Он действительно ночь провел без сна, но не потому, что увлекся чтением недавно купленного Геродота — мечтал о совместной жизни с Наташей.
Мать осторожно вытащила из сыновьей подмышки теплый градусник, посмотрела, удовлетворенно кивнула. Температура нормальная, можно не беспокоиться. И снова взялась за газету.
— Что, мама, пора ехать? — не открывая глаз, спросил Карп. — Извини, задремал.
— Спи, сынок, есть еще время.
Разбудила Клавдия сына в половине пятого. На спинке стула висит вычищенный и отглаженный светлый пиджак, на нем — белоснежная рубашка с розовыми крапинками, на кресле — тоже наглаженные брюки. Мать одета значительно скромней — черная удлиненная юбка и светлокоричневая блузка. На шее — монисто, когда-то подаренное мужем.
— Оделась бы понарядней, — недовольно бросил Карп, поспешно одеваясь.
— Есть же у тебя праздничные платья и костюмы? Подкрась губы, почерни бровки — пусть все видят, какая ты у меня красавица! А то поглядит твой фронтовой побратим на боевую подругу и подумает — замухрышка.
— Мне и так хорошо, — вынужденно усмехнулась Клавдия. — Ни к чему красоваться, пусть принимают такой, какая есть… Готов, критик? Тогда поехали.
Подхватила хозяйственную сумку, без которой из дому не выходит, и открыла дверь на лестничную площадку. Карп хотел было отобрать сумку — куда там, не разрешила. Дескать, не дело мужикам таскать бабьи причиндалы, они должны гордо вышагивать рядом, охраняя и воодушевляя слабый пол.
— Взяла бы вместо этого чудища, — Карп пренебрежительно ткнул пальцем в далеко не новую сумку, — черную лакированную сумочку…
— В сумочку бутылка с закуской не влезут, — выходя из подъезда, ответила женщина,
— Какая еще бутылка?
— Водка. Разве ты хочешь, чтобы Нечитайло посчитал нас бедняками? Нет уж, милый, такого никогда не будет!
Клавдия рассердилась. Нехватает еще, чтобы бывший начштаба батальона посчитал жену своего комбата несчастненькой, забитой, считающей в потертом кошельке копейки!
Отошла она только в такси. Примирительно улыбнулась, ласково погладила руку сына.
— Вот, что хочу сказать напоследок, сынок: никогда ни перед кем не склоняй головы, как говаривал твой отец, держи хвост пистолетом… Ладно, повзрослеешь — сам поймешь… У Нечитайло будешь говорить ты — я ему уже успела приесться. По праву сына предательски убитого капитана. О чем — мы с тобой уже обговорили. Нужно, чтобы упрямый до невозможности Мишка вспомнил всех, кто в тот злосчастный день находился поблизости от комбата… Понимаешь?… О Сидякине мне уже известно, о Федорове — тоже, но ведь не они одни тогда лежали неподалеку от Семчика?
Если честно признаться, Карп не совсем уверен в своих следовательских способностях, мало того, он не представлял себе, как начнет допрашивать пожилого человека. Спросить прямо в лоб? Не годится, полковник может обидеться и свести разговор к бытовым вопросам-ответам.
— Не волнуйся, сынок, будь более решительным, — будто прониклась сыновьими сомнениями Клавдия. — Михаил не откажет, не сможет отказать. При всем своем упрямстве, у него — добрая, отзывчивая на чужие несчастья, душа…
В квартире Нечилайло первым их встретил верткий мальчишка с ехидным взглядом. Сережка, вспомнил разговор с Наташкой Карп… Неужели съехидничает?
Как в воду смотрел!
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Нечитайло-младший, метнув на Карпа издевательский взгляд. — Я думал, что ты заявишься с
Наташкой-невестой, а ты — с мамочкой! Слюнявчик захватил или принести полотенце?
Хотел было Карп отвесить наглецу полновестного «леща», но во время удержал поднятую руку. Как посмотрит хозяин квартиры на расправу над внуком? Вместо шалобана, ответил ехидине насмешливой ухмылкой.
