Ей придется торчать здесь, если она хочет остаться в живых и хоть что-то сделать. Вдобавок ко всему она осталась практически одна. Помощи ждать неоткуда. Она должна была это предвидеть, придумать что-то другое… Слишком поздно. Она сама все запутала. Никто иной. Идиотка! Идиотка! Влюбленная идиотка!
– Госпожа, я жду твоих распоряжений.
Она удивленно вздрогнула. Голос этот не был писклявым фальцетом монаха, оставившего свое мужское достоинство в урне на алтаре бога Рэха, к тому же он показался ей странно знакомым. Она повернулась. Фигура у стены, о существовании которой она совершенно забыла, медленным движением сняла с головы капюшон.
– Мастер Якоб?! – недоверчиво воскликнула Ириан.
Ответом был легкий поклон.
– Что ты здесь делаешь, господин?
– Монастырская тишина, заполненная лишь шепотом молитв, позволяет отвлечься от реальности камеры пыток… – начал палач.
– Ты здесь что, каешься, мастер? – Изумление Ириан было столь велико, что от прежних переживаний не осталось и следа.
Мастер недовольно поморщился.
– Почему сразу покаяние? Ведь я всегда честно исполнял свои обязанности и не совершил никакого преступления…
– Я думала, что…
– Что я скорблю по тем, кого провел через долину страданий? Нет, госпожа. Это очень распространенное, но ошибочное мнение. Да, когда-то под давлением обстоятельств я совершил зло, которое искупила невинная жертва моего брата. Ты знаешь ту историю, госпожа, и тебе хорошо известно, что к моим обязанностям это не имело никакого отношения. Идем… – Он открыл дверь и вежливо пропустил Красноглазую вперед.
– Почему принято считать, что занятие моим ремеслом всегда ведет к очерствению души? – спросил он, когда они оказались в коридоре. – Согласен, так бывает в том случае, когда причинение боли доставляет мастеру наслаждение или когда он делает свое дело с полнейшим безразличием к осужденному. Однако есть еще иной путь, который не лишает мастера возможности духовного самосовершенствования. И я стараюсь этим путем идти.
– Странные вещи ты говоришь. – Любопытство Ириан взяло верх над сомнениями. – Объясни.
Мастер Якоб задумался.
– Есть три вида ответственности, и ни один из них не связан и не смешивается с двумя остальными. Преступник отвечает за свое деяние, судья за справедливость вынесенного приговора, а палач – за добросовестность и тщательность своей работы. Ты, госпожа, – королевский судья, я же – палач его величества. Мы не несем вины за насилие, которое, возможно, как раз сейчас совершается где-то неподалеку. Весь позор падает лишь на преступника и с ним остается. Почему он должен впоследствии падать на других? Я, исполняя свой долг, превращаю причиненные преступником зло и несправедливость в его собственный страх, боль или смерть. Ты, госпожа, в соответствии с законом определяешь меру наказания в зависимости от вины или принимаешь решение о пытках, необходимых для получения показаний. Твоя задача – сделать это по справедливости. Если ты осудишь невиновного, то ответишь за это перед лицом богов или перед другим судией. Я согласен с тем, что исполнение приговора есть зло, но не я его совершаю. Я лишь изменяю облик зла уже существующего и обращаю его против преступника. Однако я не делю его с осужденным, во всяком случае мне нет в этом нужды. Если я не черпаю наслаждения из мук пытаемого или не впадаю под их влиянием в нечеловеческое безразличие неразумной машины, то могу считать, что зло, клубящееся под моими пальцами, не имеет доступа к моему разуму и душе.
– И что помогает достичь подобного? – спросила Красноглазая.
– Глубокое сочувствие, сожаление и горечь, – серьёзно ответил палач. – Это хорошая защита. Открытая борьба вместо того, чтобы запираться в цитадели безразличия с толстыми стенами, удушающими все человеческое.
– Да… – Ириан неожиданно помрачнела. – Ты низший слуга Закона и, если я правильно поняла, без колебаний и душевных сомнений исполнишь любой приговор, даже явно несправедливый, лишь бы он был законно вынесен, ибо это освобождает тебя от ответственности. Однако ты был здесь и слышал, что говорил настоятель. Этот человек поставил под сомнение мое право судить, и, рассматривая его доводы с точки зрения сухих формулировок закона, следует согласиться, что он был прав! И тем не менее ты хочешь мне служить?
