..- Кимоэ легко приходил в смятение. Как врачу, ему была
свойственна бодрая самоуверенность, но Шевек ее постоянно разрушал. Все его
объяснения после двух-трех вопросов Шевека кончались тем, что он
запутывался. Для каждого из них сами собой разумелись какие-то взаимосвязи,
которые собеседник был не в состоянии даже заметить. Например, эта
курьезная проблема с понятием "выше" и "ниже". Шевек знал, что для уррасти
существенно понятие относительной высоты: в их литературе слово "выше"
часто употреблялось как синоним слова "лучше", тогда как анар рести написал
бы: "центральнее". Но какая связь между тем, кто выше или ниже, и тем, что
кто-то - чужеземец? Это была загадка - одна из сотни.
Теперь Шевеку начала становиться ясной еще одна непонятная прежде
вещь, и он сказал:
- Понимаю. Вы не признаете религии вне церквей, так же, как не
признаете морали вне законов. Вы знаете, сколько я ни читал уррасских книг,
а этого я так и не понял.
- Ну, в наши дни любой просвещенный человек признает...
- Трудно из-за лексики.- Шевек продолжал говорить о своем
открытии.- В правийском языке слово "религия" встречается редкостно.
Нет... как это у вас... редко. Не часто применяемо. Конечно, это - одна из
Категорий: четвертая Модальность. Немногим удается научиться практически
выполнять все Модальности. Но модальности построены из естественных
способностей разума, вы же не можете всерьез считать, что у нас нет
способностей к религии? Что мы могли бы создавать физику, будучи отрезаны
от самой глубокой связи, которая существует между человеком и Космосом?
- О, нет, отнюдь...
- Вот это бы действительно означало - превратить нас в псевдо-вид.
- Образованные люди, безусловно, поняли бы это; но эти офицеры
невежественны.
- Но разве летать в космос разрешается только фанатикам?
Такими - изматывающими для доктора и не удовлетворяющими Шевека, но
чрезвычайно интересными для обоих - были все их разговоры. Для Шевека они
были единственным способом исследовать новый мир, ожидавший его. Сам
корабль и мозг Кимоэ были его микроскопом. Книг на "Внимательном" не было,
офицеры избегали Шевека, а команде было приказано не попадаться ему на
глаза. Что касается мозга доктора, то, хотя доктор был человек умный и,
несомненно, доброжелательный, в голове у него была каша из интеллектуальных
построений, разобраться в которых Шевеку было еще труднее, чем во всех этих
переполнявших корабль штучках, приспособлениях и бытовых приборах. Эти
последние казались Шевеку забавными: всего было чересчур много, все было
стильно и хитроумно; но интерьер интеллекта Кимоэ Шевек находил не таким
комфортабельным. Идеи Кимоэ, казалось, вообще не в состоянии двигаться по
прямой; им все время требовалось обойти одно, уклониться от другого; и все
кончалось тем, что они с размаху упирались в стену. Все идеи были окружены
стенами, которых он, по-видимому, совершенно не замечал, хотя постепенно за
них прятался. За все эти дни бесед двух миров Шевек лишь однажды увидел,
как в них образовалась брешь.
Он спросил, почему на корабле нет женщин, и Кимоэ ответил, что водить
грузовые планетолеты - не женское дело. Курс изучения истории и знание
трудов Одо позволили Шевеку представить себе положение вещей достаточно
ясно, чтобы понять этот тавтологический ответ, и он больше ничего не
сказал. Но доктор задал встречный вопрос, вопрос об Анарресе:
- Д-р Шевек, правда ли, что в вашем обществе с женщинами обращаются
точно так же, как с мужчинами?
- Тогда бы зря пропадало хорошее оборудование,- со смехом ответил
Шевек, а когда до него дошла вся нелепость этой идеи, он опять засмеялся.
Доктор помедлил, видимо, обходя одно из препятствий у себя в уме,
потом со смущенным видом сказал:
- О, нет, я не имел в виду в сексуальном отношении... очевидно, вы...
они... Я имел в виду их социальный статус.
- Статус - это то же самое, что класс?
Кимоэ попытался объяснить, что такое статус, не сумел и вернулся к
исходной теме.
- Неужели действительно нет никакой разницы между мужской работой и
женской работой?
- Да нет, это ведь сугубо механическая основа для разделения труда,
не так ли? Человек выбирает работу согласно своим интересам, таланту, силам
- причем же тут его пол?
- Мужчины физически сильнее,- ответил доктор с профессиональной
категоричностью.
