Конечно, мне было немного обидно, что брат не станет единственным победителем. Но признаю, его противник тоже достоин победы.
Я подумала, что брат теперь будет задаваться целую неделю. Но все равно я была за него очень рада. А он даже не подошел, помахал мне рукой и влился в компанию старых друзей на другом конце поля. Не очень приятно, хотя другого я и не ждала.
А потом были состязания конников. Награды победителям должны были вручать под самый конец.
Когда появились всадники, я почувствовала, что мне трудно усидеть на месте. Ясу опять предостерегающе вцепилась в меня. Она совсем меня не поняла. Я всего лишь хотела убежать. Потому что…
Он обвел глазами всадников — и, честное слово, лицо его было радостным и оживленным. Потом увидел меня среди зрителей — и какая-то странная усмешка появилась на губах. Вряд ли кто это заметил, может быть, мне и показалось. Он глянул мне в глаза, прямо, как будто я стояла в двух шагах от него. И отвернулся.
Я не сразу поняла, что произошло. А потом…
Он хотел видеть меня среди участников. А я испугалась.
* * *
Потом награждали победителей. Победители в скачках и выездке получали великолепных коней, белого и вороного. Лучники, двое, которые оказались лучшими, — драгоценные луки из темного дерева с тонкой золотой насечкой: украшение не казалось лишним на отличном оружии.
Наместник поднялся, приветствуя победителей, и вручил луки сам. С легкой улыбкой — обоим, но взгляд его задержался на брате Юхимэ чуть дольше.
…В монастыре Найли видел изображения Детей Облаков. У них были такие же отрешенные лица, прямые взгляды, находящие нечисть даже под корнями гор. Они так же казались состоящими из света и небесной пены, а не из плоти. До этого момента Найли как-то не удосужился толком рассмотреть нового хозяина Окаэры — кого прислали, того и прислали, после двухлетней отлучки куда интереснее было болтать со старыми друзьями. И когда те взахлеб рассказывали о произошедших переменах, только морщился. Подумаешь…
Теперь жалел, что не слушал их речи.
* * *
Записки Юхимэ
— И что ты о нем думаешь? — скрывая собственные мысли, спросила я.
На лице Найли появилось робкое выражение, порядком меня удивившее.
— Я… видел такое лицо у статуэтки в монастыре. Я думал, таких не бывает в жизни.
— Однако же он вполне есть, — со смехом сказала я, — и даже успел навести свои порядки.
— Знаю. Слышал, — коротко ответил брат и продолжал думать о чем-то своем. Я снова затормошила его:
— Приятно быть первым, да, братец?
— Я не был первым.
Я просто остолбенела. Слышать такое от самолюбивого брата — это уж слишком. А он продолжал:
— Я хотел бы стать самым лучшим…
— Ты всегда этого хотел, — я повела плечами.
— Теперь особенно.
— Почему?
Найли, казалось, меня не услышал. Обидно. Я попробовала зайти с другой стороны.
— И чем ты займешься теперь, после того, как со всеми повидался? Будешь развлекаться? Или попробуешь добиться хорошего места? Или, может, в Гёру тебе скучно, и ты вернешься в свой монастырь упражняться в стрельбе? Зато лет через пять наверняка станешь самым искусным…
— Я никуда не уеду, — кажется, он не понял, что я его поддразниваю — в голосе появились упрямые нотки. — Я знаю, чего хочу.
О, в этом я не сомневалась. Если Найли придет что-то в голову, оттуда этого не выбить даже осадным тараном. Только хочет он обычно недостижимых вещей. Как и я, впрочем. В детстве я как-то увидела, как луна дрожит над отрогами Юсен. И захотела луну. Я ревела три дня подряд, меня никак не могли успокоить. Конечно, луны я не получила. А Найли однажды вознамерился приручить детеныша лесной собаки. Мы жили тогда у тетки, в глуши. Щенок искусал его, но Найли оказался упрямей. И вскоре тот позволял себя гладить…
* * *
Те из приближенных, что всегда находились рядом с господином, назывались Внутренней свитой. Внешней — те, что удостоились права просто бывать рядом. Людям из Внутренней доверяли поручения, требующие ума и преданности.