– Ты неправильно меня поняла, госпожа, – с обидой ответил мастер Якоб. – Ты забыла об одном. Я свободный человек, у меня есть право выбора, и я могу делать все, что считаю справедливым. Я уже решил и больше не намерен по этому поводу объясняться! – с достоинством закончил он.
– Прости, – смущенно сказала Ириан. – Я не хотела тебя обидеть…
Они замолчали. Красноглазая поспешно искала подходящие слова, чтобы сгладить неловкость. Наконец нашла.
– Я до сих пор не знаю, что ты тут делаешь, господин, – осторожно проговорила она. – Надеюсь, это не тайна?
Мастер Якоб повеселел и улыбнулся.
– С этого, собственно, я и хотел начать, – ответил он, явно обрадованный вопросом, – но сразу же началась та дискуссия… Дело в том, что нелегко собраться с мыслями в камере пыток или в дворцовой кутерьме. Я люблю тишину и покой. Поэтому раз в год я уединяюсь в этом монастыре, чтобы читать собранные здесь книги и писать стихи.
– Что? – Ириан остановилась как вкопанная.
– Я поэт! – решительно заявил он. – Прежде всего поэт! Поэт же должен быть безусловно честен перед самим собой. До самого конца! И потому я служу палачом у его величества. Иначе я не мог бы быть поэтом!
Не оглядываясь на остолбеневшую девушку, он двинулся вниз по лестнице, ведшей во двор. Она пошла следом, не вполне отдавая себе отчет в том, что делает. Изумление лишило ее способности мыслить. Лишь снаружи она несколько отошла от первого шока. Мастер Якоб ждал ее, и легкая улыбка, блуждавшая в уголках его губ, свидетельствовала о том, что он прекрасно знает, какое впечатление произвели его слова.
– Ты удивлена, госпожа? – провоцирующе спросил он.
Красноглазая приняла вызов.
– Интересно… – она сделала паузу, – что думают об этом другие члены твоей гильдии?
Палач рассмеялся.
– Примерно то же самое, что и кроты, которым рассказывают о радуге… Впрочем, хватит об этом! – Он посерьезнел. – Когда я увидел вашего пленника, я сразу подумал, что от него можно добиться толку. Поэтому я и пошел за тобой, госпожа, в келью настоятеля. Теперь я хотел бы увидеть этого человека.
– Хорошо. – Ириан достала ключ от подвала.
Они направились через двор в сторону входа в подземелье. Когда они подошли к газону, Красноглазая остановилась возле Каада. Тело змея приобрело пепельный оттенок. Не нужно было быть знатоком, чтобы догадаться, что это дурной признак.
– Как ты себя чувствуешь? – вполголоса спросила она.
Две пары век сдвинулись вверх и вбок, открыв зеленый глаз.
– Как поклеванная гусеница, – донеслась слабая мысль. – К тому же еще прикусил язык…
Она не могла понять, говорит ли он серьезно или шутит.
– Продержишься до полнолуния? – спросила девушка.
– Может быть. Впрочем, какое это имеет значение?
– Ты прав. Я могу для тебя что-нибудь сделать?
– Помни о настоятеле… – Он закрыл глаз.
– Помню. Ты даже не представляешь, насколько хорошо!
Она повернулась и подошла к мастеру Якобу. Они, спустились вниз и вскоре оказались в камере Мефто. Ириан вставила горящую лучину в железную обойму на стене. Палач присел и медленно провел руками по телу и лицу могильщика, исследуя напряжение мышц, биение сердца, дыхание и рефлекс зрачков.
– Да, это осознанный уход в летаргическое состояние, – сказал он, вставая. – Как звучит приговор, госпожа?
Ириан подняла голову.
– Этот человек, – произнесла она официальным тоном, – был сообщником преступника, нарушающего закон при помощи чар. Он виновен в совершенных и задуманных преступлениях. Перед поимкой оказывал активное сопротивление, чем окончательно доказал собственную вину. Приговорен к смерти через повешение. До этого, однако, он должен сообщить все, что ему известно о чародее по имени Тагеро, которому он служил. Если он скажет правду до начала пыток, настоящий приговор будет передан королю вместе с просьбой о помиловании. Мастер Якоб, с этого мгновения осужденный в твоих руках! – она отошла к стене и встала около факела.
Палач посмотрел на лежащую в полумраке продолговатую фигуру.