— Зови отца, пигалица, не к тебе ведь пришли.
Звать хозяина не пришлось — он сам вышел в переднюю. Среднего роста, полный, с лысиной на макушке и нависшими на глаза густыми бровями.
— Здорово, Клавка. Ты, как всегда, приходишь во время. Молодчина! А это кто с тобой?… Ба, можешь не представлять, узнал — сын вечного комбата! Надо же, фигура, манеры, взгляд, все — капитанское!
Полковник принялся бесцеремонно тормошить гостя. Потом неожиданно обнял и прижал к себе.
— Здорово, Семеныч, здорово комбатенок! Рад познакомиться… Учишься или готовишься в армию?
— Вчера получил аттестат зрелости, — опередила Карпа мать. В голосе — гордость за птенца, которого она, без помощи и поддержки мужа, научила летать. — В институт готовится!
— В институт? — удивился старик. — А почему не в училище? По стопам отца…
— Слаб в коленках — в училище, — немедленно отреагировал Сережка. —
Ему не воевать — бумажки перелистывать. Интеллигент дерьмовый…
— Брысь, ехидина! — добродушно буркнул Нечитайло, сопроводив бурчание щелчком по лбу. — Отправляйся на кухню и сиди там до особого приглашения!
Странно, но Сережка не расплакался и не обиделся, понимающе улыбнулся и убежал. Вместо него из кухни выплыла полная хозяйка.
— Что же ты, хозяин, гостей держишь в прихожей? — густым басом спросила она. — Проходите, дорогие, в комнату, садитесь за стол, отведайте грибков и огурчиков. Свои, некупленные.
Предварительная процедура встречи гостей выполнена, остальное можно продолжить за столом.
Видимо, гостей ожидали: стол еще пустует, но он застелен цветастой скатертью, посередине — ваза с тремя гвоздичками, вокруг нее — рюмки и фужеры, на углу — стопкой закусочные тарелочки.
— Присаживайтесь, гостеньки, сейчас отметим встречу, — Нечитайло повернулся в сторону кухни. — Эй, хозяйка, поторопись, в желудке — революция!
«Поторопилась» не хозяйка — Сережка принялся таскать блюда, расставлял их на скатерти, одновременно ухитрялся посылать Карпу ехидные улыбки, от которых у Видова буквально чесались кулаки.
Стеснительно улыбнувшись, Клавдия выставила бутылку водки, достала из сумки кастрюлю с холодцом, банку самолично изготовленного ядренного хрена.
— Обижаешь, фронтовичка, — погудел Нечитайло, в свою очередь извлекая из секретера коньячную бутылку. — У нас так не принято… Испортилась, окончательно испортилась, батальонная фельдшерица, забыла армейские обычаи… Впрочем, ладно, будь по твоему. Надо бы вернуть твои подношения обратно в сумку, да боюсь обидеть… Ну, что, за встречу?
Чокнулись. Бывший начштаба батальона лихо опрокинул полную стопку, поморщился, понюхал краюху хлеба, принялся вилкой ворошить селедку. Подражая ему, Карп выпил так же лихо, но нюхать чернушку и ковыряться в закусках не решился, скромно отправил в рот ломтик материнского холодца, обильно намазаного хреном.
— А почему хозяйки нет за столом? — недовольно спросила Клавдия. — Брезгует или ты не разрешаешь?
— На работу торопится. Порешила на старости лет потрудиться на ниве всеобщего образования, заодно накопить денег для покупки мебели старшему сыну… Примем по второй? За тех, кто не дожил?
Карп почувствовал легкий толчок в бедро. Мать сигналит — настал удобный момент для задуманной беседы, не упусти. Но не прерывать же пожилого человека, который, выпив вторую рюмку, ударился в воспоминания.
Наконец, Видову удалось выбрать удобный момент — Нечитайло промочил пересохшую глотку стаканом нарзана.
— Михаил Иванович, а как погиб мой отец?
