Прикосновение рук снова перешло в объятие. Она попробовала ответить на ласку, но Арт дернулся и перехватил ее ладони.
— Как тебя обнимать?! — возмутилась она, — Здесь синяк, там ссадина…
— А ты меня не обнимай. Я сам тебя буду обнимать.
— Тогда давай вернемся ко мне в комнату. А то кто-то выйдет среди ночи чего-нибудь погрызть и увидит, как мы нарушаем инструкцию номер сто четырнадцать-двадцать девять.
— Здесь я вообще ничего не смогу нарушить, здесь мебель для этого не приспособлена.
— Некоторые обходятся вообще без мебели.
— Для таких упражнений я слишком помят.
— Полтора часа назад это тебя не остановило.
— Это меня и сейчас не остановит.
Они вернулись в ее комнату, снова заперли дверь и быстро разделись.
— Когда снимут швы? — спросила Тамара.
— Засохнет — само отвалится… Извини, у меня сильно поплохело с чувством юмора. Это какой-то хитрый материал на основе хитина. Растворяется в теле.
Арт переступил через свою одежду, брошенную на пол, и остановился на расстоянии вытянутой руки от Тэмми, спиной к ухмылке полумесяца, светившей в окно. Черная тень на фоне густо-синего проема. Свет обтекал его, и в этом скудном свете — она знала, что кажется ему серебристо-серой тенью.
— Как ты прекрасна, — выдохнул он. — Если бы ты сейчас могла видеть, как ты прекрасна…

* * *
Потом она, завернувшись в простынь, отошла к окну, села на широкий подоконник и закурила.
— Когда-нибудь, — мечтательно сказал Артем, — я оттрахаю тебя так, что ты забудешь про свои проклятые сигареты. По меньшей мере до утра.
— Тебе придется очень постараться.
— Яки.
— Не хочешь пойти принять душ? Вместе?
— Нет. На этот раз мне нужно будет сделать кое-что еще. Что я привык делать один.
— Тогда иди первым.
… Вода шуршала о пластиковые занавески не дольше трех минут. Артем мылся быстро, по-солдатски. Как всякий, кто большую часть омовений произвел в общих душевых — пансионов, казарм, офицерских училищ, опять казарм, тренировочных комплексов, дешевых отелей и так далее. Тамара докурила, раздавила окурок в пепельнице.
— Знаешь анекдот про то, как эскимос женился на француженке? — спросил он, отдавая полотенце.
— ИДИОТСКИЙ анекдот! — она захлопнула дверь.
Она тоже вымылась быстро, по-солдатски. Но когда вернулась в комнату, он уже спал.
Странно, но хотя его темное лицо выглядело осунувшимся и измученным, на губах успокоилась полуулыбка, характерная для изваяний Будды. Улыбка человека, который засыпает с чистой совестью и незамутненным разумом. Улыбка ребенка, еще не открывшего страшную тайну: все дорогие ему люди когда-нибудь умрут, умрет и он сам…
Тамара легла рядом, и он тут же одной рукой подгреб ее к себе, прижал, как плюшевого мишку.
И до пяти утра, до второго появления денницы над горизонтом они спали, обнявшись, и земля вертелась без них.

* * *
Одесса, ночь с 7 на 8 мая 1980 года
По такому случаю можно и выпить.
В «Красной Звезде» уже и фельетон вышел — «Слон и Моська». Дескать, погавкала белая Моська на красного Слона, разозлила его, он топнул ногой — и где та Моська?
Все, Керчь взяли, дошли до Парпача — расслабляемся, мужики. Теперь главное что? Главное — не торопиться. Отрапортовать: сделали что могли, дальше пока не выходит — белые, сволочи, сопротивляются изо всех сил.
Так оно, в общем, где-то и было. С Тарханкута полк морской пехоты вышибли. Правда, и десант туда шел — одно слово, отвлекающий. Денька через четыре дадим настоящий, но это не сразу, нет, не сразу…
— Из Москвы, — шепнул адъютант на ухо Маршалу.
Тот кивнул, встал из-за стола — нет, все скромненько, по-деловому: коньячок, балычок, колбаска, никаких излишеств — прошел в свой кабинет.
Товарищ из Москвы — костюм-тройка, вытертая до полной безличности физиономия — протянул ему руку.
— Я тут проездом, — сказал московский гость. — Товарищ К. интересовался, как идут дела…
— Дела, — крякнул Маршал. — Вы что же, телевизор не смотрите? Газет не читаете? Дела — лучше некуда… Взяли Керчь, обеспечили прочный плацдарм… Девятого думаем предпринять решительный штурм… Ну это, понятное дело, не газетная информация…
— Можно вопрос — почему девятого?
— Ну как же… Требование Политбюро… К тридцатипятилетию Победы
— Требование Политбюро или лично товарища А.?
