— Вы упустили свой шанс. Люди то и дело умудряются попадать впросак, — доверительно сообщил он своему компаньону. — Вот результат плоского мышления.
Будучи не в духе, я не собирался спускать подобные дерзости.
— Послушайте, мистер, — предупредил я дерзкого выскочку, — я понимаю, вы изрядно нагрузились, но мне и дела нет, насколько трезво вы мыслите. Так что лучше держите свои мнения при себе.
Вместо ответа фальшивый кролик принялся обсуждать со своим приятелем, правильно ли они поступили, смазав часы сливочным маслом: ведь застрявшие в нем хлебные крошки могут попасть в механизм. Их беседа — из тех, что часто слышишь в баре, — несколько улучшила мое настроение.
— Я хотел задать вам очень простой вопрос, — перебил я пьянчуг, надеясь, что они позабыли о моей вспышке. — Можете ли вы мне сказать, куда идет эта дорога?
Посетитель в старомодных обносках обмакнул печенье в чай и откусил кусочек.
— Эта дорога не идет, — промямлил он. — О ней даже не скажешь, что она ползет.
Разговор снова зашел в тупик, однако я как ни в чем не бывало продолжал:
— Но где она проходит?
— Эта дорога любит сидеть дома, — сообщили мне. — Нет сведений о том, чтобы она где-то блуждала.
— Я не шучу, — стоял я на своем. — Мне необходимо уточнить маршрут, потому что я не знаю, куда направляюсь.
— И вы думаете, что дорога сама приведет вас именно туда? Вы слишком многого хотите от дороги.
Сделав мне выговор, кролик заявил приятелю в цилиндре театральным шепотом:
— Нет ничего глупее безмерного оптимизма!
На этот раз я хотя и с трудом, но сдержал свое раздражение.
— Посмотрим на дело с другой стороны, — упорствовал я. — Приведет ли эта дорога меня в Хеорот?
Тип в цилиндре, прежде чем ответить, поскреб затылок.
— Возможно. Если допустить, что она придет туда первой.
— Да идите вы сами ко всем чертям, — исступленно рявкнул я. Мое бешенство их ничуть не смутило, хотя чудак, одетый мышью, проснулся.
— Итак, — спросил он, наклонившись ко мне, — похож ли салат на квадрат?
С ним я еще не успел поссориться и потому решил поддержать разговор:
— Не знаю, мистер Как-вас-там, — сказал я, беря себе кусок торта. — Надеюсь, вы мне подскажете.
Я успел уничтожить и второй кусок, но он все еще молчал.
— Не берусь судить, — решил он наконец. — Но если вы не будете об этом думать, это не будет вас беспокоить.
Произнеся этот приговор, он снова уснул. Прислуга все не появлялась, и огонь в доме не зажигали. Это было мне на руку, так как я вспомнил, что у меня нет с собой денег. Но все же прослыть жуликом я не хотел. Лук мне в городе не понадобится, не говоря уж о том, какой из меня стрелок. Здесь же, на лесной окраине, он стоит гораздо больше, чем мой завтрак. Я оставил его вместе с колчаном на своем стуле, вежливо кивнул сотрапезникам и зашагал к дороге.
Услышав звук упавшей тарелки, я обернулся. Парень, одетый мышью, все еще спал. Тот, в допотопном костюме, поместил себе на голову начиненное пряностями яйцо. Одетый кроликом как раз натягивал тетиву. Не желая быть свидетелем, я заторопился прочь.
В целом чаепитие пошло мне на пользу. Вспоминая чудаков, я смеялся, и смех помог мне понять, что душа моя не век будет томиться унынием. Парень, одетый мышью, был по-своему прав. Мне не забыть Розалетту, но если я не буду думать о случившемся, я перестану мучиться. Теперь я стал размышлять над тем, что мне делать, если Голиаса нет в Хеороте.
