В первый раз она ощутила привкус трудностей, ожидающих ее на этих чужих берегах.
В последующие дни Мара не раз вспоминала поход через земли Цурануани перед ее первым замужеством. В тот раз ее целью было заключение союза с королевой чо-джайнов. Теперь, как и тогда, она ночевала в жалких укрытиях на голой земле, с ничтожно малой свитой. В том путешествии она проделала часть пути пешком, когда тропа оказывалась непроходимой для носилок с пассажиром. Тогда тоже приходилось спешить и продвигаться под покровом ночи, так как путь лежал через земли враждебных властителей.
Но в Цурануани имелись густые леса, почти джунгли, в которых можно было прятаться. Низко стелющиеся туманы скрывали ее отряд на рассвете и в вечерние сумерки, а носильщики тащили мешки со съестными припасами.
На каменистой почве Турила произрастали лишь травы и редкий кустарник, который представлял собой весьма относительное укрытие. По временам приходилось перебираться со склона на склон, смиряясь с холодными ветрами на высоких перевалах; а ее тонкие сандалии промокали насквозь от хождения по болотистым низинам. Острые листья камыша оставляли на лодыжках многочисленные царапины; руки, сжимающие прочный посох, загрубели от мозолей. Однажды отряд миновал деревушку, передвигаясь по пастбищу ползком при свете луны. Собаки лаяли на них, но спящие подпаски не пробудились.
Мара привыкла ко вкусу жесткой дичи, добытой с помощью луков ее воинов. Долгие часы и мили, проведенные на ногах, оборачивались болью в мышцах, о существовании которых она до сих пор и не подозревала. Как ни странно, она наслаждалась свободой и высоким, усеянным облаками куполом небес. Но самое большое удовольствие доставляло ей наблюдение за Камлио.
Длинные волосы девушки теперь постоянно были растрепаны и спутаны: впервые в жизни никакие служанки не заботились о ее прическе. Она перестала поджимать губы и бледнеть, когда с ней заговаривал кто-нибудь из воинов. Те немногие, которые пробовали подступиться к красавице, получили отпор и оставили ее в покое. Она ходила умываться к родникам с ледяной водой, а однажды робко предложила свою помощь у костра; при этом у нее скоро обнаружился настоящий дар поварихи. Она попросила Люджана обучить ее приемам обращения с боевым ножом. Эти уроки начинались в полумраке каждый вечер, и все могли слышать, как нежные воркующие интонации Камлио сменялись визгливой бранью рыночной торговки, когда брошенный ею нож пролетал мимо цели. Однако, сделав промах, она тотчас повторяла попытку опять и опять.
Люджан, казалось, сумел преодолеть сварливый настрой девушки.
— Знаешь, — сказал он однажды, — тебе стоило бы взять несколько уроков у Аракаси. В этом деле он непревзойденный Мастер и знает, как использовать каждый мускул запястья.
Камлио развернулась с такой яростью, что военачальник поспешил перехватить ее руку: он не был уверен, что она сейчас не всадила бы этот клинок в него самого.
— Боги! — возопила Камлио, оскорбленная до глубины души. — Да от кого же мне и нужно защищаться, как не от него?
Она рванулась прочь и унеслась в темноту.
Люджан смотрел ей вслед, укоризненно прищелкивая языком:
— Женщина, с нашим Мастером тайного знания никто не совладает в схватке на ножах. — Когда она скрылась из виду, он тихо договорил:
— Чтобы защититься от него, тебе не нужны никакие средства обороны. Если тебе взбредет в голову вырезать у Аракаси сердце… я думаю, он будет стоять смирно и даже поможет тебе это сделать.
Много позже, глубокой безлунной ночью, Мару разбудили звуки рыданий. Она мягко спросила плачущую девушку:
— Ты не хочешь больше никогда видеть Аракаси, и в этом все дело?
Бывшая куртизанка ничего не сказала, но ее рыдания понемногу утихли, и она наконец заснула.
Следующее утро выдалось пасмурным и холодным. Камлио, с разрумянившимися щеками, вернулась с охапкой хвороста для костра. Глаза у нее тоже покраснели.
— Он убил мою сестру! — выпалила она, обращаясь к госпоже, словно продолжая ночной разговор.
— Он убил по моему приказу Обехана, главаря тонга Камои, — поправила ее Мара. — А твою сестру поразили дротики Обехана.
Камлио швырнула всю охапку в костер, который только что развел Люджан; к небу взвился целый сноп искр и дыма.
