Мара закрыла глаза. Завтра она двинется в путь, который начнется в родной усадьбе, но куда он ее приведет? Еще минуту она позволила себе побаловать маленькую дочку. Только богам ведомо, сколь долгим будет ее отсутствие. Обращаясь мыслью к прошлому, Мара с неизменной горечью думала о том, что детство Айяки было омрачено долгой разлукой с матерью; то были времена военной кампании в Дустари. А теперь, когда мальчика уже давно нет на свете, она казнит себя за то, что не была тогда рядом со своим первенцем! И она больше всего на свете не хочет, чтобы Касума росла, не имея других воспоминаний о матери, кроме расписного портрета.
Мягкая младенческая ножка стукнулась о подбородок Мары. Властительница улыбнулась, открыла глаза и вздохнула при виде кормилицы, пришедшей забрать малышку. День проходил слишком быстро. Дородная женщина поклонилась с сумрачным лицом: конечно, ей не доставляла удовольствия возможность оказаться свидетельницей расставания матери с младенцем.
— Все в порядке, — успокоила ее Мара. — Мне нужно еще упаковать кое-какие вещи, да и Касуме надо бы подремать, прежде чем ее засунут в паланкин вместе с братцем. Джастин не даст ей спать: он же всю дорогу будет отражать нападение выдуманных грабителей, а для этого ему непременно понадобится тыкать палкой в занавески.
Лицо кормилицы потеплело.
— Госпожа, твои малыши будут благополучны и счастливы. Тебе незачем тревожиться.
— Не позволяй Императору баловать их, — предупредила Мара, обнимая Касуму так крепко, что та протестующе запищала. — Он совсем не умеет обращаться с детьми и задаривает их сластями или драгоценностями, лишь бы заткнуть им рты. В один прекрасный день дело кончится тем, что кто-нибудь из этих бедняжек подавится и задохнется, если только одна из его глупышек жен не наберется смелости растолковать ему, что для детей опасно, а что нет.
— Не тревожься, — повторила кормилица. Сама-то она в глубине души полагала, что только из алчности царственные матери предпочитают не ограничивать щедрость своего венценосного супруга. Она протянула большие теплые руки и приняла Касуму от матери. Девочка раскричалась, не желая выпускать из пальчиков звенящие браслеты.
— Ш-ш-ш… Ну же, цветочек мой маленький, — ласково приговаривала кормилица. — Улыбнись матушке на прощание.
В это мгновение, когда Мара почувствовала, что опасно близка к слезам, одинокий удар гонга рассек воздух, и во дворе сразу смолкли удары учебного меча Джастина. По его протестующему воплю Мара догадалась, что Люджан сделал выпад и остановил меч-палочку на полпути. Ее глаза встретились с глазами кормилицы, которая изо всех сил пыталась скрыть обуявший ее страх.
— Ступай, — сказала Мара. — Поторопись. Все, что понадобится, купишь по дороге, но сейчас иди прямо к паланкину. Люджан приведет Джастина и соберет эскорт и носильщиков, если еще не поздно.
Кормилица отвесила поспешный поклон и, прижав к своему внушительному плечу плачущую Касуму, бросилась к выходу. Она не хуже госпожи знала: только что прозвучавший гонг возвестил о прибытии Всемогущего.
Мара стряхнула оцепенение и подавила скорбь, нахлынувшую при мысли, что она лишена даже возможности попрощаться с сыном. Рассудок говорил: если Всемогущие вознамерились начать против нее враждебные действия, то уже не имеет значения, будет ли ее мальчик дома или в пути. Однако и материнским инстинктом нельзя было пренебрегать, а он настоятельно требовал: детей нужно отправить как можно скорее и как можно дальше. Она отвела глаза от пустого дверного проема, через который удалилась кормилица с Касумой на руках, и хлопнула в ладоши, подзывая раба-скорохода:
— Вызови советников. Быстро.
Она собралась было послать также за горничной, чтобы та принесла чистое платье и гребень, но передумала.
Одних лишь браслетов у нее на запястьях было достаточно, чтобы произвести впечатление даже на императрицу. Вдобавок Мара усомнилась, хватит ли у нее самообладания, чтобы вытерпеть хотя бы одну лишнюю минуту ради приведения спутанных волос в порядок.
Прилагая все силы, чтобы не выдать волнения, Мара покинула уютный садик, примыкающий к ее покоям. Она торопливо проследовала по сумрачным коридорам, где под ее шагами поскрипывали вощеные половицы; этот звук казался странным после каменных полов, к которым она успела привыкнуть в северном дворце на берегу озера.