– Могильщик Мефто, – медленно проговорил он, взвешивая каждое слово, – ты уже слышал, что тебя ожидает. Я знаю, что ты вполне ясно это слышал. Даю слово, что состояние, в которое ты сам себя ввел, не защитит тебя от боли, которую я тебе причиню. Я – Якоб из Катимы. Меня также зовут Чудовищем из Дворца. Даю тебе четверть часа на то, чтобы развязать язык и начать говорить. Я жду.
Он повернулся и оценил длину горящей лучины, которая должна была остаться по истечении означенного времени, после чего сел рядом с осужденным и склонил голову, касаясь подбородком груди.
Мерцающий свет отбрасывал тени на влажные стены и выпуклый потолок. Здесь не было окна, и лишь через приоткрытую дверь из соединенных железными поперечинами досок попадало еще немного света из коридора. Начинавшаяся у входа размытая светлая полоса пересекала наискось покрытые соломой каменные плиты пола и исчезала во мраке дальнего угла. Прямоугольная сетка скрепленных раствором кирпичей, казалось, подрагивала и шевелилась, когда на нее смотрели краем глаза. Лишь холод и спертый воздух были неизменными и постоянными. Они невыносимо затягивали время ожидания. Холод коснулся обнаженных рук Ириан и забрался под куртку. Палач внезапно поднялся.
– Ты сделал свой выбор, – коротко объявил он. – Теперь запомни хорошенько мое имя, чтобы потом ты мог найти меня на том свете! Госпожа, подай мне стилет, – он протянул руку к Красноглазой. Получив то, что просил, он склонился над могильщиком, схватил его за руку и несколькими точными уверенными движениями лишил пальцы ногтей.
– Пытка начата. С этого мгновения ты имеешь право просить лишь о быстрой смерти, – он отдал Ириан ее кинжал и встал. – Можно идти!
– И это все? – удивилась девушка, поворачивая ключ в замке.
– Это лишь начало, – ответил мастер Якоб. – А теперь прикажи, госпожа, прислать сюда как можно скорее машины и инструменты из камеры пыток в Карде. Мефин пусть тоже приедет.
– Мастера Мефина нет в живых, – сказала Красноглазая. – Он погиб три недели назад. Ты не слышал об этом, господин?
Палач пристально посмотрел на нее.
– Здешние монахи строго соблюдают правило, ограничивающее до минимума вести извне. Их ничего больше не интересует. Вижу, госпожа, у тебя есть что мне рассказать, и немало…
На следующее утро из монастыря выехали трое. Двое направились по дороге в сторону Катимы. Это были монах с письмом настоятеля Совету Жрецов и молодой местный крестьянин, который, соблазненный солидным авансом и обещанием достойного вознаграждения позже, согласился доставить доклад Ириан в королевский дворец. Оба очень спешили и, понимая, сколь многое зависит от того, кто первым завершит свою миссию, быстро разделились, выбрав лишь им одним известные кратчайшие пути. Третьим был тоже парень из ближайшей деревни. Его послали в Карду с поручениями к десятнику Талину и составленным мастером Якобом списком всего необходимого для извлечения на свет правды.
Красноглазая поставила все на карту. Если препятствием, не дававшим прийти к согласию, являлись взгляды настоятеля, то, возможно, она могла еще рассчитывать на его инстинкт самосохранения. Она решила проверить, останутся ли теоретические заверения в непоколебимой готовности присоединиться к сонму мучеников столь же непреклонными, если она гарантирует ему возможность немедленной и необратимой реализации данных идей. Беспокойство она отложила на потом, до того момента, когда выяснится, действительно ли хозяин монастыря намерен пойти по следам славного брата Арнольда Растерзанного. Пока что справедливость данных рассуждений подтверждало выражение лица настоятеля, когда мастер Якоб, выдававший себя до сих пор за королевского чиновника, объяснил ему, какие именно обязанности скрываются за этим обобщенным термином, и объявил о своей лояльности Ириан.
Солдаты прибыли ближе к вечеру. Их было шестнадцать, и в соответствии с распоряжениями Красноглазой они сразу же заняли посты у ворот и на стенах монастыря. Настоятель ограничился несколькими не слишком громкими протестами, после чего заперся в своей келье. Известия из Катимы вселяли надежду. Новые чудовища не появились, а кладбище теперь стерегла группа истребителей, с запозданием прибывших по вызову Марона. Им передали весть о появлении летуна. Так что внешне все было спокойно, но можно было не сомневаться, что это лишь затишье перед бурей. Тагеро явно затевал нечто значительно более изощренное, чем подъем из могил пусть даже легиона мертвецов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
– Госпожа, я жду твоих распоряжений.