Пастух-проводник разразился бранью на турильском наречии:
— Безмозглая девка! Твоя дурость может стоить нам жизни!
Люджан отреагировал первым. Он сорвал плащ, который был надет поверх доспехов, и набросил его на костер, а потом метнулся к стоящему поблизости ведру с водой и выплеснул ее на плащ, прежде чем тот успел загореться. Из-под складок потекли слабые струйки пара и ощутимо пахнуло горелой квердидровой шерстью.
— Подъем! — бросил он вестовому. — Свернуть лагерь. Завтрак отменяется, выступаем в путь немедленно. Этот дым могли заметить, и ради нашей госпожи мы должны убраться отсюда как можно дальше.
Оценив благоразумие военачальника Акомы, пастух бросил на него благодарный взгляд, и через несколько минут отряд Мары был уже снова в дороге, одолевая ручьи, овраги и другие преграды, которые мог предложить им скудный ландшафт здешних мест.
***
Через четыре дня проводник счел, что необходимость в столь суровых мерах предосторожности отпала. Он получил от Мары деньги и рискнул спуститься в долину, чтобы купить съестного на рынке расположенного там селения. Имперские цинтии могли бы вызвать нежелательный интерес, но они высоко ценились, и бесхитростные местные жители не озаботились вопросом о происхождении монет и того, кто их тратит. Мара заподозрила, что она была не первой из цурани, кого проводник вел по этой дороге. Контрабанда между Империей и Турилом была делом рискованным, но прибыльным, и не приходилось удивляться, если этим промыслом занимается человек, которого считают своим по обе стороны границы.
Пастух вернулся с двумя кожаными мешками, набитыми всяческой снедью, включая вяленое мясо, и с накидкой из грубой шерстяной пряжи — взамен плаща, которым пожертвовал Люджан. Вся эта поклажа прибыла в лагерь на спине низкорослого серого животного, видом напоминавшего лошадь, но с длинными ушами и с хвостом, похожим на малярную кисть.
— Это осел, — ответил пастух-проводник на вопрос Мары. Отсутствие зубов помешало ему четко произнести слово, но Мара догадалась, что оно явно мидкемийского происхождения. Присутствие животного, которое могло быть доставлено только из стран, находящихся по другую сторону магических ворот,
— а следовательно, было переправлено через всю Империю, — неопровержимо свидетельствовало, что контрабанда — главный вид торговли в этих краях.
Проводник пояснил:
— Он не такой злобный, как квердидра, госпожа, и притом достаточно выносливый, чтобы ты могла ехать на нем верхом.
Мара удивилась:
— Верхом?.. Да он же не крупнее, чем новорожденный теленок нидры!
— Тогда иди пешком, — непочтительно буркнул пастух. — Но на вершинах ты все ноги собьешь о камни, а твои воины быстро устанут, если им придется тебя тащить.
Для Камлио он купил башмаки с прочными подметками и шнуровкой спереди да еще с меховой оторочкой. Мара разглядывала уродливую обувь с отвращением, а осла — с содроганием. Потом, вздохнув, сдалась.
— Поеду, — сказала она. — Покажи Люджану, как он должен усаживать меня в седло.
Проводник отвесил еще один из своих быстрых поклонов, которые — Мара готова была поклясться — были для него способом скрыть усмешку.
— Не поддавайся дурным предчувствиям, — подбодрил ее Люджан. — Лучше подумай, чего я натерпелся по твоей милости в тот день, посреди пустыни, когда мне пришлось взгромоздиться на чо-джайна! Во-первых, они еще более скользкие, и я с ужасом ожидал, что слечу на землю и упаду на собственный меч…
— Это Кевин придумал, а не я, — сказала Мара в свою защиту, а потом набралась смелости — и Люджан сильными руками поднял ее и усадил в седло из окрашенной кожи, закрепленное на спине осла.
Мара пыталась утешиться тем, что животное очень маленькое и земля совсем близко, не дальше ярда. Если случится упасть, то худшее, чем она рискует, это синяки — не слишком большая цена за возможность найти защиту от черноризцев. И к тому же вскоре обнаружилось, что шаг у осла ровный и легкий, а его ноги на диво уверенно ступали по камням.
Тем не менее такой способ передвижения не показался Маре чересчур удобным. Впрочем, она скрывала раздражение за обычной цуранской невозмутимостью, пока ее отряд забирался все выше и выше на неприветливые холмы. После полудня, когда она спешилась, а осла отвели на водопой, Мара призналась Люджану, что ни за что не разрешила бы ввозить в Империю ослов.
