Да, женщины попали в беду, но помочь им мы уже ничем не могли. С ветки свисало безжизненное тело, раскачиваясь в петле. Услышанный нами крик был предсмертным воплем, а теперь завопила вторая женщина, потрясенная утратой.
Мне стало не по себе, но страшился я не присутствия трупа, а подозрительности живых. Оказаться в чужой стране поблизости от мертвого тела и без каких-либо удостоверений личности было не самой приятной штукой. С того света повешенную не вернешь — так стоит ли напрасно рисковать? Голиас тоже явно был не в восторге от случившегося. Он крикнул Джонсу, чтобы тот вернулся, но, к сожалению, опоздал. Луций и ухом не повел, хотя пошел медленнее.
— Надо выяснить, кто это сделал, — крикнул он нам.
Покорно переглянувшись, мы присоединились к нему. Луций уже склонился над женщиной, которая, плача, лежала на земле, и пытался утешить ее. Мы подошли к мертвой. Мне не приходилось видеть более отвратительную каргу. Лицо ее было морщинисто, как маска из кокосового ореха (такие маски владельцы баров в изобилии ввозят из тропиков). И смугла она была, как кокос, разве что чуть светлее. Бесформенное туловище старухи болталось в балахоне из грязных цветных тряпок, какие носят цыганки. Из-за пестроты одежды мертвая выглядела еще более отвратительно. Плачущая женщина, при ближайшем рассмотрении, оказалась совсем еще ребенком. И она была смугла и пестро одета. Джонс, обняв девочку за плечи, гладил ее по голове.
— Скажи нам, кто в этом виноват, — ужаснул он меня своей решительностью, — и мы зададим ему перцу.
Мне больше всего хотелось поскорее убраться отсюда, но нельзя же было бросить малышку в беде. Наконец девочка немного успокоилась и проговорила сквозь слезы:
— Ни-никто. Она сама удавилась.
Для девочки это было вдвойне ужасно, но я поневоле почувствовал облегчение. И так забот хватает, а тут еще мстить за старую цыганку. Говоря откровенно, ее убийцу можно было бы обвинить самое большее в нарушении общественного спокойствия.
От радости, что нам не придется гнаться за новоявленным врагом, мое сочувствие к девочке значительно возросло. Луций растерянно молчал, и потому с цыганочкой заговорил я:
— Это твоя родственница, малышка?
— Моя бабуля.
— Твоя бабушка, да? Ты говоришь, она сама повесилась?
— Да. От отчаяния.
Девочка перестала всхлипывать. Я подумал, что ей полезно будет выговориться, и продолжал расспросы.
— Ее постигло какое-то разочарование, так? — Зная, что старики пуще всего боятся нужды, я спросил наугад: — Она осталась без денег, которые надеялась получить?
Девочка, не отрываясь от плеча Джонса, скосила на меня один глаз.
— Бедняки не нуждаются в деньгах, — ответила она загадочно и вдруг опять разразилась рыданиями. — Он не умер, не умер!
Мы с Луцием поморгали в недоумении.
— Кто не умер? — спросил он.
— Враг моей бб-бабули.
До сих пор я не вспоминал о Голиасе. Услышав, как он закашлялся, я оглянулся. Голиас стоял, прислонившись к стволу рокового дерева, и смотрел на нас с ехидцей. Голос его, впрочем, прозвучал мягко:
— Если женщина не любит, она должна ненавидеть, — заметил он.
Девочка подняла голову и посмотрела на него.
— Бабушке некого было любить, кроме меня. Она оставила свой табор.
— Из-за своего врага? — спросил Голиас со строгостью судьи, которому известны все факты.
— Да.
— А что он сделал?
— Он? Бабуля его ненавидела за то, что ее родичи к нему привязались.
— Бывает, — согласился Голиас. — Послушай, мы не представители закона, да и представители закона твоей бабушке уже не страшны. Чем старушка могла бы навредить мужчине?
Маленькая цыганочка, помолчав, с полуухмылкой взглянула из-под спутанных волос.
— Моя бабушка вряд ли бы с ним справилась — он был такой здоровенный, высокий, как вон тот молодец с серебряной прядью в волосах. Но кто-то поднес ее недругу стаканчик молока. — Девочка просияла при этом воспоминании. — И вот ему стало дурно. Мы его навестили: он думал, что уже умирает. — Затем ее личико вновь помрачнело, и голос упал. — Однако он взял да и выздоровел.
— А ведь твоя бабушка была уже очень стара, — сочувственно заметил Голиас.
— Да, она жила только этим, одним-единственным ожиданием, — прошептала девочка. — И знала, что другого случая больше не представится.
