Когда-нибудь сам поймешь. И Шинори поймет. И примет тебя.
* * *
На загнанной лошади, в темно-серой пропыленной одежде, гонец промчался через ворота, проскакал по парку, взбежал на террасу.
Наместник стремительно обернулся, увидел — на головной повязке веточка красной туи. Каждый сразу увидит — такого не остановят. А о чьей смерти весть принесли, понял, еще не спросив.
Упавший на колено гонец протянул плоский черный футляр, обернутый черно-белой тесьмой. А тот словно окаменел — неподвижность мертвого тела, словно о нем — этот знак. Холодный ветерок с тонкой прядью играл. Остальные волосы держала заколка, словно и волосы неживые.
Стоял и смотрел. Шли минуты.
— Ступайте, — Те-Кири принял футляр-хэйга , кивком головы отослав гонца. Наместник повернулся к нему. И голос был мертвый.
— В городе должны знать. Во всей Окаэре. И займитесь домом — самый глубокий траур. Вы сами знаете как…
— Будет исполнено, господин. Вам что-нибудь…
— Ничего.
Впервые Те-Кири не видел легкости в его движениях. Но — мог только в спину смотреть.
Забыв про возраст, почти бегом пересек сад, громко крикнул:
— Ниро!
Юноша в нарядной одежде выбежал на дорожку.
— Где ты болтаешься? Куда собрался?
— Господин отпустил меня в город. Утром пришел караван с севера…
Ухватил мальчишку за плечо, подтолкнул в сторону террасы:
— Живо — к нему!
— А что… — Ниро умел понимать, — Иду.
— Над страной взошло новое солнце.
— Ох… — Ниро схватился за щеку. — А господин — он останется здесь? Или пришлют другого наместника?
— Не знаю. Ему сейчас не до того. Живо к нему! Тебя он хоть не прогонит.
Ниро помчался, будто не по дорожкам — над ними, на ходу скинул нарядную безрукавку, оставшись в рубашке. Уж лучше в таком виде явиться, чем одетым для праздника.
Йири прошел к себе. Медленно притворил дверь — она показалась очень тяжелой. Опустился на колени перед нишей с фигуркой святого. Потянул заколку — рассыпались волосы. Столь же медленно протянул руку, зажег палочку смолистого кедра на полу. Узкая струйка дыма зазмеилась по комнате. А Йири замер, склонив голову, сложив руки. Не стало времени.
Робкий стук в дверь.
— Да… — одними губами. Ниро, словно услышав, а на деле нарушив приказ — без позволения не входить, шагнул в комнату. Бесшумно опустился на колени чуть позади. Шепотом спросил:
— Господин мой… что-нибудь нужно?
Он боялся, что не дождется ответа. Но Йири скоро поднялся, провел рукой по его волосам.
— Принеси нэ энэ хэ н, черные свечи.
Лицо его враз осунулось, и, видя это, впервые за несколько лет Ниро почувствовал, что вот-вот, и расплачется. Поспешил исполнить приказ. Скоро появился с узким ящичком, на крышке — темный узор. Не только цветом — самой сутью своей.
Йири открыл его, достал черную тонкую свечку из тех, что горят долго. Укрепил в узком подсвечнике, поставил на стол.
— Иди.
— Зажечь ее, господин?
— Нет. Я сам.
Ниро шагнул за дверь и свернулся калачиком по ту сторону. Никто не войдет.
И можно дать волю слезам.
А там, за дверью, зажглась свеча. Огонек на черной палочке, тяжелый, пряный запах смолы.
Весь вечер и ночь горели черные свечи. Умирала одна — ее сменяла другая. Ниро не уходил от двери. Движения не слышал внутри.
Всех слуг прогонял. Только распорядился настой горьких трав принести, из тех, что снимают усталость. Не заботясь уже о том, позволено ли входить, принес узкогорлый кувшин, поставил на стол — и чашку с ним рядом. Наполнив ее питьем, вышел, отчаянно стараясь не взглянуть господину в лицо. Потому что не надо видеть.