Мой лесной проводник оказался прав: за исключением немногих часов, посвященных дремоте, путь до поворота занял почти что весь день. Завидев указательный знак, я поспешил убедиться, что именно этот поворот мне и нужен. Идя по дороге, выяснил я, можно добраться до Песчаных Холмов и Кузницы Уэйленда. Однако не эти сведения обрадовали меня. На верхней из деревянных стрел, прибитых к столбу, я прочитал:
«Хеорот. 1/2 мили».
Через несколько шагов я ощутил запах моря. Вскоре я увидел его за россыпью домиков. Теперь меня уже не смущало, что на указателе значился не город, но отдельное здание. Хеорот сразу бросался в глаза. Прочие городские строения только подчеркивали его грандиозность.
На всякий случай я скрестил пальцы. Я проделал долгий путь ради встречи, которая может и не состояться.
Время ужина вымело улицы дочиста. Только подойдя к Хеороту, я заметил признаки жизни. Двери громадного здания были распахнуты, но я поневоле взглянул наверх. Над входом кинжалами был прибит чудовищный трофей. Прежде я никогда не видел ничего подобного! Своими очертаниями он напомнил мне человеческую руку. Она была огромной, как лапа динозавра. Волоски пробивались между чешуйками, словно сорняки из трещин тротуара. А заканчивалась эта рука — или лапа — когтями. Похоже, что она была оторвана, а не отрублена. Из свежей раны сочилась кровь, с шипением капая в подставленную железную миску.
Из здания доносился шум веселой пирушки. Насмотревшись на трофей, я взглянул на стражников, приставленных по обе стороны входа. Одеты они были, как дружинники Бродира. Держались они не очень строго, один из них даже улыбнулся, когда мы встретились с ним глазами.
— Крупная дичь водится в здешних краях, — отважился я заговорить. Стражник улыбнулся еще шире.
— Слишком крупная даже для наших мест.
Увидев, что он настроен дружественно, я изложил ему суть дела.
— У меня здесь назначена встреча с приятелем. Можно войти?
— П-пожалста. В любом наряде. — Я заметил, что для часового он не вполне трезв. — К в-вашим услугам.
Минуя часовых, я переступил порог. Веселье нарастало. Сотни людей сидели за низкими столами, ломящимися от яств. У всех в руках были большие кружки, и множество слуг сновало между пирующими, разливая напитки. Бесполезно было разыскивать теперь Голиаса, но настроение мое поднялось. Помимо сандвича, которым я запасся в чайной, у меня с рассвета и маковой росинки во рту не было.
Пока я раздумывал, где же мне втиснуться, ко мне подошел человек, которого я принял за одного из устроителей пира. Кругом было столько шума и смеха, что мы и словом не могли обменяться. Он просто кивнул мне и улыбнулся — здесь все были в прекрасном настроении — и через минуту я уже втиснулся между двумя длинноволосыми верзилами, которые великодушно подвинулись, давая мне место.
Поначалу я так усердно набивал рот едой, что был совершенно не в состоянии беседовать. Наконец, вытерев пальцы о кусок хлеба и бросив его собаке — так, я заметил, здесь поступали многие, — я приготовился к разговору. К тому времени в зал вышло несколько женщин, очевидно, желая убедиться, что пирующие ничем не обделены. Миловидная женщина в золотой тиаре прошла по ряду, осведомляясь у каждого, как ему здесь нравится Должно быть, ее хорошо знали, потому что мужчины умолкали, надеясь перекинуться с ней словечком.
— Вы, должно быть, иностранец, — сказала она, подойдя ко мне. — Я надеюсь, вы всем довольны?
— Да. Спасибо. Пир устроили роскошный.
Она улыбнулась.
— Сегодня у нас счастливый день. Впервые за двенадцать лет мы можем здесь веселиться.
Когда она отошла, я осушил кружку меда. Вдохновленный напитком, я быстро присоединился к всеобщему веселью. Позабыв представиться, я вступил в общий разговор.
— Что случилось с вашей забегаловкой? — спросил я у соседа справа. — Отчего вы не могли здесь пировать целых двенадцать лет?
Он не обратил на меня внимания, так как обменивался сальными шуточками с парнем, сидевшим напротив него. Сейчас он повернул лицо ко мне, так что я мог видеть его сломанный нос и зеленые глаза. Поняв мой вопрос, он просиял.