Такие люди окружали любого наместника, и Йири Алайя исключением не был. В провинции не соблюдали четкого разделения Внешней и Внутренней свиты, он же больше доверия оказывал приехавшим с ним из Столицы; но среди доверенных лиц были и уроженцы Окаэры. Но даже от Внутренних он держался на некотором отдалении, не одарив никого своей дружбой.
Молодежи в Окаэре было много — хотя большая часть рвалась в Столицу. Сейчас оставшиеся стремились к Йири Алайя, словно пчелы к цветку-медоносу. Он будто частичку Столицы с собой привез и с готовностью принимал молодежь, хоть сам оставался закрытым.
Найли выделялся среди остальных мальчишеской порывистостью и непосредственностью. Он прямо наизнанку выворачивался, чтобы показать себя достойным оказанной чести. И в свите скоро заметили, что он развлекает господина, который относится к Найли снисходительно и все чаще обращается к нему. До этого Высокий так не выделял никого из местных.
Записки Юхимэ
— Скажи, сестра, — голос нарочито небрежный; даже не скрывает фальшивого тона. — Он хотел взять тебя к себе в дом?
— Если бы знать, — я вздохнула. — Отец говорил с ним… зря.
— Ты жалеешь? Ты этого хотела?
— Не знаю, — сказала я искренне. — Я не понимаю его. Загадка прекрасна, когда тебя отделяет от нее расстояние. Вблизи она пугает.
— Женщины, — с легким презрением отозвался Найли. — Сами не знаете, что вам нужно.
— А ты, как я понимаю, знаешь?
— Да!
Я теребила прядку волос.
— У меня нет ревности. Жаль, что я перестала быть ему интересной.
— Говоришь так спокойно? Где же твоя гордость? — мне показалось, что брат насмехается надо мной. Нет. В нашей семье раздора не будет.
— Я струсила дважды, если не больше. Все справедливо.
— Знаешь цветок, который растет в горах? — резко спросил Найли. — Только сильные и отважные могут преодолеть снега и ущелья, чтобы хоть раз увидеть его.
— И сколько их гибнет в дороге?
— Я не боюсь смерти, — усмешка легла на его губы. — Тот, кто дрожит, никогда не достигнет цели. Только лучшие достойны стоять рядом с ним — ну, так я буду лучшим. Я всегда этого хотел — теперь знаю, ради чего.
—Ты отважный охотник, великолепный лучник, дерзкий огонь. Думаешь, этого хватит?
— Не хватит — я стану большим.
— Не станешь выше себя, — я только вздохнула. Как изменилось все. Словно я не на год была теперь старше — на десять. — Он — цветок изо льда, который не тает. Любоваться — можно, тронуть — нет. Замерзнешь и руки поранишь.
Брат лишь скривился презрительно и повторил:
— Женщины…
* * *
Белые птицы летели над озером. Не меньше десятка. Сюда нечасто залетают лебеди — и теперь свита Высокого и гости любовались ими.
— Позвольте мне выстрелить! — воскликнул Найли.
— Хочется показать свое мастерство? Ценой жизни птицы? — непонятно, пришлись слова Найли по душе господину или нет. — Если тебе нужен этот выстрел…
Найли просиял, вскинул лук — целился недолго, но птицы далеко улетели. Потом натянул тетиву, и сразу двое лебедей начали падать.
— Жаль птиц. Но мне нужны хорошие стрелки, — сказал господин Алайя и позволил Найли отныне сопровождать себя вместе с другими избранными.
Юхимэ радовалась за брата. О Йири Алайя она думала с грустью, считая, что сама виновата в совершенных ошибках и в чем-то, чего не способна понять. Но, видимо, судьбе так было угодно.
