Горло его и грудь были снежного цвета.
Йири стоял и смотрел. Пальцы сжимались. Хасса отвернулась от жертвы, зарычала негромко. Олененок был — в двух шагах.
…Залюбовался цветом — такого не встретишь в красках художников. Безукоризненно — чистый, как бы презрительный — алый. Он не мог оторвать взгляд от зрелища — алое на белом, и на упругие листья растений возле решетки тоже попали брызги. Воспроизвести этот цвет…
Йири отвернулся резко. Впервые не захотел видеть красивое.
Говорят, Небес ровным счетом четыре. Верхнее занимает Сущий, и то Небо простирается повсюду. На третьем Небе живет Иями со свитой. Второе — ждет праведников, достигших блаженства. А первое населяют айри, оставленные присматривать за землей, духи, феи и души людей, ожидающие перерождения.
Говорят, избранные и герои поднимались на третье Небо. Достигал ли кто из живших когда-то престола Сущего, неведомо никому.
«Все хороши на своем месте — и такие, как я. Разве не восхищались теми, кто был в Саду Нэннэ? Но кто считал их равными себе? Каждому — свое Небо. А если кого-то подняли выше… разве его сущность меняется? Разве не останется он тем, про кого говорят „этот — всего лишь…“? Судьба не спросит, чего хотел человек. Так заведено».
Йири сполз на циновку, свернулся калачиком, словно пытаясь согреться. На циновке узор — волны морские. «Жаль, что это не настоящее море…» Волны бы с головой накрыли — только прилива дождаться. Но море расступается, принимая в себя человека, — а циновка останется жесткой.
Сейчас он пошел бы за любым, кто позвал. Но не звали. Время не подошло — а всему свой черед.
…Когда кто-то из слуг склонился над ним, чтобы спящего на полу перенести на лежанку, мгновенно открыл глаза — и такой был взгляд, что отпрянул слуга: показалось, что ненавистью полыхнуло из этих глаз. Показалось.
Глава 9. ФЕЯ
Наверное, похоже чувствует себя цветок, растущий один высоко в горах, там, где лежат снега. Ему мало тепла, он не может даже тянуться к солнцу, поскольку прикован к земле. Но он благодарен жизни за те слабые лучи, которые вскользь касаются его лепестков, — солнцу нет дела до того, выживет ли он, у солнца много других забот.
Ночью было немного проще — словно ладонь накрывала цветок, и он ничего не видел, но чувствовал тепло этой ладони, это было лучше, чем днем, и цветок не задумывался — а не причинит ли ему вред рука человека?
Когда он освоил простые стили иссэн, перешли к сложным. Был ли то острый стиль «крыло» или «сухая ветвь», или даже «роза», которым чаще писали женщины, все давалось легко — он увлекся письмом, как когда-то рисованием. Через несколько месяцев — невероятно быстро — стали осваивать «волну», которой владели немногие. Идеальная соразмерность, плавность, изящество знаков давались особо талантливым — и вызвали зависть других. Скоро начало получаться.
— Ты рисуешь, — говорил повелитель. — Я не удивлен.
Благословенный воспринимал совершенство любимца как должное. Йири отчаянно надеялся — и поделился как-то с Ёши, врачом Благословенного, — что ему не придется учиться владеть клинком. Не лежала душа. Зато из лука он уже мог сносно попадать в цель. Если даже некоторые из женщин владели этим оружием, Йири должен был научиться тем более.
И еще кое-чему…
…Золотисто-рыжие лошади, они славились своей мастью — особенно те, у кого тело было оттенка огня, а грива — солнечно-золотая. Стоили такие лошади невероятно дорого, секретом их разведения владели только в Шаве — и, конечно, делиться секретом шавары отказывались. Все попытки получить таких лошадей в Тайё-Хээт и Сууру-лэ кончались неудачей — от золотых родителей рождались жеребята другой масти — просто рыжие или пегие.
…Хорошо объезженная пятилетка, цвета золота и огня, большеглазая, с маленькой сухой головой, длинной шеей и крепкими ногами. Замечательно грациозное существо. Игриво и как будто застенчиво, она чуть искоса смотрела на вошедших.
Он не поверил, когда Юкиро сказал — это тебе. Опустился на колени — казалось, сейчас расплачется, как дитя. После обвил руками шею лошади, не стесняясь присутствия Благословенного.
Легкий бег был у лошади — а у всадника взгляд был такой, словно крылья росли. Больно и страшно немного, однако эту боль не променяешь на спокойную негу.
