— Мне все равно.
— Он собирается выдать вас СССР. Если он сейчас одержит верх, вам конец.
— Мне все равно.
— Неужели? Вам так охота повторить путь Пауэрса? Только вряд ли вас обменяют, Арт. Таким, как вы, в Союзе прописывают девять грамм свинца.
— А в Крыму — два куба пентотала.
Флэннеган покачал головой, открыл дверь, оглянулся…
— Следуйте за мной.

* * *
Первым, закончив читать протокол, нарушил молчание главком:
— Пожалуй, мне стоит сложить с себя полномочия… Я не знаю… Честное слово, не знаю, как работать с ненормальными…
— Полковник! — крикнул Старик.
Верещагин скверно улыбнулся.
— У меня те же проблемы, господин главнокомандующий. Те же самые.
«Все, понеслась душа в рай», — подумал Воронов. Басманов не знал, на что напрашивается… Может, Верещагин и понимал, что такое субординация. Тот дикий коктейль, который Флэннеган вогнал ему в вену — не понимал.
— Не время для изящных пикировок, капитан. — Клембовский скомкал свою копию протокола и швырнул ее под стол. — Мы имеем… то, что мы имеем. Никаких дальних планов разведслужб. Никаких перспектив. Затяжная война с Советским Союзом, развязанная по прихоти каких-то…
Волынский-Басманов оттолкнулся от стола и на своем кресле отъехал чуть в сторону.
— Я одного не понимаю, Верещагин: на что вы рассчитывали? Вот лично вы? На эфемерные планы Востокова относительно политических перестановок в Кремле? На помощь инопланетян?
Капитан поднял голову и, глядя Басманову в глаза, просто ответил:
— На вас. На ваши знания, полученные в Вест-Пойнтах и Сандхерстах. На ваш опыт. На ваш здравый смысл… На верность присяге… Я крепко рассчитывал на вас, господа полковники. И, видимо, крепко просчитался. Вы полное дерьмо.
— Вы… отдаете себе отчет, где находитесь? — голос Салтыкова надломился от ярости. — Вы понимаете, что это Главштаб, а не бардак?
— Я бы предпочел бардак. Мне нравятся эти военные, которые боятся воевать. Не можете привыкнуть к тому, что решения приходится принимать самим и ответственность брать на себя? Пора уже начинать. Ну, зачем вам какие-то инструкции от Востокова или Чернока? Что мешает вам сейчас взять и победить? Чего вы боитесь?
Его не перебили ни единым словом только потому, что полковники онемели от такой наглости.
— Мы… Ах вы… — очнувшийся первым Клембовский побагровел. — Девять миллионов мирных жителей! Которые законно, путем всеобщего голосования, объявили о присоединении! Которые не хотели никакой войны! И которые гибли в собственных домах — иногда от наших пуль и снарядов! По вашей вине, Верещагин! На советском побережье осталось восемь дивизий! Против наших четырех! Я не знаю, как сейчас готовят офицеров в Карасу-Базаре, если выпускники не знают арифметики!
— Не держите меня за идиота, ваше высокоблагородие, — Верещагин встал, оперся руками о стол. Поза доминирования и агрессии. Кой черт, устоять бы на ногах. Очень неприятно будет окочуриться в присутствии господ командующих. Господи, какой яркий свет… — Эту войну нельзя выиграть военными методами. Она выигрывается методами политическими. Так что начинайте мыслить, как политики. Давление через ООН, использование агентов влияния в СССР, шум на все мировое сообщество… Военная помощь НАТО. Пообещайте им присоединение к блоку…
— Превратиться в НАТОвский непотопляемый авианосец? — спросил Кутасов.
— Нет, лучше в дачный поселок для советской партийной элиты. В Крымскую АО в составе Грузинской ССР.
— Да вы Наполеон, капитан…
— Черт, считайте меня кем хотите! Расстреляйте, повесьте — мне все равно, но СДЕЛАЙТЕ ЖЕ ЧТО-НИБУДЬ!
— Насчет расстрела — это дельная мысль… — буркнул Клембовский.
— Ну что ж, господа, я думаю, все ясно, — сказал князь Волынский-Басманов. — Личные амбиции отъявленного авантюриста привели к гражданской резне. Желание отомстить за отца, своего рода Эдипов комплекс — это в данном случае понятно. Но непростительно. Тем более непростительно участие в грязном сговоре ОСВАГ и КГБ. Развязывание войны. Предательство интересов России… У нас осталось очень мало времени, чтобы исправить содеянное безумцем.
— Полковник! — предупреждающе крикнул Адамс.
Князь повернулся, но не в ту сторону, в которую было нужно. Он обернулся на голос, и мгновенье спустя сообразил — не туда!