- Да, часто; и крупнее; но какое это имеет значение, раз у нас есть
машины? И даже, когда машин нет, когда приходится копать лопатой или носить
на спине, мужчины, может быть, работают быстрее - те, что больше и
сильнее,- но женщины могут работать дольше... Я часто жалел, что я не так
вынослив, как женщина.
Кимоэ уставился на него, потрясенный настолько, что забыл о
вежливости.
- Но утрата всего... всего женственного... изящества, утонченности,
нежности... и потеря мужчинами уважения к себе... Ведь вы же не станете
утверждать, что в вашей работе женщины равны вам? В физике, в математике,
по интеллекту? Вы же не можете постоянно опускаться до их уровня?
Шевек сидел в уютном, мягком кресле и оглядывал офицерскую
каюткомпанию. На смотровом экране, как голубовато-зеленый опал на фоне
черного космоса, неподвижно висел сверкающий изгиб Урраса. И этот дивно
красивый вид, и сама кают-компания за последние дни стали привычными для
Шевека, но сейчас яркие цвета, плавные контуры кресел, скрытое освещение,
столы для игр, и телевизионные экраны, и мягкие ковры - все это показалось
ему таким же чуждым, как и в первый раз, когда он их увидел.
- По-моему, я не так уж много притворяюсь, Кимоэ,- сказал он.
- Конечно, мне приходилось встречать и женщин с очень высоким
интеллектом, женщин, которые были способны мыслить совершенно, как
мужчины,- поспешно сказал доктор, сообразив, что только что почти
кричал... "Колотил руками по запертой двери и кричал" ,- подумал Шевек...
Шевек сменил тему разговора, но думать о ней не перестал. Эта проблема
высшего и низшего, по-видимому,- одна из центральных в социальной жизни
уррасти. Если для того, чтобы уважать себя, Кимоэ должен считать половину
человечества ниже себя, то как ж е тогда женщины ухитряются себя уважать?
Считают, что мужчины - ниже их? И как все это влияет на их половую жизнь?
Из трудов Одо Шевеку было известно, что двести лет назад основными
сексуальными институтами на Уррасе были "брак" - партнерство,
санкционированное и проводимое в жизнь при помощи юридических и
экономических санкций,- и "проституция", которая, видимо, явл ялась более
широким понятием - совокуплением в экономической модальности. Одо
решительно осуждала и то, и другое; и, однако же, Одо сама состояла в
"браке"; и вообще, за двести лет эти институты могли претерпеть большие
изменения. Если он собирается жить на Уррасе и среди уррасти, надо бы это
выяснить.
Странно было, что даже секс, который столько лет был для него
источником такого наслаждения, радости и утешения, за один миг превратился
в неизвестную территорию, по которой он должен идти осторожно и сознавать
свое невежество; тем не менее, это было так. Предостережением ему послужила
не только странная вспышка презрения и гнева у Кимоэ, но и возникшее у него
еще раньше смутное впечатление, которое этот эпизод высветил. Когда он
впервые очутился на "Внимательном", в эти долгие часы лихорадки и отчаяния,
его беспокоило - то доставляло удовольствие, то раздражало -
грубо-примитивное ощущение: мягкость постели. Хотя это была всего лишь
койка, ее матрац оседал под ним с ласкающей податливостью, подчинялся ему;
подчинялся так настойчиво, что даже и теперь он, засыпая, все еще ощущал
эту податливость. И удовольствие, и раздражение, которые это у него
вызывало, носили явно эротический характер.
Или все это устройство, заменяющее полотенце,- сопло с горячим
воздухом - такой же эффект. Щекочет. И конструкция мебели в офицерской
кают-компании - плавные изгибы пластмассы, в которые силой загнаны
непонятливые дерево и сталь, гладкость поверхности и нежность фактуры -
разве нет и в них слабой, но всепроникающей эротичности? Он достаточно
хорошо знал себя, чтобы быть уве ренным, что несколько дней без Таквер,
даже при очень сильном стрессе, не должны взвинтить его до такой степени,
чтобы он начал чувствовать женщину в каждой крышке стола. Если, конечно,
там действительно нет женщины.
Неужели на Уррасе все столяры живут в вынужденном целомудрии?
Так ничего и не поняв, он перестал думать об этом: на Уррасе он скоро
и так все выяснит.
Перед тем, как они пристегнули ремни для посадки, доктор пришел к
Шевеку в каюту проверить, как идут дела всевозможные процессы иммунизации;
от последней прививки - против чумы - Шевека мутило и пошатывало. Кимоэ
дал ему какую-то новую таблетку.
