Женский голос звал на помощь.
Уловка, старая как мир?
Он донесся из-за холмов справа и показался мне неправдоподобным.
Впрочем, кто знает? Я мог ошибаться.
Бросив поводья, я соскочил с фургона и выхватил грейсвандир из ножен.
- Пойду посмотрю, в чем дело.
- Возвращайтесь скорее.
Я перепрыгнул через придорожную канаву, продрался сквозь густой
кустарник, преодолел довольно крутой подъем и очутился на вершине холма.
Крик повторился, послышались какие-то непонятные звуки: я увидел внизу
черную дорогу, на которой футах ста пятидесяти от обочины разыгрывалась
странная сцена.
Если б не огони костра, я мог бы подумать, что передо мной мелькают
кадры черно-белого кино. Женщина в белом с черными распущенными волосами,
ниспадающими до талии, была привязана к черному дереву, у ее ступней
дымились черные головешки. С полдюжины мужчин, волосатых альбиносов, либо
голых, либо срывающих остатки одежд, приплясывали, бормоча и ухмыляясь,
тыкали в женщину палками, раздували костер и все время хватали себя между
ног. Ее длинное белое платье, изодранное в лохмотья и обнажившее пышную
фигуру, начало тлеть, а лица я разглядеть не смог из-за дыма.
В мгновение ока я спустился с холма, одним прыжком перемахнул через
высокую черную траву, побежал вперед и бросился на волосатых уродов, снеся
первому голову с плеч и проткнув шпагой второго. Остальнные повернулись ко
мне, угрожающе махая палками и что-то крича. Грейсвандир засверкала, как
молния и в несколько секунд с бандитами было покончено. Трупы валялись на
черной земле, и жидкость, вытекавшая из них, тоже была черной.
Я резко повернулся, расшвырял костер ногой, подошел к женщине и,
взмахнув шпагой, перерезал стягивающие ее веревки. Рыдая, она упала в мои
объятия.
Только тогда я заметил ее лицо, вернее его отсутвтвие. На ней была
маска, овальная и гладкая, с отверстиями для глаз.
Я отвел женщину подальше от горящих ветвей, и она прижалась ко мне
всем телом, тяжело дыша. Подождав для приличия несколько секунд, я
попытался осторожно высвободиться из ее объятия, но безуспешно. Для
женщины она была на удивление сильна.
- Успокойтесь, не надо, все будет в порядке, - пробормотал я
стандартные в таких случаях слова, но она не ответила, лишь прижалась еще
сильней и начала ласкать - грубо, искусно, вызывая вполне определенное
возбуждение, которое меня в первый момент озадачило. С каждой секундой она
становилась все желаннее. Я вдруг понял, что провожу рукой по ее волосам,
глажу податливое тело.
- Успокойтесь, - повторил я. - кто вы? Почему вас хотели сжечь? Как
вы сюда попали?
И вновь я не получил ответа. Она перестала плакать, но дышала тяжело
- правда, совсем по другой причине.
- Зачем вы надели маску? - я попытался снять ее, но женщина резко
откинула голову.
Впрочем, я не придал этому никакого значения. Понимая рассудком, что
возникшая страсть нелепа, я был так же беспомощен, как боги эпикурейцев, и
хотел одного: обладать этой женщиной, причем немедленно.
Затем мне показалось, что ганелон громко зовет меня, и я хотел было
повернуться, но она удержала меня. Я был просто поражен ее силой.
- Дитя Эмбера, - раздался голос, знакомый и назнакомый в одно и то же
время. - мы - твои должники, и сейчас ты будешь весь наш.
Словно издалека я услышал крики ганелона, обрушившего на мою голову
поток отборной матерной ругани.
Я напряг мускулы и почувствовал, как ослабевает и разжимается кольцо
ее рук. Затем я сорвал с нее маску.
Когда я освободился, женщина коротко, зло вскрикнула, а когда маска
оказалась в моей руке, сказала всего четыре слова, оказавшиеся последними:
- Эмбер должен быть разрушен!