Пять шагов разделяли Волынского-Басманова, сидевшего во главе стола буквой "П", и Верещагина, стоявшего у подножия. Эти пять шагов Арт преодолевал целую вечность, как последние пять шагов до вершины К-2. Целую вечность он шел через белый мрак, сковавший его глаза, пока одно из розовых пятен над столом не оформилось в лицо Главнокомандующего.
Но это была быстрая вечность, и никто из полковников не успел даже встать.
Он знал, что сейчас свалится. И знал, что перед тем, как свалиться — врежет Басманову, а дальше будь что будет. Есть предел терпению. Есть предел всему.
…Скачу в Карасу-Базаре для Волынского-Басманова…
Два шага. Волынский-Басманов заслонился рукой.
…Африка, сэр… Упрямая старая коза, губы — как подметки…
Шаг. Шевардин махнул через стол.
…Арт… Сделай люфтэмболию… Я не смогу жить калекой…
Поздно, — он подхватил со стола графин и направил удар точно в красивое, благородно увядающее лицо князя.
Удар опрокинул того вместе с креслом. Шевардин схватил пустоту: Арт рухнул на колени возле стола, хватаясь за крышку, чтобы не упасть. Дыхание рвалось хрипом, все тело сотрясала дрожь.
— Боже мой, — Салтыков охнул. — Охрана!
Охрана, как и все остальные, думала, что капитану и карандаша не поднять. Химия, господа — очень забавная наука…
— Врача! — гаркнул казакам Шевардин.
Полковник Басманов задыхался в луже воды и собственной крови, царапая руками левую сторону груди.
— Сердце, — сообразил Клембовский. — Где чертовы врачи?! Он сейчас умрет!
— Я не хотел, — еле ворочая языком, сказал Арт.
Охранники подняли его на ноги.
Князь Волынский-Басманов замер. Лицо больше не кровоточило.
— Пульса нет… — Берингер, стоя на коленях возле полковника, разорвал его мундир и положил ладонь на левую грудь. — Сердце не бьется.
Бог мой, понял Арт, я же убил его…
— Смотрите, — голос Салтыкова дрожал. — Смотрите, что вы наделали!
— Не надо меня бить, — прошептал капитан. — Я больше не могу…
Он еще понимал, что мелет не то, но не смог поправиться: сознание выскользнуло, как хрустальный шар из мокрых пальцев, и разлетелось на сотню кусков.
— Унесите его, — приказал Воронов. — Госпиталь, палата 4-С.
Сметая все на своем пути, в зал ворвались медики.
— Наконец-то! Где вас черти носят? — Адамс отодвинул кресло, пропуская каталку.
— Электрошок! — медик хлопнулся на колени рядом с телом князя. — Откуда вода, почему разбито лицо?
— Капитан, — глухо сообщил Шевардин. — Графином.
— Я говорил! Я предупреждал! — врач еще сильнее разорвал мундир и рубашку князя, приложил к его груди контакты шокера, встал с колен. — Все назад! — сейчас он тут был генералом. — Разряд!
Волынский-Басманов дернулся, его глаза распахнулись, воздух попер в легкие с надсадным сипом.
— На каталку! — скомандовал врач фельдшеру. Полковники бросилсь на помощь. Когда каталка с бывшим главнокомандующим скрылась за дверью, господа старшие командиры переглянулись.
— Интересно, Кронин, все ваши младшие офицеры так же плохо держат себя в руках? — спросил Салтыков.
— Нет. Только те, которых сначала избивают враги, а потом жестоко унижают свои же командиры.
— Это последствия наркотического воздействия, — сказал Воронов. — Врач предупреждал. После медикаментозного допроса многие люди реагируют на все очень остро…
— Боюсь я, что командование дивизией придется принять мне, — сказал Шеин. — Я должен бы сделать это еще сегодня утром, когда у Василия Ксенофонтовича был первый приступ…
— Да, так было бы лучше, — кивнул Кронин. — Видит Бог, еще секунда — и на месте капитана оказался бы я.
— Полковник!!!
— Я уже семнадцать лет полковник, господин Салтыков! Только не затевайте вы разговоров о капитуляции. Вам что, еще непонятно, что никакое мирное присоединение не было возможно с самого начала? С того момента, как убили Чернока?
— И вашего сына…
— Да, и моего сына! И если вы тоже подводите все под разновидность Эдипова комплекса, то шли бы вы к ебнутой матери!
— К ебаной матери, — поправил Берингер.
