Со всем монаршим достоинством он взобрался на возвышение, на котором стоял трон, поднял брошенный скипетр и уселся поудобнее.
– Дальше, дальше… – поторопил он церемониймейстера.
– Но что, ваше величество? – простонал совершенно сломленный придворный.
– Как это что? – удивился король. – А на чем мы остановились?
Для Родмина начались безумные дни. Его официально назначили ответственным за подготовку к годовщине смерти королевы-матери, и по этой причине ему с утра до вечера начали морочить голову всякие личности, о существовании которых во дворце он прежде даже не подозревал. В основном это были одержимые художники с проектами нового надгробия. В этом еще не было бы ничего плохого, если бы каждый из них не пытался любой ценой облить грязью остальных, а все вместе они готовы были утопить друг друга в ложке воды. В конце концов, когда к ним присоединились самые разнообразные мастера и знатоки организации торжественных мероприятий и всяческих зрелищ, художники пришли в ярость, которой лишь добавилось, когда явились поэты с подобающими случаю элегиями. Родмин забаррикадировался в своей лаборатории, а на дверях снаружи изобразил символ, вызывавший у смотрящего на него глубокое нежелание жить и сомнение в смысле всего предшествовавшего творчества.
К счастью, Редрен не собирался к нему заглядывать…
Наконец маг мог заняться расчетами. Никто и никогда не делал до сих пор ничего подобного, так что ему пришлось сделать массу поправок и округлений, а от окончательного результата у него волосы встали дыбом – даже стены королевской сокровищницы не были столь толстыми!
Обнаружив сей факт, он покинул лабораторию и стер знак на ее дверях. Оказалось, что самое время было так поступить, ибо трое поэтов уже успели перерезать себе вены, а один художник выбросился из окна башни…
Теперь следовало выбрать такой проект, который подходил бы лучше всего. Представленные до сих пор не годились. Даже те, кто обладал склонностью к монументальным творениям, не сумели придумать ничего, такого, что хотя бы чуть-чуть соответствовало подсчетам Родмина. Напрасны были и все его намеки на то, что король желал бы видеть нечто значительно более солидное. Да, ему приносили рисунки памятников вдвое и втрое тяжелее, но никому не пришло в голову увеличить тяжесть вдесятеро с лишним…
Отчаявшись, маг немедля отправился к королю и поделился с ним своими проблемами. Редрен, просмотрев принесенные бумаги, погрузился в глубокое молчание.
– Ничего не поделаешь, – наконец заговорил он. – Нужно объявить о начале нового стиля в строительстве саркофагов. Найди кого-нибудь, кто придумает подходящее название и всю необходимую философию. Ну, может быть, еще удастся как-нибудь уменьшить размеры без потери веса?
– Отверстия, заполненные золотом, уже есть, ваше величество.
– А знаки, заклинания или надписи?
Родмин отрицательно покачал головой:
– Ничто из того, что я знаю, не годится, чтобы удержать чудовище подобного рода.
– Так все плохо? – спросил король, видя серьезное выражение лица мага.
– Да, господин, – последовал ответ, – все, что мы делаем, – одна большая игра с огнем. Это не шутки, а мы тут играем какую-то комедию. Я видел Ксина, тогда, в подземелье… Обычная упыриха не произвела бы на него никакого впечатления, а там… – Он снова на мгновение замолчал. – Уверяю тебя, господин, я никогда еще не видел его столь взволнованным.
– Та-ак… – Редрен начал расхаживать по комнате. – Может, это и в самом деле глупость, но ведь ты говорил, что плита выдержит?
– Должна выдержать, но честно говоря, определенно можно сказать лишь одно: неопасных упырих не существует, ваше величество.
– Что ж, ничего не поделаешь, – заметил король, – однако, пока есть шанс сохранить все в тайне, а я хочу, чтобы так оно и было, сделаешь, как я говорил. Об остальном будем думать после. Все, – заявил он, и Родмину не оставалось ничего иного, кроме как поклониться и покинуть королевские покои.
Сомнения в том, что тайну удастся сохранить, пришлось оставить при себе, но последующие дни быстро подтвердили его правоту. Высокопарные, полные премудрых «измов» славословия не только никого не убедили в смысле строительства небольшой пирамиды в подземельях замка, но еще и вызвали целую лавину слухов и неясных подозрений. Слишком белыми нитками было все это шито.