А Найли двигался вверх медленно и упорно, выполнял различные поручения — сестра и подумать не могла, что он способен настолько гордиться службой, в сущности, службой пустячной — ему не доверяли серьезных дел.
Одно не слишком нравилось Найли — слишком частые вопросы Высокого о сестре. И внимание, с каким он слушал ответы.
* * *
Проезжая по улице, услышали громкую пьяную песню. Человек не старше сорока, судя по одежде, из мастеровых, привалился к стене и орал бесконечный куплет, перемежая его ругательствами в адрес Йири.
Двое горожан помоложе пытались привести пьяного в чувство — заметили всадников, и лица их стали оттенка молодой зелени. Едва уловимым жестом Йири дал понять охране — прогоните. Горожан словно ветром сдуло.
Йири спрыгнул наземь и подошел к пьяному, остановился, разглядывая. Тот дружелюбно указал на него рукой:
— А ты на него похож. Только он во… — непослушными пальцами изобразил подобие вскинутых звериных лап с когтями и скроил страшную рожу. — А так похож… Глазищи жуть, прямо как у тебя. А по ночам кровью питается! Только я его не боюсь! — и захохотал во все горло.
Охрана взялась было за него, но Йири качнул головой:
— Пусть… Он ведь сейчас совершенно счастлив. Посмотрите… этого так не хватает. Пусть. Только с улицы его уберите.
Взлетел в седло, сказал, поворачивая коня:
— Когда протрезвеет — в копи. Я не могу позволить говорить подобные вещи.
И умчался, сопровождаемый остальной свитой.
* * *
…Скользит ладонь, то раскроется, то сожмется, играет со светом, играет с тенями. Скользят по ладам пальцы музыкантов. Переливается голос — не то речь, не то песня. Медного цвета кожа, упругая, как звук барабана, свежая, словно роса. Смеются глаза — вскинуты руки, причудливый танец. И, словно оттенки на шелке, перетекают друг в друга движения.
Айхо Инорэ, Алый цветок Окаэры.
Ему еще не сравнялось пятнадцати. Талантлив — но более, чем игрой, знаменит он своей красотой, и дарит ее щедро, как воду — родник, и собирает, как дань, восхищение.
Легко прийти к нему в дом. и остаться легко. Алый цветок, весенняя птица — он часто смеется.
И важные бывают у него гости — Айхо все принимает, как должное.
Он, игрушка, играет с поклонниками своими.
В театре онна актеры не носили масок, и, хоть пользовались гримом, не при всяких ролях он скрывал лица. В отличие от театра гротеска аэмара и женского театра киири, говорящего о мире привычных вещей, актеры онна воплощали на сцене легенды и мифы. Актеры обязаны были уметь многое — в совершенстве владеть телом и голосом, перевоплощаться и в зверя и в птицу — лишь одним движением рук. Если же они умели играть и петь, да еще обладали красотой, перед ними преклонялись, как перед чудом. Что не мешало видеть в них лишь забаву. В театре онна не было женщин — разве что помощницы за кулисами. Очень редко это правило нарушалось — но даже тогда женщины старались скрыть свой пол.
В театре Рэита таких не было. У Рэита был Айхо, который мог становиться кем угодно, хоть полуслепым стариком — однако лишь безумец стал бы использовать подобное существо на таких ролях.
Он играл не людей — героев легенд, посланников неба, персонажей мифов и сказок. Но сам был человеком.
Наверное, похвал ему доставалось несколько больше, чем он мог заслужить игрой — ему достаточно было взглянуть, качнуть головой, сделать пару шагов — и персонаж сливался с ним воедино, прекрасный до головокружения. Но был все тот же Айхо, не больше, не меньше. У него была счастливая внешность — но именно благодаря ей он не столько играл, сколько использовал собственное очарование.
— Он хорош, — сказал как-то Йири. — Но я видел лучше. Будь у него длинный нос, мальчишка не заставил бы зрителей плакать. Я видел таких, что могли — хотя были весьма некрасивы.
