— Делать нечего, идем в церковь, — сказал Голиас, — держи Луция за ухо, Шендон. Да покрепче.
Он распахнул дверь, и я с опаской переступил порог, держа осла за ухо. Так как все были поглощены тем, что происходило в глубине, на нас никто не обратил внимания. Оглядевшись, я с ужасом подумал, что мы опоздали.
Двое мужчин и две женщины стояли у алтаря. Священник, обращаясь к ним, возвышал свой голос, верша ритуал. Шло венчание. Невеста была опутана брачными одеждами, и потому я не мог наверняка сказать, что это Гермиона. Но в женихе я сразу узнал Равана. Чувствовалось, что решающий момент вот-вот наступит.
Я не прислушивался к словам священника, но неожиданно услышал, как дон Родриго сказал:
— Да, согласен.
У меня даже дыхание перехватило. И тут викарий спросил:
— Согласна ли ты, Гермиона? — и так далее. Голиас стоял со мной плечом к плечу. В отчаянии я оглянулся на него. Он был похож на человека, который ждет удара под ложечку.
— Только она сейчас может остановить поезд, — прошептал он.
И Гермиона осмелилась, против всех наших ожиданий.
— Нет, я не согласна! — крикнула она. Священник недоуменно замолчал.
Больше девушка ничего не сказала, но и этого было достаточно. Исполнять ритуал невозможно без строгого следования образцу. Священник заглянул в книгу, словно усомнившись, верный ли текст он читал. Раван так и подскочил и со злостью оглянулся на толпу, по которой прокатился шумок. Шафер и посаженая мать растерянно переминались с ноги на ногу. Подружки невесты взволнованно щебетали, обсуждая заминку. И только посаженый отец сохранил невозмутимое спокойствие.
— Отче, — спросил он, — отчего вы прервали службу?
— Но, ваше величество, она сказала…
— Я слышал ее ответ, — заявил король. — Она сказала: да. Или вы, может быть, считаете, что я ослышался?
— Что вы, что вы, ваше величество! — Священник поспешно прижал палец к своему уху. — Скорее всего, это я ослышался. Старею, надо полагать.
— Одряхлели и не в силах служить?
— Н-н-нет, ваше величество! Я еще не настолько дряхл.
— А не то мы подыщем вам место получше, — предложил Джамшид. — Но только после того, как пара будет обвенчана. Пожалуйста, продолжайте с того момента, на котором остановились.
Все снова заняли свои места. Я подумал, что Гермиона обескуражена уловкой короля, и взглянул на Голиаса. Похоже, что он был того же мнения.
— Вы, ваше величество, лорд Раван и все присутствующие! — крикнул Голиас. — Я налагаю на вас заклятие!
У меня даже дух захватило от его смелости. Я еще крепче сжал ухо Джонса. Все оглянулись на нас, потрясенные. Один Джамшид оставался невозмутимым.
— Кто осмелится наложить заклятие на короля? — спросил он с неудовольствием.
— Бард.
— Знаю, знаю. Только проклятые поэты способны на такое бесстыдство. Если это ты, Норнагест, я поджарю тебя на пламени твоей же свечи. Назови свое имя.
— Талиесин, — сказал Голиас.
— А-а. Талиесин наложит на нас заклятие. И если сможет, то безнаказанно. В чем оно состоит?
— Никто из вас не сойдет с места, пока я не спою свадебной песни.
— Пой, раз уж я не могу запретить тебе.
— Благодарю, сир, — сквозь зубы процедил Голиас. Он толкнул меня.
— Подружки невесты с букетами, — прошипел он. — Взгляни, нет ли там роз.
Я, ведя Джонса за ухо, стал пробираться вперед. Голиас запел.
Сердец обрученье
Смерть и рожденье
В тройном единенье
Черед свой блюдут.
Первее, однако,
Таинство брака:
Свет Вирдова знака
Заметнее тут.
Пал Гуннар, и Финна
Настигла кончина,
И Улада — сына
Конэр сразил.
Вояки по праву
Утратили славу,
И честь, и державу —
За низменный пыл.
В церкви было так тесно, что Луций ничего не мог видеть из-за людских спин. Услышав голос Гермионы, он жаждал поскорее помочь ей. Джонс только прижимался ко мне, проявляя неожиданную покладистость. Но только это и облегчало достижение цели. Если бы мне не сообщили, что я пришел в Замок Опасностей, я бы и сам о том догадался. Голиас всех зачаровал, и поэтому нас никто не останавливал. Но как они все на нас смотрели! Я едва ли не желал, чтобы что-нибудь помешало нам подойти к алтарю. Я чувствовал себя мышью, приближающейся к мышеловке.