Она удивленно вздрогнула. Голос этот не был писклявым фальцетом монаха, оставившего свое мужское достоинство в урне на алтаре бога Рэха, к тому же он показался ей странно знакомым. Она повернулась. Фигура у стены, о существовании которой она совершенно забыла, медленным движением сняла с головы капюшон.
– Мастер Якоб?! – недоверчиво воскликнула Ириан.
Ответом был легкий поклон.
– Что ты здесь делаешь, господин?
– Монастырская тишина, заполненная лишь шепотом молитв, позволяет отвлечься от реальности камеры пыток… – начал палач.
– Ты здесь что, каешься, мастер? – Изумление Ириан было столь велико, что от прежних переживаний не осталось и следа.
Мастер недовольно поморщился.
– Почему сразу покаяние? Ведь я всегда честно исполнял свои обязанности и не совершил никакого преступления…
– Я думала, что…
– Что я скорблю по тем, кого провел через долину страданий? Нет, госпожа. Это очень распространенное, но ошибочное мнение. Да, когда-то под давлением обстоятельств я совершил зло, которое искупила невинная жертва моего брата. Ты знаешь ту историю, госпожа, и тебе хорошо известно, что к моим обязанностям это не имело никакого отношения. Идем… – Он открыл дверь и вежливо пропустил Красноглазую вперед.
– Почему принято считать, что занятие моим ремеслом всегда ведет к очерствению души? – спросил он, когда они оказались в коридоре. – Согласен, так бывает в том случае, когда причинение боли доставляет мастеру наслаждение или когда он делает свое дело с полнейшим безразличием к осужденному. Однако есть еще иной путь, который не лишает мастера возможности духовного самосовершенствования. И я стараюсь этим путем идти.
– Странные вещи ты говоришь. – Любопытство Ириан взяло верх над сомнениями. – Объясни.
Мастер Якоб задумался.
– Есть три вида ответственности, и ни один из них не связан и не смешивается с двумя остальными. Преступник отвечает за свое деяние, судья за справедливость вынесенного приговора, а палач – за добросовестность и тщательность своей работы. Ты, госпожа, – королевский судья, я же – палач его величества. Мы не несем вины за насилие, которое, возможно, как раз сейчас совершается где-то неподалеку. Весь позор падает лишь на преступника и с ним остается. Почему он должен впоследствии падать на других? Я, исполняя свой долг, превращаю причиненные преступником зло и несправедливость в его собственный страх, боль или смерть. Ты, госпожа, в соответствии с законом определяешь меру наказания в зависимости от вины или принимаешь решение о пытках, необходимых для получения показаний. Твоя задача – сделать это по справедливости. Если ты осудишь невиновного, то ответишь за это перед лицом богов или перед другим судией. Я согласен с тем, что исполнение приговора есть зло, но не я его совершаю. Я лишь изменяю облик зла уже существующего и обращаю его против преступника. Однако я не делю его с осужденным, во всяком случае мне нет в этом нужды. Если я не черпаю наслаждения из мук пытаемого или не впадаю под их влиянием в нечеловеческое безразличие неразумной машины, то могу считать, что зло, клубящееся под моими пальцами, не имеет доступа к моему разуму и душе.
– И что помогает достичь подобного? – спросила Красноглазая.
– Глубокое сочувствие, сожаление и горечь, – серьёзно ответил палач. – Это хорошая защита. Открытая борьба вместо того, чтобы запираться в цитадели безразличия с толстыми стенами, удушающими все человеческое.
– Да… – Ириан неожиданно помрачнела. – Ты низший слуга Закона и, если я правильно поняла, без колебаний и душевных сомнений исполнишь любой приговор, даже явно несправедливый, лишь бы он был законно вынесен, ибо это освобождает тебя от ответственности. Однако ты был здесь и слышал, что говорил настоятель. Этот человек поставил под сомнение мое право судить, и, рассматривая его доводы с точки зрения сухих формулировок закона, следует согласиться, что он был прав! И тем не менее ты хочешь мне служить?
– Ты неправильно меня поняла, госпожа, – с обидой ответил мастер Якоб. – Ты забыла об одном. Я свободный человек, у меня есть право выбора, и я могу делать все, что считаю справедливым. Я уже решил и больше не намерен по этому поводу объясняться! – с достоинством закончил он.