И больше не вспоминал имени Айхо.
Желая порадовать господина, один из недавно принятых во Внешнюю свиту преподнес роскошный подарок — близнецов лет четырнадцати, мальчика и девочку, редкостной красоты. Даритель утверждал, что они всему обучены. Те-Кири, присутствовавший при разговоре, аж засиял — наконец-то правильным станет дом!
Но господин отказался брать к себе близнецов и, похоже, был недоволен.
— Вы же украшаете дом редкими картинами и статуэтками! — пробовал Те-Кири подступиться иначе.
— Такими, с лентой — не хочу, — был короткий ответ.
— Это их предназначение! Служба, если угодно! Неужто ребенок из бедной семьи откажется от такого места?!
— Я бы отказался, — произнес Йири необычайно для себя язвительно.
Те-Кири только рукой махнул. У господина вкус безупречный, но почему он не выносит Несущих тень, предназначенных для службы и украшения дома? Ответа не находил.
* * *
Орлы-черноноги гнездились на северных скалах и в предгорье Юсен появлялись нечасто. Поэтому, завидев парящего под розоватыми перистыми облаками орла, Найли вскрикнул и вытянул руку вверх:
— Господин, смотрите!
Вся свита наместника вскинула глаза, а орел, будто почуяв внимание, спустился ниже — черный, с белыми и бурыми полосками на хвосте.
— Высматривает добычу…
— Нет, не похоже, — орел кружился над всадниками.
— Вестник?
— Орлы слишком гордые птицы, чтобы нести малую весть. Если он и впрямь посланец Неба, послание его серьезно.
Розовые метелки-соцветия пахли сладко, и копыта коней приминали их — а орел не отставал от скачущих.
— Вестник? И к кому же он прилетел?
— К первому увидевшему, — засмеялся кто-то, а Найли довольно вскинул подбородок. Орел… высокая честь — получить знак от такого вестника.
* * *
Йири мельком взглянул на набросок — заколка в виде раскинувшей крылья птицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Я подумала, что брат теперь будет задаваться целую неделю. Но все равно я была за него очень рада. А он даже не подошел, помахал мне рукой и влился в компанию старых друзей на другом конце поля. Не очень приятно, хотя другого я и не ждала.
А потом были состязания конников. Награды победителям должны были вручать под самый конец.
Когда появились всадники, я почувствовала, что мне трудно усидеть на месте. Ясу опять предостерегающе вцепилась в меня. Она совсем меня не поняла. Я всего лишь хотела убежать. Потому что…
Он обвел глазами всадников — и, честное слово, лицо его было радостным и оживленным. Потом увидел меня среди зрителей — и какая-то странная усмешка появилась на губах. Вряд ли кто это заметил, может быть, мне и показалось. Он глянул мне в глаза, прямо, как будто я стояла в двух шагах от него. И отвернулся.
Я не сразу поняла, что произошло. А потом…
Он хотел видеть меня среди участников. А я испугалась.
* * *
Потом награждали победителей. Победители в скачках и выездке получали великолепных коней, белого и вороного. Лучники, двое, которые оказались лучшими, — драгоценные луки из темного дерева с тонкой золотой насечкой: украшение не казалось лишним на отличном оружии.
Наместник поднялся, приветствуя победителей, и вручил луки сам. С легкой улыбкой — обоим, но взгляд его задержался на брате Юхимэ чуть дольше.
…В монастыре Найли видел изображения Детей Облаков. У них были такие же отрешенные лица, прямые взгляды, находящие нечисть даже под корнями гор. Они так же казались состоящими из света и небесной пены, а не из плоти. До этого момента Найли как-то не удосужился толком рассмотреть нового хозяина Окаэры — кого прислали, того и прислали, после двухлетней отлучки куда интереснее было болтать со старыми друзьями. И когда те взахлеб рассказывали о произошедших переменах, только морщился. Подумаешь…
Теперь жалел, что не слушал их речи.
