Кстати, в противовес системе «никудышний командир-компетентный начштаба» в 161-ом полку была система «отличный командир— прескверный начштаба». Майор Жохов не просыхал бы круглые сутки, если бы человеку не требовалось определенное время на сон. А так он не просыхал в сутки только 16 часов. Поэтому Беляев сбагрил его местному комдиву, чтобы не путался под ногами.
Раз уж мы коснулись темы «зеленого змия» вплотную, то можно приоткрыть завесу над тайной исчезновения комбатов Помазуева и Гречкосия. Комбаты находились на улице Святого Креста в кабачке «Приют alkoholikoff», принадлежащем Жоржу Александриди, поручику запаса, ветерану турецкой кампании, большому гурману и безбожному вралю. Правда, врал Жорж не по всякому поводу, а лишь относительно войны с турками. Все постоянные посетители «Приюта» знали его байки наизусть и делили на восемь. Поэтому на две новые жертвы хозяин накинулся с особым рвением.
Александриди усадил комбатов за лучший столик, налил им вина собственного изготовления, трехлетней выдержки, поставил по блюду с запеченной в тесте форелью и завязал непринужденный мужской разговор…
А Жоржево вино — и это знает каждый завсегдатай — обладает особыми свойствами. Подают его в трехпинтовых кувшинах и пьется оно, как вода. После первой пинты у тебя поет душа, после второй — звенит в ушах, после третьей ты хочешь пойти в туалет и обнаруживаешь, что ноги тебя не слушаются…
Ничтоже сумняшеся, под форель да под мужские беседы Помазуев и Гречкосий осушили по три пинты…
— Са ира, господа! — разглагольствовал Жорж. — И вот представьте себе: закончился минометный обстрел, мои ребята лежат, как трава, в живых осталось нас двое: я и Тимоти из Михайловки. И как раз на мой участок прется не меньше роты турок. Ах вы бастарди, скорпиос, вы думаете, Александриди побежит? Йоу, факимада, он не побежит! И я ложусь за пулемет, а заряжающим у меня — Тимоти из Михайловки…
— М-молоток, Жорка! — Помазуев хлопнул своего гостеприимного хозяина по плечу. — Ты м-молоток… Хочешь, я тебя к себе ротным возьму? Ничего, что ты белый… Ты по сути, по духу наш парень. Не то, что Ленька Оганесов, едри его мать… Он меня будет учить? — по тону было видно, что эта тема задевает Помазуева за живое. — Молоко на губах не обсохло, армяшка хренов! Я лучше вот Жорку к себе в ротные возьму!
— Но я же не умею прыгать с парашютом… — засмущался Александриди.
— Эт' ничего! — утешил его Гречкосий. — Не умеешь — научим. Не хочешь — заставим.
— Спасибо, — Жорж искренне пожал обоим гостям руки. — Спасибо!

* * *
— Ну, и хрен с ними, — сказал Беляев, в очередной раз услышав, что поиски оказались безрезультатными. — Андрюшко, отправляйся с батальоном на Северную Базу, в Суворовское, роты Пуртова и Афанасьева пускай едут в этот… как его… — он взглянул на карту, — Ак-Минарет. Я остаюсь здесь, первый батальон со мной, Кобиков, третий батальон — на Восточную базу. Если кто-нибудь случайно найдет комбатов — ко мне обоих.

* * *
Вы видели высадку 805-гоотдельного батальона плавающх танков на морской пляж?
Как, вы не видели высадки 805-го отдельного батальона плавающих танков на морской пляж?
Вы не видели, как тяжелые плосколобые амфибии с мощным плеском скользят в волнах? Вы не видели их медленного движения среди бурунов, влажного блеска их поплавков, их неумолимого приближения, их гиппопотамьей грации, вы не слышали их первобытного рокота в шуме волн?
Ну, тогда ничего вы не знаете о том, что такое танковый десант…
Это напоминает масовую высадку морских черепах на Сейшельских Островах, когда большие древние твари выбираются из моря на сушу, чтобы спариться и отложить яйца. К слову, сбрасывание танками поплавков здорово напоминало этот процесс. Половина населения Керчи столпилась на набережной, наблюдая, как, подобно морпехам дядьки Черномора, танки выкатываются на пляж, троща гусеницами гальку, скидывают поплавки, выстраиваются в линию и едут в город…
— Какое зрелище, сигим-са-фак! — восхитился прапорщик Дементьев, наливая стопку водки прапорщику Андрощуку.
— Это да, — согласился Андрощук. — А потому что, это, армия! И порядок знают. Будем, — он поднял стопку.
— Будем! — чокнулся прапорщик Дементьев.