Полковник поперхнулся, долго откашливался. Бросил на Клавдию укоряющий в взгляд. Ему явно не хотелось говорить на опасную тему. Почему?
— Неужто мать не рассказала? — недоверчиво спросил он. — Не верю!
Клавдия наклонилась над столом, выписывала вилкой на тарелке какие-то каббалистические фигуры и с трудом удерживалась от слез.
— Говорила, конечно, но — вскользь, без подробностей. А мне хочется знать все. Как сын имею право…
— Имеешь… Но большего все равно не скажу. Какой-то подонок выстрелил в комбата. Была такая заваруха — не до разглядываний и подозрений. Все мы были уверены, что капитан убит либо пулеметной очередью мессера, либо осколком бомбы. Человек тридцать тогда полегло, да еще два десятка пораненных… Только потом особист просветил. Когда допрашивал нас… Вот, пожалуй, и все.
— Нет, не все! — упрямился Карп. — Вы не можете не знать, кто тогда находился рядом с отцом. Михаил Иванович, постарайтесь припомнить, очень прошу вас!
— А толку от моих «припоминаний»? На дуэль вызовешь или в КГБ напишешь? Сам подумай, фактов-то нет, как докажешь, что в капитана стрелял
Иванов или Сидоров? Зряшная потеря времени. Вот бывший комроты-три Романов тоже пытал меня, а когда я спросил: почему он сам не вспомнит — умолк… Так что, прими мой совет, Видов, перестань полоскать да выжимать старое белье, ничего не выжмешь.
— А ты не отнекивайся, Мишка, не тряси штанами. Это со мной можно вертеться-крутиться, а тут — родной сын погибшего капитана, ему положено знать все. Говори, как на духу, кто мог выстрелить в Семчика? — не выдержав, вмешалась в беседу Клавдия.
Нечитайло поднялся со стула, досадливо морщась, грузно заходил по комнате. В квартире — настороженная тишина. Хозяйка умчалась в школу, прихватив с собой слишком уж любопытного сына-непоседу. Она чувствовала необычность беседы мужа с гостями и не хотела, чтобы Сережка мешал им.
— Кого можно заподозрить — не скажу, не хочу грешить. Многие были недовольны грубым и ехидным Видовым, который умудрялся ковыряться во внутренностях подчиненных. Любой мог, пользуясь неразберихой, выстрелить в него… Кто тогда находился рядом с вечным комбатом — тоже толком не могу сказать, ибо лежал на спине и стрелял по наседающим мессерам…
— Неужели никого не запомнили?
Полковник снова присел к столу, раздумчиво покачал пустым фужером.
Налил стопку и залпом выпил.
— Почему не запомнил?… Неподалеку «нюхал цветочки» пулеметчик Федоров. Только его тебе не достать — погиб во время той бомбежки… По другую сторону стрелял ротный старшина Сидякин… Орал раненный ездовой Хомяков… Полз младший сержант Перов… Пожалуй все, что удалось запомнить…
— Мог достать батальонного Сидякин? — тихо спросила, не отрывая взгляда от пустой тарелки, Клавдия.
— Да ты что, сбрендила? Они же земляки с Видовым, из одной деревни!
— Знаю. Но я спрашиваю не о родстве или землячестве. Мог или не мог?
— Мог, — подумав, выдавил Нечитайло. — И Федоров, и Хомяков, и
Перов — все могли, вернее, имели основания. Но точно — один Бог знает, спросите у него…
— Где они сейчас живут?
— Точно не скажу. Хомяков потерял руку, работает сторожем в колхозе. Федорова похоронили. Перов — пенсионер, живет в Москве. А вот старшина Сидякин вообще исчез, в списках нашей ветеранской организации против его фамилии — пустое место…
Клавдия торопливо записывала на бумажной салфетке с таким трудом добытые новые сведения…
Глава 17
"… Марк буквально прилип ко мне, что ни день навещает. Усядется напротив, кашляет, прикрывая рот грязным носовым платком, и говорит, говорит.