Еле решился поручить заботе конюхов свое сокровище, золотую ша-илэ. Долго говорил с ними, удивляя их знаниями, а сам ревниво поглядывал в сторону Феи — имя дал сразу.
Юкиро считался отличным наездником; хотя в последнее время ему редко доводилось сидеть в седле, он ничего не забыл. В угодьях Островка и на южном берегу Аянэ, оставляя немногочисленных слуг далеко позади, он вновь чувствовал себя подростком, еще не принявшим огромную власть. Своего питомца он сам учил ездить верхом. Тот хорошо держался в седле, а теперь и посадка появилась безупречная, и умение добиться от лошади всего, чего пожелает, Даже на полном скаку. Йири любил лошадей и порой разговаривал с ними, когда считал, что никто их не видит. А к Фее он привязался необыкновенно. Он чуть ли не с ревностью смотрел на конюхов, которые уводили ее по возвращении во дворец. Лошадь словно стала для него центром мира. Это немного озадачивало Юкиро.
Учеником Йири был превосходным — впрочем, Благословенный и не ожидал, что будет иначе. Он привык смотреть на него, как на произведение искусства, и был бы немало озадачен и раздосадован, если бы совершенство оказалось нарушенным. А Йири не боялся ничего — ни скорости, ни препятствий. Если и боялся, так только за лошадь. Он знал, что должен быть лучшим, чтобы им оставались довольны.
Юкиро любовался им во время таких прогулок. Он менялся — не сильно, не нарушая привычного хода вещей — но все-таки менялся. Только тогда повелитель слышал его смех.
Покидая дворец, Йири выглядел безупречно: черные волосы сколоты сзади, на них сидела шапочка — или. Только одна-две пряди выбивались из-под нее; нарочно так делали — это придавало облику изысканную завершенность. Но, оказавшись за стенами, Йири избавлялся от нее и заколки, и ветер играл с его волосами. Это было необычно и красиво и выглядело очень уместным. Он казался одним целым с тонкими узкими травами, гнущимися под ветром, словно летящими.
Но если его окликал повелитель, мерцающие зеленые глаза становились другими — внимательно-ласковыми, покорными, непроницаемыми. Юкиро не понимал такой перемены. Она не была неприятна ему, но приводила в недоумение.
А потом день наступил…
Привычно склоняясь перед Благословенным, придворные не могли сдержаться и бросали любопытные взгляды в сторону тонкой фигуры в темно-вишневом, в белой ханне с серым и вишневым узором.
Конечно, все знали о нем, — правда, Благословенный никогда не показывал его столь большому собранию. Многие брали с собой Несущих тень в дальние поездки, однако здесь им было не место. Даже Солнечному это не пришло бы в голову. Но всадник на золотой лошади больше не принадлежал к сословию сиин. Повелитель обращался с ним, как с юношей из знатной семьи, впервые попавшим ко двору. Йири держался спокойно — и даже уверенно, хотя, казалось, видел только своего господина. Покорная грация, сэ-эттэн, причудливо сочеталась с другим каноном, имени которому не было. Но Юкиро знал его, как знает мастер свое творение, и заметил черточку, которой не было раньше. В неуловимых жестах, в повороте головы, даже в том, как он опускал ресницы, чтобы не показаться хоть сколько-нибудь дерзким, появился — лед к окружающим, почти вызов — это было непривычно и неприятно. Фея несла своего всадника словно сквозь плотный туман — тщательно замаскированные взгляды, норовящий сорваться с губ шепот, недоумение, показная доброжелательность.
Юкиро впервые подумал, что, возможно, он совершает ошибку — но, так и не успев осознать, в чем же она, прогнал эту мысль, не вязавшуюся с его безраздельной властью.
Йири хотелось стать льдом или камнем. Благословенный и сейчас постоянно прибегал к его услугам, пренебрегая теми, кто прислуживать был предназначен; жесты и навыки, которым Йири обучали, давно стали привычными. Но он должен был держаться иначе — здесь, у всех на виду. Здесь он — один из гостей. Показать иное значило бы нарушить волю Юкиро, это значило бы, что он может быть лишь фигуркой только для одной игры. Снова внутреннего надзора требовали не только движения — взгляды.
— Ты держишься в седле все лучше. Ты просто рожден для верховой езды. Еще немного, и ты превзойдешь Тами из Белых Лисов. Знаешь его? Он считается лучшим наездником при дворе. Наверное, Бестелесные были бы рады взять его в свою свиту. А ведь он очень молод. Ты почти ровесник ему.
— Я старше.