— Ты думаешь, — Андрощук выдохнул и закусил бутербродом с красной рыбой, — Думаешь, мы бы так не смогли? Смогли-и-и бы, и еще как! Делов-то…
— А вот мы в турецкую…
— Что вы в турецкую? — скривился Андрощук. — Воевали они… «Мы пахали», мля…
— Господин офицер! — Дементьев погрозил пальцем и налил еще водки, — Я вас попрошу!
— Да какой я, к херам, офицер, — вздохнул Андрощук. — Был бы я офицер…
— Но вы же прапорщик? — не понял Дементьев.
— Так и не офицер же…
— Разве в советской армии прапорщик — не офицерское звание? — удивился Дементьев.
— Да где там… А у вас что, офицерское?
— Конечно! — развел руками Дементьев. — Я, например, офицер запаса. Прапорщик…
— Везет, — загрустил Андрощук.
Как видите, интеграция в Общую Судьбу кое-где протекала очень мирно. Особенно мирно она протекала в баре STOPKA, хозяином которого и барменом был Николай Дементьев, прапорщик резерва Вооруженых Сил Юга России, а гостем и почетным посетителем — прапорщик Советской Армии Юрий Андрощук.
Командир взвода в 222-м танковом полку, Андрощук еще накануне отпраздновал успех мирного воссоединения, и весь путь на десантном корабле промучился жестоким похмельем. Заначку он сделать не успел, взять было негде, пришлось терпеть до самого Крыма.
Но уж в Крыму машина прапорщика Андрощука уехала не дальше первой же вывески с тремя заветными буквами: BAR. Это слово было написано более мелким шрифтом, чем название STOPKA, но Андрощуку в глаза бросилось именно оно.
— Стоп! — приказал он водителю. — Мне это… Отлить надо. Ты езжай, я вас потом догоню…
Таким образом прапорщик Андрощук встретился с прапорщиком Дементьевым, в очередной раз подтвердив истину, что только гора с горой не сходится, а человек с человеком — всегда пожалуйста…
Или вот вам пример полковника Афанасьева и полковника Ордынцева. При том, что один был советским полковником, а второй — крымским, оба довольно легко нашли общий язык. Конечно, беседа протекала не столь неформально, как в баре «Stopka», но вполне интеллигентно.
Полковник Ордынцев находился, как и все крымские военные, под арестом. Не желая эксцессов, Афанасьев оставил дроздовцев в их казармах и, в противоположность некоторым другим советским командирам, не стал «завинчивать гайки». Тем более, что ему как добросовестному офицеру, были симпатичны такие же добросовестные офицеры — полковник Ордынцев в частности. Поэтому он рассудил, что взять крымского комбрига с собой — хорошая идея. Полдня они таскались по всем расположениям подразделений бригады, а за полдень сели пообедать в придорожной закусочной — достаточно просторной, прохладной и приятной, чтобы вместить штаб полка.
Ордынцев испытывал двоякие чувства. С одной стороны, в эту дешевую пиццерию он зашел бы только если бы очень проголодался — изобилие острого кетчупа гарантировало изжогу. С другой стороны, ему импонировала скромность полковника — в его положении (Ордынцев полностью отдавал себе в этом отчет) он мог бы зайти в любой, самый шикарный ресторан города и угоститься на любую сумму. Но нет — он выбрал дешевую пиццерию, весьма умеренно поел и выпил только безалкогольного пива, да еще и взялся за кошелек — расплатиться ему хозяин, конечно, не дал, что вы, как можно — брать деньги с советских офицеров! — но уже неамрение само по себе много значило.
Получив заказ — пропадай, печень! — Ордынцев и Афанасьев возобновили разговор о сравнительных достоинствах танков «Витязь» и «Т-72». Сошлись на том, что у Т-72 больше дальность прицельной стрельбы, зато на «Витязе» мощнее броня, что повышает шансы в ближнем бою. Потом перешли на организацию. Ордынцев настаивал на преимуществах бригадной, и Афанасьев спорил только для порядка: преимущества ему были очевидны. И не только бригадной организации — всего крымского образа жизни. Но здесь же, за этим столом, сидел полковой замполит подполковник Щусев, здесь же надулся, как мышь на крупу, командир отдельного 805-го батальона плавающих танков, крайне недовольный тем, что его отдали в подчинение Афанасьеву — при них распускать язык было чревато, поэтому Афанасьев приналег на пиццу, а разглагольствовал в основном Ордынцев.
К тому времени, как полковники и их «свита» покинули пиццерию, прапорщик Андрощук окончательно лишился возможности уйти из бара «STOPKA» своими ногами. Опираясь грудью на стойку бара, он изливал Дементьеву душу, жалуясь на нелегкую долю советских прапорщиков. К излияниям прислушивался еще один посетитель — среднего роста крепкий мужчина под сорок, явно ближневосточной наружности. По мелочам он не разменивался — купил сразу бутылку водки (которую Андрощук презрительно охарактеризовал как «чекушку») и пил маленькими порциями.