— Маленькая лошадь, ну как же! — фыркнула она, с трудом выбрав позу, чтобы вместе со всеми подкрепиться черствым хлебом и кислым сыром.
Люджан только усмехнулся:
— Говорят, они очень надежны и значительно превосходят квердидр как вьючные животные.
С этим Мара готова была согласиться, несмотря на боль в ягодицах. Она уже имела однажды удовольствие путешествовать с караваном дурно пахнущих злобных квердидр, когда пересекала горы Цубара, выступив в поход против банд, устраивавших набеги на приграничные области. Однако когда осел задрал тощий хвост, чтобы извергнуть из себя зловонную кучу, властительница воздержалась от высказываний. Пусть эти животные и впрямь превосходят драчливых шестиногих квердидр, которых туземцы используют для перевозки тяжестей, но в том, что касается их повадок, так одни стоят других.
Внезапно пастух, служивший им проводником, резко обернулся, вмиг позабыв о зажатой в руке горбушке. Прищурив глаза, чтобы защитить их от ветра, он обводил взглядом суровые, поросшие кустарником холмы, словно развертывая и читая некий свиток, в котором письменами были скалы и растения.
— За нами следят, — тихо сообщил он Люджану.
Военачальник с нарочитым спокойствием продолжал жевать свою пищу. Затем равнодушно, как будто не существует никакой непосредственной опасности, спросил:
— Нам следует вооружиться?
Пастух в испуге замотал головой:
— Нет, если вам жизнь дорога! Продолжайте вести себя как ни в чем не бывало. А если кто-нибудь приблизится — никаких угрожающих движений. И пусть они что угодно говорят или делают, желая вывести вас из себя. Смотри, чтобы никто из твоих рта не раскрывал и за меч не хватался!
Люджан в ответ изобразил такую беспечную улыбку, что уловить ее фальшь смогла только Мара.
— Возьми сыру, — предложил он пастуху.
Но аппетит у всех пропал начисто, и вскоре отряд снова построился и двинулся в путь. Но едва они успели пройти десять шагов, как раздался громкий крик. Откуда-то сверху на огромный камень, возвышающийся над узкой тропой, спрыгнул мужчина в просторной развевающейся накидке такого же тусклого зеленовато-серого, как у здешней почвы цвета, волосы у него были заплетены в косички.
Солдаты Акомы остановились, но Люджан предостерегающе поднял руку. Впрочем, они не забыли его приказ: оружие из ножен не вынимать. Все были немало удивлены: турильский горец появился словно из ниоткуда. Одетый в туземный кильт — а попросту клетчатую юбку — и двойную перевязь из скрещенных ремней, к которым были привешены два меча и несколько ножей, он заорал:
— Эй вы, цурани! Зачем вы вторглись на землю Турила? — Сильнейший акцент делал его слова почти неразборчивыми, но тон, каким они были произнесены, был весьма воинствен.
Мара ударила осла пятками в бока, чтобы преодолеть его явное нежелание сделать хотя бы шаг вперед. Однако, прежде чем он смог сделать этот шаг, юркий пастух прыжком оказался рядом с Марой и перехватил у нее уздечку.
— Воин, мое имя — Лайапа, — сказал он на языке Турила. — Я говорю от лица властительницы Акомы, которая прибыла с миссией мира.
Туземец спрыгнул с камня; при этом край его накидки отлетел назад, а кильт задрался, обнажив крепкие мускулистые ноги. Ремешки сандалий, крест-накрест обвивающие икры, были завязаны ниже колен узлом, а их концы украшены кисточками; вся оружейная сбруя время от времени лязгала, ударяясь о каменные талисманы. Вблизи можно было разглядеть, что голова у него вся выбрита, за исключением кружка на макушке, где начинались отращиваемые с детства косички, длиной доходившие до пояса и также увешанные амулетами.
Люджан прошептал хозяйке на ухо:
— Он одет не для войны, госпожа.
Мара кивнула. Она читала, что горцы Турила перед боем сбрасывают одежду, оставляя на теле лишь внушительный набор оружия, щиты и шлемы с перьями. Они гордились тем, что их мужское достоинство и во время боя не поникает от страха, и старались, чтобы врагам это стало известно.