В каменоломнях и каменотесных мастерских при виде чертежей ремесленники, вместо того чтобы стучать молотком по камню, начинали стучать пальцами по лбу, а какой-то подмастерье заявил вслух, что из-под такого никакая нечисть не вылезет.
К тому же оказалось, что потребуется еще расширить вход и спуск в катакомбы. Так что работа продолжалась день и ночь, а исполнители вертелись словно белка в колесе. Все было закончено за три дня до годовщины смерти королевы. Ее старый саркофаг был со всех сторон обложен кирпичом, а возведенная вокруг махина стала одним большим, в прямом и переносном смысле, издевательством над всеми основами хорошего вкуса, чего не в состоянии были скрыть хвалебные песни дворцовых знатоков искусства, которых отнюдь не прельщала перспектива встречи с мастером Якобом.
Торжества прошли без сюрпризов, но все тайное стало явным уже в первую ночь. Перед полуночью послышался отчетливо доносившийся изнутри саркофага скрежет, продолжавшийся до самого утра. К сожалению, вследствие значительного интереса к предмету недавней церемонии, свидетелей оказалось чересчур много.
Ни к чему оказалась поспешно сочиненная теория о случайно замурованной кошке. Мнимая кошка не только не собиралась подыхать, но еще и вела себя словно тигр, и притом в строго определенные часы.
Весть о королеве-упырихе с быстротой молнии облетела дворец, и Родмину с трудом удалось спасти собственную голову, когда Редрен вспомнил, что можно было заглушить звуки слоями пакли, воткнутой в соответственно подготовленные щели…
Всеобщий страх, однако, быстро сменился всеобщим восхищением, смешанным со злобным удовлетворением. Идея Редрена получила столь большое признание, что тот вскоре перестал злиться на Родмина за недосмотр и с удовольствием предался выслушиванию непрестанных похвал его мудрости. Даже верховный жрец Беро, который со времен истории с островитянами ходил в мантии с высоким воротником, соизволил уважительно высказаться по этому поводу.
О королеве-матери стали пускать все более злорадные шуточки, и их становилось с каждым днем все больше. Каждую ночь в катакомбы совершалось чуть ли не паломничество, чтобы с ощущением собственного превосходства, смешанного со сладострастным ужасом, слушать бессильный скрежет.
Дворцовый зверинец перестал пользоваться какой-либо популярностью…
Король пришел в неописуемую ярость, когда ему доложили об этом. Внезапная перемена в его настроении застала ничего не подозревавших придворных совершенно врасплох. Кто знает, что случилось с Редреном, может быть, он не смог терпеть отсутствие должного уважения к его, что ни говори, матери, или, может быть, он просто пришел к выводу, что в этой ситуации вполне стоит немного разозлиться… Притворялся он или не притворялся, во всяком случае вел он себя вполне убедительно… Через монаршие апартаменты пронесся сущий тайфун, какого еще никогда не видели. Шута, который принес ему новость, не спасла его неприкосновенность, от полученного пинка он пролетел через четыре комнаты, а потом свалился с разбитой физиономией с лестницы. Одной жертвы Редрену оказалось мало, поскольку чуть позже все живое бежало из королевских покоев прочь через двери и окна. Началось преследование любителей ночного скрежета. В течение нескольких последующих часов в катимском дворце происходили сцены, достойные карийских сатрапов. Стража бушевала вовсю, а в камере пыток мастер Якоб объявил боевую готовность – его помощники поспешно готовили машины, орудия и колодки. К счастью, обошлось без них, ибо, когда гвардейцы уже согнали на площадь всех охваченных смертельным ужасом виновников обоего пола, ярость Редрена неожиданно стихла.
– Это все? – спокойно спросил он заместителя Ксина, глядя на них из окна.
– Да, ваше величество, – ответил тот.
– Ну так скажите им, чтобы больше так не делали, – приказал король. И ушел.
Облегчение придворных и разочарование гвардейцев, которые уже предвкушали хорошее развлечение, едва не разнесли дворец.
В последующие дни все ходили вокруг короля исключительно на цыпочках, но потом все вернулось к обычному положению дел. Ну, может быть, только шут не был уже столь разговорчив, как прежде. Двери в катакомбы заперли и поставили возле них стражу.