Под маской лица не было, одна пустота.
Сама она - оно - исчезло. Белое платье упало на землю.
Повернувшись, я увидел, что ганелон лежит на обочине черной дороги и
ноги его неестественно вывернуты. Он рубил шпагой направо и налево, но я
не понял, что случилось, и быстро подбежал к нему.
Высокая черная трава, которую я перепрыгнул, бросившись на крик о
помощи, крепко обвила лодыжки и бедра моего спутника. Правда, ему удалось
частично освободить правую ногу, но трава кидалась, как зверь, пытаясь
поймать руку со шпагой. Я пустил в ход грейсвандир, встал позади ганелона
и тут только заметил, что все еще держу маску. Я бросил ее на черную
землю, и она задымилась.
Я взял ганелона под мышки и оттащил от обочины. Трава сопротивлялась,
не желая уступать, но я оказался сильнее.
Он с трудом встал, опираясь на меня, и воскликнул, хлопая по бедрам:
- Мои ноги! Они как мертвые!
Я помог ему добраться до фургона, и ганелон уцепился за его борт.
- Щекотно, - заявил он, топая ногами. - кажется, я начинаю что-то
чувствовать... О-о-оо!
В конце концов он с трудом забрался на козлы, и я сел рядом. Ганелон
вздохнул.
- Вроде бы полегчало, - сказал он. - по-моему, онемение проходит. Эта
дрянь высосала из меня все силы. А у вас что случилось?
- Ты оказался прав. Это - проклятое место.
- Что будем делать?
Я взял вожжи в руки и снял фургон с тормоза.
- Поедем, никуда не сворачивая. Мне надо кое-что выяснить. Держи
шпагу наготове.
Он буркнул что-то нечленораздельное и положил шпагу на колени.
Лошадям моя идея пришлась не по нутру, так что пришлось легонько стегнуть
их кнутом.
Мы въехали на черную дорогу, и мне показалось, что я сижу в кинозале
и смотрю картину о второй мировой войне. Реалистичный, страшный, пугающий
фильм о недалеком прошлом. Даже скрип фургона и стук копыт звучали глухо,
доносились как бы издалека. У меня зазвенело в ушах. Трава заволновалась,
когда мы проезжали мимо, хотя я выбрал такое место на обочине, где она не
росла. Клубившийся туман не имел запаха, но тем не менее в низинах было
трудно дышать. У первого же валуна я начал менять отражения и свернул
направо.
Черный пейзаж остался неизменным.
Это меня взбесило.
Я вызвал в памяти лабиринт и удержал его перед своим мысленным
взором. Лабиринт горел, полыхал огнем. Я вновь поменял отражения.
В ту же секунду что-то лопнуло у меня в голове. Страшная боль
пронзила мозг, словно его проткнули раскаленным железным прутом. Вот тогда
я разозлился по-настоящему и напряг все силы, стараясь добиться перемен,
превратить дорогу в ничто.
Предметы потеряли очертания. Туман сгустился. Я встряхнул вожжами, и
лошади перешли на бег. В голове у меня загудело, она разбухла от боли и,
казалось, сейчас взорвется.
Но взорвалась не моя голова, а вселенная.
Земля затряслась, пошла трещинами. Окружающий нас мир забился в
эпилептическом припадке и рассыпался, словно головоломка. Я увидел зеленую
ветвь, висевшую в пустоте рядом с лужицей воды; проблеск голубого неба по
соседству с темнотой; вход в кирпичное здание; лица за окном; звезды...
Отовсюду раздавались звериные крики, человеческие голоса, грохот
машин. Мне показалось, что ганелон выругался, но я не был в этом уверен.
От нестерпимой боли я терял сознание, но из упрямства и злости твердо
решил бороться пока хватит сил. Я сконцентрировался на лабиринте - так
утопающий хватается за соломинку, а умирающий взывает к богу - и ударил по
черной дороге всей силой воли, чтобы и памяти о ней не осталось.