Незнакомец с важным видом прошествовал к Маре, которая была теперь несколько впереди остальных, поскольку осел не стоял на месте, а переступал ногами в некотором беспокойстве. Мара подергала удила, усердно напоминая себе: надо держаться так, как будто ничего плохого не происходит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
В последующие дни Мара не раз вспоминала поход через земли Цурануани перед ее первым замужеством. В тот раз ее целью было заключение союза с королевой чо-джайнов. Теперь, как и тогда, она ночевала в жалких укрытиях на голой земле, с ничтожно малой свитой. В том путешествии она проделала часть пути пешком, когда тропа оказывалась непроходимой для носилок с пассажиром. Тогда тоже приходилось спешить и продвигаться под покровом ночи, так как путь лежал через земли враждебных властителей.
Но в Цурануани имелись густые леса, почти джунгли, в которых можно было прятаться. Низко стелющиеся туманы скрывали ее отряд на рассвете и в вечерние сумерки, а носильщики тащили мешки со съестными припасами.
На каменистой почве Турила произрастали лишь травы и редкий кустарник, который представлял собой весьма относительное укрытие. По временам приходилось перебираться со склона на склон, смиряясь с холодными ветрами на высоких перевалах; а ее тонкие сандалии промокали насквозь от хождения по болотистым низинам. Острые листья камыша оставляли на лодыжках многочисленные царапины; руки, сжимающие прочный посох, загрубели от мозолей. Однажды отряд миновал деревушку, передвигаясь по пастбищу ползком при свете луны. Собаки лаяли на них, но спящие подпаски не пробудились.
Мара привыкла ко вкусу жесткой дичи, добытой с помощью луков ее воинов. Долгие часы и мили, проведенные на ногах, оборачивались болью в мышцах, о существовании которых она до сих пор и не подозревала. Как ни странно, она наслаждалась свободой и высоким, усеянным облаками куполом небес. Но самое большое удовольствие доставляло ей наблюдение за Камлио.
Длинные волосы девушки теперь постоянно были растрепаны и спутаны: впервые в жизни никакие служанки не заботились о ее прическе. Она перестала поджимать губы и бледнеть, когда с ней заговаривал кто-нибудь из воинов. Те немногие, которые пробовали подступиться к красавице, получили отпор и оставили ее в покое. Она ходила умываться к родникам с ледяной водой, а однажды робко предложила свою помощь у костра; при этом у нее скоро обнаружился настоящий дар поварихи. Она попросила Люджана обучить ее приемам обращения с боевым ножом. Эти уроки начинались в полумраке каждый вечер, и все могли слышать, как нежные воркующие интонации Камлио сменялись визгливой бранью рыночной торговки, когда брошенный ею нож пролетал мимо цели. Однако, сделав промах, она тотчас повторяла попытку опять и опять.
Люджан, казалось, сумел преодолеть сварливый настрой девушки.
— Знаешь, — сказал он однажды, — тебе стоило бы взять несколько уроков у Аракаси. В этом деле он непревзойденный Мастер и знает, как использовать каждый мускул запястья.
Камлио развернулась с такой яростью, что военачальник поспешил перехватить ее руку: он не был уверен, что она сейчас не всадила бы этот клинок в него самого.
— Боги! — возопила Камлио, оскорбленная до глубины души. — Да от кого же мне и нужно защищаться, как не от него?
Она рванулась прочь и унеслась в темноту.
Люджан смотрел ей вслед, укоризненно прищелкивая языком:
— Женщина, с нашим Мастером тайного знания никто не совладает в схватке на ножах. — Когда она скрылась из виду, он тихо договорил:
— Чтобы защититься от него, тебе не нужны никакие средства обороны. Если тебе взбредет в голову вырезать у Аракаси сердце… я думаю, он будет стоять смирно и даже поможет тебе это сделать.
Много позже, глубокой безлунной ночью, Мару разбудили звуки рыданий. Она мягко спросила плачущую девушку:
— Ты не хочешь больше никогда видеть Аракаси, и в этом все дело?
Бывшая куртизанка ничего не сказала, но ее рыдания понемногу утихли, и она наконец заснула.
Следующее утро выдалось пасмурным и холодным. Камлио, с разрумянившимися щеками, вернулась с охапкой хвороста для костра. Глаза у нее тоже покраснели.
— Он убил мою сестру! — выпалила она, обращаясь к госпоже, словно продолжая ночной разговор.
— Он убил по моему приказу Обехана, главаря тонга Камои, — поправила ее Мара. — А твою сестру поразили дротики Обехана.
Камлио швырнула всю охапку в костер, который только что развел Люджан; к небу взвился целый сноп искр и дыма.