В каждом усадебном доме имелось помещение, где на полу был выложен особый узор; именно это место предназначалось для черноризцев, использовавших для своего прибытия магические средства. Убранство таких помещений могло быть простым или вычурным, но символ вызова был единственным для каждой семьи. Через низкий дверной проем Мара вошла в комнату, имевшую форму пятиугольника. Она заняла место рядом с мозаичным рисунком из зеленых и белых плиток, изображавшим птицу шетра — геральдический символ Акомы. В комнате уже находились Сарик и Чибариз — хадонра, назначенный Джайкеном для управления родовым поместьем Мары. Лишь коротким кивком она смогла ответить на их поклоны. Явившийся через несколько секунд Люджан тяжело дышал, его взгляд был настороженным и рука плотно сжимала рукоять меча.
Гонг прозвучал второй раз, означая миг прибытия. Порыв потревоженного воздуха взъерошил волосы Мары и качнул перья официального плюмажа Люджана. Мара стиснула зубы и заставила себя смотреть прямо перед собой.
В центре мозаичного рисунка стоял бородач в коричневой одежде без всяких украшений. Кожаный пояс с медной пряжкой, какие в ходу у варваров, перехватывал на талии хламиду, но не шелковую, а шерстяную. Он был обут в сапоги, а не в сандалии, и от жары его бледное лицо покраснело.
Сарик и Люджан заколебались, не завершив поклона. Они ожидали увидеть человека в черном. Всемогущего из Ассамблеи. Никто и слыхом не слыхивал о маге, который носил бы что-то другое вместо традиционной черной хламиды, и, уж конечно, никто из них не щеголял бородой.
Мара поклонилась по всей форме, но постаралась по возможности замедлить это движение, чтобы выиграть время для размышления. Хотя Город Магов и находился севернее Онтосета, там не бывало таких холодов, чтобы кто-либо кутался в шерстяные одежды. Только одной причиной можно было объяснить странности в одеянии ее визитера: он не был цурани по рождению. Месяц тому назад, повинуясь наплыву чувств, Мара отослала письмо через магический коридор, и, как видно, оно дошло до адресата. Перед ней стоял маг-варвар Миламбер, чья мощь, разбушевавшаяся в час его гнева, уничтожила обычай Имперских игр.
Хотя разгадка и была найдена, страх Мары не ослабевал. Верования мидкемийцев были ей мало известны. На ее глазах бесчинствовали грозные стихии, послушные воле мага, но все это кончилось его изгнанием из Ассамблеи, где он приобщался к науке чародейства. Возможно, он еще хранит верность Ассамблее, да и от его переменчивого нрава можно ждать чего угодно. Даже быстрое появление мага как отклик на ее сбивчивое, невразумительное послание давало повод для беспокойства: ведь Мара не рассчитывала на что-то большее, чем ответное письмо.
Хотя Миламбера привела сюда не какая-либо миссия, напрямую связанная с решениями Ассамблеи, не существовало никаких гарантий, что он не станет действовать в интересах своих цуранских собратьев. После его изгнания всякое случалось в отношениях между мирами, и порой он действовал заодно с магами Империи.
Мара выпрямилась, завершив свой поклон.
— Всемогущий, — начала она, делая все, чтобы ее голос звучал ровно, — ты оказываешь честь моему дому.
В темных глазах мага мелькнуло нечто похожее на скрытую усмешку.
— Я не Всемогущий, госпожа Мара. Зови меня просто Паг.
На лбу Мары прорезались морщинки.
— Я ошиблась? Разве твое имя не Миламбер?
Паг ответил с непринужденностью, столь свойственной большинству мидкемийцев:
— Так называли меня раньше. Но я предпочитаю, чтобы меня знали под именем, данным мне на родине.
— Прекрасно, Паг. — Мара представила ему первого советника и военачальника. Затем, так и не решив, как ей следует держаться, и не желая первой открывать карты, она прибегла к светской учтивости:
— Могу ли я предложить тебе подкрепиться с дороги?
Внимание Пага снова обратилось к ней; в его глазах читался неподдельный интерес. Но руки, которые когда-то отдали город во власть неодолимых сил разрушения, сейчас были мирно опущены вниз. На вопрос он ответил легким кивком.