Только стало светать, отодвинулась створка. Йири сверху смотрел на юношу, свернувшегося у двери.
— Охраняешь меня?
— Да, господин, — тело не слушалось — быстро встать не удалось.
— Спасибо. Иди. Шинори скоро вернется?
— С рассветом, сказал.
— Иди к брату.
Ниро поднялся, качнувшись.
— Не оставляйте нас, господин, если покинете Окаэру.
— Что ты. Вы — мои люди.
Легкие шаги — и его уже нет. Ниро поплелся к себе.
Там, далеко, за Серебряным озером, на Ивовом Острове, медленно плыли белые как снег носилки с черной резьбой. К белым воротам несли их люди в свободных одеждах из небеленого холста. Ни украшений, ни поясов — и те, кто шел следом, были одеты так же. Веточки красной туи брошены были перед воротами, а в храмах горели черные свечи с терпким смолистым запахом, и женщины надели покрывала, не давая свету упасть на лица.
И в костер легла красная туя, и огонь взлетел к небу. Тот, кто носил имя Юкиро, оставил этот мир.
Поздно вечером под дверью своей комнаты Йири увидел Айхо. В руке его был тоо.
— Будет легче, — проговорил еле слышно Айхо. — Позвольте… А потом я уйду.
Йири кивнул:
— Заходи. — И добавил тоже очень тихо: — Хорошо, что вы есть.
* * *
Йири ждал. Не секретом было, чего — известия из Столицы. Вызовут ли туда? Оставят на месте? Или сместят?
Наконец появился посланник, доставил футляр с письмом. Наместнику Окаэры предписывалось на время покинуть провинцию и предстать перед повелителем. По крайней мере, пока Йири не сместили. А дальше… видно будет.
Услыхав про гонца из Столицы, Айхо занял наблюдательный пост в галерее на перилах, и все попытки Шинори согнать его оттуда не увенчались успехом. Напротив, привлеченный звенящим голосом Айхо и хмурыми отрывистыми репликами брата, в галерее появился Ниро и пристроился рядом с актером. Когда наместник наконец освободился, его встретили в галерее две пары ждущих глаз.
— Ниро, передай мои распоряжения кому следует — я собираюсь в Столицу. — Тот поклонился и пропал. Айхо стоял напряженный, словно натянутая струна, и чего-то ждал.
— Что еще? О дальнейшем можешь не расспрашивать, я и сам не знаю.
— Возьмите меня с собой, господин!
— Боишься остаться?
— Нет, господин мой… Я боюсь… не дождаться, — шепотом выговаривает он самое страшное для себя.
— Кажется, я плохому научил тебя — ты перестал верить людям и жизни. Неважный из меня вышел наставник…
Айхо метнулся вниз, как тогда, в домике, прижался щекой к шелку одежд.
— Я ведь тоже… могу пригодиться.
Почему-то это прикосновение не вызывает беспокойства или тяжести в сердце. Так редко бывает. Но Йири очень осторожно касается медного цвета рук, вынуждая их разомкнуть кольцо.
— Наверное, да. Хорошо.
Сборы заняли немного времени — Йири не намерен был путешествовать с шумом, не собирался окружать свою персону нарочитой пышностью. Это — слабость провинциалов, а он хорошо знал нравы Столицы.
Ниро оставили в Окаэре, но Шинори был с ним. Хоть мрачноват и слишком ревнив к господину, однако надежнее не придумаешь. И ненавязчивый. Его можно не замечать, но подставленное плечо окажется как раз вовремя.
Айхо старательно избегал Шинори, хотя это было почти невозможно — в пути все у всех на виду.
Солидную часть пути прошли по большой воде. Иэну была широка — но иногда русло сужалось, и можно было разглядеть все, что происходит на берегу. Черный камыш сменялся зеленым, белые и голубые водяные цветы льнули к бортам, когда парусная лодка шла вдоль берега. Один раз олениха с двумя детенышами показалась между стволов. Айхо не отрывал глаз от реки всю дорогу, с жадным любопытством разглядывая все — и плавучие бревна вызывали его восторг, и стрекозы, гудящие над осокой, и облака. Он часто играл, и музыка, словно след на воде, казалась неотъемлемой частью пути. То под смычком пели струны, то звенела и шелестела ахи, то в руках юноши оказывался санган — инструмент далекого юга с гортанным и темным голосом.
