- Гимар, побудь сегодня ночью со мной.

- Ох, нет,- сказала она и взглянула на него с таким удивлением, что
он с достоинством страдания сказал:

- А я думал - мы друзья.

- Мы и есть друзья.

- Но тогда...

- У меня есть партнер. Он там, дома.

- Могла бы и сказать,- покраснев, пробормотал Шевек.

- Да мне и в голову не пришло, что надо сказать. Ты извини, Шев.

Она посмотрела на него с таким сожалением, что он со слабой надеждой
сказал:

- А может...

- Нет. В партнерстве так не поступают - кусочек ему, а кусочек
комуто.

- Я считаю, что пожизненное партнерство, по существу, противоречит
одонианской этике,- резко и педантично сказал Шевек.

- Фигня,- ответила Гимар своим кротким голосом.- Иметь - плохо,
делиться - хорошо. Что же человек может разделить с другим больше, чем
самого себя, всего себя, всю свою жизнь, все ночи и все дни?

Он сидел, зажав руки между коленями, наклонив голову, длинный мальчик,
худой - кожа да кости, безутешный, еще не ставший взрослым.

- Я на это не способен,- сказал он после долгой паузы.

- Ты?

- Я по-настоящему еще никого не знал. Ты же видишь - я не смог тебя
понять. Я отрезан. Не могу ни к кому пробиться. И никогда не смогу. Глупо
мне было бы думать о партнерстве. Такие вещи - для... для людей.

Робко, не кокетливо, а с робостью глубокого уважения Гимар положила
руку ему на плечо. Она не стала утешать его, не стала говорить ему, что он
такой же, как все. Она сказала:

- Я никогда не встречу другого такого, как ты, Шев. Я никогда тебя не
забуду.

Но все равно, отказ есть отказ. Несмотря на всю ее деликатность, он
ушел от нее с раненой душой и сердитым.

Погода была очень жаркая, прохлада приходила лишь на час, перед самой
зарей.

Однажды вечером, после ужина, к Шевеку пришел человек по имени Шевет.
Это был коренастый, красивый парень лет тридцати.

- Мне надоело, что меня путают с тобой,- сказал он.- Называйся
какнибудь по-другому.

Раньше Шевек растерялся бы от такой угрюмой агрессивности. Теперь он
просто ответил тем же.

- Сам смени себе имя, если оно тебе не нравится,- сказал он.

- Ты один из этих спекулянтишек, которые ходят в школу, чтобы ручки
не запачкать,- заявил Шевет.- Мне всегда хотелось хоть одному из вас
навтыкать.

- А ты меня спекулянтом не обзывай! - ответил Шевек, но это была не
словесная перепалка. Шевет ударил его так, что он согнулся по полам. Он
сумел несколько раз дать сдачи, потому что у него были длинные руки и
больше злости, чем ожидал его противник; но перевес был не на его стороне.
Несколько человек остановились, посмотрели, увидели, что дерутся честно, но
ничего интересного в этом нет, и пошли д альше. Примитивная драка их не
возмущала и не привлекала. Шевек не звал на помощь, значит, никого, кроме
него самого, это не касалось. Когда он пришел в себя, оказалось, что он
лежит навзничь на земле, в темном проходе между двумя палатками.

Несколько дней у него звенело в правом ухе; губа была рассечена и
долго не заживала из-за пыли, которая растравляла все ранки. С Шеветом они
больше ни разу не разговаривали. Шевек видел его издали, у других костров,
и не чувствовал к нему вражды. Шевет дал ему все, что имел, и он принял
этот удар, хотя долгое время не пытался дать ему оценку и не задумывался о
его природе. К тому времени, как он сделал это, его уже невозможно было
отличить от другого дара, от другой эпохи в его взрослении. Девушка, одна
из новеньких в его рабочей команде, подошла к нему точно так же, как тогда
Шевет - в темноте, когда он только что отошел от костра, и губа у него еще
не зажила... Он никогда не мог вспомнить, что она сказала; она заигрывала с
ним; его реакция опять была простой. В ночи они ушли на равнину, и там она
отдалась ему. Это был ее дар, и он принял его. Как у всех детей Анарреса, у
него был большой опыт сексуального общения как с девочками, так и с
мальчиками, но и он, и они были детьми; он ни разу не проник дальше
простого удовольствия, кроме которого, как он считал, ничего в этом нет.
Бэшун, опытная в наслаждении, приобщила его к самой сути сексуальности, где
нет ни злобы, ни неумелости, где два тела, стремящиеся соединиться друг с
другом, в своем стремлении уничтожают момент и выходят за пределы своих
"я", и выходят за пределы времени.