Внезапно у меня перестала болеть голова. Лошади неслись во весь опор
по зеленому полю. Ганелон перехватил вожжи, но я уже натянул их, крича на
испуганных животных. Фургон остановился.
Мы пересекли черную дорогу.
Я повернулся.
Воздух сзади дрожал и колебался, непрестанно меняя очертания мира. И
лишь там, где мы проехали, четко видна была тропинка, поросшая зеленой
травой.
- Когда вы отправляли меня в ссылку, дорога была лучше, - заметил
ганелон.
- Спору нет, - согласился я и принялся успокаивать лошадей,
разговаривая с ними ласковым тоном и понукая, чтобы свернуть с поля на
тракт.
Солнышко ласково пригревало, на щедрой темной земле росли высокие
травы. Впереди показался сосновый лес, и, въехав в него, мы почувствовали
одурманивающий запах свежих иголок. В ветвях прыгали белки,
переговаривались птицы. Я был очень доволен, что мне все-таки удалось
попасть на другое отражение, именно то, которое мне было нужно.
Наша дорога круто свернула, заворачивая чуть ли не в обратном
направлении, стала петлять, и вновь мы увидели справа черную дорогу,
зловещую и незыблемую. Видимо, она действительно пересекала все отражения.
Моя головная боль окончательно прошла, сердце перестало колотиться
как бешеное. Мы поднялись в гору, и с вершины ее перед нами открылся
прекрасный вид на высокие холмы, зеленые луга, перелески, напоминавшие мне
о путешествии по пенсильвании, которое я совершил много лет назад. Я с
наслаждением потянулся и посмотрел на ганелона.
- Как ты себя чувствуешь?
- Нормально. - он оглянулся. - послушайте, Корвин, у меня очень
хорошее зрение...
- Зачем ты мне это говоришь?
- Там, вдалеке, я вижу всадника, который быстро к нам приближается.
Я быстро встал и повернулся. Он был очень далеко, по ту сторону
черной дороги, но кто еще мог нестись во весь опор по нашему следу?
Я выругался и схватил вожжи.
- Готовься еще к одной бешеной скачке, - сказал я ганелону.
- Это бенедикт?
- Думаю, да. Слишком много времени мы потеряли на черной дороге.
Когда бенедикт один, он может мчаться по отражениям со скоростью ветра.
- Вы считаете, нам удастся уйти от погони?
- Там видно будет. Скоро выясним.
Я прикрикнул на лошадей и взмахнул кнутом. Разыгралась буря. Фургон
накренился, выровнялся; скала справа от нас закрыла небо. Мы объехали ее,
и темнота сгустилась, пошел сухой снег, жалящий наши лица и руки.
Мы катились вниз, и снегопад сменился метелью, слепившей глаза. Ветер
визжал в ушах, фургон подскакивал на выбоинах, его заносило. Вокруг нас
стояли сугробы; вместе с дыханием изо рта вырывался пар; ледяные сосульки
свисали с ветвей деревьев.
Мгновенное помутнение чувств... Достаточно...
Мы продолжали нестись вперед, и ветер визжал и плакал, заметая дорогу
снегом.
Проворот... Буран прекратился, на безоблачном небе светило солнце,
согревая землю, все еще покрытую снегом и льдом...
...И, проехав сквозь туман, мы очутились на безжизненном каменистом
плато...
...А затем свернули направо и вновь увидели солнечный свет, зеленую
долину, нагромождение голубых камней...
...И черную дорогу вдалеке.
Жара стояла невыносимая, от земли поднимались испарения. Кипящие
ручьи пузырились, влажным воздухом невозможно было дышать. Мелкие лужицы
блестели, словно бронзовые монеты.
Лошади понесли, обезумев от страха, а вдоль дороги стали бить
гейзеры. Горячие струи воды пролетали мимо нас, разливаясь по земле
широкими реками. Небо было цвета меди, а солнце похоже на печеное яблоко.