* * *
Записки Юхимэ
— И что ты о нем думаешь? — скрывая собственные мысли, спросила я.
На лице Найли появилось робкое выражение, порядком меня удивившее.
— Я… видел такое лицо у статуэтки в монастыре. Я думал, таких не бывает в жизни.
— Однако же он вполне есть, — со смехом сказала я, — и даже успел навести свои порядки.
— Знаю. Слышал, — коротко ответил брат и продолжал думать о чем-то своем. Я снова затормошила его:
— Приятно быть первым, да, братец?
— Я не был первым.
Я просто остолбенела. Слышать такое от самолюбивого брата — это уж слишком. А он продолжал:
— Я хотел бы стать самым лучшим…
— Ты всегда этого хотел, — я повела плечами.
— Теперь особенно.
— Почему?
Найли, казалось, меня не услышал. Обидно. Я попробовала зайти с другой стороны.
— И чем ты займешься теперь, после того, как со всеми повидался? Будешь развлекаться? Или попробуешь добиться хорошего места? Или, может, в Гёру тебе скучно, и ты вернешься в свой монастырь упражняться в стрельбе? Зато лет через пять наверняка станешь самым искусным…
— Я никуда не уеду, — кажется, он не понял, что я его поддразниваю — в голосе появились упрямые нотки. — Я знаю, чего хочу.
О, в этом я не сомневалась. Если Найли придет что-то в голову, оттуда этого не выбить даже осадным тараном. Только хочет он обычно недостижимых вещей. Как и я, впрочем. В детстве я как-то увидела, как луна дрожит над отрогами Юсен. И захотела луну. Я ревела три дня подряд, меня никак не могли успокоить. Конечно, луны я не получила. А Найли однажды вознамерился приручить детеныша лесной собаки. Мы жили тогда у тетки, в глуши. Щенок искусал его, но Найли оказался упрямей. И вскоре тот позволял себя гладить…
* * *
Те из приближенных, что всегда находились рядом с господином, назывались Внутренней свитой. Внешней — те, что удостоились права просто бывать рядом. Людям из Внутренней доверяли поручения, требующие ума и преданности.
Такие люди окружали любого наместника, и Йири Алайя исключением не был. В провинции не соблюдали четкого разделения Внешней и Внутренней свиты, он же больше доверия оказывал приехавшим с ним из Столицы; но среди доверенных лиц были и уроженцы Окаэры. Но даже от Внутренних он держался на некотором отдалении, не одарив никого своей дружбой.
Молодежи в Окаэре было много — хотя большая часть рвалась в Столицу. Сейчас оставшиеся стремились к Йири Алайя, словно пчелы к цветку-медоносу. Он будто частичку Столицы с собой привез и с готовностью принимал молодежь, хоть сам оставался закрытым.
Найли выделялся среди остальных мальчишеской порывистостью и непосредственностью. Он прямо наизнанку выворачивался, чтобы показать себя достойным оказанной чести. И в свите скоро заметили, что он развлекает господина, который относится к Найли снисходительно и все чаще обращается к нему. До этого Высокий так не выделял никого из местных.
Записки Юхимэ
— Скажи, сестра, — голос нарочито небрежный; даже не скрывает фальшивого тона. — Он хотел взять тебя к себе в дом?
— Если бы знать, — я вздохнула. — Отец говорил с ним… зря.
— Ты жалеешь? Ты этого хотела?
— Не знаю, — сказала я искренне. — Я не понимаю его. Загадка прекрасна, когда тебя отделяет от нее расстояние. Вблизи она пугает.
— Женщины, — с легким презрением отозвался Найли. — Сами не знаете, что вам нужно.
— А ты, как я понимаю, знаешь?
— Да!
Я теребила прядку волос.
— У меня нет ревности. Жаль, что я перестала быть ему интересной.
— Говоришь так спокойно? Где же твоя гордость? — мне показалось, что брат насмехается надо мной. Нет. В нашей семье раздора не будет.