Звучало это странно, однако Юкиро понял его. Если судить по беспечности, Тами был куда младше Йири. Подумав, сказал:
— Я могу всегда брать тебя с собой. На охоту, к примеру. Порою меня развлекает — бывать там.
Перед глазами Йири проплыли мертвые птицы, олень с окровавленной мордой…
— Как прикажете, мой господин.
— Может быть, тебе неприятны взгляды, которыми встречают тебя — когда думают, что я их не вижу? Из-за этого ты предпочитаешь сидеть взаперти?
Йири равнодушно сказал:
— Мне нет до них дела, им далеко до меня. Многие из них отдали бы жизнь, чтобы только занять мое место.
Юкиро рассмеялся — сухо и коротко.
— А ты меняешься, малыш. Раньше бы ты не осмелился говорить так. Что же, Первый и Второй круг совсем ничего для тебя не значат?
Йири промолчал, губы таили улыбку. Это лицо всегда обезоруживало Благословенного.
— Что ж… решай сам. Но ты не должен жить как затворник.
— И что меня ждет? Мне всегда была безразлична их неприязнь или, напротив, слишком приветливые взгляды. Но это становится все труднее для всех.
— Почему?
— Многое изменилось. Не слишком ли много я имею для Несущего тень?
— Ты? Это я решаю, чего я хочу. И прекрати себя так называть. Я уже начинаю жалеть, что поднял тебя повыше Дворца Лепестков.
— Это правда, мой господин? Мне нет пути обратно, но я могу уйти навсегда. Это будет более чем справедливо. — Вырвалось, и пожалел, что это сказал. Разве его учили вызывать недовольство? Опустил голову.
Благословенный задумчиво произнес:
— Как тебе удается проявлять подобную наглость, говоря столь почтительно? Этого я не понимаю.
Слушали Гиацинт, известнейшую в столице певицу. Ей было около двадцати, но выглядела она на четырнадцать. Мтерью ее была актриса придворного театра, сумевшая в свое время даже вызвать к себе уважение.
Повелитель находился в плетеной беседке, увитой пестрыми цветами. Он отлично видел Гиацинт, сам оставаясь скрытым от глаз. Придворные, допущенные на это представление в саду, собрались у фонтана. Гиацинт сидела на нижней ступеньке, аккомпанируя себе на глуховато и трогательно звучащем ахи. Черное платье певицы — с красной отделкой — казалось тяжелым для почти болезненно-хрупкой фигурки. Но невероятной силы голос, очень высокий и переливающийся, жаворонком порхал над парком, словно принадлежал облакам.
Йири был в беседке Благословенного. Против обыкновения, лицо его казалось холодным и отстраненным.
— Не нравится? — с легким удивлением спросил Юкиро.
— Не знаю. Наверное, это красиво, — непонятно ответил тот.
Юкиро приподнял бровь и отвернулся к фонтану.
Гиацинт закончила петь, склонила головку, переводя дыхание.
— Она хороша, — заметил Благословенный. — И заслужила награду.
По его знаку слуги вручили девушке большую жемчужину, золотистую, словно лист чайной розы. Гиацинт застыла в низком поклоне, не смея глядеть в сторону беседки. Придворные одобрительно перешептывались, стараясь, чтобы ни звука не донеслось до слуха Юкиро. Они в свою очередь принялись одаривать певицу, некоторые смотрели на нее даже слишком благосклонно. Однако девушка унаследовала характер матери.
— Скажи хоть что-нибудь! — недовольно обронил Юкиро, обращаясь к Йири.
— Мне нечего сказать. Она поет не хуже и не лучше птицы, их голоса одинаково чисты.
Повелитель сухо спросил:
— Так тебе не по нраву то, что и я и все остальные, даже соперницы, считают верхом мастерства? На тебя не угодишь.
— Она делает то, что умеет, мой господин. Почему она должна нравиться мне? Она то же, что розы в саду или кольцо на вашей руке.
— Тебя так и тянет добавить: «или я», — прищурясь, заметил Юкиро. — Не раздражай меня. Лучше молчи о том, чего не способен понять.
— Да, господин.
Голос был грустным, и это еще больше раздосадовало Благословенного.
— Она будет петь завтра вечером. Оставайся у себя, раз она тебе не по нраву.
Сад опустел.
«Мне следовать за вами, мой господин?» «Ты не на привязи. Мне не до тебя».
Сухие листья шиповника качались у берега. Рука Йири оборвала их, умерших на зеленом кусте, и бросила в воду…
* * *
— Повелитель… прошение.
— От кого?
— Ваш главный поставщик шелка. О помиловании.
— Напомните это дело.
— Он укрыл у себя в доме убийцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85