Зловонный ветер пыхтел, как собака, у которой несло падалью изо рта.
Земля дрожала, и где-то вдалеке взорвалась вершина холма, плюясь в
небо огненными струями. Взрывная волна ударила нас, чуть не сбросив с
козел. Фургон кидало в разные стороны.
Земля продолжала дрожать, ураганный ветер свистел в ушах. Мы свернули
с дороги, и я погнал лошадей по каменистой равнине. Повсюду возвышались
горы, очертания которых плясали в раскаленном воздухе.
Ганелон дотронулся до моей руки и что-то сказал, но слов разобрать
было невозможно. На всякий случай я оглянулся, но увидал лишь завесу из
пыли, гари и пепла. Я пожал плечами и сконцентрировал все свое внимание на
ближайшем холме, у подножья которого небо потемнело.
Пред нами все отчетливее вырисовывался вход в огромную пещеру. Я
щелкнул кнутом и погнал лошадей.
Мы въехали в огромный грот с высокими сводами. Из трещин в потолке
лился слабый свет, повсюду висели сталактиты, с которых капала странная
голубая вода, собиравшаяся в небольшие озерца. Земля все еще дрожала, а
моя временная глухота прошла, в чем я убедился, услышав слабое звяканье от
падения гигантского сталагмита.
Мост из известняка рухнул, как только мы проехели по нему над
бездонной пропастью. И вновь пещера уводила вглубь, а мелкие (и не очень
мелкие) камни сыпались на нас со сводчатого потолка. Зеленые и красные
лишайники сверкали в трещинах стен, расцвеченных прожилками минералов;
кристаллы горного хрусталя и каменные цветы придавали этому месту особую
неземную красоту.
Мы миновали анфиладу пещер и начали подниматься по извилистой
каменной галерее.
- Когда мы мчались к холму, - сказал ганелон, и голос его звучал
приглушенно, - мне показалось, что на горе появился всадник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Уловка, старая как мир?
Он донесся из-за холмов справа и показался мне неправдоподобным.
Впрочем, кто знает? Я мог ошибаться.
Бросив поводья, я соскочил с фургона и выхватил грейсвандир из ножен.
- Пойду посмотрю, в чем дело.
- Возвращайтесь скорее.
Я перепрыгнул через придорожную канаву, продрался сквозь густой
кустарник, преодолел довольно крутой подъем и очутился на вершине холма.
Крик повторился, послышались какие-то непонятные звуки: я увидел внизу
черную дорогу, на которой футах ста пятидесяти от обочины разыгрывалась
странная сцена.
Если б не огони костра, я мог бы подумать, что передо мной мелькают
кадры черно-белого кино. Женщина в белом с черными распущенными волосами,
ниспадающими до талии, была привязана к черному дереву, у ее ступней
дымились черные головешки. С полдюжины мужчин, волосатых альбиносов, либо
голых, либо срывающих остатки одежд, приплясывали, бормоча и ухмыляясь,
тыкали в женщину палками, раздували костер и все время хватали себя между
ног. Ее длинное белое платье, изодранное в лохмотья и обнажившее пышную
фигуру, начало тлеть, а лица я разглядеть не смог из-за дыма.
В мгновение ока я спустился с холма, одним прыжком перемахнул через
высокую черную траву, побежал вперед и бросился на волосатых уродов, снеся
первому голову с плеч и проткнув шпагой второго. Остальнные повернулись ко
мне, угрожающе махая палками и что-то крича. Грейсвандир засверкала, как
молния и в несколько секунд с бандитами было покончено. Трупы валялись на
черной земле, и жидкость, вытекавшая из них, тоже была черной.
Я резко повернулся, расшвырял костер ногой, подошел к женщине и,
взмахнув шпагой, перерезал стягивающие ее веревки. Рыдая, она упала в мои
объятия.