В основном об отце, которого, похоже, он и любит, и ненавидит, одновременно…"
Запись деда в коричневой тетради.
Сидякин на глазах выздоравливает. Корсет с него не сняли — попрежнему сжимает грудь и спину, но парализованный старшина начал подниматься с постели, на ослабевших ногах медленно бродил по палате, даже появлялся в коридоре. Врачи удивлялись и радовались. А Прохор уверен — ему помогает не лечение — молитвы, которые он каждое утро и вечер про себя возносит Всевышнему.
Веруюшим он, как и полагается настоящему коммунисту, не был, но на всякий случай носил рядом с партбилетом купленный по случаю у одной бабки крестик. Не выручит из беды марксизм-ленинизм, авось, поможет Господь.
— Молоток, старшина, — завистливо хвалил Сидякина безрукий инвалид, которого сестры кормили с ложечки. — Скоро покинешь нас, выйдешь на волю, счастливчик!
— Хороша воля, — скептически гундосил сержант-пехотинец. — Ходит в раскорячку, будто в штаны наложил. На работу не возьмут — кому нужен инвалид? — прожрет за неделю пенсию — зубы на полку, зад на печку!
— Почему не возьмут? — возражал танкист. — Те же конверты клеить или диспетчером сидеть в будке. Не трусь, старшина, не слушай их — проживешь!
Сидякин согласно улыбался одним, хмуро отмахивался от страшных прогнозов других. А сам думал, думал. Из головы не выходил восторженный шепот Семенчука, его заманчивые предложения. Федька уже выписался из госпиталя и носа не кажет, баламут. Неужели забыл о паралитике, нашел себе более здорового и удачливого компаньона?
Галилея Борисовна навещает мужа через день. Непременно с Марком, выступающим в качестве своеобразного щита, разделяющего отца и мать. Или — соединяющего их? Придет, выложит на прикроватную тумбочку очередную порцию осточертевших яблок, поставит бутылку молока, которым Прохор после ее ухода угощает сопалатников. И молчит, глядя на старшину испуганными и молящими глазами. Она чувствует отношение к себе мужа, но надеется на время и мужскую «потребность».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Мать осторожно вытащила из сыновьей подмышки теплый градусник, посмотрела, удовлетворенно кивнула. Температура нормальная, можно не беспокоиться. И снова взялась за газету.
— Что, мама, пора ехать? — не открывая глаз, спросил Карп. — Извини, задремал.
— Спи, сынок, есть еще время.
Разбудила Клавдия сына в половине пятого. На спинке стула висит вычищенный и отглаженный светлый пиджак, на нем — белоснежная рубашка с розовыми крапинками, на кресле — тоже наглаженные брюки. Мать одета значительно скромней — черная удлиненная юбка и светлокоричневая блузка. На шее — монисто, когда-то подаренное мужем.
— Оделась бы понарядней, — недовольно бросил Карп, поспешно одеваясь.
— Есть же у тебя праздничные платья и костюмы? Подкрась губы, почерни бровки — пусть все видят, какая ты у меня красавица! А то поглядит твой фронтовой побратим на боевую подругу и подумает — замухрышка.
— Мне и так хорошо, — вынужденно усмехнулась Клавдия. — Ни к чему красоваться, пусть принимают такой, какая есть… Готов, критик? Тогда поехали.
Подхватила хозяйственную сумку, без которой из дому не выходит, и открыла дверь на лестничную площадку. Карп хотел было отобрать сумку — куда там, не разрешила. Дескать, не дело мужикам таскать бабьи причиндалы, они должны гордо вышагивать рядом, охраняя и воодушевляя слабый пол.
— Взяла бы вместо этого чудища, — Карп пренебрежительно ткнул пальцем в далеко не новую сумку, — черную лакированную сумочку…
— В сумочку бутылка с закуской не влезут, — выходя из подъезда, ответила женщина,
— Какая еще бутылка?
— Водка. Разве ты хочешь, чтобы Нечитайло посчитал нас бедняками? Нет уж, милый, такого никогда не будет!