— Я струсила дважды, если не больше. Все справедливо.
— Знаешь цветок, который растет в горах? — резко спросил Найли. — Только сильные и отважные могут преодолеть снега и ущелья, чтобы хоть раз увидеть его.
— И сколько их гибнет в дороге?
— Я не боюсь смерти, — усмешка легла на его губы. — Тот, кто дрожит, никогда не достигнет цели. Только лучшие достойны стоять рядом с ним — ну, так я буду лучшим. Я всегда этого хотел — теперь знаю, ради чего.
—Ты отважный охотник, великолепный лучник, дерзкий огонь. Думаешь, этого хватит?
— Не хватит — я стану большим.
— Не станешь выше себя, — я только вздохнула. Как изменилось все. Словно я не на год была теперь старше — на десять. — Он — цветок изо льда, который не тает. Любоваться — можно, тронуть — нет. Замерзнешь и руки поранишь.
Брат лишь скривился презрительно и повторил:
— Женщины…
* * *
Белые птицы летели над озером. Не меньше десятка. Сюда нечасто залетают лебеди — и теперь свита Высокого и гости любовались ими.
— Позвольте мне выстрелить! — воскликнул Найли.
— Хочется показать свое мастерство? Ценой жизни птицы? — непонятно, пришлись слова Найли по душе господину или нет. — Если тебе нужен этот выстрел…
Найли просиял, вскинул лук — целился недолго, но птицы далеко улетели. Потом натянул тетиву, и сразу двое лебедей начали падать.
— Жаль птиц. Но мне нужны хорошие стрелки, — сказал господин Алайя и позволил Найли отныне сопровождать себя вместе с другими избранными.
Юхимэ радовалась за брата. О Йири Алайя она думала с грустью, считая, что сама виновата в совершенных ошибках и в чем-то, чего не способна понять. Но, видимо, судьбе так было угодно.
А Найли двигался вверх медленно и упорно, выполнял различные поручения — сестра и подумать не могла, что он способен настолько гордиться службой, в сущности, службой пустячной — ему не доверяли серьезных дел.
Одно не слишком нравилось Найли — слишком частые вопросы Высокого о сестре. И внимание, с каким он слушал ответы.
* * *
Проезжая по улице, услышали громкую пьяную песню. Человек не старше сорока, судя по одежде, из мастеровых, привалился к стене и орал бесконечный куплет, перемежая его ругательствами в адрес Йири.
Двое горожан помоложе пытались привести пьяного в чувство — заметили всадников, и лица их стали оттенка молодой зелени. Едва уловимым жестом Йири дал понять охране — прогоните. Горожан словно ветром сдуло.
Йири спрыгнул наземь и подошел к пьяному, остановился, разглядывая. Тот дружелюбно указал на него рукой:
— А ты на него похож. Только он во… — непослушными пальцами изобразил подобие вскинутых звериных лап с когтями и скроил страшную рожу. — А так похож… Глазищи жуть, прямо как у тебя. А по ночам кровью питается! Только я его не боюсь! — и захохотал во все горло.
Охрана взялась было за него, но Йири качнул головой:
— Пусть… Он ведь сейчас совершенно счастлив. Посмотрите… этого так не хватает. Пусть. Только с улицы его уберите.
Взлетел в седло, сказал, поворачивая коня:
— Когда протрезвеет — в копи. Я не могу позволить говорить подобные вещи.
И умчался, сопровождаемый остальной свитой.
* * *
…Скользит ладонь, то раскроется, то сожмется, играет со светом, играет с тенями. Скользят по ладам пальцы музыкантов. Переливается голос — не то речь, не то песня. Медного цвета кожа, упругая, как звук барабана, свежая, словно роса. Смеются глаза — вскинуты руки, причудливый танец. И, словно оттенки на шелке, перетекают друг в друга движения.
Айхо Инорэ, Алый цветок Окаэры.