А ближе к озеру Айсу над рекой закружились чайки — маленькие и юркие, редкие здесь. Айхо смеялся и бросал им кусочки лепешки — чайки ныряли стремительно, радуясь дару.
— В Столице я не смогу брать тебя с собой, — как-то сказал ему Йири. — У меня будет достаточно дел. Надеюсь, ты не заставишь меня пожалеть, что я исполнил твою просьбу.
* * *
Хали с детишками-близнецами не покидала Дом-на-реке, Аталимай — молодая вдова Юкиро — жила в Желтом дворце с малышкой-дочерью. С молодой женщиной обращались с почтением, хотя отныне она была никем. Зато дочка имела значение, как-никак, племянница повелителя.
— Я просила позволения уехать в степи. Мне не разрешили, — говорила Хали Амарэ, которая не оставила госпожу.
— Неужто вы и вправду хотели бы жить с этими варварами?
— Нет. Я просто хотела бы жить. А моя жизнь кончилась… порой мне кажется, что она и не начиналась.
—Вы еще молоды… — Амарэ и сама понимала пустоту своих слов. Хали не ответила, только склонила голову. Теперь можно писать стихи или вести дневник, не опасаясь, что его прочтут, или плавать по реке в маленькой лодке… Все равно. Ее больше нет.
— Только одно существо отец любил в этом мире. Я никогда не стала бы другом тому мальчику… но, может быть, если бы стала… грелась бы у чужого огня.
* * *
Новое солнце страны не обжигало — все придворные знали, что у Нэито мягкий характер. Но в нем текла кровь Золотого Дома, а это не давало придворным забыться. Новое солнце взошло — каждый стремился первым попасть под его лучи.
Взять то, что принадлежало другим… пусть не себе, но родне. Особенно если это означало деньги и власть.
— Он добился многого — золота в Столицу поступает больше, чем раньше, в горах и предгорьях Юсен спокойно, копи поставляют соль бесперебойно. Теперь Окаэру стоит придержать, как слишком горячую лошадь.
— А улицы тамошних городов чисты, дороги удобны, окрестные поля зелены. Мой брат не зря доверял ему.
Поклон.
— Ваш брат был великим человеком. Но теперь вы решаете, что и как делать во благо страны. Разве вы оставите Йири Алайя на прежнем посту? Он исполнил свой долг…
— И что же? Он не мешает мне. В конце концов… это его заслуги. Я не хочу начинать правление с неблагодарности.
— Благодарность? Это он должен чувствовать благодарность до конца дней своих. В Столице многие помнят, откуда он.
— Это неважно. У него светлая голова. Разве не следует повелителю, заботясь о благе государства, приближать к себе истинно талантливых, а не только отпрысков знатного рода?
— У него огромная власть, повелитель. Опасно давать столько власти в руки одного человека.
— У тех, что стоят на высших постах Столицы, ее не меньше.
— У них нет собственной армии, Солнечный. Даже хэата и шин подчинены не одному человеку — и они близ Сиэ-Рэн. Они подконтрольны. Ведь не секрет, что командир гарнизона Хэйтэни подчиняется наместнику Окаэры.
— На севере — чем он опасен? Там лишь варвары да крестьяне.
— И соль. А еще пираты. Ежели он пошлет гонца на побережье, Ши-Тау может и нарушить договор с Тайё-Хээт — ведь истинный договор он заключил с Йири Алайя.
Повелитель хмурился. Ему не нравились такие слова. Но он обещал брату поддерживать Йири. К тому же не вязался в его представлении образ юноши, похожего на цветок, — с жестким и сильным правителем.
— Я буду сам говорить с ним.
* * *
— Вы собираетесь подчиняться — или… или постараетесь делать то, что считаете нужным, хоть бы это и шло вразрез с волей повелителя? — Айхо был непривычно серьезным и строгим.