— Ах, так вот про что ты спрашиваешь! Да во всей округе не найдется такого, кто бы про это не знал. А ты спросил у меня! Приврать тебе немного или нет?
— Как хочешь.
— Что за нужда! Все хорошо, что хорошо кончается. Конечно же, мы знали: все будет в полном порядке — только тварь поганую вышвырнуть и укокошить! И не нашлось мужика, который бы осмелился подойти близко. Уж на что я здоровяк, а спрашивал себя, спрашивал — и внимательно слушал, нет, так и не услышал, что хочу быть добровольцем. — Он торопливо осушил кружку, словно боясь, что мое внимание ослабеет. — Видал руку над дверью, а?
— Видал.
— И каково же само чудище, можешь вообразить! Оно являлось к нам каждую ночь, хватало сразу нескольких парней и заталкивало их себе в пасть. Его не интересовало — с миром вы пришли или с войной. Мы долго терпели, а потом пришлось перебраться в другое место.
Я представил, каково им было дожидаться людоеда каждый вечер с наступлением темноты.
— Вот проклятье! Как же было не уйти.
— А куда денешься? И двенадцать лет никто даже не заикался о том, чтоб вернуться, пока — вон, видишь парня, которому наполняют кружку? Погоди, сейчас он обернется.
На противоположном конце зала на возвышении помещался стол для почетных гостей. Именно туда и указывал мой сосед. Король — я узнал его по осанке — восседал в особом кресле. Сидевший по правую руку от него широкоплечий мужчина как раз повернул голову в нашу сторону. Видно было, что он в совершенстве владеет собой. Даже теперь, в разгаре пира, он сохранял спокойствие и сосредоточенность.
— Добрый вояка! — заметил я.
— Что и говорить! — Сломанный нос с убеждением дернулся — Если тебе нужна помощь, смело положись на него. Подумай-ка, он даже не из здешних краев. Своя рубаха, как говорится, ближе к телу. А он пришел — без приглашения, заметь — и вызвался порешить чудище. Выпьем за героя.
Нам наполнили кружки. Мой собеседник выпил до дна, и я последовал его примеру.
— Чем он его жахнул, — осведомился я со знанием дела, — топором?
— Да ты что, не видел? — Мой сосед вытер усы тыльной стороной ладони. — Он пришел с пустыми руками, без оружия! Схватил чудище и вырвал ему лапу из сустава.
— Надо же! — Я с удвоенным уважением взглянул в сторону королевского стола. Король как раз поднялся с места. Протрубил рог, и все затихли.
10. В Хеороте
Король восславил виновника торжества. Речь его стоило послушать. Оказалось, что Беовульф — так звали того парня — убил двух чудовищ, искоренив целое гнездо. Причем со вторым ему пришлось сражаться под водой.
Потом заговорил Беовульф. Мне понравилось, как он держался. Он понимал, что совершил великий подвиг. Он не похвалялся и не скромничал, а просто сказал, что рад был случаю оказать посильную помощь. Все от души приветствовали его, да и кто откажется от удовольствия повопить во всю глотку? И все мы охотно выпили в его честь.
Я наслаждался весельем пира и добрым расположением духа. Мое уныние как рукой сняло. Нет лучшего лекарства от гложущей вас тоски, чем буйная холостяцкая пирушка. Тоска измучила меня, но я взял над ней верх. Я окунул ее в мед и затем выудил из кружки, как утонувшую муху. Я искрошил ее кулаком, отбивая такт разгульной песни, слова которой знали все, кроме меня. Я исколол ее остротами и затем выдохнул вместе с хохотом.
После речей прошло примерно с полчаса, и тут началось такое… Мужики за соседним столом стали топать ногами и вопить. К ним присоединились и мои сотрапезники. Орали так громко, что поначалу я даже не мог разобрать, что они выкрикивали.
— Видсида!.. Видсида!.. Видсида!..