— Полковник, да вы соображаете, что вы говорите? — Клембовский брызнул слюной. — Вы понимаете, что совершили ВСЕ МЫ, пойдя на поводу у этого авантюриста? Военный путч — вот, что это такое! Армия должна подчиняться законному правительству, иначе это банда! А законное правительство приняло решение о ПРИСОЕДИНЕНИИ к СССР! И при чем тут мужество или трусость? Если страна приказывает солдату идти на смерть — он должен идти на смерть. А если солдат испугался идти в ссылку или куда-то там, и вместо этого потащил за собой в могилу две страны… — Летчик слегка задохнулся и ослабил воротник.
В эту паузу вклинился Берингер.
— Мне кажется, вы преувеличиваете роль капитана во всей этой истории, господа. Не забывайте — автором авантюры был Востоков, его поддерживал Чернок, и не найди они Верещагина — нашли бы кого-нибудь другого. Давайте решим — мы бомбим Союз или нет? Время-то идет!
— Безумие… заразительно, — покачал головой Салтыков. — Мы не можем воевать с СССР! Мы можем только просить мира, и молиться о том, чтобы условия мира не были слишком жесткими!
— Да вы, никак, обгадились, коллега, — процедил Кутасов. — Боитесь, что Советы повесят вас первым, если мы проиграем войну? Не бойтесь. Первым повесят полковника Адамса, потому что командующий теперь — он.
— Это заговор, — беспомощно сказал Клембовский. — Вы сговорились с этим капитаном. Это было подстроено…
— Нет! — отрезал Шевардин. — На присутствии капитана настоял сам князь Волынский. Я уж не знаю, почему…
— Я знаю, — усмехнулся Кронин.
— Господа, — сказал Адамс, — Сейчас половина третьего. Эйр-форсиз находятся в состоянии готовности номер один. Я принимаю решение о превентивной бомбардировке военных аэродромов Одесского и Северо-Кавказского военных округов.
— Я слагаю с себя полномочия командующего ВВС, — сказал Клембовский. — Я не хочу больше участвовать в этой грязной, братоубийственной войне. Я не хочу иметь с вами, Адамс, и с вами, Кутасов, ничего общего.
— Мне будет жаль лишиться такого компетентного командира, — Адамс в своей обычной манере замаскировал просьбу.
— Ничем не могу помочь.
— Господин Скоблин, — Адамс повернулся к заместителю начштаба ВВС. — Принимайте командование.
— Нколай — сказал Клембовский, — не делайте этого. Не связывайтесь с ними. Кровь — не вода.
— Кровь — не вода, — эхом повторил Николай Скоблин, которому при всех других раскладах не видать поста командира ВВС еще лет двадцать. — Я принимаю назначение, ваше высокоблагородие…

* * *
Обстановка больниц всегда нагоняла на Артема жестокую тоску. А это была не просто больница — тюремный госпиталь. Удобная кровать, решетки на окнах и надзиратель под дверью. Вдоль коридора он ходил, видимо, лишь за тем, чтоб размять ноги — в длинном одноэтажном здании Верещагин был один, как перст.
Как его принесли — он не помнил. Зато очень хорошо помнил все происшедшее…
Пальцы помнили хрустальную огранку тонкого горлышка графина, рука помнила изменчивую тяжесть сосуда, тело помнило пять шагов и разворот от бедра, и бросок, и хрустальный взрыв…
И дикая мальчишеская радость с привкусом крови. Неподотчетное разуму, звериное чувство: получи, получи, гад!
…Чтобы этот аристократический козел захлебнулся кровью и не вякал про возможность сдачи! Не для того погибли Кашук и Даничев, Миллер и Сидорук, не для того Володька стал калекой, не для того Мухамметдинов и безымянный рядовой были застрелены, чтобы князек здесь говорил о сдаче!
За убийство его повесят. Теперь уже все равно. Он сам облегчит им задачу. Когда найдет что-нибудь, на чем можно повеситься.
Принесли ужин. Или завтрак? Если еду приносят в три часа ночи — что это?
Надзиратель-медбрат поставил поднос на столик. Вернувшись через десять минут, нашел ужин (завтрак?) нетронутым.
— Сэр, — робко обратился он. — С вами все в порядке?
Удивительная учтивость со стороны вертухая.
Странно, что приходит на ум советское словечко. Согласитесь, что оно сочнее, выразительнее, чем крымская аналогия — «цигель».
— Вам помочь? Я мог бы принести что-нибудь другое.
После очередной паузы он задал новый вопрос.
— Позвать врача, сэр?
— Нет.
— Вы ничего не съели…
— Я не хочу.
— Вам плохо?
— Я в порядке.
— Извините, сэр. Не обижайтесь на меня, — медбрат оглянулся, — я и сам не рад, что эти баггеры засунули вас сюда. Если я могу чем-то помочь…
«Принеси хорошо намыленную веревку, парень. Или, на худой конец, мой ремень. Вот и все, чем ты можешь мне помочь».
— Нет, спасибо.
Парень забрал ужин (завтрак?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104