Сейчас все было так легко, так легко и прекрасно, в теплой пыли, под
звездами. А дни были долгими, и жаркими, и яркими, и пыль пахла, как тело
Бэшун.

Теперь он работал в посадочной бригаде. С Северо-Востока пришли
грузовики, полные крошечных деревьев, тысяч саженцев, выращенных в Зеленых
Горах, в поясе дождей, где в год выпадало до сорока дюймов дождя. Они
сажали деревья в пыль.

Когда это работа была закончена, пятьдесят бригад, которые проработали
здесь весь второй год, уехали на грузовиках-платформах, и, уезжая,
оглядывались назад. Они увидели, что они сделали. Чуть заметная зеленая
дымка покрывала бледные изгибы и уступы пустыни. На мертвой земле лежал,
едва касаясь ее, покров жизни. Они кричали "ура", пели, перекрикивались с
грузовика на грузовик. На глаза Шевека навернулись слезы. Он подумал: "Лист
зеленый из камня выводит она..." Гимар уже давно перевели обратно на Южное
Взгорье.

- Чего это ты гримасы строишь? - спросила Бэшун, прижимаясь к нему
на трясущейся платформе и водя рукой по его твердому, побелевшему от пыли
предплечью.

- Женщины,- говорил Вокеп на грузовой автостанции в Оловянных Рудах
(Юго-Запад).- Женщины думают, что ты - ихняя собственность. Ни одна
женщина не способна быть настоящей одонианкой.

- Но Одо сама...

- Теория. И никакой половой жизни с тех пор, как был убит Асиэо,
верно? И вообще, всегда бывают исключения. Но большинство женщин... все их
отношения с мужчинами сводятся к одному - иметь. Либо самой владеть, либо,
чтобы ею владели.

- Ты думаешь, они в этом отношении отличаются от мужчин?

- Не думаю, я знаю. Мужчине нужна свобода. А женщине нужна
собственность. Она тебя только тогда отпустит, если сможет обменять на
что-нибудь еще. Все женщины - собственницы.

- Ничего себе вещи ты говоришь о половине рода человеческого,-
сказал Шевек. Ему хотелось бы знать, прав ли Вокеп. Когда его перевели
обратно на Северо-Запад, Бэшун так плакала, что ей стало плохо, она впадала
в ярость, и рыдала, и пыталась заставить его сказать ей, что он без нее
жить не может, и утверждала, что не может жить без него, и что поэтому они
должны стать партнерами - партнерами, как будто она может хотя бы полгода
пробыть с одним и тем же мужчиной!

В том языке, на котором Шевек говорил, в единственном, который он
знал, не было собственнических терминов для обозначения полового акта. На
правийском языке, если бы мужчина сказал, что он "имел" женщину, это было
бы лишено смысла. Слово, по значению наиболее близкое к глаголу "е...ть" и
так же, как он, применяемое как ругательство, имеет узкий смысл: оно
означает "изнасиловать". Обычный глагол употребляется только с подлежащим
во множественном числе и может быть переведен только нейтральным словом,
например, "совокупляться". Он означает действие, совершаемое двумя людьми,
а не то, что делает или имеет один человек. Такие словесные рамки - как и
любые другие - не могут вместить всю полноту опыта, и Шевек сознавал, что
какая-то область упущена, хотя он не понимал, какая именно. Конечно, в
некоторые из этих залитых звездным светом ночей в Пыли он чувствовал, что
владеет Бэшун, обладает ею. А она думала, что владеет им. Но они оба
ошибались; и Бэшун, несмотря на свою сентиментальность, знала это; она,
улыбнувшись, наконец, поцеловала его на прощание и отпустила. Его
собственное тело испытало первый, потрясающий взрыв взрослой сексуальной
страсти; это действительно владело им - и ею. Но с этим было покончено.
Это случилось и прошло. И больше никогда (так думал он в восемнадцать лет,
сидя с случайным попутчиком на грузовой автостанции в Оловянных рудах в
полночь над стаканом липкого фруктового напитка, дожидаясь, чтобы
кто-нибудь из уходящей на север автоколонны подвез его) не повторится.
Многое еще случится, но второй раз он не даст застать себя врасплох, сбить
с ног, победить. В поражении, в капитуляции была своя прелесть. Самой
Бэшун, кроме этого, может быть, и вообще никакой другой радости не нужно.
Да и зачем ей? Ведь это она, в своей свободе, освободила и его.