Я едва не позабыл, зачем пришел в Хеорот, но теперь взволнованно вскочил. Кто он, Видсид, — житель здешней округи, а может, и нет? Надежда меня не обманула. Взглянув туда, где сильнее всего кричали, я увидел Голиаса, который шел к почетному столу. Вспрыгнув на возвышение, он поклонился королю, а затем повернулся к нам.
Где старый друг, там и дом. Я радостно смотрел на него, предвкушая наше воссоединение. Как и на мне, на нем была теперь новая одежда. Он был разодет как щеголь: в ярком желтом жакете и зеленых штанах в обтяжку. Обут он был в короткие сапожки. Кроме того, он подкоротил волосы. Однако, изменив внешность, все же остался прежним Голиасом. Движения его были по-прежнему оживлены, и на лице написан интерес ко всему, что бы он ни делал.
— Что вам сегодня спеть? — улыбаясь, спросил Голиас. Только сейчас я заметил, что через плечо у него подвешена небольшая арфа. Он рассеянно настраивал ее, пока мы обсуждали этот вопрос.
— Давай-ка «Стоянку Уолтера»!
— «Сигмунда Сиггерсбейна».
— Нет, лучше «Сожженный Финсбург».
— Это мы слышали вчера.
— А как насчет «Хельги, убийцы Хундинга»?
— Что-нибудь новое! Что-нибудь новое! Голиас поднял руку.
— Хотите что-нибудь новое? — спросил он, когда зал успокоился.
— Да! — взревели все, и я вместе с ними, устав сидеть молча.
— Хорошо, наполняйте чаши, чтобы было чем смочить горло, когда пересохнет во рту. — Он улыбался нам, а мы — ему. — И теперь шуметь здесь буду только я. Ясно?
— Ясно! — ответили мы хором.
— Ну хорошо. — Выждав какое-то время, он взял несколько аккордов, чтобы привлечь наше внимание. — То, что я вам сейчас спою, — сообщил он, — называется «Смерть Бауи Глоткореза».
Суров был слух для старого Хьюстона Ворона:
Трусы бежали тайком из твердыни в Бексаре,
Бросив собратьев в беде беззащитными перед бесчинством
Лютых орд, лавиной лихой накативших
В надежде князя низвергнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Будучи не в духе, я не собирался спускать подобные дерзости.
— Послушайте, мистер, — предупредил я дерзкого выскочку, — я понимаю, вы изрядно нагрузились, но мне и дела нет, насколько трезво вы мыслите. Так что лучше держите свои мнения при себе.
Вместо ответа фальшивый кролик принялся обсуждать со своим приятелем, правильно ли они поступили, смазав часы сливочным маслом: ведь застрявшие в нем хлебные крошки могут попасть в механизм. Их беседа — из тех, что часто слышишь в баре, — несколько улучшила мое настроение.
— Я хотел задать вам очень простой вопрос, — перебил я пьянчуг, надеясь, что они позабыли о моей вспышке. — Можете ли вы мне сказать, куда идет эта дорога?
Посетитель в старомодных обносках обмакнул печенье в чай и откусил кусочек.
— Эта дорога не идет, — промямлил он. — О ней даже не скажешь, что она ползет.
Разговор снова зашел в тупик, однако я как ни в чем не бывало продолжал:
— Но где она проходит?
— Эта дорога любит сидеть дома, — сообщили мне. — Нет сведений о том, чтобы она где-то блуждала.
— Я не шучу, — стоял я на своем. — Мне необходимо уточнить маршрут, потому что я не знаю, куда направляюсь.
— И вы думаете, что дорога сама приведет вас именно туда? Вы слишком многого хотите от дороги.
Сделав мне выговор, кролик заявил приятелю в цилиндре театральным шепотом:
— Нет ничего глупее безмерного оптимизма!
На этот раз я хотя и с трудом, но сдержал свое раздражение.
— Посмотрим на дело с другой стороны, — упорствовал я. — Приведет ли эта дорога меня в Хеорот?
Тип в цилиндре, прежде чем ответить, поскреб затылок.
— Возможно. Если допустить, что она придет туда первой.
— Да идите вы сами ко всем чертям, — исступленно рявкнул я. Мое бешенство их ничуть не смутило, хотя чудак, одетый мышью, проснулся.