Только тогда я заметил ее лицо, вернее его отсутвтвие. На ней была
маска, овальная и гладкая, с отверстиями для глаз.
Я отвел женщину подальше от горящих ветвей, и она прижалась ко мне
всем телом, тяжело дыша. Подождав для приличия несколько секунд, я
попытался осторожно высвободиться из ее объятия, но безуспешно. Для
женщины она была на удивление сильна.
- Успокойтесь, не надо, все будет в порядке, - пробормотал я
стандартные в таких случаях слова, но она не ответила, лишь прижалась еще
сильней и начала ласкать - грубо, искусно, вызывая вполне определенное
возбуждение, которое меня в первый момент озадачило. С каждой секундой она
становилась все желаннее. Я вдруг понял, что провожу рукой по ее волосам,
глажу податливое тело.
- Успокойтесь, - повторил я. - кто вы? Почему вас хотели сжечь? Как
вы сюда попали?
И вновь я не получил ответа. Она перестала плакать, но дышала тяжело
- правда, совсем по другой причине.
- Зачем вы надели маску? - я попытался снять ее, но женщина резко
откинула голову.
Впрочем, я не придал этому никакого значения. Понимая рассудком, что
возникшая страсть нелепа, я был так же беспомощен, как боги эпикурейцев, и
хотел одного: обладать этой женщиной, причем немедленно.
Затем мне показалось, что ганелон громко зовет меня, и я хотел было
повернуться, но она удержала меня. Я был просто поражен ее силой.
- Дитя Эмбера, - раздался голос, знакомый и назнакомый в одно и то же
время. - мы - твои должники, и сейчас ты будешь весь наш.
Словно издалека я услышал крики ганелона, обрушившего на мою голову
поток отборной матерной ругани.
Я напряг мускулы и почувствовал, как ослабевает и разжимается кольцо
ее рук. Затем я сорвал с нее маску.
Когда я освободился, женщина коротко, зло вскрикнула, а когда маска
оказалась в моей руке, сказала всего четыре слова, оказавшиеся последними:
- Эмбер должен быть разрушен!
Под маской лица не было, одна пустота.
Сама она - оно - исчезло. Белое платье упало на землю.
Повернувшись, я увидел, что ганелон лежит на обочине черной дороги и
ноги его неестественно вывернуты. Он рубил шпагой направо и налево, но я
не понял, что случилось, и быстро подбежал к нему.
Высокая черная трава, которую я перепрыгнул, бросившись на крик о
помощи, крепко обвила лодыжки и бедра моего спутника. Правда, ему удалось
частично освободить правую ногу, но трава кидалась, как зверь, пытаясь
поймать руку со шпагой. Я пустил в ход грейсвандир, встал позади ганелона
и тут только заметил, что все еще держу маску. Я бросил ее на черную
землю, и она задымилась.
Я взял ганелона под мышки и оттащил от обочины. Трава сопротивлялась,
не желая уступать, но я оказался сильнее.
Он с трудом встал, опираясь на меня, и воскликнул, хлопая по бедрам:
- Мои ноги! Они как мертвые!
Я помог ему добраться до фургона, и ганелон уцепился за его борт.
- Щекотно, - заявил он, топая ногами. - кажется, я начинаю что-то
чувствовать... О-о-оо!
В конце концов он с трудом забрался на козлы, и я сел рядом. Ганелон
вздохнул.
- Вроде бы полегчало, - сказал он. - по-моему, онемение проходит. Эта
дрянь высосала из меня все силы. А у вас что случилось?
- Ты оказался прав. Это - проклятое место.
- Что будем делать?
Я взял вожжи в руки и снял фургон с тормоза.
- Поедем, никуда не сворачивая. Мне надо кое-что выяснить. Держи
шпагу наготове.
Он буркнул что-то нечленораздельное и положил шпагу на колени.
Лошадям моя идея пришлась не по нутру, так что пришлось легонько стегнуть
их кнутом.