– Прости, – смущенно сказала Ириан. – Я не хотела тебя обидеть…
Они замолчали. Красноглазая поспешно искала подходящие слова, чтобы сгладить неловкость. Наконец нашла.
– Я до сих пор не знаю, что ты тут делаешь, господин, – осторожно проговорила она. – Надеюсь, это не тайна?
Мастер Якоб повеселел и улыбнулся.
– С этого, собственно, я и хотел начать, – ответил он, явно обрадованный вопросом, – но сразу же началась та дискуссия… Дело в том, что нелегко собраться с мыслями в камере пыток или в дворцовой кутерьме. Я люблю тишину и покой. Поэтому раз в год я уединяюсь в этом монастыре, чтобы читать собранные здесь книги и писать стихи.
– Что? – Ириан остановилась как вкопанная.
– Я поэт! – решительно заявил он. – Прежде всего поэт! Поэт же должен быть безусловно честен перед самим собой. До самого конца! И потому я служу палачом у его величества. Иначе я не мог бы быть поэтом!
Не оглядываясь на остолбеневшую девушку, он двинулся вниз по лестнице, ведшей во двор. Она пошла следом, не вполне отдавая себе отчет в том, что делает. Изумление лишило ее способности мыслить. Лишь снаружи она несколько отошла от первого шока. Мастер Якоб ждал ее, и легкая улыбка, блуждавшая в уголках его губ, свидетельствовала о том, что он прекрасно знает, какое впечатление произвели его слова.
– Ты удивлена, госпожа? – провоцирующе спросил он.
Красноглазая приняла вызов.
– Интересно… – она сделала паузу, – что думают об этом другие члены твоей гильдии?
Палач рассмеялся.
– Примерно то же самое, что и кроты, которым рассказывают о радуге… Впрочем, хватит об этом! – Он посерьезнел. – Когда я увидел вашего пленника, я сразу подумал, что от него можно добиться толку. Поэтому я и пошел за тобой, госпожа, в келью настоятеля. Теперь я хотел бы увидеть этого человека.
– Хорошо. – Ириан достала ключ от подвала.
Они направились через двор в сторону входа в подземелье. Когда они подошли к газону, Красноглазая остановилась возле Каада. Тело змея приобрело пепельный оттенок. Не нужно было быть знатоком, чтобы догадаться, что это дурной признак.
– Как ты себя чувствуешь? – вполголоса спросила она.
Две пары век сдвинулись вверх и вбок, открыв зеленый глаз.
– Как поклеванная гусеница, – донеслась слабая мысль. – К тому же еще прикусил язык…
Она не могла понять, говорит ли он серьезно или шутит.
– Продержишься до полнолуния? – спросила девушка.
– Может быть. Впрочем, какое это имеет значение?
– Ты прав. Я могу для тебя что-нибудь сделать?
– Помни о настоятеле… – Он закрыл глаз.
– Помню. Ты даже не представляешь, насколько хорошо!
Она повернулась и подошла к мастеру Якобу. Они, спустились вниз и вскоре оказались в камере Мефто. Ириан вставила горящую лучину в железную обойму на стене. Палач присел и медленно провел руками по телу и лицу могильщика, исследуя напряжение мышц, биение сердца, дыхание и рефлекс зрачков.
– Да, это осознанный уход в летаргическое состояние, – сказал он, вставая. – Как звучит приговор, госпожа?
Ириан подняла голову.
– Этот человек, – произнесла она официальным тоном, – был сообщником преступника, нарушающего закон при помощи чар. Он виновен в совершенных и задуманных преступлениях. Перед поимкой оказывал активное сопротивление, чем окончательно доказал собственную вину. Приговорен к смерти через повешение. До этого, однако, он должен сообщить все, что ему известно о чародее по имени Тагеро, которому он служил. Если он скажет правду до начала пыток, настоящий приговор будет передан королю вместе с просьбой о помиловании. Мастер Якоб, с этого мгновения осужденный в твоих руках! – она отошла к стене и встала около факела.
Палач посмотрел на лежащую в полумраке продолговатую фигуру.