— А разве товарищ А. может отдавать распоряжения от своего имени?
— Не хотелось бы плохо об отсутствующих, но товарищ А. склонен превышать свои полномочия. Его мнение — это ни в коей мере не мнение Политбюро. Политбюро, в свою очередь, настаивает, чтобы вы перенесли штурм на двенадцатое.
Ага, подумал Маршал.
Одиннадцатого были назначены выборы в Генеральные Секретари.
Пренеприятнейшему не светило…

* * *
Севастополь, 8 мая, 0811
— Мальчишка, — сквозь зубы сказал полковник Казаков, увидев, что они остались в штабной каюте одни.
Арт виновато развел руками и взял с тарелки второй сэндвич.
У сэндвича был привкус свежескошенной травы. В радиусе ста метров вокруг корабля все провоняло «гриффином».
Ждали известий из Главштаба. Медленно тянулся последний час, в течение которого еще можно было сдать назад. Если не прилетели самолеты из Греции… Если аэродромы не восстановлены… Если красные сумели прорвать оборону на Парпачском перешейке… Тридцать три «если»…
Арт вытер руки салфеткой и бросил ее в корзину для бумаг.
— Вы почти убедили меня в том, что годитесь для командования, — продолжал Казаков. — Ваша работа всю эту неделю была настоящей. И вдруг вы срываетесь в Качу, как… сексуально озабоченный подросток.
— Сэр, я подвел вас? Вам пришлось всю ночь делать какую-то работу, от которой я сбежал?
— Нет.
— Тогда я не готов принять ваши претензии.
— Сэр! — в каюту вошел поручик Гусаров. — Главштаб на связи.
Артем взял протянутые наушники, непослушными руками нацепил их на голову. Микрофон на стальной ленте оказался прямо под носом.
— Дрейк слушает.
— Елизавета на связи. Код для Дрейка: V-I-V-A.
— Вас понял, сэр.
— Конец связи.
— Подтверждаю.
Он почувствовал, как лицу становится жарко.
— Связь со всеми подразделениями группы "Золотая лань.
— Слушаюсь, сэр — отозвался невидимый связист.
— Группа «Дрейк»!
— Готов, — отозвался с парома “Армянск” полковник Ровенский.
— Группа «Ингленд».
— Готов, — подполковник Шлыков находился совсем рядом, на ролкере “Бельбек”.
— Группа «Морган».
— Готовы, — далекий голос полковника Краснова.
— Группа «Кидд».
— Готовы, сэр.
— Группа «Сильвер»…
— Готова.
— Группа «Бонней»…
— Готовы, — женский голос.
— Группа «Флинт».
— Есть, сэр…
— Группа «Дэвис»…
— Готовы, сэр.
— Внимание всем. Код VIVA. Повторяю — код VIVA. Пятиминутная готовность для всех. Группам «Сильвер» и «Ингленд» — начинать погрузку… Подтвердить получение приказа…
Он слушал подтвеждение приказа и видел, как оживает оцепеневший в ожидании порт.
Да, подумал он, стаскивая наушники на шею, это будет славная охота. И все, что им сейчас нужно — это немного дурной удачи. Вернее, очень много дурной удачи.
И — странно — почему-то верилось, что удача будет с ними. С ним персонально — и на этот раз тоже.
Он не радовался этому. Во-первых, было еще рано. Во-вторых, своей удаче Арт уже знал цену…
21. Одесса
Двенадцатой кав. дивизии — умереть! Умирать не сразу, а до вечера.
Приказ генерала Брусилова 12-й кавалерийской дивизии.
Одесса, 9 мая 1980 г, 1825-1835
— Господин полковник, как вы себя чувствуете?
— Что нужно?
Полковника Казакова за глаза называли Друпи. Во-первых, потому что именно глаза полковника — карие, влажные, треугольные, с тяжелыми печальными веками — придавали ему сходство с персонажем мультфильмов Тэкса Эвери. Во-вторых, естественно, в глаза никто так называть полковника не смел.
Кроме глаз, Говард Генрихович Казаков походил на Друпи небольшим ростом и общей невозмутимостью. Казалось, ничто не может заставить его веки дрогнуть и удивленно приподняться либо же гневно сойтись в прищуре. Ничто — даже такая пилюля, как назначение начальником штаба к выскочке-парвеню, вчерашнему ротному командиру.
Сейчас полковник выглядел далеко не таким невозмутимым, как обычно. Он вел не то сражение, ради которого плыл сюда. Он дрался один на один с болью, слабостью и беспамятством. Так получилось. Ракетный обстрел Одесского аэродрома не причинил вреда ни самолетам, которые были в воздухе, ни ВПП, но одна особенно дурная ракета взорвалась во внутренних помещениях аэропорта и Казаков с двумя другими офицерами штаба угодили под ударную волну. Очевидцы рассказывали, что “Друпи” ударило об стену со страшной силой. Если бы не кевларовый командирский шлем, мозг штаба Корниловской дивизии весь оказался бы на одесском бетоне. Но и шлем не спас от контузии: большую часть времени Говард Генрихович находился без сознания, а, приходя в память, страдал от боли.