Клавдия рассердилась. Нехватает еще, чтобы бывший начштаба батальона посчитал жену своего комбата несчастненькой, забитой, считающей в потертом кошельке копейки!
Отошла она только в такси. Примирительно улыбнулась, ласково погладила руку сына.
— Вот, что хочу сказать напоследок, сынок: никогда ни перед кем не склоняй головы, как говаривал твой отец, держи хвост пистолетом… Ладно, повзрослеешь — сам поймешь… У Нечитайло будешь говорить ты — я ему уже успела приесться. По праву сына предательски убитого капитана. О чем — мы с тобой уже обговорили. Нужно, чтобы упрямый до невозможности Мишка вспомнил всех, кто в тот злосчастный день находился поблизости от комбата… Понимаешь?… О Сидякине мне уже известно, о Федорове — тоже, но ведь не они одни тогда лежали неподалеку от Семчика?
Если честно признаться, Карп не совсем уверен в своих следовательских способностях, мало того, он не представлял себе, как начнет допрашивать пожилого человека. Спросить прямо в лоб? Не годится, полковник может обидеться и свести разговор к бытовым вопросам-ответам.
— Не волнуйся, сынок, будь более решительным, — будто прониклась сыновьими сомнениями Клавдия. — Михаил не откажет, не сможет отказать. При всем своем упрямстве, у него — добрая, отзывчивая на чужие несчастья, душа…
В квартире Нечилайло первым их встретил верткий мальчишка с ехидным взглядом. Сережка, вспомнил разговор с Наташкой Карп… Неужели съехидничает?
Как в воду смотрел!
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Нечитайло-младший, метнув на Карпа издевательский взгляд. — Я думал, что ты заявишься с
Наташкой-невестой, а ты — с мамочкой! Слюнявчик захватил или принести полотенце?
Хотел было Карп отвесить наглецу полновестного «леща», но во время удержал поднятую руку. Как посмотрит хозяин квартиры на расправу над внуком? Вместо шалобана, ответил ехидине насмешливой ухмылкой.
— Зови отца, пигалица, не к тебе ведь пришли.
Звать хозяина не пришлось — он сам вышел в переднюю. Среднего роста, полный, с лысиной на макушке и нависшими на глаза густыми бровями.
— Здорово, Клавка. Ты, как всегда, приходишь во время. Молодчина! А это кто с тобой?… Ба, можешь не представлять, узнал — сын вечного комбата! Надо же, фигура, манеры, взгляд, все — капитанское!
Полковник принялся бесцеремонно тормошить гостя. Потом неожиданно обнял и прижал к себе.
— Здорово, Семеныч, здорово комбатенок! Рад познакомиться… Учишься или готовишься в армию?
— Вчера получил аттестат зрелости, — опередила Карпа мать. В голосе — гордость за птенца, которого она, без помощи и поддержки мужа, научила летать. — В институт готовится!
— В институт? — удивился старик. — А почему не в училище? По стопам отца…
— Слаб в коленках — в училище, — немедленно отреагировал Сережка. —
Ему не воевать — бумажки перелистывать. Интеллигент дерьмовый…
— Брысь, ехидина! — добродушно буркнул Нечитайло, сопроводив бурчание щелчком по лбу. — Отправляйся на кухню и сиди там до особого приглашения!
Странно, но Сережка не расплакался и не обиделся, понимающе улыбнулся и убежал. Вместо него из кухни выплыла полная хозяйка.
— Что же ты, хозяин, гостей держишь в прихожей? — густым басом спросила она. — Проходите, дорогие, в комнату, садитесь за стол, отведайте грибков и огурчиков. Свои, некупленные.
Предварительная процедура встречи гостей выполнена, остальное можно продолжить за столом.
Видимо, гостей ожидали: стол еще пустует, но он застелен цветастой скатертью, посередине — ваза с тремя гвоздичками, вокруг нее — рюмки и фужеры, на углу — стопкой закусочные тарелочки.
— Присаживайтесь, гостеньки, сейчас отметим встречу, — Нечитайло повернулся в сторону кухни. — Эй, хозяйка, поторопись, в желудке — революция!