— Итак, — спросил он, наклонившись ко мне, — похож ли салат на квадрат?
С ним я еще не успел поссориться и потому решил поддержать разговор:
— Не знаю, мистер Как-вас-там, — сказал я, беря себе кусок торта. — Надеюсь, вы мне подскажете.
Я успел уничтожить и второй кусок, но он все еще молчал.
— Не берусь судить, — решил он наконец. — Но если вы не будете об этом думать, это не будет вас беспокоить.
Произнеся этот приговор, он снова уснул. Прислуга все не появлялась, и огонь в доме не зажигали. Это было мне на руку, так как я вспомнил, что у меня нет с собой денег. Но все же прослыть жуликом я не хотел. Лук мне в городе не понадобится, не говоря уж о том, какой из меня стрелок. Здесь же, на лесной окраине, он стоит гораздо больше, чем мой завтрак. Я оставил его вместе с колчаном на своем стуле, вежливо кивнул сотрапезникам и зашагал к дороге.
Услышав звук упавшей тарелки, я обернулся. Парень, одетый мышью, все еще спал. Тот, в допотопном костюме, поместил себе на голову начиненное пряностями яйцо. Одетый кроликом как раз натягивал тетиву. Не желая быть свидетелем, я заторопился прочь.
В целом чаепитие пошло мне на пользу. Вспоминая чудаков, я смеялся, и смех помог мне понять, что душа моя не век будет томиться унынием. Парень, одетый мышью, был по-своему прав. Мне не забыть Розалетту, но если я не буду думать о случившемся, я перестану мучиться. Теперь я стал размышлять над тем, что мне делать, если Голиаса нет в Хеороте.
Мой лесной проводник оказался прав: за исключением немногих часов, посвященных дремоте, путь до поворота занял почти что весь день. Завидев указательный знак, я поспешил убедиться, что именно этот поворот мне и нужен. Идя по дороге, выяснил я, можно добраться до Песчаных Холмов и Кузницы Уэйленда. Однако не эти сведения обрадовали меня. На верхней из деревянных стрел, прибитых к столбу, я прочитал:
«Хеорот. 1/2 мили».
Через несколько шагов я ощутил запах моря. Вскоре я увидел его за россыпью домиков. Теперь меня уже не смущало, что на указателе значился не город, но отдельное здание. Хеорот сразу бросался в глаза. Прочие городские строения только подчеркивали его грандиозность.
На всякий случай я скрестил пальцы. Я проделал долгий путь ради встречи, которая может и не состояться.
Время ужина вымело улицы дочиста. Только подойдя к Хеороту, я заметил признаки жизни. Двери громадного здания были распахнуты, но я поневоле взглянул наверх. Над входом кинжалами был прибит чудовищный трофей. Прежде я никогда не видел ничего подобного! Своими очертаниями он напомнил мне человеческую руку. Она была огромной, как лапа динозавра. Волоски пробивались между чешуйками, словно сорняки из трещин тротуара. А заканчивалась эта рука — или лапа — когтями. Похоже, что она была оторвана, а не отрублена. Из свежей раны сочилась кровь, с шипением капая в подставленную железную миску.
Из здания доносился шум веселой пирушки. Насмотревшись на трофей, я взглянул на стражников, приставленных по обе стороны входа. Одеты они были, как дружинники Бродира. Держались они не очень строго, один из них даже улыбнулся, когда мы встретились с ним глазами.
— Крупная дичь водится в здешних краях, — отважился я заговорить. Стражник улыбнулся еще шире.
— Слишком крупная даже для наших мест.
Увидев, что он настроен дружественно, я изложил ему суть дела.
— У меня здесь назначена встреча с приятелем. Можно войти?
— П-пожалста. В любом наряде. — Я заметил, что для часового он не вполне трезв. — К в-вашим услугам.