— От меня ждут и того, и другого. Не знаю пока.
— Если все пойдет плохо… не отсылайте меня. Мое место только подле вас, господин.
— Об этом мы уже говорили. Не бойся. И не сиди взаперти — ты хотел увидеть Столицу. — Добавил с улыбкой: — Ты можешь помочь мне, сокровище Окаэры. Ежели завоюешь сердца здешних жителей, они и меня поддержат — ведь в случае моего падения пострадаешь и ты.
— Разве актер может повлиять на решение Высших?
— Не может, — усмехнулся Йири. — Но мнение людей, множества людей — серьезная сила. Новый повелитель заинтересован в том, чтобы его любили. Да он и сам неравнодушен к изящным искусствам, не способен противостоять сердцу — в отличие от старшего брата.
Сказал — и отвернулся от Айхо. Тот лишь вздохнул.
— Как пожелаете, господин. Я тоже хочу понять этот город и стать его другом…
— Не переусердствуй только. Ты свободен, и все же помни, что мне не по душе.
— У меня есть все.
При этих словах Йири наконец посмотрел на него. Особенно посмотрел.
— Я рад, если так.
Их поселили не на Островке, а в роскошном доме вблизи квартала Аэси. Дом окружали каштаны и белые огромные тополя, неподалеку пролегал широкий канал, выложенный голубоватыми мраморными плитами. Убранство было несколько более пышным и менее изысканным, чем хотелось бы Йири, но выбирать не приходилось. Да и с дороги он с удовольствием отдохнул бы даже в захудалой гостинице. Несущие тень, которых прислали прислуживать ему, — большеглазые, гибкие — походили на ожившие статуэтки из темной бронзы. Йири не мог пренебрегать этим приложением к дому — и оскорбить тех, кто старался устроить его как можно удобнее. Зато когда сиин и Айхо встречались, воздух, казалось, начинал потрескивать и шипеть, словно масло на раскаленной сковороде. Юный актер, всегда приветливый и открытый, в такие моменты становился похожим на взъерошенную кошку — и это забавляло Йири.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
* * *
На загнанной лошади, в темно-серой пропыленной одежде, гонец промчался через ворота, проскакал по парку, взбежал на террасу.
Наместник стремительно обернулся, увидел — на головной повязке веточка красной туи. Каждый сразу увидит — такого не остановят. А о чьей смерти весть принесли, понял, еще не спросив.
Упавший на колено гонец протянул плоский черный футляр, обернутый черно-белой тесьмой. А тот словно окаменел — неподвижность мертвого тела, словно о нем — этот знак. Холодный ветерок с тонкой прядью играл. Остальные волосы держала заколка, словно и волосы неживые.
Стоял и смотрел. Шли минуты.
— Ступайте, — Те-Кири принял футляр-хэйга , кивком головы отослав гонца. Наместник повернулся к нему. И голос был мертвый.
— В городе должны знать. Во всей Окаэре. И займитесь домом — самый глубокий траур. Вы сами знаете как…
— Будет исполнено, господин. Вам что-нибудь…
— Ничего.
Впервые Те-Кири не видел легкости в его движениях. Но — мог только в спину смотреть.
Забыв про возраст, почти бегом пересек сад, громко крикнул:
— Ниро!
Юноша в нарядной одежде выбежал на дорожку.
— Где ты болтаешься? Куда собрался?
— Господин отпустил меня в город. Утром пришел караван с севера…
Ухватил мальчишку за плечо, подтолкнул в сторону террасы:
— Живо — к нему!
— А что… — Ниро умел понимать, — Иду.
— Над страной взошло новое солнце.
— Ох… — Ниро схватился за щеку. — А господин — он останется здесь? Или пришлют другого наместника?
— Не знаю. Ему сейчас не до того. Живо к нему! Тебя он хоть не прогонит.
Ниро помчался, будто не по дорожкам — над ними, на ходу скинул нарядную безрукавку, оставшись в рубашке. Уж лучше в таком виде явиться, чем одетым для праздника.