Пастух-проводник разразился бранью на турильском наречии:
— Безмозглая девка! Твоя дурость может стоить нам жизни!
Люджан отреагировал первым. Он сорвал плащ, который был надет поверх доспехов, и набросил его на костер, а потом метнулся к стоящему поблизости ведру с водой и выплеснул ее на плащ, прежде чем тот успел загореться. Из-под складок потекли слабые струйки пара и ощутимо пахнуло горелой квердидровой шерстью.
— Подъем! — бросил он вестовому. — Свернуть лагерь. Завтрак отменяется, выступаем в путь немедленно. Этот дым могли заметить, и ради нашей госпожи мы должны убраться отсюда как можно дальше.
Оценив благоразумие военачальника Акомы, пастух бросил на него благодарный взгляд, и через несколько минут отряд Мары был уже снова в дороге, одолевая ручьи, овраги и другие преграды, которые мог предложить им скудный ландшафт здешних мест.
***
Через четыре дня проводник счел, что необходимость в столь суровых мерах предосторожности отпала. Он получил от Мары деньги и рискнул спуститься в долину, чтобы купить съестного на рынке расположенного там селения. Имперские цинтии могли бы вызвать нежелательный интерес, но они высоко ценились, и бесхитростные местные жители не озаботились вопросом о происхождении монет и того, кто их тратит. Мара заподозрила, что она была не первой из цурани, кого проводник вел по этой дороге. Контрабанда между Империей и Турилом была делом рискованным, но прибыльным, и не приходилось удивляться, если этим промыслом занимается человек, которого считают своим по обе стороны границы.
Пастух вернулся с двумя кожаными мешками, набитыми всяческой снедью, включая вяленое мясо, и с накидкой из грубой шерстяной пряжи — взамен плаща, которым пожертвовал Люджан. Вся эта поклажа прибыла в лагерь на спине низкорослого серого животного, видом напоминавшего лошадь, но с длинными ушами и с хвостом, похожим на малярную кисть.
— Это осел, — ответил пастух-проводник на вопрос Мары. Отсутствие зубов помешало ему четко произнести слово, но Мара догадалась, что оно явно мидкемийского происхождения. Присутствие животного, которое могло быть доставлено только из стран, находящихся по другую сторону магических ворот,
— а следовательно, было переправлено через всю Империю, — неопровержимо свидетельствовало, что контрабанда — главный вид торговли в этих краях.
Проводник пояснил:
— Он не такой злобный, как квердидра, госпожа, и притом достаточно выносливый, чтобы ты могла ехать на нем верхом.
Мара удивилась:
— Верхом?.. Да он же не крупнее, чем новорожденный теленок нидры!
— Тогда иди пешком, — непочтительно буркнул пастух. — Но на вершинах ты все ноги собьешь о камни, а твои воины быстро устанут, если им придется тебя тащить.
Для Камлио он купил башмаки с прочными подметками и шнуровкой спереди да еще с меховой оторочкой. Мара разглядывала уродливую обувь с отвращением, а осла — с содроганием. Потом, вздохнув, сдалась.
— Поеду, — сказала она. — Покажи Люджану, как он должен усаживать меня в седло.
Проводник отвесил еще один из своих быстрых поклонов, которые — Мара готова была поклясться — были для него способом скрыть усмешку.
— Не поддавайся дурным предчувствиям, — подбодрил ее Люджан. — Лучше подумай, чего я натерпелся по твоей милости в тот день, посреди пустыни, когда мне пришлось взгромоздиться на чо-джайна! Во-первых, они еще более скользкие, и я с ужасом ожидал, что слечу на землю и упаду на собственный меч…
— Это Кевин придумал, а не я, — сказала Мара в свою защиту, а потом набралась смелости — и Люджан сильными руками поднял ее и усадил в седло из окрашенной кожи, закрепленное на спине осла.
Мара пыталась утешиться тем, что животное очень маленькое и земля совсем близко, не дальше ярда. Если случится упасть, то худшее, чем она рискует, это синяки — не слишком большая цена за возможность найти защиту от черноризцев. И к тому же вскоре обнаружилось, что шаг у осла ровный и легкий, а его ноги на диво уверенно ступали по камням.
Тем не менее такой способ передвижения не показался Маре чересчур удобным. Впрочем, она скрывала раздражение за обычной цуранской невозмутимостью, пока ее отряд забирался все выше и выше на неприветливые холмы. После полудня, когда она спешилась, а осла отвели на водопой, Мара призналась Люджану, что ни за что не разрешила бы ввозить в Империю ослов.