Мы въехали на черную дорогу, и мне показалось, что я сижу в кинозале
и смотрю картину о второй мировой войне. Реалистичный, страшный, пугающий
фильм о недалеком прошлом. Даже скрип фургона и стук копыт звучали глухо,
доносились как бы издалека. У меня зазвенело в ушах. Трава заволновалась,
когда мы проезжали мимо, хотя я выбрал такое место на обочине, где она не
росла. Клубившийся туман не имел запаха, но тем не менее в низинах было
трудно дышать. У первого же валуна я начал менять отражения и свернул
направо.
Черный пейзаж остался неизменным.
Это меня взбесило.
Я вызвал в памяти лабиринт и удержал его перед своим мысленным
взором. Лабиринт горел, полыхал огнем. Я вновь поменял отражения.
В ту же секунду что-то лопнуло у меня в голове. Страшная боль
пронзила мозг, словно его проткнули раскаленным железным прутом. Вот тогда
я разозлился по-настоящему и напряг все силы, стараясь добиться перемен,
превратить дорогу в ничто.
Предметы потеряли очертания. Туман сгустился. Я встряхнул вожжами, и
лошади перешли на бег. В голове у меня загудело, она разбухла от боли и,
казалось, сейчас взорвется.
Но взорвалась не моя голова, а вселенная.
Земля затряслась, пошла трещинами. Окружающий нас мир забился в
эпилептическом припадке и рассыпался, словно головоломка. Я увидел зеленую
ветвь, висевшую в пустоте рядом с лужицей воды; проблеск голубого неба по
соседству с темнотой; вход в кирпичное здание; лица за окном; звезды...
Отовсюду раздавались звериные крики, человеческие голоса, грохот
машин. Мне показалось, что ганелон выругался, но я не был в этом уверен.
От нестерпимой боли я терял сознание, но из упрямства и злости твердо
решил бороться пока хватит сил. Я сконцентрировался на лабиринте - так
утопающий хватается за соломинку, а умирающий взывает к богу - и ударил по
черной дороге всей силой воли, чтобы и памяти о ней не осталось.
Внезапно у меня перестала болеть голова. Лошади неслись во весь опор
по зеленому полю. Ганелон перехватил вожжи, но я уже натянул их, крича на
испуганных животных. Фургон остановился.
Мы пересекли черную дорогу.
Я повернулся.
Воздух сзади дрожал и колебался, непрестанно меняя очертания мира. И
лишь там, где мы проехали, четко видна была тропинка, поросшая зеленой
травой.
- Когда вы отправляли меня в ссылку, дорога была лучше, - заметил
ганелон.
- Спору нет, - согласился я и принялся успокаивать лошадей,
разговаривая с ними ласковым тоном и понукая, чтобы свернуть с поля на
тракт.
Солнышко ласково пригревало, на щедрой темной земле росли высокие
травы. Впереди показался сосновый лес, и, въехав в него, мы почувствовали
одурманивающий запах свежих иголок. В ветвях прыгали белки,
переговаривались птицы. Я был очень доволен, что мне все-таки удалось
попасть на другое отражение, именно то, которое мне было нужно.
Наша дорога круто свернула, заворачивая чуть ли не в обратном
направлении, стала петлять, и вновь мы увидели справа черную дорогу,
зловещую и незыблемую. Видимо, она действительно пересекала все отражения.
Моя головная боль окончательно прошла, сердце перестало колотиться
как бешеное. Мы поднялись в гору, и с вершины ее перед нами открылся
прекрасный вид на высокие холмы, зеленые луга, перелески, напоминавшие мне
о путешествии по пенсильвании, которое я совершил много лет назад. Я с
наслаждением потянулся и посмотрел на ганелона.
- Как ты себя чувствуешь?
- Нормально. - он оглянулся. - послушайте, Корвин, у меня очень
хорошее зрение...
- Зачем ты мне это говоришь?
- Там, вдалеке, я вижу всадника, который быстро к нам приближается.