Идиллия, однако, длилась удивительно недолго: вскоре в подземельях, предварительно сунув стражникам несколько золотых, начали появляться посетители иного рода. В основном это были парочки, торжественно заверявшие часовых, что идут туда лишь затем, чтобы горячо молиться за отведение несчастья от достопочтенных останков королевы. Весьма характерным был, однако, факт, что обычно один из двоих нес свернутый плед или пушистый коврик…
Что касается молитв, то единственное, в чем можно было не сомневаться, – это в том, что они были действительно горячими… В угольно-черной темноте, в которой до сих пор слышались лишь скрежет и шорох плененного чудовища, внезапно раздавались учащенное дыхание, чувственные слова и сдавленные сладострастные стоны, которым предшествовали звуки, характерные для поспешного снимания или даже разрывания одежды.
Интенсивность скрежета и вспышки экстаза, казалось, зависели друг от друга. Чем сильнее был шум, доносившийся изнутри гробницы, тем большее возбуждение начинало царить у его подножия или наверху…
Дамы, находившиеся между тигром, роль которого вдохновенно пытались сыграть их партнеры, и самым настоящим чудовищем, уже через несколько мгновений впадали в экстаз, какого не могли достигнуть в иных условиях. Королевский двор жаждал экзотических развлечений, притом настолько, что перспектива оказаться под топором палача никого не пугала.
День ото дня ночной шум становился все громче – словно тварь черпала откуда-то энергию… Звуки все более сильных ударов доносились из-за стен саркофага, а какое-то время спустя массивные плиты начали странно вздрагивать. Однако очередные охваченные любовным безумием пары, казалось, ничего не замечали. Напротив – нигде больше им уже не удавалось достичь столь всеобъемлющего и изматывающего наслаждения, после которого так долго приходилось отдыхать…
Рассудок и разум куда-то исчезли, поглощенные торжествующим безумием животных чувств.
От судьбы уйти не удалось.
Однажды ночью в подземельях замка раздался короткий и глухой удар. Эхо его заглушило последовавший за ним пронзительный вопль, а бушевавшая гроза заглушила все остальное.
Темнота внезапно сгустилась, по дворцовым галереям с жутким воем пронесся ветер. Волна освобожденной мощи Онно заставила молнии вспыхнуть черным светом. Скрипнули двери, ведшие в катакомбы. Потом звук смешался с плеском дождя. Стражников не было, они ушли, чтобы потратить недавно полученное золото. До рассвета они не ожидали ничьего появления…
Утром дежурный гвардеец, как обычно, спустился вниз, чтобы совершить ежедневный обход подземелий. Он направлялся в сторону гробницы королевы-матери. Круг света от его факела внезапно охватил груду каменных обломков, ярко-красные брызги и торчащие из-под камней клочья человеческого мяса.
В темноте послышался какой-то шум. Факел выскользнул из онемевшей руки. Отчаянный вопль разорвал мрачную тишину и слился с поспешным грохотом сапог убегающего в паническом страхе человека.
– Хочу Ханти… пусть она придет, пусть их прогонит…
– Ничего не выйдет, нам с ним не договориться…
– Как долго?..
– Не знаю, придется ждать.
В глазах потемнело.
ВЫРОДОК

Он возвращался. Откуда и куда, он не знал, но возвращался. Нечто, какая-то тень отталкивала его, пыталась удержать, не пустить. Ксин медленно, но верно сломил ее сопротивление – и вернулся.
– Ксин… – раздалось в мерцающем молочном тумане.
– Ксин! – Из тумана вынырнули чьи-то неясные очертания.
– Он открыл глаза! – Ничто не подтверждало этого факта, он ничего не видел.
– Капитан! – Второй голос показался ему знакомым.
Туман начал рассеиваться. Фигура приблизилась. Он напряг зрение. Овальное пятно на мгновение превратилось в лицо.
– Кто-о… – прошептал он и сам не узнал собственного голоса.
– Это я, Мара!
– Ханти-и…
– Нет, не Ханти, Мара!
Он не знал, чего от него хотят. Лицо исчезло. Кто-то встряхнул его, пошевелил. Он осознал, что, оказывается, может шевелиться.
– Смотри на меня!
Снова свет. Из сверкающей сферы появилась голова. Одна лишь голова, висевшая в воздухе.
– Ксин, ты жив, ты сражался, помнишь?
– Лучше, если бы он погиб, это может быть еще хуже, чем смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77