- Но, что общего, в
действительности, между мощью и деньгами?
- Деньги покупают разные вещи, - усмехнулся Люк. - А мощь заставляет
разные вещи подчиняться. Если у тебя когда-нибудь появится возможность
выбора, то выбирай мощь.
Обычная слабая улыбка Гейл растаяла, и лицо ее приняло очень
серьезное выражение.
- Я не считаю, что мощь должна быть целью сама по себе, - сказала
она. - Ее приобретают только для определенного применения.
Джулия рассмеялась.
- А что плохого в упоении мощью? - спросила она. - Мне это кажется
очень забавным.
- Только пока не столкнешься с большей мощью, - обронил Люк.
- Тогда, значит, надо мыслить объективно, - отпарировала Джулия.
- Это неправильно, - возразила Гейл. - У всякого есть обязанности,
долг, и они стоят на первом месте.
Люк тут же перевел взгляд на нее и кивнул.
- Мораль можно в это дело не вмешивать, - заявила Джулия.
- Нет, нельзя, - отозвался Люк.
- Не согласна, - возразила она.
Люк пожал плечами.
- Она права, - вмешалась неожиданно Гейл. - На мой взгляд, долг и
мораль - не одно и то же.
- Ну, если у тебя есть какой-то долг, - сказал Люк, - нечто такое,
что ты обязательно должна сделать - скажем, дело чести - то это становится
твоей моралью.
Джулия посмотрела на Люка, потом на Гейл.
- Это означает, что мы только на чем-то сошлись во взглядах? -
спросила она.
- Нет, - ответил Люк, - по-моему, не сошлись.
Гейл отхлебнула пива.
- Ты говоришь о личном кодексе чести, который не обязательно должен
иметь что-то общее с общепринятой моралью.
- Правильно, - согласился Люк.
- Тогда это на самом-то дел не мораль. Ты говоришь только о долге.
- Насчет долга ты права, - ответил Люк. - Но все равно это мораль.
- Мораль - это ценность цивилизации, - сказала она.
- Никакой такой цивилизации не существует, - отрубил Люк. - Это слово
означает лишь искусство жить в городах.
- Ладно, допустим, тогда культуры, - поправила она.
- Культурные ценности относительны, - улыбнулся Люк, - и мои
утверждают, что прав я.
- Откуда же ведут происхождение твои? - спросила Гейл, изучая его
лицо.
- Давай поддерживать дискуссию в русле чистом и философском, а? -
попросил он.
- Тогда, может быть, нам вообще лучше отбросить это понятие? -
сказала Гейл, - и говорить только о долге?
- А что случилось с мощью? - спросила Джулия.
- Она где-то тут, - вступил в разговор и я.
Гейл вдруг показалась совершенно сбитой с толку, как будто наша
дискуссия не повторялась тысячу раз, как будто она действительно вызвала
какой-то новый поворот мысли.
- Если они - две большие разницы, - медленно проговорила она, - то
что же важнее?
- Нет между ними разницы, - сказал Люк. - Они одно и то же.
- Не думаю, - возразила ему Джулия. - Но долг и обязанности бывают
обычно четкими и ясными, а, похоже, что этику можно выбрать себе по вкусу,
так что если уж я обязана что-то такое иметь, то я бы предпочла мораль.
- А мне нравится четкость и ясность, - сказала Гейл.
Люк влил в себя остатки пива, тихонько кивнул.
- Дерьмо! - бросил он. - Занятие по философии только по вторникам. А
сегодня уик-энд. Кто оплатит следующий круг, Мерль?
Я поставил левый локоть на стол и разжал ладонь.
В самый критический момент, когда мы со все нарастающим напряжением
давили друг на друга, он процедил сквозь стиснутые зубы:
- Я ведь был прав, не так ли?
- Прав, - заверил я его как раз перед тем, как прижал его руку к
столешнице.

Мощь.
Я достал почту из небольшого ящика в парадном и отнес ее наверх к
себе в квартиру. Там оказались два счета, несколько рекламных проспектов и
что-то толстое, отправленное первым классом без обратного адреса.
Я закрыл за собой дверь, положил в карман ключ и бросил дипломат на
ближайший стул. И направился было к дивану, когда зазвонил телефон на
кухне.
Бросив почту на журнальный столик, я повернулся и пошел на кухню.