Мара провела его по деревянной лестнице, через полутемные внутренние коридоры в парадный зал. Сарик, Люджан и здешний хадонра следовали за ними в подобающем отдалении; всеми троими владело безмерное любопытство и благоговение, граничащее с ужасом. Первому советнику Акомы не раз доводилось выслушивать за кружкой квайета рассказы кузена о разрушениях на Имперских играх. Люджан передвигался чуть ли не на кончиках пальцев, подтянутый и настороженный, понимая: случись что-нибудь — он не отважится прибегнуть к оружию против человека столь беспримерной мощи. Сарик пожирал глазами мага из варварского мира и при этом слегка морщил нос, принюхиваясь к странным запахам дыма березовых поленьев и свечного жира — запахам, которые словно въелись в одежду посетителя. По меркам цурани, Паг был человеком среднего роста; значит, у себя на родине он считался бы низкорослым. На первый взгляд в его облике не было ничего исключительного, и только глаза поражали непроницаемой глубиной и не позволяли забывать о силах, которые таились за этой заурядной внешностью.
Когда они прошли через широкие двери парадной залы, Паг промолвил:
— Как жаль, госпожа Мара, что ты сейчас пребываешь не в своей обычной резиденции. Я много слышал о палате собраний во дворце Минванаби, когда еще жил в Империи. Рассказы произвели на меня огромное впечатление. — И вполне дружелюбным тоном поведал:
— Ты знаешь, я ведь тоже обзавелся поместьем, воспользовавшись собственностью погибшей династии. Это земли, прежде принадлежавшие семье Тускаи, севернее Онтосета.
Мара взглянула на своего гостя, встретив его пытливый, буравящий взор. Может быть, этими словами он давал понять, что ему известны некоторые особенности ее свиты? Например, что ее ближайшие сподвижники — военачальник, первый советник и Мастер тайного знания — в прошлом служили у властителя Тускаи? Но что же у него на уме?
Между тем маг из мира варваров отвел глаза от ее лица и с интересом осматривал помещение, где предки Мары, хозяева Акомы, принимали важных гостей и вершили правосудие. Как в большинстве усадебных домов цуранских правителей, этот зал имел выход с двух противоположных сторон на затененную галерею. Потолки представляли собой набор сводчатых балок, крытых поверх досок черепицей; вощеный паркет во многих местах был заметно повытерт ногами обитателей за несколько веков.
— Впечатляет, — поделился маг своими наблюдениями, выразительным взглядом указывая на военные знамена, ровными рядами развешанные на потолочных балках. — Насколько я могу судить, твоя семья — одна из древнейших в Империи. Он улыбнулся и сразу словно помолодел. — Полагаю, что во втором поместье ты, как только стала его хозяйкой, заменила все убранство дома. Говорят, вкусы у покойного властителя Тасайо были отвратительны.
Его безмятежный тон светской болтовни принес Маре некоторое облегчение, и за это она была благодарна таинственному гостю.
— Так оно и есть, — откликнулась она столь же непринужденно. — Мой покойный неприятель предпочитал подушки из кожи и меха и столики, инкрустированные костями. Чуть ли не все стены были украшены мечами: их оказалось больше, чем насчитал Джайкен в арсенале Минванаби, а из шелка там были только боевые знамена и парадная амуниция. Но каким образом ты узнал так много о моих врагах, которые вдобавок уже давно мертвы?
Паг рассмеялся столь чистосердечно, что было невозможно не разделить с ним веселье.
— Хочокена. Старый сплетник по обязанности присутствовал при ритуальном самоубийстве Тасайо. Ты, может быть, помнишь, что он — человек весьма дородный. В его письмах ко мне то и дело попадались жалобы на то, что в доме Тасайо даже сесть некуда: всюду жесткие и узкие сиденья, пригодные разве лишь для солдата в боевых доспехах.
Мара улыбнулась:
— Кевин из Занна часто повторял, что самые скромные наши одежды у вас на родине сочли бы кричащими. На это можно возразить, что, когда речь идет о хорошем или дурном вкусе, многое зависит от точки зрения. — Властительница Акомы жестом предложила гостю пройти к подушкам, где подобало сидеть хозяину дома во время приемов. — Мне понадобилось много лет, чтобы это усвоить, и все-таки даже усвоенное часто забывается.
Паг подождал, пока Люджан помог госпоже сесть, и только после этого уселся сам. Будучи Всемогущим, он имел право садиться первым, но сейчас он держался с удивительной скромностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133