Наконец Джонс сообразил, что утирает слезы, проливаемые по незадачливой отравительнице. Он поднялся и отошел от девочки с растерянным видом. Я не без злорадства вспомнил о своих предостережениях и теперь посмеивался над его замешательством, хотя и уважал за то, что он рвался помочь слабому и обиженному.
— В путь? — спросил я.
— Погоди, — вмешался Голиас. — Нельзя же оставлять старуху висеть вот так, на глазах у ребенка.
— Верно, — согласился я.
Девочка вскочила на ноги.
— Вы хотите ее забрать?
Мысль о том, чтобы навьючить на себя этот безобразный труп, заставила меня содрогнуться. Я отчаянно затряс головой.
— Твоя бабушка побудет здесь до появления коронера.
Девчонка как будто не возражала.
— Снимите ее с дерева, а я приведу друзей, — сказала она и скрылась между деревьями.
Когда девочка ушла, я подтянул потуже пояс и подошел к усопшей.
— Ас покойницей-то придется повозиться, — объявил я, ухватив ее за ноги. Это была явная бравада. Конечно, от предстоящей задачи я был отнюдь не в восторге.
— Ах, почему не я это сделал? — послышался вдруг возглас.
Я так и вздрогнул от неожиданности.
Занятые своим делом, мы и не заметили, как к нам неслышно приблизился какой-то человек. Одет он был почти как Голиас, но менее броско, и это придавало ему некоторую внушительность. Росту он был небольшого, зато хорошо упитан. Его круглые, розовые щеки выглядывали из-под черных усов, торчавших будто иглы дикобраза. Незнакомец устремил на нас кроткие голубые глаза.
Я раздраженно огрызнулся:
— Чего не сделали?
Он нерешительно указал на труп концом хлыста для верховой езды.
— Вот это самое, — проговорил он с уважением. — Если бы мне только приказали повесить кого-нибудь — а беззащитную старушку еще предварительно и помучить всласть, — я бы прожил остаток своих дней в мире и спокойствии.
Слушая его, я все еще держался за ноги карги, но теперь в недоумении отпустил их. Они откачнулись в сторону, как если бы старуха собиралась пнуть меня. Я отскочил.
— Поговорим начистоту, — сказал я. — Вы обвиняете нас в том, что мы линчевали эту почтенную даму?
Коротышка извлек из кармана резную табакерку. Я слыхивал, что лесорубы, к примеру, имеют привычку жевать табак, но этот затолкал щепотку в нос. Как и следовало ожидать, раздалось оглушительное чихание. Усы коротышки слетели с места — не к его, а к моему изумлению. Их владелец, однако, преспокойно водрузил их обратно на верхнюю губу.
— Я не обвиняю вас, — пояснил он, — напротив, я вам завидую. Где вы ее сцапали? — деловито осведомился он.
Незнакомец невероятно досаждал мне тем, что я никак не мог понять, кто он такой и как надо с ним держаться. Пока я пытался решить, кто же он — псих или просто распоясавшийся нахал, в разговор вступил Джонс:
— Уверяю вас, сэр, что вы ошибаетесь. Произошло самоубийство, и мы, к несчастью, оказались свидетелями.
Теперь удивился незнакомец.
— Так она не ведьма?
— Я не поручусь за то, что она не была ведьмой, — вмешался Голиас, — скорее всего, именно так оно и было; но к смерти ее мы не имеем никакого отношения.
— Совершенно никакого! — добавил Луций. Сунув в рот серебряную ручку хлыста, незнакомец взглянул на мертвую, как если бы ожидал, что она станет свидетельствовать против нас.
— Так она вас не прокляла?
Я бы велел несносному болтуну катиться куда подальше, но боялся, что он заявит на нас властям, прежде чем мы унесем отсюда ноги.
— Да нет же, — ответил я ему как можно сдержанней, — конечно, нет.
— Вам повезло больше, чем Руперту, — сообщил он. Я уже вот-вот готов был сорваться, но Голиас тронул меня за руку.
— А кто такой этот Руперт? — поинтересовался он.
— Первый баронет, — объявил крепыш. — Ах да, я забыл представиться. Сэр Деспард Мургатройд — двадцать второй баронет, да будет вам известно. — Он описал плавную дугу своим кнутовищем. — Владелец всего этого.
Сообщение не привело меня в восторг, но я почувствовал себя еще более неуютно, когда Джонс шепнул мне:
— Это значит, что он мировой судья.
Затем он обратился к баронету:
— Если вы хотите узнать, почему мы здесь оказались, то сейчас придет родственница погибшей, и она вам все объяснит.
— Я верю вам на слово. Я всегда так поступаю.
Сэр Деспард сделал еще одну понюшку, снова чихнул, стряхнув усы с верхней губы, и вновь вернул их на место.