Верещагин готов был отдать свою правую руку, лишь бы вернуть Казакова в строй. Но предложить такой обмен было некому.
— Сэр, только что со мной связывался Симферополь. Третья попытка провалилась. Они не прорвались к Белой Церкви.
— И что?
— План строился в расчете на это. Погрузка уже идет… Четыре корабля отправлены… Я не знаю, что делать. Наши уже не могут удерживать господство в небе…
— Вы думаете… знаю я?
Верещагин не ответил. Не имело смысла отвечать: а зачем бы ему сюда приходить? Побалакать с полуживым Казаковым “за жизнь”?
— Чего вы ждете, Арт? Совета? Приказа?
Как все, кому доводилось говорить сквозь слабость и муку, Казаков посылал каждое слово с отдельным выдохом, как с попутным транспортом. Длинные промежутки оставляли в неуверенности: закончена фраза или нет?
— Совета.
— Мы все это обсуждали еще на корабле…
Артем помнил.
— Сэр, Траубе настаивает на том, чтобы вывести конвой в море. В расчете на авиационное прикрытие и поддержку из Крыма… И на то, что всех потопить не успеют.
Казаков на это даже ничего не ответил — только прикрыл глаза и слегка скривил губы. В Белой Церкви, куда не пробились крымские штурмовики, стояли полсотни Ту-16, которым совершенно не обязательно было подставляться: ракетами они могли ударить из безопасной зоны. На то, чтобы потопить конвой “Золотая лань” — даже если несколько ракет будет сбито — с головой хватит одного, от силы — двух вылетов.
— Я понимаю, сэр, что это шаг отчаяния… Но несколько кораблей уже в море. Вернуть я успею далеко не все… Я должен принять решение, и принять его быстро.
— Дальше… — сквозь зубы процедил Казаков.
— Симферополь считает, что нам лучше закрепиться в Одессе и держаться. Сегодня ночью по воздушному мосту перебросят еще тридцать самолетов… Они попробуют еще раз.
— А если у них не получится?
“Скорее всего”, — Артем сжал переплетенные пальцы. Красные давно поняли, чего хотят крымцы. Белую Церковь будут защищать всеми силами. Не дать уйти белогвардейскому десанту — уже вопрос принципа. Но даже это не главное. Главное — что вряд ли они продержатся еще ночь и день. Запас патронов, снарядов, мин и ракет конечен. И уж тем более конечна человеческая жизнь…
— Мне представляется самым лучшим… Вернее, наименее худшим… Пробиваться в Скадовск.
— Это будет Дюнкерк.
— Если мы останемся здесь, будет Сталинград.
— Обсуждайте это в штабе, а не со мной.
— Вы — начальник штаба.
— У меня болит голова…
— Пробиться можно у Березовки. Там против нас всего три полка из разных дивизий, в основном — танковые. “Бовы” пройдут через болото и выйдут к ним в тыл. Танки и “Воеводы” прорвутся…
— А дальше?
— Снимаем оборону у Коблево, морская пехота грузится прямо там на корабли и следует в Скадовск. Горная пехота форсирует лиман в районе Калиновки — там никого нет… А дальше мы просто бежим. До самого Николаева.
— Вы знаете, каковы силы красных в Николаеве?
— Один полк. По данным разведки, остальные — здесь.
— Им достаточно просто взорвать мост.
— Я знаю. Поэтому аэромобильный батальон вышлем впереди всех — захватить мост.
— Это такая же ересь, как и решение Траубе.
— Я знаю.
— Почему вам не нравится мнение командования?
— Потому что командование знает о ситуации понаслышке. И потому что отсюда до Севастополя — 360 километров, а из Скадовска — 80. Если мы начнем переправляться там, мы дадим красным гораздо меньше времени…
— Дюнкерк…
— У нас не хватит боеприпасов, чтобы продержаться день и ночь. И на одесских дивизионных складах недостаточно оружия, чтобы выдать всем “калаши”.
— Скажите все это в штабе. Оставьте меня, я сейчас не командир и не советчик… Думайте своей головой.
— Я думаю, сэр… Но я же могу ошибаться…
— И я тоже… Оставьте меня, Арт, моя голова разламывается… Если вам так неймется получить совет… попросите Голдберг погадать на картах Таро…
— Капитан Голдберг погибла час назад.
— Жаль… Тогда подбросьте монетку.
— Сэр!
— А чего вы хотели? Чтобы я принял решение за вас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104