Трудно было вообразить, что произойдет, когда Голиас закончит петь. Но он все пел и пел.
Пусть будет смех разящий
Заслоном от грозящей
Невзгоды предстоящей —
И свадьбу прекратит!
Всем умыслам бесчинным
Над существом невинным
(Поплатитесь же вы нам! ) —
Позор, бесчестье, стыд!
Увидев Гермиону, которая, как и все остальные, смотрела на нас во все глаза, Джонс остановился. Я свирепо дернул его за ухо.
— Букеты! — умолял я его. — Это наш единственный шанс!
Мы обошли всех подружек невесты, попусту теряя время. Я не сразу это сообразил, так как был сильно взволнован. Все двенадцать держали одинаковые букеты, в которых не было ни единой розы. Отходя от каждой девушки, я всякий раз прощался с жизнью. Голиас зорко наблюдал за нами. Но пение звучало бодро.
Алекто, спеши к расправе!
Покажись, Мегара, вьяве!
И преступников застави
Кару претерпеть.
Тизифона будет рада
На алтарь набрызгать яда:
Вот виновному награда —
Пусть попомнит впредь!
Если вы втроем согласны
Совершить свой суд ужасный —
Яростный, но беспристрастный —
Вот пред вами тот,
Кто беспутничал немало,
Настрадался до отвала —
Но душа его попала
В странный переплет.
С подружками невесты было покончено. По отчаянному взгляду Гермионы я понял, что у нее нет цветов. Оставалась еще посаженая мать. Ее букет свисал из левой руки, лепестками вниз. Дама как раз стояла ко мне левым боком. Протиснувшись к ней и протащив за собою Джонса, я выхватил у нее букет. И тут же бросил его, будто отпарившись.
— Мы пропали, Луций, — прохрипел я, — все напрасно.
Я с силою потащил его, но он уперся. Я обернулся и увидел, что в правой руке посаженая мать держит еще один букет. Это был букет Гермионы. Во время брачной церемонии невесте не полагается держать в руках цветы. Я схватил букет, взглянул на него и чуть было не бросил на пол. Но затем опять взглянул и уже повнимательней. Я почему-то искал красные розы, а это были белые.
Луций уныло тянулся к Гермионе, и я едва не выдернул ему ухо, прежде чем заставил взглянуть на цветы. Даже малейшая проволочка приводила меня в ярость.
— Черт побери, Джонс! Розы! — Я едва не рычал. — Ешь, или я каблуком вобью их тебе в глотку!
Я сунул ему букет прямо в морду. Из-за этого он даже не мог видеть, что ему дают. Но, почувствовав настоятельность моего тона, послушно разинул пасть. Голиас все заметил, и в голосе его зазвучал восторг победы.
Благой исход указан
И звездами предсказан:
Дочь Готорна обязан
Супругой он назвать.
Судом судите строгим:
Вновь станет он двуногим —
И в горло шпагу многим
Вонзит по рукоять.
Дух мощный забияки
Таился в кожемяке:
Когда дойдет до драки —
Осел затеет бой.
Презрев врагов угрозы,
Две-три проглотит розы —
От счастья дева в слезы:
Пред ней — ее герой!
Песня закончилась, и заклятие перестало действовать. Но я даже не испугался. Как и все, я замер, глядя на Луция.
— Боже милостивый! — взвизгнула одна из подружек невесты. — Да что же это творится?
У нее были причины для недоумения. Едва Джонс дожевал последние бутоны, он встал на задние ноги, передние опустил вдоль туловища и закинул голову. Уши его съеживались, словно горящая бумага. Когда остались одни только раковины, они прилегли к голове по бокам и шерсть на них исчезла.
Похоже было, будто какой-то молниеносный карикатурист взялся показать, как несколькими штрихами можно из осла сделать человека. Морда превратилась в лицо, вслед за нею, укоротившись, преобразилась шея, и, наконец, передние ноги с копытами стали человеческими руками. Я был захвачен зрелищем перемен и начисто позабыл, что имею к ним отношение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Кто из вас начальник стражи? Один из них тут же перестал смеяться.
— Я, Глевлвид Гавэльвавр. И здесь я задаю вопросы. — Грозный вид ему плохо давался, и я понял, что компания уже раздавила бутылочку. — Чего вам тут надо? Сегодня никого не пускаем. Кроме приглашенных нашим господином Раваном.
— Мы догоняли нашего дрессированного осла, — сказал Голиас.