– Могильщик Мефто, – медленно проговорил он, взвешивая каждое слово, – ты уже слышал, что тебя ожидает. Я знаю, что ты вполне ясно это слышал. Даю слово, что состояние, в которое ты сам себя ввел, не защитит тебя от боли, которую я тебе причиню. Я – Якоб из Катимы. Меня также зовут Чудовищем из Дворца. Даю тебе четверть часа на то, чтобы развязать язык и начать говорить. Я жду.
Он повернулся и оценил длину горящей лучины, которая должна была остаться по истечении означенного времени, после чего сел рядом с осужденным и склонил голову, касаясь подбородком груди.
Мерцающий свет отбрасывал тени на влажные стены и выпуклый потолок. Здесь не было окна, и лишь через приоткрытую дверь из соединенных железными поперечинами досок попадало еще немного света из коридора. Начинавшаяся у входа размытая светлая полоса пересекала наискось покрытые соломой каменные плиты пола и исчезала во мраке дальнего угла. Прямоугольная сетка скрепленных раствором кирпичей, казалось, подрагивала и шевелилась, когда на нее смотрели краем глаза. Лишь холод и спертый воздух были неизменными и постоянными. Они невыносимо затягивали время ожидания. Холод коснулся обнаженных рук Ириан и забрался под куртку. Палач внезапно поднялся.
– Ты сделал свой выбор, – коротко объявил он. – Теперь запомни хорошенько мое имя, чтобы потом ты мог найти меня на том свете! Госпожа, подай мне стилет, – он протянул руку к Красноглазой. Получив то, что просил, он склонился над могильщиком, схватил его за руку и несколькими точными уверенными движениями лишил пальцы ногтей.
– Пытка начата. С этого мгновения ты имеешь право просить лишь о быстрой смерти, – он отдал Ириан ее кинжал и встал. – Можно идти!
– И это все? – удивилась девушка, поворачивая ключ в замке.
– Это лишь начало, – ответил мастер Якоб. – А теперь прикажи, госпожа, прислать сюда как можно скорее машины и инструменты из камеры пыток в Карде. Мефин пусть тоже приедет.
– Мастера Мефина нет в живых, – сказала Красноглазая. – Он погиб три недели назад. Ты не слышал об этом, господин?
Палач пристально посмотрел на нее.
– Здешние монахи строго соблюдают правило, ограничивающее до минимума вести извне. Их ничего больше не интересует. Вижу, госпожа, у тебя есть что мне рассказать, и немало…
На следующее утро из монастыря выехали трое. Двое направились по дороге в сторону Катимы. Это были монах с письмом настоятеля Совету Жрецов и молодой местный крестьянин, который, соблазненный солидным авансом и обещанием достойного вознаграждения позже, согласился доставить доклад Ириан в королевский дворец. Оба очень спешили и, понимая, сколь многое зависит от того, кто первым завершит свою миссию, быстро разделились, выбрав лишь им одним известные кратчайшие пути. Третьим был тоже парень из ближайшей деревни. Его послали в Карду с поручениями к десятнику Талину и составленным мастером Якобом списком всего необходимого для извлечения на свет правды.
Красноглазая поставила все на карту. Если препятствием, не дававшим прийти к согласию, являлись взгляды настоятеля, то, возможно, она могла еще рассчитывать на его инстинкт самосохранения. Она решила проверить, останутся ли теоретические заверения в непоколебимой готовности присоединиться к сонму мучеников столь же непреклонными, если она гарантирует ему возможность немедленной и необратимой реализации данных идей. Беспокойство она отложила на потом, до того момента, когда выяснится, действительно ли хозяин монастыря намерен пойти по следам славного брата Арнольда Растерзанного. Пока что справедливость данных рассуждений подтверждало выражение лица настоятеля, когда мастер Якоб, выдававший себя до сих пор за королевского чиновника, объяснил ему, какие именно обязанности скрываются за этим обобщенным термином, и объявил о своей лояльности Ириан.
Солдаты прибыли ближе к вечеру. Их было шестнадцать, и в соответствии с распоряжениями Красноглазой они сразу же заняли посты у ворот и на стенах монастыря. Настоятель ограничился несколькими не слишком громкими протестами, после чего заперся в своей келье. Известия из Катимы вселяли надежду. Новые чудовища не появились, а кладбище теперь стерегла группа истребителей, с запозданием прибывших по вызову Марона. Им передали весть о появлении летуна. Так что внешне все было спокойно, но можно было не сомневаться, что это лишь затишье перед бурей. Тагеро явно затевал нечто значительно более изощренное, чем подъем из могил пусть даже легиона мертвецов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77