- Это вас подбодрит при посадке,- сказал он. Шевек стоически
проглотил эту гадость. Доктор покопался в своем медицинском чемоданчике и
вдруг очень быстро заговорил:
- Д-р Шевек, я не думаю, что мне опять позволят заботиться о вашем
здоровье, хотя может быть и так, но если нет, то я хочу вам сказать, что
это... что я... что это была для меня большая честь. Но потому, что... а
потому, что я начал уважать... ценить... что просто по-человечески... что
ваша доброта, истинная доброта...
У Шевека так болела голова, что сквозь эту боль не смогли пробиться
более подходящие слова, поэтому он взял Кимоэ за руку и сказал: "Так давай
встретимся снова, брат!" Кимоэ нервно потряс его руку, по обычаю уррасти, и
торопливо вышел. Когда он ушел, Шевек сообразил, что говорил с ним
по-правийски, назвал его "аммар" - брат - на языке, которого Кимоэ не
понимает.
Динамик в стене выкрикивал какие-то приказания. Шевек слушал,
отрешенно и словно сквозь туман. От ощущений, вызванных посадкой, туман
сгущался; Шевек не сознавал почти ничего, кроме горячей надежды, что его не
вырвет. Он понял, что они уже приземлили сь, лишь когда снова прибежал
Кимоэ и поспешно повел его в офицерскую кают-компанию. Смотровой экран, на
котором так долго был виден окруженный облаками и сияющий Уррас, теперь был
пуст. Комната была полна людей. Откуда они все взялись? Он был приятно
удивлен тем, что может стоять, ходить и пожимать руки. На этом он и
сосредоточился, не вникая в смысл происходящего. Голоса, улыбки,
рукопожатия, слова, имена. Его имя, снова и снова: д-р Шевек, д-р Шевек...
И вот уже он и все окружившие его незнакомцы спускаются по крытому пандусу,
все голоса звучат очень громко, слова эхом отражаются от стен. Шум голосов
ослабел. Чужой воздух коснулся его лица.
Он поднял взгляд и, ступив с пандуса на ровную землю, споткнулся и
чуть не упал. В этот момент - промежуток между началом шага и его
завершением - он подумал о смерти; а завершив шаг, он стоял уже на новой
земле.
Вокруг него был просторный, серый вечер. Голубые огни, расплывавшиеся
в дымке, горели далеко, на другом конце лежавшего в тумане космодрома.
Воздух у него на лице, и руках, в ноздрях, в горле, в легких был прохладен,
влажен, полон разных ароматов, ласков. Это был воздух мира, из которого
пришел его народ. Это был воздух родины.
Когда он споткнулся, кто-то подхватил его под руку. Засверкали
направленные на него огни фотовспышек. Эту сцену снимали для последних
известий: Первый Человек с Луны - высокая, хрупкая фигура в толпе
сановников, и профессоров, и охранников; красивую лохматую голову он держит
очень прямо (так, что фотографам удалось поймать в объектив каждую черту),
словно старается заглянуть поверх лучей прожекторов в небо, в широкое небо,
затянутое туманом, скрывающим звезды, Луну, все другие миры. Журналисты
пытались пробиться сквозь кольцо полицейских: "Д-р Шевек, не сделаете ли вы
для нас заявление, в этот исторический момент..." Их сразу же оттеснили
обратно. Окружавшие его люди подталкивали его вперед. Его увели к
ожидавшему его лимузину, до последнего момента чрезвычайно фотогеничного
из-за высокого роста, длинных волос и странного выра жения лица - полного
печали и узнавания.
Башни города уходили вверх, в туман - огромные лестницы
расплывающихся огней. Над головой светящимися полосками, с пронзительным
воем, проносились поезда. Массивные фасады из камня и стекла выстроились
вдоль улиц, над мчавшимися, словно наперегонки, автомобилями и трамваями.
Камень, сталь, стекло, электрический свет. Лиц не было.
- Это Нио-Эссейя, д-р Шевек. Но было решено, что в самое первое время
лучше держать вас подальше от городской сутолоки. Мы едем прямо в
Университет.
В темном, с мягкой стеганой обшивкой, чреве автомобиля с ним сидели
пятеро мужчин. Они показывали ему достопримечательности, но в тумане он не
мог разобрать, какое из этих огромных, смутных, проносящихся мимо зданий -
Верховный Суд, а какое - Национальный Музей, которое - Директорат, а
которое - Сенат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42