Йири прошел к себе. Медленно притворил дверь — она показалась очень тяжелой. Опустился на колени перед нишей с фигуркой святого. Потянул заколку — рассыпались волосы. Столь же медленно протянул руку, зажег палочку смолистого кедра на полу. Узкая струйка дыма зазмеилась по комнате. А Йири замер, склонив голову, сложив руки. Не стало времени.
Робкий стук в дверь.
— Да… — одними губами. Ниро, словно услышав, а на деле нарушив приказ — без позволения не входить, шагнул в комнату. Бесшумно опустился на колени чуть позади. Шепотом спросил:
— Господин мой… что-нибудь нужно?
Он боялся, что не дождется ответа. Но Йири скоро поднялся, провел рукой по его волосам.
— Принеси нэ энэ хэ н, черные свечи.
Лицо его враз осунулось, и, видя это, впервые за несколько лет Ниро почувствовал, что вот-вот, и расплачется. Поспешил исполнить приказ. Скоро появился с узким ящичком, на крышке — темный узор. Не только цветом — самой сутью своей.
Йири открыл его, достал черную тонкую свечку из тех, что горят долго. Укрепил в узком подсвечнике, поставил на стол.
— Иди.
— Зажечь ее, господин?
— Нет. Я сам.
Ниро шагнул за дверь и свернулся калачиком по ту сторону. Никто не войдет.
И можно дать волю слезам.
А там, за дверью, зажглась свеча. Огонек на черной палочке, тяжелый, пряный запах смолы.
Весь вечер и ночь горели черные свечи. Умирала одна — ее сменяла другая. Ниро не уходил от двери. Движения не слышал внутри.
Всех слуг прогонял. Только распорядился настой горьких трав принести, из тех, что снимают усталость. Не заботясь уже о том, позволено ли входить, принес узкогорлый кувшин, поставил на стол — и чашку с ним рядом. Наполнив ее питьем, вышел, отчаянно стараясь не взглянуть господину в лицо. Потому что не надо видеть.
Только стало светать, отодвинулась створка. Йири сверху смотрел на юношу, свернувшегося у двери.
— Охраняешь меня?
— Да, господин, — тело не слушалось — быстро встать не удалось.
— Спасибо. Иди. Шинори скоро вернется?
— С рассветом, сказал.
— Иди к брату.
Ниро поднялся, качнувшись.
— Не оставляйте нас, господин, если покинете Окаэру.
— Что ты. Вы — мои люди.
Легкие шаги — и его уже нет. Ниро поплелся к себе.
Там, далеко, за Серебряным озером, на Ивовом Острове, медленно плыли белые как снег носилки с черной резьбой. К белым воротам несли их люди в свободных одеждах из небеленого холста. Ни украшений, ни поясов — и те, кто шел следом, были одеты так же. Веточки красной туи брошены были перед воротами, а в храмах горели черные свечи с терпким смолистым запахом, и женщины надели покрывала, не давая свету упасть на лица.
И в костер легла красная туя, и огонь взлетел к небу. Тот, кто носил имя Юкиро, оставил этот мир.
Поздно вечером под дверью своей комнаты Йири увидел Айхо. В руке его был тоо.
— Будет легче, — проговорил еле слышно Айхо. — Позвольте… А потом я уйду.
Йири кивнул:
— Заходи. — И добавил тоже очень тихо: — Хорошо, что вы есть.
* * *
Йири ждал. Не секретом было, чего — известия из Столицы. Вызовут ли туда? Оставят на месте? Или сместят?
Наконец появился посланник, доставил футляр с письмом. Наместнику Окаэры предписывалось на время покинуть провинцию и предстать перед повелителем. По крайней мере, пока Йири не сместили. А дальше… видно будет.
Услыхав про гонца из Столицы, Айхо занял наблюдательный пост в галерее на перилах, и все попытки Шинори согнать его оттуда не увенчались успехом. Напротив, привлеченный звенящим голосом Айхо и хмурыми отрывистыми репликами брата, в галерее появился Ниро и пристроился рядом с актером. Когда наместник наконец освободился, его встретили в галерее две пары ждущих глаз.