«Поторопилась» не хозяйка — Сережка принялся таскать блюда, расставлял их на скатерти, одновременно ухитрялся посылать Карпу ехидные улыбки, от которых у Видова буквально чесались кулаки.
Стеснительно улыбнувшись, Клавдия выставила бутылку водки, достала из сумки кастрюлю с холодцом, банку самолично изготовленного ядренного хрена.
— Обижаешь, фронтовичка, — погудел Нечитайло, в свою очередь извлекая из секретера коньячную бутылку. — У нас так не принято… Испортилась, окончательно испортилась, батальонная фельдшерица, забыла армейские обычаи… Впрочем, ладно, будь по твоему. Надо бы вернуть твои подношения обратно в сумку, да боюсь обидеть… Ну, что, за встречу?
Чокнулись. Бывший начштаба батальона лихо опрокинул полную стопку, поморщился, понюхал краюху хлеба, принялся вилкой ворошить селедку. Подражая ему, Карп выпил так же лихо, но нюхать чернушку и ковыряться в закусках не решился, скромно отправил в рот ломтик материнского холодца, обильно намазаного хреном.
— А почему хозяйки нет за столом? — недовольно спросила Клавдия. — Брезгует или ты не разрешаешь?
— На работу торопится. Порешила на старости лет потрудиться на ниве всеобщего образования, заодно накопить денег для покупки мебели старшему сыну… Примем по второй? За тех, кто не дожил?
Карп почувствовал легкий толчок в бедро. Мать сигналит — настал удобный момент для задуманной беседы, не упусти. Но не прерывать же пожилого человека, который, выпив вторую рюмку, ударился в воспоминания.
Наконец, Видову удалось выбрать удобный момент — Нечитайло промочил пересохшую глотку стаканом нарзана.
— Михаил Иванович, а как погиб мой отец?
Полковник поперхнулся, долго откашливался. Бросил на Клавдию укоряющий в взгляд. Ему явно не хотелось говорить на опасную тему. Почему?
— Неужто мать не рассказала? — недоверчиво спросил он. — Не верю!
Клавдия наклонилась над столом, выписывала вилкой на тарелке какие-то каббалистические фигуры и с трудом удерживалась от слез.
— Говорила, конечно, но — вскользь, без подробностей. А мне хочется знать все. Как сын имею право…
— Имеешь… Но большего все равно не скажу. Какой-то подонок выстрелил в комбата. Была такая заваруха — не до разглядываний и подозрений. Все мы были уверены, что капитан убит либо пулеметной очередью мессера, либо осколком бомбы. Человек тридцать тогда полегло, да еще два десятка пораненных… Только потом особист просветил. Когда допрашивал нас… Вот, пожалуй, и все.
— Нет, не все! — упрямился Карп. — Вы не можете не знать, кто тогда находился рядом с отцом. Михаил Иванович, постарайтесь припомнить, очень прошу вас!
— А толку от моих «припоминаний»? На дуэль вызовешь или в КГБ напишешь? Сам подумай, фактов-то нет, как докажешь, что в капитана стрелял
Иванов или Сидоров? Зряшная потеря времени. Вот бывший комроты-три Романов тоже пытал меня, а когда я спросил: почему он сам не вспомнит — умолк… Так что, прими мой совет, Видов, перестань полоскать да выжимать старое белье, ничего не выжмешь.
— А ты не отнекивайся, Мишка, не тряси штанами. Это со мной можно вертеться-крутиться, а тут — родной сын погибшего капитана, ему положено знать все. Говори, как на духу, кто мог выстрелить в Семчика? — не выдержав, вмешалась в беседу Клавдия.
Нечитайло поднялся со стула, досадливо морщась, грузно заходил по комнате. В квартире — настороженная тишина. Хозяйка умчалась в школу, прихватив с собой слишком уж любопытного сына-непоседу. Она чувствовала необычность беседы мужа с гостями и не хотела, чтобы Сережка мешал им.