Раздавшийся позади меня взрыв мог и быть, а мог и не быть достаточно
сильным, чтобы опрокинуть меня. Этого я не знаю, потому что помимо воли
нырнул вперед, как только он прогремел. И ударился головой о ножку
кухонного стола. Это несколько оглушило меня, но в остальном я оказался
невредимым. Все повреждения пришлись на другую комнату. К тому времени,
как я поднялся на ноги, телефон перестал звенеть.
Я давно знал о том, что есть уйма более легких способов избавиться от
почтовой макулатуры, но после еще долгое время гадал, кто же это висел на
телефоне.

Иногда я также вспоминаю начало всех бед, тот летящий на меня
грузовик. Я лишь мельком заметил лицо шофера, прежде чем метнуться прочь -
инертное, лишенное всякого выражения, словно он был мертвым,
загипнотизированным, одурманенным или одержимым чем-нибудь.
А затем последовала ночь налетчиков. Они напали на меня без единого
слова. Когда все кончилось, и я направился своей дорогой, то оглянулся
всего раз. Мне показалось, что я увидел темный силуэт, скрывшийся в
подъезде раньше, чем я успел его рассмотреть - достаточно своевременная
предосторожность в свете того, что только что произошло. Но, конечно, это
мог быть и кто-нибудь сам испуганный нападением. Я разрывался на части в
догадках. Тот тип находился слишком далеко, чтобы суметь толком описать
меня. Если я вернусь, и он окажется невинным зевакой, то тогда будет
свидетель, способный описать меня. Правда, я не сомневался, что этот
типичный случай самообороны нагляден, и дело тут же закроют, едва его
заведут, но хлопот будет масса. Поэтому я махнул рукой и пошел дальше. Еще
одно интересное тридцатое апреля.
Потом был "день винтовки". Когда я торопливо шагал по улице,
раздалось два выстрела. Обе пули прошли мимо прежде, чем я сообразил, что
происходит, заметив только отлетевшие от стены здания слева от меня
осколки кирпича. Ни намека на третий выстрел не последовало, но из здания
по другую сторону улицы донесся глухой стук и треск. Окно третьего этажа
было распахнуто.
Я поспешил туда. Это оказался старый многоквартирный дом, и парадная
дверь оказалась запертой, но я не стал останавливаться из-за такого
пустяка. Отыскав лестницу, я взлетел по ней. Когда я добрался до места, то
решил проверить испытанным способом не заперта ли она, и он сработал. Она
оказалась незапертой.
Я прижался к стене и распахнул ее резким толчком, открывая помещение
совершенно пустое, без каких-либо признаков присутствия мебели. Совершенно
нежилое. Не ошибся ли я? Но затем я увидел, что выходящее на улицу окно
распахнуто и разглядел то, что лежало на полу. Я вошел и прикрыл за собой
дверь.
В углу лежала сломанная винтовка. По отметинам на ложе я догадался,
что, прежде, чем отбросить ее в сторону, ею с размаху ударили о ближайшую
батарею. А затем я заметил на полу и еще кое-что, влажное и красное. Не
много. Всего несколько капель.
Я быстро обыскал помещение. Оно оказалось невелико. Одно окно в
единственной спальне тоже было было распахнуто, и я подошел к нему. За
окном располагалась пожарная лестница, и я решил, что, возможно, она
послужит неплохой дорогой и для меня тоже. На черном металле ступеней мне
попалось еще несколько капель крови, но это было все. Внизу никого не
оказалось.
Мощь. Убивать. Оберегать. Люк, Ясра, Гейл. Кто в ответе за это?
Чем больше я думал об этом, тем больше верил в вероятность
возможности телефонного звонка в то утро открытых газовых конфорок. Не он
ли разбудил меня и заставил осознать опасность? Каждый раз, когда я думал
об этих делах, казалось, происходило легкое смещение акцентов. Все
представлялось в новом свете. По словам Люка и псевдо-Винты я не
подвергался большой опасности в более поздних эпизодах, но мне казалось,
что любое из этих покушений могло бы угробить меня. Кого мне винить?
Преступника? Или спасителя, который едва спас? И кто есть кто? Я помню,
как чертовски осложнила картину та проклятая автокатастрофа, разыгранная
словно "Прошлым летом в Мариенбаде" - хотя эта история казалась весьма
простой по сравнению со всем, что надвинулось на меня в дальнейшем. По
крайней мере он по большей части знал, чего хотел. Не унаследовал ли я
семейное проклятие, связанное с усложненным сюжетом?

Мощь.
Я вспомнил последний урок дяди Сухэя. После моего завершения Логруса,
он посвятил некоторое время тому, что обучал меня некоторым вещам, которым
я не мог обучаться до этого. Пришло время, когда я подумал, что знаю все.