— Ниро, передай мои распоряжения кому следует — я собираюсь в Столицу. — Тот поклонился и пропал. Айхо стоял напряженный, словно натянутая струна, и чего-то ждал.
— Что еще? О дальнейшем можешь не расспрашивать, я и сам не знаю.
— Возьмите меня с собой, господин!
— Боишься остаться?
— Нет, господин мой… Я боюсь… не дождаться, — шепотом выговаривает он самое страшное для себя.
— Кажется, я плохому научил тебя — ты перестал верить людям и жизни. Неважный из меня вышел наставник…
Айхо метнулся вниз, как тогда, в домике, прижался щекой к шелку одежд.
— Я ведь тоже… могу пригодиться.
Почему-то это прикосновение не вызывает беспокойства или тяжести в сердце. Так редко бывает. Но Йири очень осторожно касается медного цвета рук, вынуждая их разомкнуть кольцо.
— Наверное, да. Хорошо.
Сборы заняли немного времени — Йири не намерен был путешествовать с шумом, не собирался окружать свою персону нарочитой пышностью. Это — слабость провинциалов, а он хорошо знал нравы Столицы.
Ниро оставили в Окаэре, но Шинори был с ним. Хоть мрачноват и слишком ревнив к господину, однако надежнее не придумаешь. И ненавязчивый. Его можно не замечать, но подставленное плечо окажется как раз вовремя.
Айхо старательно избегал Шинори, хотя это было почти невозможно — в пути все у всех на виду.
Солидную часть пути прошли по большой воде. Иэну была широка — но иногда русло сужалось, и можно было разглядеть все, что происходит на берегу. Черный камыш сменялся зеленым, белые и голубые водяные цветы льнули к бортам, когда парусная лодка шла вдоль берега. Один раз олениха с двумя детенышами показалась между стволов. Айхо не отрывал глаз от реки всю дорогу, с жадным любопытством разглядывая все — и плавучие бревна вызывали его восторг, и стрекозы, гудящие над осокой, и облака. Он часто играл, и музыка, словно след на воде, казалась неотъемлемой частью пути. То под смычком пели струны, то звенела и шелестела ахи, то в руках юноши оказывался санган — инструмент далекого юга с гортанным и темным голосом.
А ближе к озеру Айсу над рекой закружились чайки — маленькие и юркие, редкие здесь. Айхо смеялся и бросал им кусочки лепешки — чайки ныряли стремительно, радуясь дару.
— В Столице я не смогу брать тебя с собой, — как-то сказал ему Йири. — У меня будет достаточно дел. Надеюсь, ты не заставишь меня пожалеть, что я исполнил твою просьбу.
* * *
Хали с детишками-близнецами не покидала Дом-на-реке, Аталимай — молодая вдова Юкиро — жила в Желтом дворце с малышкой-дочерью. С молодой женщиной обращались с почтением, хотя отныне она была никем. Зато дочка имела значение, как-никак, племянница повелителя.
— Я просила позволения уехать в степи. Мне не разрешили, — говорила Хали Амарэ, которая не оставила госпожу.
— Неужто вы и вправду хотели бы жить с этими варварами?
— Нет. Я просто хотела бы жить. А моя жизнь кончилась… порой мне кажется, что она и не начиналась.
—Вы еще молоды… — Амарэ и сама понимала пустоту своих слов. Хали не ответила, только склонила голову. Теперь можно писать стихи или вести дневник, не опасаясь, что его прочтут, или плавать по реке в маленькой лодке… Все равно. Ее больше нет.
— Только одно существо отец любил в этом мире. Я никогда не стала бы другом тому мальчику… но, может быть, если бы стала… грелась бы у чужого огня.
* * *
Новое солнце страны не обжигало — все придворные знали, что у Нэито мягкий характер. Но в нем текла кровь Золотого Дома, а это не давало придворным забыться. Новое солнце взошло — каждый стремился первым попасть под его лучи.
Взять то, что принадлежало другим… пусть не себе, но родне. Особенно если это означало деньги и власть.