— Что-то он мало похож на ручного, — заявил Гавэльвавр. Он подтолкнул локтем ближайшего стражника, и они возмущенно загалдели.
Луций мог их рассердить, но он же мог и смягчить их гнев. Сообразив это, Голиас поторопился приступить к делу, пока стражники от нас не устали. Он что-то шепнул Луцию на ухо. Наверное, было упомянуто имя Гермионы, потому что Джоне немедленно успокоился и сделался послушным.
— Все в порядке, Луций, — громко сказал Голиас, — нам сказали, что король уже в замке. Что бы ты отдал, чтобы увидеть его августейшее и трижды благословенное величество?
Вместо ответа осел лег, перекатился на спину и закрыл глаза.
— Ты счастлив отдать за это жизнь, не правда ли? — продолжал Голиас. — Но представь, что ты не умрешь от восторга, когда увидишь его. Что ты тогда сделаешь?
Вскочив на ноги, Луций опустился на колени и низко склонил голову, как это он делал уже однажды перед Семирамидой.
Начальник стражи и привратники так и покатились со смеху, но теперь в их веселье уже не было насмешки. Голиас заставил Луция показать еще множество штучек, пока не убедился, что стражники настроены к нам добродушно. Наконец он сам повернулся к Гавэльвавру и отвесил ему поклон.
— Мы — бродячие артисты и были бы рады случаю позабавить славных обитателей замка и самим развлечься на славу. Вы нас пропустите?
— Гм-м-м… Я никого не пропускаю без распоряжения дона Родриго, — заявил начальник стражи, — но он сегодня впустил целую толпу менестрелей и прочий сброд.
— Это хорошо, — сказал один из стражников. — Я думаю, сам король пропустил бы их. Так или иначе, Раван все равно не узнает, что мы пропустили кого-то без распоряжения короля. У него сегодня много других забот.
— А зачем вам меч? — спросил Гавэльвавр, указывая на рукоятку, торчащую из котомки Голиаса.
— В нашем деле все годится. — Голиас вытащил меч, закинул голову и, к моему ужасу, засунул меч на полтора фута себе в горло.
— Видали? — спросил он, вытащив лезвие.
— Поднять решетку! — распорядился главный привратник.
Мы оказались в вымощенном булыжником внутреннем дворике, окружавшем вторую стену. Вторые ворота не были закрыты. Привратники, занятые болтовней, едва взглянули на нас. Несомненно, именно на сегодня и было назначено торжество, если допускались такие вольности. Не сговариваясь, мы с Голиасом ускорили шаг.
— Надо заглянуть в цветник, — бросил на ходу Голиас. Мы обогнули угол дворца. — Если бы там гуляли сейчас дамы, нам бы не поздоровилось. Но сегодня, я уверен, там никого нет.
Вход в окруженный стеною сад не охранялся. Заглянув, мы увидели, что сад пуст.
— А ну-ка, быстро, пока нас никто не засек, — скомандовал Голиас.
Джонс проворно трусил впереди нас. К сожалению, мы быстро убедились, что рисковали напрасно. Я повсюду видел, не припоминая названий, много поздних цветов. Но розы уже отцвели. Нам было тем более досадно, что в саду оказалось много розовых кустов.
— Надо было заглянуть на церковный двор, — предложил я, радуясь возможности улизнуть из сада.
— Смотри-ка, Шендон, — сказал Голиас, когда мы вышли за ограду, — кругом ни души.
Я быстро сообразил, к чему он это говорит.
— Наверное, все уже где-то собрались.
— Заглянем во дворец, — приказал Голиас, прибавляя ходу.
Дворец напоминал тюрьму. Охранять вход был приставлен стражник с копьем. Помимо копья, с ним стояла бутылка, а сам он сидел, развалясь, на ступеньках. Он взглянул на нас, когда мы приблизились.
— Можно нам войти? — спросил я у него.
— Нет, но вам и не стоит входить.
— Почему же?
— Потому что там никого нет!
На этом пафос его испарился, и голос дрогнул.
— Они все ушли и бросили меня здесь. Теперь я здесь совсем, совсем один.
Джонс простонал. Он, как и мы, догадался, почему так случилось. В замке не так уж много построек, которые могли бы вместить большое количество народа. Если Раван и гости не во дворце — значит, они в церкви. Несчастный осел, казалось, готов был лишиться разума. Мы снова бросились бежать. Он не отрывался от нас только потому, что не знал дороги.
— Держись к нам поближе, даже когда мы окажемся на месте, — посоветовал ему Голиас, — сплоченность — залог успеха.