— Кого можно заподозрить — не скажу, не хочу грешить. Многие были недовольны грубым и ехидным Видовым, который умудрялся ковыряться во внутренностях подчиненных. Любой мог, пользуясь неразберихой, выстрелить в него… Кто тогда находился рядом с вечным комбатом — тоже толком не могу сказать, ибо лежал на спине и стрелял по наседающим мессерам…
— Неужели никого не запомнили?
Полковник снова присел к столу, раздумчиво покачал пустым фужером.
Налил стопку и залпом выпил.
— Почему не запомнил?… Неподалеку «нюхал цветочки» пулеметчик Федоров. Только его тебе не достать — погиб во время той бомбежки… По другую сторону стрелял ротный старшина Сидякин… Орал раненный ездовой Хомяков… Полз младший сержант Перов… Пожалуй все, что удалось запомнить…
— Мог достать батальонного Сидякин? — тихо спросила, не отрывая взгляда от пустой тарелки, Клавдия.
— Да ты что, сбрендила? Они же земляки с Видовым, из одной деревни!
— Знаю. Но я спрашиваю не о родстве или землячестве. Мог или не мог?
— Мог, — подумав, выдавил Нечитайло. — И Федоров, и Хомяков, и
Перов — все могли, вернее, имели основания. Но точно — один Бог знает, спросите у него…
— Где они сейчас живут?
— Точно не скажу. Хомяков потерял руку, работает сторожем в колхозе. Федорова похоронили. Перов — пенсионер, живет в Москве. А вот старшина Сидякин вообще исчез, в списках нашей ветеранской организации против его фамилии — пустое место…
Клавдия торопливо записывала на бумажной салфетке с таким трудом добытые новые сведения…
Глава 17
"… Марк буквально прилип ко мне, что ни день навещает. Усядется напротив, кашляет, прикрывая рот грязным носовым платком, и говорит, говорит.
В основном об отце, которого, похоже, он и любит, и ненавидит, одновременно…"
Запись деда в коричневой тетради.
Сидякин на глазах выздоравливает. Корсет с него не сняли — попрежнему сжимает грудь и спину, но парализованный старшина начал подниматься с постели, на ослабевших ногах медленно бродил по палате, даже появлялся в коридоре. Врачи удивлялись и радовались. А Прохор уверен — ему помогает не лечение — молитвы, которые он каждое утро и вечер про себя возносит Всевышнему.
Веруюшим он, как и полагается настоящему коммунисту, не был, но на всякий случай носил рядом с партбилетом купленный по случаю у одной бабки крестик. Не выручит из беды марксизм-ленинизм, авось, поможет Господь.
— Молоток, старшина, — завистливо хвалил Сидякина безрукий инвалид, которого сестры кормили с ложечки. — Скоро покинешь нас, выйдешь на волю, счастливчик!
— Хороша воля, — скептически гундосил сержант-пехотинец. — Ходит в раскорячку, будто в штаны наложил. На работу не возьмут — кому нужен инвалид? — прожрет за неделю пенсию — зубы на полку, зад на печку!
— Почему не возьмут? — возражал танкист. — Те же конверты клеить или диспетчером сидеть в будке. Не трусь, старшина, не слушай их — проживешь!
Сидякин согласно улыбался одним, хмуро отмахивался от страшных прогнозов других. А сам думал, думал. Из головы не выходил восторженный шепот Семенчука, его заманчивые предложения. Федька уже выписался из госпиталя и носа не кажет, баламут. Неужели забыл о паралитике, нашел себе более здорового и удачливого компаньона?
Галилея Борисовна навещает мужа через день. Непременно с Марком, выступающим в качестве своеобразного щита, разделяющего отца и мать. Или — соединяющего их? Придет, выложит на прикроватную тумбочку очередную порцию осточертевших яблок, поставит бутылку молока, которым Прохор после ее ухода угощает сопалатников. И молчит, глядя на старшину испуганными и молящими глазами. Она чувствует отношение к себе мужа, но надеется на время и мужскую «потребность».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66