— Он добился многого — золота в Столицу поступает больше, чем раньше, в горах и предгорьях Юсен спокойно, копи поставляют соль бесперебойно. Теперь Окаэру стоит придержать, как слишком горячую лошадь.
— А улицы тамошних городов чисты, дороги удобны, окрестные поля зелены. Мой брат не зря доверял ему.
Поклон.
— Ваш брат был великим человеком. Но теперь вы решаете, что и как делать во благо страны. Разве вы оставите Йири Алайя на прежнем посту? Он исполнил свой долг…
— И что же? Он не мешает мне. В конце концов… это его заслуги. Я не хочу начинать правление с неблагодарности.
— Благодарность? Это он должен чувствовать благодарность до конца дней своих. В Столице многие помнят, откуда он.
— Это неважно. У него светлая голова. Разве не следует повелителю, заботясь о благе государства, приближать к себе истинно талантливых, а не только отпрысков знатного рода?
— У него огромная власть, повелитель. Опасно давать столько власти в руки одного человека.
— У тех, что стоят на высших постах Столицы, ее не меньше.
— У них нет собственной армии, Солнечный. Даже хэата и шин подчинены не одному человеку — и они близ Сиэ-Рэн. Они подконтрольны. Ведь не секрет, что командир гарнизона Хэйтэни подчиняется наместнику Окаэры.
— На севере — чем он опасен? Там лишь варвары да крестьяне.
— И соль. А еще пираты. Ежели он пошлет гонца на побережье, Ши-Тау может и нарушить договор с Тайё-Хээт — ведь истинный договор он заключил с Йири Алайя.
Повелитель хмурился. Ему не нравились такие слова. Но он обещал брату поддерживать Йири. К тому же не вязался в его представлении образ юноши, похожего на цветок, — с жестким и сильным правителем.
— Я буду сам говорить с ним.
* * *
— Вы собираетесь подчиняться — или… или постараетесь делать то, что считаете нужным, хоть бы это и шло вразрез с волей повелителя? — Айхо был непривычно серьезным и строгим.
— От меня ждут и того, и другого. Не знаю пока.
— Если все пойдет плохо… не отсылайте меня. Мое место только подле вас, господин.
— Об этом мы уже говорили. Не бойся. И не сиди взаперти — ты хотел увидеть Столицу. — Добавил с улыбкой: — Ты можешь помочь мне, сокровище Окаэры. Ежели завоюешь сердца здешних жителей, они и меня поддержат — ведь в случае моего падения пострадаешь и ты.
— Разве актер может повлиять на решение Высших?
— Не может, — усмехнулся Йири. — Но мнение людей, множества людей — серьезная сила. Новый повелитель заинтересован в том, чтобы его любили. Да он и сам неравнодушен к изящным искусствам, не способен противостоять сердцу — в отличие от старшего брата.
Сказал — и отвернулся от Айхо. Тот лишь вздохнул.
— Как пожелаете, господин. Я тоже хочу понять этот город и стать его другом…
— Не переусердствуй только. Ты свободен, и все же помни, что мне не по душе.
— У меня есть все.
При этих словах Йири наконец посмотрел на него. Особенно посмотрел.
— Я рад, если так.
Их поселили не на Островке, а в роскошном доме вблизи квартала Аэси. Дом окружали каштаны и белые огромные тополя, неподалеку пролегал широкий канал, выложенный голубоватыми мраморными плитами. Убранство было несколько более пышным и менее изысканным, чем хотелось бы Йири, но выбирать не приходилось. Да и с дороги он с удовольствием отдохнул бы даже в захудалой гостинице. Несущие тень, которых прислали прислуживать ему, — большеглазые, гибкие — походили на ожившие статуэтки из темной бронзы. Йири не мог пренебрегать этим приложением к дому — и оскорбить тех, кто старался устроить его как можно удобнее. Зато когда сиин и Айхо встречались, воздух, казалось, начинал потрескивать и шипеть, словно масло на раскаленной сковороде. Юный актер, всегда приветливый и открытый, в такие моменты становился похожим на взъерошенную кошку — и это забавляло Йири.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85