Минуя часовых, я переступил порог. Веселье нарастало. Сотни людей сидели за низкими столами, ломящимися от яств. У всех в руках были большие кружки, и множество слуг сновало между пирующими, разливая напитки. Бесполезно было разыскивать теперь Голиаса, но настроение мое поднялось. Помимо сандвича, которым я запасся в чайной, у меня с рассвета и маковой росинки во рту не было.
Пока я раздумывал, где же мне втиснуться, ко мне подошел человек, которого я принял за одного из устроителей пира. Кругом было столько шума и смеха, что мы и словом не могли обменяться. Он просто кивнул мне и улыбнулся — здесь все были в прекрасном настроении — и через минуту я уже втиснулся между двумя длинноволосыми верзилами, которые великодушно подвинулись, давая мне место.
Поначалу я так усердно набивал рот едой, что был совершенно не в состоянии беседовать. Наконец, вытерев пальцы о кусок хлеба и бросив его собаке — так, я заметил, здесь поступали многие, — я приготовился к разговору. К тому времени в зал вышло несколько женщин, очевидно, желая убедиться, что пирующие ничем не обделены. Миловидная женщина в золотой тиаре прошла по ряду, осведомляясь у каждого, как ему здесь нравится Должно быть, ее хорошо знали, потому что мужчины умолкали, надеясь перекинуться с ней словечком.
— Вы, должно быть, иностранец, — сказала она, подойдя ко мне. — Я надеюсь, вы всем довольны?
— Да. Спасибо. Пир устроили роскошный.
Она улыбнулась.
— Сегодня у нас счастливый день. Впервые за двенадцать лет мы можем здесь веселиться.
Когда она отошла, я осушил кружку меда. Вдохновленный напитком, я быстро присоединился к всеобщему веселью. Позабыв представиться, я вступил в общий разговор.
— Что случилось с вашей забегаловкой? — спросил я у соседа справа. — Отчего вы не могли здесь пировать целых двенадцать лет?
Он не обратил на меня внимания, так как обменивался сальными шуточками с парнем, сидевшим напротив него. Сейчас он повернул лицо ко мне, так что я мог видеть его сломанный нос и зеленые глаза. Поняв мой вопрос, он просиял.
— Ах, так вот про что ты спрашиваешь! Да во всей округе не найдется такого, кто бы про это не знал. А ты спросил у меня! Приврать тебе немного или нет?
— Как хочешь.
— Что за нужда! Все хорошо, что хорошо кончается. Конечно же, мы знали: все будет в полном порядке — только тварь поганую вышвырнуть и укокошить! И не нашлось мужика, который бы осмелился подойти близко. Уж на что я здоровяк, а спрашивал себя, спрашивал — и внимательно слушал, нет, так и не услышал, что хочу быть добровольцем. — Он торопливо осушил кружку, словно боясь, что мое внимание ослабеет. — Видал руку над дверью, а?
— Видал.
— И каково же само чудище, можешь вообразить! Оно являлось к нам каждую ночь, хватало сразу нескольких парней и заталкивало их себе в пасть. Его не интересовало — с миром вы пришли или с войной. Мы долго терпели, а потом пришлось перебраться в другое место.
Я представил, каково им было дожидаться людоеда каждый вечер с наступлением темноты.
— Вот проклятье! Как же было не уйти.
— А куда денешься? И двенадцать лет никто даже не заикался о том, чтоб вернуться, пока — вон, видишь парня, которому наполняют кружку? Погоди, сейчас он обернется.
На противоположном конце зала на возвышении помещался стол для почетных гостей. Именно туда и указывал мой сосед. Король — я узнал его по осанке — восседал в особом кресле. Сидевший по правую руку от него широкоплечий мужчина как раз повернул голову в нашу сторону. Видно было, что он в совершенстве владеет собой. Даже теперь, в разгаре пира, он сохранял спокойствие и сосредоточенность.
— Добрый вояка! — заметил я.
— Что и говорить! — Сломанный нос с убеждением дернулся — Если тебе нужна помощь, смело положись на него. Подумай-ка, он даже не из здешних краев. Своя рубаха, как говорится, ближе к телу. А он пришел — без приглашения, заметь — и вызвался порешить чудище. Выпьем за героя.