Ему еще не сравнялось пятнадцати. Талантлив — но более, чем игрой, знаменит он своей красотой, и дарит ее щедро, как воду — родник, и собирает, как дань, восхищение.
Легко прийти к нему в дом. и остаться легко. Алый цветок, весенняя птица — он часто смеется.
И важные бывают у него гости — Айхо все принимает, как должное.
Он, игрушка, играет с поклонниками своими.
В театре онна актеры не носили масок, и, хоть пользовались гримом, не при всяких ролях он скрывал лица. В отличие от театра гротеска аэмара и женского театра киири, говорящего о мире привычных вещей, актеры онна воплощали на сцене легенды и мифы. Актеры обязаны были уметь многое — в совершенстве владеть телом и голосом, перевоплощаться и в зверя и в птицу — лишь одним движением рук. Если же они умели играть и петь, да еще обладали красотой, перед ними преклонялись, как перед чудом. Что не мешало видеть в них лишь забаву. В театре онна не было женщин — разве что помощницы за кулисами. Очень редко это правило нарушалось — но даже тогда женщины старались скрыть свой пол.
В театре Рэита таких не было. У Рэита был Айхо, который мог становиться кем угодно, хоть полуслепым стариком — однако лишь безумец стал бы использовать подобное существо на таких ролях.
Он играл не людей — героев легенд, посланников неба, персонажей мифов и сказок. Но сам был человеком.
Наверное, похвал ему доставалось несколько больше, чем он мог заслужить игрой — ему достаточно было взглянуть, качнуть головой, сделать пару шагов — и персонаж сливался с ним воедино, прекрасный до головокружения. Но был все тот же Айхо, не больше, не меньше. У него была счастливая внешность — но именно благодаря ей он не столько играл, сколько использовал собственное очарование.
— Он хорош, — сказал как-то Йири. — Но я видел лучше. Будь у него длинный нос, мальчишка не заставил бы зрителей плакать. Я видел таких, что могли — хотя были весьма некрасивы.
И больше не вспоминал имени Айхо.
Желая порадовать господина, один из недавно принятых во Внешнюю свиту преподнес роскошный подарок — близнецов лет четырнадцати, мальчика и девочку, редкостной красоты. Даритель утверждал, что они всему обучены. Те-Кири, присутствовавший при разговоре, аж засиял — наконец-то правильным станет дом!
Но господин отказался брать к себе близнецов и, похоже, был недоволен.
— Вы же украшаете дом редкими картинами и статуэтками! — пробовал Те-Кири подступиться иначе.
— Такими, с лентой — не хочу, — был короткий ответ.
— Это их предназначение! Служба, если угодно! Неужто ребенок из бедной семьи откажется от такого места?!
— Я бы отказался, — произнес Йири необычайно для себя язвительно.
Те-Кири только рукой махнул. У господина вкус безупречный, но почему он не выносит Несущих тень, предназначенных для службы и украшения дома? Ответа не находил.
* * *
Орлы-черноноги гнездились на северных скалах и в предгорье Юсен появлялись нечасто. Поэтому, завидев парящего под розоватыми перистыми облаками орла, Найли вскрикнул и вытянул руку вверх:
— Господин, смотрите!
Вся свита наместника вскинула глаза, а орел, будто почуяв внимание, спустился ниже — черный, с белыми и бурыми полосками на хвосте.
— Высматривает добычу…
— Нет, не похоже, — орел кружился над всадниками.
— Вестник?
— Орлы слишком гордые птицы, чтобы нести малую весть. Если он и впрямь посланец Неба, послание его серьезно.
Розовые метелки-соцветия пахли сладко, и копыта коней приминали их — а орел не отставал от скачущих.
— Вестник? И к кому же он прилетел?
— К первому увидевшему, — засмеялся кто-то, а Найли довольно вскинул подбородок. Орел… высокая честь — получить знак от такого вестника.
* * *
Йири мельком взглянул на набросок — заколка в виде раскинувшей крылья птицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85