— Маленькая лошадь, ну как же! — фыркнула она, с трудом выбрав позу, чтобы вместе со всеми подкрепиться черствым хлебом и кислым сыром.
Люджан только усмехнулся:
— Говорят, они очень надежны и значительно превосходят квердидр как вьючные животные.
С этим Мара готова была согласиться, несмотря на боль в ягодицах. Она уже имела однажды удовольствие путешествовать с караваном дурно пахнущих злобных квердидр, когда пересекала горы Цубара, выступив в поход против банд, устраивавших набеги на приграничные области. Однако когда осел задрал тощий хвост, чтобы извергнуть из себя зловонную кучу, властительница воздержалась от высказываний. Пусть эти животные и впрямь превосходят драчливых шестиногих квердидр, которых туземцы используют для перевозки тяжестей, но в том, что касается их повадок, так одни стоят других.
Внезапно пастух, служивший им проводником, резко обернулся, вмиг позабыв о зажатой в руке горбушке. Прищурив глаза, чтобы защитить их от ветра, он обводил взглядом суровые, поросшие кустарником холмы, словно развертывая и читая некий свиток, в котором письменами были скалы и растения.
— За нами следят, — тихо сообщил он Люджану.
Военачальник с нарочитым спокойствием продолжал жевать свою пищу. Затем равнодушно, как будто не существует никакой непосредственной опасности, спросил:
— Нам следует вооружиться?
Пастух в испуге замотал головой:
— Нет, если вам жизнь дорога! Продолжайте вести себя как ни в чем не бывало. А если кто-нибудь приблизится — никаких угрожающих движений. И пусть они что угодно говорят или делают, желая вывести вас из себя. Смотри, чтобы никто из твоих рта не раскрывал и за меч не хватался!
Люджан в ответ изобразил такую беспечную улыбку, что уловить ее фальшь смогла только Мара.
— Возьми сыру, — предложил он пастуху.
Но аппетит у всех пропал начисто, и вскоре отряд снова построился и двинулся в путь. Но едва они успели пройти десять шагов, как раздался громкий крик. Откуда-то сверху на огромный камень, возвышающийся над узкой тропой, спрыгнул мужчина в просторной развевающейся накидке такого же тусклого зеленовато-серого, как у здешней почвы цвета, волосы у него были заплетены в косички.
Солдаты Акомы остановились, но Люджан предостерегающе поднял руку. Впрочем, они не забыли его приказ: оружие из ножен не вынимать. Все были немало удивлены: турильский горец появился словно из ниоткуда. Одетый в туземный кильт — а попросту клетчатую юбку — и двойную перевязь из скрещенных ремней, к которым были привешены два меча и несколько ножей, он заорал:
— Эй вы, цурани! Зачем вы вторглись на землю Турила? — Сильнейший акцент делал его слова почти неразборчивыми, но тон, каким они были произнесены, был весьма воинствен.
Мара ударила осла пятками в бока, чтобы преодолеть его явное нежелание сделать хотя бы шаг вперед. Однако, прежде чем он смог сделать этот шаг, юркий пастух прыжком оказался рядом с Марой и перехватил у нее уздечку.
— Воин, мое имя — Лайапа, — сказал он на языке Турила. — Я говорю от лица властительницы Акомы, которая прибыла с миссией мира.
Туземец спрыгнул с камня; при этом край его накидки отлетел назад, а кильт задрался, обнажив крепкие мускулистые ноги. Ремешки сандалий, крест-накрест обвивающие икры, были завязаны ниже колен узлом, а их концы украшены кисточками; вся оружейная сбруя время от времени лязгала, ударяясь о каменные талисманы. Вблизи можно было разглядеть, что голова у него вся выбрита, за исключением кружка на макушке, где начинались отращиваемые с детства косички, длиной доходившие до пояса и также увешанные амулетами.
Люджан прошептал хозяйке на ухо:
— Он одет не для войны, госпожа.
Мара кивнула. Она читала, что горцы Турила перед боем сбрасывают одежду, оставляя на теле лишь внушительный набор оружия, щиты и шлемы с перьями. Они гордились тем, что их мужское достоинство и во время боя не поникает от страха, и старались, чтобы врагам это стало известно.
Незнакомец с важным видом прошествовал к Маре, которая была теперь несколько впереди остальных, поскольку осел не стоял на месте, а переступал ногами в некотором беспокойстве. Мара подергала удила, усердно напоминая себе: надо держаться так, как будто ничего плохого не происходит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133