Мы миновали вторые, поменьше, ворота. Церковь стояла между стеною замка и болотом, которое надежно охраняло ее от возможного нападения врагов. Здание выглядело унылым. Унылыми казались и мертвые деревья, и серое небо. На крыше сидели три канюка.
— Похоже, нас тут ждут, — выдохнул я на бегу. Голиас ничего не ответил.
Мы ворвались в церковный двор, отгороженный стеной из крошащегося камня. Здесь росла только чахлая травка да несколько поганок. Людей было не видать. Я вторил стонам Джонса.
— Делать нечего, идем в церковь, — сказал Голиас, — держи Луция за ухо, Шендон. Да покрепче.
Он распахнул дверь, и я с опаской переступил порог, держа осла за ухо. Так как все были поглощены тем, что происходило в глубине, на нас никто не обратил внимания. Оглядевшись, я с ужасом подумал, что мы опоздали.
Двое мужчин и две женщины стояли у алтаря. Священник, обращаясь к ним, возвышал свой голос, верша ритуал. Шло венчание. Невеста была опутана брачными одеждами, и потому я не мог наверняка сказать, что это Гермиона. Но в женихе я сразу узнал Равана. Чувствовалось, что решающий момент вот-вот наступит.
Я не прислушивался к словам священника, но неожиданно услышал, как дон Родриго сказал:
— Да, согласен.
У меня даже дыхание перехватило. И тут викарий спросил:
— Согласна ли ты, Гермиона? — и так далее. Голиас стоял со мной плечом к плечу. В отчаянии я оглянулся на него. Он был похож на человека, который ждет удара под ложечку.
— Только она сейчас может остановить поезд, — прошептал он.
И Гермиона осмелилась, против всех наших ожиданий.
— Нет, я не согласна! — крикнула она. Священник недоуменно замолчал.
Больше девушка ничего не сказала, но и этого было достаточно. Исполнять ритуал невозможно без строгого следования образцу. Священник заглянул в книгу, словно усомнившись, верный ли текст он читал. Раван так и подскочил и со злостью оглянулся на толпу, по которой прокатился шумок. Шафер и посаженая мать растерянно переминались с ноги на ногу. Подружки невесты взволнованно щебетали, обсуждая заминку. И только посаженый отец сохранил невозмутимое спокойствие.
— Отче, — спросил он, — отчего вы прервали службу?
— Но, ваше величество, она сказала…
— Я слышал ее ответ, — заявил король. — Она сказала: да. Или вы, может быть, считаете, что я ослышался?
— Что вы, что вы, ваше величество! — Священник поспешно прижал палец к своему уху. — Скорее всего, это я ослышался. Старею, надо полагать.
— Одряхлели и не в силах служить?
— Н-н-нет, ваше величество! Я еще не настолько дряхл.
— А не то мы подыщем вам место получше, — предложил Джамшид. — Но только после того, как пара будет обвенчана. Пожалуйста, продолжайте с того момента, на котором остановились.
Все снова заняли свои места. Я подумал, что Гермиона обескуражена уловкой короля, и взглянул на Голиаса. Похоже, что он был того же мнения.
— Вы, ваше величество, лорд Раван и все присутствующие! — крикнул Голиас. — Я налагаю на вас заклятие!
У меня даже дух захватило от его смелости. Я еще крепче сжал ухо Джонса. Все оглянулись на нас, потрясенные. Один Джамшид оставался невозмутимым.
— Кто осмелится наложить заклятие на короля? — спросил он с неудовольствием.
— Бард.
— Знаю, знаю. Только проклятые поэты способны на такое бесстыдство. Если это ты, Норнагест, я поджарю тебя на пламени твоей же свечи. Назови свое имя.
— Талиесин, — сказал Голиас.
— А-а. Талиесин наложит на нас заклятие. И если сможет, то безнаказанно. В чем оно состоит?
— Никто из вас не сойдет с места, пока я не спою свадебной песни.
— Пой, раз уж я не могу запретить тебе.
— Благодарю, сир, — сквозь зубы процедил Голиас. Он толкнул меня.
— Подружки невесты с букетами, — прошипел он. — Взгляни, нет ли там роз.
Я, ведя Джонса за ухо, стал пробираться вперед. Голиас запел.
Сердец обрученье
Смерть и рожденье
В тройном единенье
Черед свой блюдут.
Первее, однако,
Таинство брака:
Свет Вирдова знака
Заметнее тут.
Пал Гуннар, и Финна
Настигла кончина,
И Улада — сына
Конэр сразил.
Вояки по праву
Утратили славу,
И честь, и державу —
За низменный пыл.