Нам наполнили кружки. Мой собеседник выпил до дна, и я последовал его примеру.
— Чем он его жахнул, — осведомился я со знанием дела, — топором?
— Да ты что, не видел? — Мой сосед вытер усы тыльной стороной ладони. — Он пришел с пустыми руками, без оружия! Схватил чудище и вырвал ему лапу из сустава.
— Надо же! — Я с удвоенным уважением взглянул в сторону королевского стола. Король как раз поднялся с места. Протрубил рог, и все затихли.
10. В Хеороте
Король восславил виновника торжества. Речь его стоило послушать. Оказалось, что Беовульф — так звали того парня — убил двух чудовищ, искоренив целое гнездо. Причем со вторым ему пришлось сражаться под водой.
Потом заговорил Беовульф. Мне понравилось, как он держался. Он понимал, что совершил великий подвиг. Он не похвалялся и не скромничал, а просто сказал, что рад был случаю оказать посильную помощь. Все от души приветствовали его, да и кто откажется от удовольствия повопить во всю глотку? И все мы охотно выпили в его честь.
Я наслаждался весельем пира и добрым расположением духа. Мое уныние как рукой сняло. Нет лучшего лекарства от гложущей вас тоски, чем буйная холостяцкая пирушка. Тоска измучила меня, но я взял над ней верх. Я окунул ее в мед и затем выудил из кружки, как утонувшую муху. Я искрошил ее кулаком, отбивая такт разгульной песни, слова которой знали все, кроме меня. Я исколол ее остротами и затем выдохнул вместе с хохотом.
После речей прошло примерно с полчаса, и тут началось такое… Мужики за соседним столом стали топать ногами и вопить. К ним присоединились и мои сотрапезники. Орали так громко, что поначалу я даже не мог разобрать, что они выкрикивали.
— Видсида!.. Видсида!.. Видсида!..
Я едва не позабыл, зачем пришел в Хеорот, но теперь взволнованно вскочил. Кто он, Видсид, — житель здешней округи, а может, и нет? Надежда меня не обманула. Взглянув туда, где сильнее всего кричали, я увидел Голиаса, который шел к почетному столу. Вспрыгнув на возвышение, он поклонился королю, а затем повернулся к нам.
Где старый друг, там и дом. Я радостно смотрел на него, предвкушая наше воссоединение. Как и на мне, на нем была теперь новая одежда. Он был разодет как щеголь: в ярком желтом жакете и зеленых штанах в обтяжку. Обут он был в короткие сапожки. Кроме того, он подкоротил волосы. Однако, изменив внешность, все же остался прежним Голиасом. Движения его были по-прежнему оживлены, и на лице написан интерес ко всему, что бы он ни делал.
— Что вам сегодня спеть? — улыбаясь, спросил Голиас. Только сейчас я заметил, что через плечо у него подвешена небольшая арфа. Он рассеянно настраивал ее, пока мы обсуждали этот вопрос.
— Давай-ка «Стоянку Уолтера»!
— «Сигмунда Сиггерсбейна».
— Нет, лучше «Сожженный Финсбург».
— Это мы слышали вчера.
— А как насчет «Хельги, убийцы Хундинга»?
— Что-нибудь новое! Что-нибудь новое! Голиас поднял руку.
— Хотите что-нибудь новое? — спросил он, когда зал успокоился.
— Да! — взревели все, и я вместе с ними, устав сидеть молча.
— Хорошо, наполняйте чаши, чтобы было чем смочить горло, когда пересохнет во рту. — Он улыбался нам, а мы — ему. — И теперь шуметь здесь буду только я. Ясно?
— Ясно! — ответили мы хором.
— Ну хорошо. — Выждав какое-то время, он взял несколько аккордов, чтобы привлечь наше внимание. — То, что я вам сейчас спою, — сообщил он, — называется «Смерть Бауи Глоткореза».
Суров был слух для старого Хьюстона Ворона:
Трусы бежали тайком из твердыни в Бексаре,
Бросив собратьев в беде беззащитными перед бесчинством
Лютых орд, лавиной лихой накативших
В надежде князя низвергнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55