— Я никогда никого не преследую, потому что ни один грешник не сравнится с нами, Мургатройдами, — сказал он с мрачной важностью в лице, которая, впрочем, тут же исчезла. — Исключая меня, — горько добавил он. — Никак не могу заставить себя жить достойно, в соответствии с наложенным на нас проклятием.
— Но почему вас это беспокоит? — поинтересовался Джонс. — Ведь проклятие лежит на вашем далеком предке.
— Оно переходит из рода в род, — объяснил двадцать второй баронет. — Мы осуждены каждый день творить злодеяния, но мне остается только прикидываться. Старшие баронеты ярятся и встают из могил, чтобы докучать мне. От этого я впадаю в бессонницу.
Кажется, баронет проникся к нам симпатией. Однако на всякий случай, помня о том, что он причастен к судопроизводству, я решил продемонстрировать нашу отзывчивость.
— Ай-яй-яй, — поцокал я языком, — вот напасть так напасть.
— Как же вам удается избежать серьезных последствий, если вы уклоняетесь от исполнения фамильного долга? — спросил Голиас.
Мургатройд выглядел смущенным.
— О, я, знаете ли, обещаю исправиться — вру, конечно, с три короба, но это хоть как-то все же помогает. Впрочем, и не сижу совсем сложа руки, например, похищаю невинных девушек. Разумеется, принимаю все меры, чтобы они до темноты вернулись домой, и всегда заранее оповещаю родителей — во избежание ненужного беспокойства… А вот и моя карета. Я просил кучера встретить меня здесь.
С этими словами баронет ступил на обочину и вгляделся в даль. Вскоре показалась четверка лошадей, впряженная в ярко расписанную карету. Кони мчались во весь опор, но возница сумел осадить их на полном скаку. Из кареты выскочил слуга и приветствовал хозяина.
— Благополучно похищена, ваша честь, — доложил он.
— Отлично, отлично, — сэр Деспард разгладил свои фальшивые усы. — Э-э… она очень визжала?
Слуга озабоченно нахмурился.
— За визг пришлось платить дополнительно. Но зато уж она постаралась, сколько мочи хватило.
— Значит, деньги потрачены не зря, — решил баронет. — Отвези меня домой, а сам отправляйся за девицей, да поскорее. Нельзя допустить, чтобы она опоздала к вечернему чаю.
— Ни в коем случае! — согласился слуга. Он распахнул дверцу кареты и втиснул в нее Мургатройда. Баронет махнул нам рукой на прощанье и устроился поудобнее на сиденье. Слуга вспрыгнул на подножку и сел рядом с возницей. Тот щелкнул длинным кнутом. Лошади понеслись.
Как ни странно, я почувствовал, что мне жаль было расставаться с баронетом.
— Иной раз, — хмыкнул я, — нет лучшей компании, чем полоумный. А хорошо, впрочем, что он увел лишних свидетелей, пока те не заметили старую чертовку.
— И я об этом беспокоился, — признался Джонс. — Но они наверняка ее не заметили. Она висит в тени.
— И помалкивает, — добавил Голиас. — Пожалуй, лучше ее снять, пока никто сюда не заявился.
Уродство ведьмы побуждало меня тянуть резину как можно дольше.
— А как тебе показался этот чокнутый?
— Ты ведь слышал, — с горячностью вмешался Луций, — на бедняге лежит проклятие. Мне ли не знать, что это такое… Веселого мало!
— Проклятие зачастую придает жизни остроту, — возразил Голиас, — но оно должно прийтись впору тому, кто его получает в наследство. — Ему понравилась эта мысль. — Как подержанное платье. Кстати, кто будет снимать каргу с дерева, а кто ловить ее снизу?
— Давай бросим жребий, — предложил я. Ни то, ни другое мне не улыбалось. — Орел — я лезу на дерево, решка — ты.
Я словно предчувствовал, что выпадет решка и Голиас окажется в выигрышном положении. Я мрачно наблюдал, как он карабкается вверх по стволу. Это было нетрудно. Низкая развилка и множество боковых веток служили удобными опорами. Быстрее, чем мне хотелось бы, Голиас оседлал сук, с, которого она свисала. Затем вытащил памятный мне нож.
— Готов?
— Как никогда!
Я держал руки наготове по обеим сторонам от старухи, не собираясь без надобности прикасаться к ней. Представляю, какая гримаса изобразилась у меня на лице: Голиас только усмехался, поглядывая на меня.
— Есть женщины, которых лучше обнимать мертвых, чем живых, — резюмировал он. — Мы имеем дело как раз с подобным случаем.
Свесившись головой вниз и придерживая старуху за волосы, чтобы она не качалась, Голиас принялся перепиливать ножом уздечку, которой она удавилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55