— Р'шите пр'ставиться… — заметил его советский недо-офицер, — Юрий Андр'щук, пр'щик!
— Очень приятно, — сдержанно ответил клиент. — Борис Фельдман.
— Это ничего…— милостиво кивнул Андрощук. — Евреи — тоже нормальные ребята. У м'ня один к'мандир от'ления был… Еврей… А-атличный парень! Н-ничего не имею против.
— Я рад, — Борис Фельдман незаметно показал кулак Дементьеву, который собирался что-то вставить.
— А вот еще был двух'дичник Жорка Ярош… тоже еврей… Так он про меня стишок сочинил, гаденок… «Вот какой-то прапорщук Андрощук… Банку водки в уголок поволок…», — процитировал он. — «Хочет он скорей набраться и тотчас с полка съебаться…» А тоже еврей! П-поросенок… Я, блядь, тридцать лет в армии! А он — стишок… Так что и евреи бывают… да…
Плюнув таким образзом, причем совершенно незаметно для себя, в душу Фельдману — как видно, постоянному посетителю, потому что Дементьев, видя, как тот уходит, всполошился, а потом приуныл — Андрощук выпил еще одну «граммульку», которая оказалась роковой: он заснул мертвецким сном на табурете у стойки.
Полковник Афанасьев, которому доложили о таинственном исчезновении прапорщика Андрощука, послал в STOPKУ наряд патруля, который натолкнулся на надпись «закрыто» — Дементьев, лишившись собеседника и не предвидя других посетителей, решил устроить себе выходной. Часа через три он собирался вернуться и посмотреть, не пришел ли в себя Андрощук, удобно размещенный на раскладушке в подсобке, где сам Дементьев ночевал порой, когда тащиться домой ему было лень.
Андрощук проспал молодецким сном все десять часов, а когда проснулся, решил, что нужно было давно бросать пить.

* * *
У порога квартиры, которую Верещагин снимал на окраине Бахчисарая, он сказал: «Стоп!» как раз в тот момент, когда она уже собиралась шагнуть в открытую им дверь. После чего с самой серьезной миной взял ее на руки, перенес через порог и усадил в комнате на диван.
Вторым заходом он перенес через порог здоровенную спортивную сумку, которую забрал из камеры хранения на бахчисарайской автостанции.
— Чаю?
— Что?
— Будешь пить чай?
А почему, собственно, ей показалсь дикой мысль о том, чтобы выпить чаю? Мир может рушиться, разве это повод, чтобы отказываться от одного из немногочисленных удовольствий?
Артем набрал в чайник воды, поставил его на плиту.
— Есть, считай, нечего, — сказал он. — Можно сделать омлет или тосты по-французски. Что тебе хочется?
«Мне хочется, чтобы этот сумасшедший день скорее закончился. Мне страшно».
— Ничего…
Он расшифровал это по-другому.
— Да… Я тоже представлял себе сегодняшний день как-то иначе. Фрак, венчание в храме Святого Семейства и связка пивных банок на выхлопной трубе. Хочешь, я выгоню их всех их Крыма, и мы спокойно поженимся?
Она в первый раз слышала, как он говорит чепуху, чтобы отвлечь и успокоить ее… Как маленькую…
— Зачем ты вернулся?
— Что значит, зачем… Не могу я все время в Непале жить, я же не шерпа.
— Не валяй дурака.
— Я хотел тебя видеть, разве этого недостаточно? Быть с тобой. Жениться на тебе. Я не стал бы бежать, даже если… Нет, ну ты видела идиота? Один поставил чайник — на холодную плиту…
Он зажег газ, резким взмахом руки убил огонек спички и выбросил огарок в ведро.
— Нужно отлучиться на полчаса. Интересно, как там наши… И ваши… Я сейчас уйду и вернусь. Принесу погрызть чего-нибудь.
— Арт, я… Мне нужно быть в полку к полудню…
Он грохнулся перед ней на колени, тревожно заглянул в лицо.
— Ты серьезно? Тамара, крымской армии больше нет. Забудь.
— А ты собираешься вернуться в батальон?
— Да, собираюсь, но не сей же момент… Мой отпуск заканчивается на завтрашней утренней поверке. У нас еще одна ночь.
— Арт, повторяю: мне нужно быть в Каче в двенадцать ноль-ноль.
— Ты останешься здесь!
— Что за тон? Ты что, на плацу?!
Oн застонал, возвел глаза к потолку.
— Тэмми, ты что, не поняла еще, что происходит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104