Меня посвятили в Искусство и отпустили. Я, казалось, прошел все основы, и
все прочее было всего лишь детализацией. Я начал готовиться к путешествию
на Отражение-Земля. Затем однажды утром Сухэй прислал за мной. Я счел, что
он просто хотел попрощаться и дать несколько дружеских советов.
Волосы у него седые, он несколько сутуловат, и бывают дни, когда он
берет с собой посох. Это был как раз такой день. И он надел желтый кафтан,
который я всегда считал одеждой скорее рабочей, чем светской.
- Ты готов к короткому путешествию? - спросил он меня.
- На самом-то деле оно будет долгим, - уточнил я. - Но я почти готов.
- Нет, - сказал он. - Я имел в виду не отъезд.
- О, ты хочешь предложить мне прогуляться прямо сейчас?
- Идем, - сказал он.
И я последовал за ним, и Отражения расступились перед нами. Мы
передвигались по возрастающей оголенности пространства, пока не очутились,
наконец, в местах, не имеющих вообще никаких признаков жизни. Вокруг
повсюду расстилалось бесплодное скалистое плоскогорье, совершенно открытое
в свете тусклого и древнего солнца. Это место смерти было холодным и
сухим, и когда мы остановились, я огляделся по сторонам и вздрогнул.
Я ждал, гадая о том, что он задумал. Но прежде, чем он заговорил,
прошло немало времени. Какое-то мгновение он, кажется, не замечал моего
присутствия, просто глядел во все глаза на мрачный ландшафт.
Наконец, он медленно проговорил:
- Я научил тебя путям Отражений, сочинению заклинаний и их
сотворению.
Я ничего не ответил. Его заявление, казалось, не требовало этого.
- Поэтому ты кое-что знаешь о путях мощи, - продолжал он. - Ты
черпаешь ее из Знака Хаоса, Логруса, и вкладываешь ее различными
способами.
Он, наконец, взглянул на меня, и я кивнул.
- Как я понимаю, те, кто несет себе Лабиринт, Знак Порядка, могут
делать схожие вещи подобным образом, - продолжал он. - Наверняка я не
знаю, ибо не приобщен к Лабиринту. Сомневаюсь, что дух способен выдержать
напряжение знания пути обоих. Но тебе следует понять, что есть еще один
путь мощи, прямо противоположный нашему.
- Я понимаю, - ответил я, так как он, кажется, ожидал ответа.
- Но для тебя доступно одно средство, - сказал он. - Недоступное для
жителей Амбера. Смотри!
Его последние слова вовсе не означали, что мне следует просто глазеть
вокруг, так как он прислонил свой посох к валуну и поднял руки перед
собой. Это означало, что мне поручается вызвать Логрус, чтобы видеть, что
он делает на этом уровне. Поэтому я вызвал свое видение и смотрел на Сухэя
через него.
Теперь картина, красующаяся перед нами, казалась продолжением моей,
но вытянутая и вывернутая. Я видел и чувствовал, как он соединил с ним
свои руки и протянул пару неровных манипуляторов на большое расстояние и
коснулся чего-то, лежащего внизу по склону.
- Теперь вступи в Логрус сам, - велел он, - оставаясь пассивным. Будь
со мной, что бы я ни собирался делать. Но ни в коем случае не пытайся
вмешиваться.
- Я понимаю, - сказал я.
Я запустил руки в видение, двигая ими, пока не нащупал гармонию, пока
они не стали частью Логруса.
- Хорошо, - одобрил он, когда я наладил манипуляторы. - Теперь тебе
понадобится только наблюдать на всех уровнях.
Что-то вибрировало и приближалось по управляемым им манипуляторам,
прямо к валуну. К тому, что произошло после, я подготовлен не был.
Образ Логруса передо мной почернел, стал извиваться кляксой
чернильного смятения. Меня охватило ужасное ощущение разрушительной мощи,
огромной деструктивной силы, угрожавшей сокрушить меня, унести меня к
блаженному ничто окончательного расстройства. Какая-то часть меня,
кажется, желала этого, в то время, как другая часть кричала без слов,
умоляя прекратить. Однако Сухэй сохранил контроль над этим явлением, и я
увидел, как он это делает, точно так же, как увидел теперь, как он вообще
добился его возникновения.
Валун слился со смятением в одно целое, соединился с ним и пропал. Не
было никакого взрыва, только ощущение холодного ветра и звуков какофонии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33