- Знаешь, я не согласен,- сказал он унылому Вокепу, агрохимику,
ехавшему в Аббенай.- Я думаю, что мужчинам большей частью приходится
учиться быть анархистами. А женщинам этому учиться не приходится.

Вокеп угрюмо покачал головой.

- Это все дети,- сказал он.- То, что они детей рожают. Это их
делает собственницами. Они вцепляются и не отпускают.- Он вздохнул.- Тут,
брат, правило одно - во-время смотаться. Никогда не допускай, чтобы тобой
завладели.

Шевек улыбнулся и допил фруктовый сок.

- Не допущу,- пообещал он.

Для него было радостью вернуться в Региональный Институт, увидеть
низкие холмы, покрытые островками бронзоволистового холумового кустарника,
огороды, бараки, общежития для одиноких, мастерские, классы, лаборатории,
где он жил с тринадцати лет. Он навсегда останется человеком, для которого
возвращение будет так же важно,
как и уход. Уйти было для него недостаточно, лишь наполовину
достаточно, он непременно должен был вернуться. Быть может, в такой
тенденции уже заранее прослеживалась природа огромного исследования,
которое ему предстояло предпринять, проникновения в самые пределы
постижимого. Скорее всего, он не пустился бы в это затянувшееся на многие
годы предприятие, не будь у него глубокой уверенности в том, что
возвращение возможно, хотя сам он, быть может, и не вернется; что сама по
себе природа его путешествия, как природа кругосветного плавания,
подразумевает возвращение. В одну и ту же реку дважды не войти; точно так
же невозможно и вновь вернуться домой. Это он знал; по существу, это было
основой его мировоззрения. Но, примирившись с этой преходящестью, он вывел
и развил из нее свою емкую теорию, которая показывает, что самое изменчивое
является самым вечным, и твоя связь с рекой, и связь реки с тобой и с самой
собой оказывается одновременно и более сложной, и более обнадеживающей, чем
простое отсутствие тождественности. Ты можешь снова вернуться домой,-
утверждает Общая Теория Времени,- при условии, что твой дом - место, где
ты никогда не бывал.

Итак, он был рад вернуться к тому, что было настолько близко к понятию
"домой", насколько он мог или хотел себе представить. Но его здешние друзья
показались ему довольно зелеными юнцами. За этот год он изрядно повзрослел.
Некоторые из девушек не отстали от него или обогнали его; они стали
взрослыми женщинами.

Однако, он избегал всяких контактов с девушками, кроме самых
осторожных, потому что в тот момент у него не было потребности в очередном
большом сексуальном загуле, ему и без того было, чем заняться. Он видел,
что самые способные из девушек, такие, как Роваб, были так же осторожны и
осмотрительны; в лабораториях и рабочих бригадах, и в комнатах отдыха
общежитий они держались чисто по-товарищески и не более того. Девушки
хотели, прежде чем родить ребенка, доучиться и начать собственные
исследования или найти работу, которая бы им нравилась; а подростковые
сексуальные эксперименты их уже больше не удовлетворяли. Они хотели зрелых
отношений, не бесплодных, но потом, позже.

Эти девушки были хорошими товарищами, дружелюбными и независимыми.
Юноши, ровесники Шевека, казалось, застряли в конце какой-то
инфантильности, которая уже как-то слабела и усыхала. Они были чересчур
интеллектуальны. Казалось, им не хотелось полность ю посвящать себя ни
работе, ни сексу. Слушая разговоры Тирина, можно было подумать, что это он
изобрел совокупление, но все его романы были с
пятнадцати-шестнадцатилетними девочками; от ровесниц он шарахался. Бедап,
который никогда не был особенно энергичен по части секса, принимал
поклонение мальчика помоложе, питавшего к нему
гомосексуально-идеалистическое обожание, и этого ему хватало. Казалось, он
ничего не принимает всерьез; он стал ироничным и скрытным. Шевек чувствовал
себя исключенным из кр уга его друзей. Он терял всех друзей; даже Тирин был
слишком эгоцентричен, а в последнее время и слишком подвержен переменам
настроения, чтобы можно было восстановить старую дружбу - если бы Шевек
этого захотел. Но на самом деле он этого не хотел. Он всем сердцем
радовался своей изоляции. Ему и в голову не приходило, что сдержанность, с
которой он столкнулся у Бедапа и Тирина, может быть ответной;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42