В церкви было так тесно, что Луций ничего не мог видеть из-за людских спин. Услышав голос Гермионы, он жаждал поскорее помочь ей. Джонс только прижимался ко мне, проявляя неожиданную покладистость. Но только это и облегчало достижение цели. Если бы мне не сообщили, что я пришел в Замок Опасностей, я бы и сам о том догадался. Голиас всех зачаровал, и поэтому нас никто не останавливал. Но как они все на нас смотрели! Я едва ли не желал, чтобы что-нибудь помешало нам подойти к алтарю. Я чувствовал себя мышью, приближающейся к мышеловке.
Трудно было вообразить, что произойдет, когда Голиас закончит петь. Но он все пел и пел.
Пусть будет смех разящий
Заслоном от грозящей
Невзгоды предстоящей —
И свадьбу прекратит!
Всем умыслам бесчинным
Над существом невинным
(Поплатитесь же вы нам! ) —
Позор, бесчестье, стыд!
Увидев Гермиону, которая, как и все остальные, смотрела на нас во все глаза, Джонс остановился. Я свирепо дернул его за ухо.
— Букеты! — умолял я его. — Это наш единственный шанс!
Мы обошли всех подружек невесты, попусту теряя время. Я не сразу это сообразил, так как был сильно взволнован. Все двенадцать держали одинаковые букеты, в которых не было ни единой розы. Отходя от каждой девушки, я всякий раз прощался с жизнью. Голиас зорко наблюдал за нами. Но пение звучало бодро.
Алекто, спеши к расправе!
Покажись, Мегара, вьяве!
И преступников застави
Кару претерпеть.
Тизифона будет рада
На алтарь набрызгать яда:
Вот виновному награда —
Пусть попомнит впредь!
Если вы втроем согласны
Совершить свой суд ужасный —
Яростный, но беспристрастный —
Вот пред вами тот,
Кто беспутничал немало,
Настрадался до отвала —
Но душа его попала
В странный переплет.
С подружками невесты было покончено. По отчаянному взгляду Гермионы я понял, что у нее нет цветов. Оставалась еще посаженая мать. Ее букет свисал из левой руки, лепестками вниз. Дама как раз стояла ко мне левым боком. Протиснувшись к ней и протащив за собою Джонса, я выхватил у нее букет. И тут же бросил его, будто отпарившись.
— Мы пропали, Луций, — прохрипел я, — все напрасно.
Я с силою потащил его, но он уперся. Я обернулся и увидел, что в правой руке посаженая мать держит еще один букет. Это был букет Гермионы. Во время брачной церемонии невесте не полагается держать в руках цветы. Я схватил букет, взглянул на него и чуть было не бросил на пол. Но затем опять взглянул и уже повнимательней. Я почему-то искал красные розы, а это были белые.
Луций уныло тянулся к Гермионе, и я едва не выдернул ему ухо, прежде чем заставил взглянуть на цветы. Даже малейшая проволочка приводила меня в ярость.
— Черт побери, Джонс! Розы! — Я едва не рычал. — Ешь, или я каблуком вобью их тебе в глотку!
Я сунул ему букет прямо в морду. Из-за этого он даже не мог видеть, что ему дают. Но, почувствовав настоятельность моего тона, послушно разинул пасть. Голиас все заметил, и в голосе его зазвучал восторг победы.
Благой исход указан
И звездами предсказан:
Дочь Готорна обязан
Супругой он назвать.
Судом судите строгим:
Вновь станет он двуногим —
И в горло шпагу многим
Вонзит по рукоять.
Дух мощный забияки
Таился в кожемяке:
Когда дойдет до драки —
Осел затеет бой.
Презрев врагов угрозы,
Две-три проглотит розы —
От счастья дева в слезы:
Пред ней — ее герой!
Песня закончилась, и заклятие перестало действовать. Но я даже не испугался. Как и все, я замер, глядя на Луция.
— Боже милостивый! — взвизгнула одна из подружек невесты. — Да что же это творится?
У нее были причины для недоумения. Едва Джонс дожевал последние бутоны, он встал на задние ноги, передние опустил вдоль туловища и закинул голову. Уши его съеживались, словно горящая бумага. Когда остались одни только раковины, они прилегли к голове по бокам и шерсть на них исчезла.
Похоже было, будто какой-то молниеносный карикатурист взялся показать, как несколькими штрихами можно из осла сделать человека. Морда превратилась в лицо, вслед за нею, укоротившись, преобразилась шея, и, наконец, передние ноги с копытами стали человеческими руками. Я был захвачен зрелищем перемен и начисто позабыл, что имею к ним отношение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55