Я быстро встал и повернулся. Он был очень далеко, по ту сторону
черной дороги, но кто еще мог нестись во весь опор по нашему следу?
Я выругался и схватил вожжи.
- Готовься еще к одной бешеной скачке, - сказал я ганелону.
- Это бенедикт?
- Думаю, да. Слишком много времени мы потеряли на черной дороге.
Когда бенедикт один, он может мчаться по отражениям со скоростью ветра.
- Вы считаете, нам удастся уйти от погони?
- Там видно будет. Скоро выясним.
Я прикрикнул на лошадей и взмахнул кнутом. Разыгралась буря. Фургон
накренился, выровнялся; скала справа от нас закрыла небо. Мы объехали ее,
и темнота сгустилась, пошел сухой снег, жалящий наши лица и руки.
Мы катились вниз, и снегопад сменился метелью, слепившей глаза. Ветер
визжал в ушах, фургон подскакивал на выбоинах, его заносило. Вокруг нас
стояли сугробы; вместе с дыханием изо рта вырывался пар; ледяные сосульки
свисали с ветвей деревьев.
Мгновенное помутнение чувств... Достаточно...
Мы продолжали нестись вперед, и ветер визжал и плакал, заметая дорогу
снегом.
Проворот... Буран прекратился, на безоблачном небе светило солнце,
согревая землю, все еще покрытую снегом и льдом...
...И, проехав сквозь туман, мы очутились на безжизненном каменистом
плато...
...А затем свернули направо и вновь увидели солнечный свет, зеленую
долину, нагромождение голубых камней...
...И черную дорогу вдалеке.
Жара стояла невыносимая, от земли поднимались испарения. Кипящие
ручьи пузырились, влажным воздухом невозможно было дышать. Мелкие лужицы
блестели, словно бронзовые монеты.
Лошади понесли, обезумев от страха, а вдоль дороги стали бить
гейзеры. Горячие струи воды пролетали мимо нас, разливаясь по земле
широкими реками. Небо было цвета меди, а солнце похоже на печеное яблоко.
Зловонный ветер пыхтел, как собака, у которой несло падалью изо рта.
Земля дрожала, и где-то вдалеке взорвалась вершина холма, плюясь в
небо огненными струями. Взрывная волна ударила нас, чуть не сбросив с
козел. Фургон кидало в разные стороны.
Земля продолжала дрожать, ураганный ветер свистел в ушах. Мы свернули
с дороги, и я погнал лошадей по каменистой равнине. Повсюду возвышались
горы, очертания которых плясали в раскаленном воздухе.
Ганелон дотронулся до моей руки и что-то сказал, но слов разобрать
было невозможно. На всякий случай я оглянулся, но увидал лишь завесу из
пыли, гари и пепла. Я пожал плечами и сконцентрировал все свое внимание на
ближайшем холме, у подножья которого небо потемнело.
Пред нами все отчетливее вырисовывался вход в огромную пещеру. Я
щелкнул кнутом и погнал лошадей.
Мы въехали в огромный грот с высокими сводами. Из трещин в потолке
лился слабый свет, повсюду висели сталактиты, с которых капала странная
голубая вода, собиравшаяся в небольшие озерца. Земля все еще дрожала, а
моя временная глухота прошла, в чем я убедился, услышав слабое звяканье от
падения гигантского сталагмита.
Мост из известняка рухнул, как только мы проехели по нему над
бездонной пропастью. И вновь пещера уводила вглубь, а мелкие (и не очень
мелкие) камни сыпались на нас со сводчатого потолка. Зеленые и красные
лишайники сверкали в трещинах стен, расцвеченных прожилками минералов;
кристаллы горного хрусталя и каменные цветы придавали этому месту особую
неземную красоту.
Мы миновали анфиладу пещер и начали подниматься по извилистой
каменной галерее.
- Когда мы мчались к холму, - сказал ганелон, и голос его звучал
приглушенно, - мне показалось, что на горе появился всадник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27