"Луна всходит",- подумал он с чувством
благодарного узнавания. Цельность времени не прерывается. Маленьким
ребенком он видел, как всходит Луна, из окна барака в Широких Равнинах, с
Палатом; мальчишкой видел ее восход над холмами; видел его над иссохшими
равнинами Пыли; над крышами Аббеная, когда рядом с ним смотрела на восход
Луны Таквер.
Но там была не эта Луна.
Вокруг него двигались тени, но он сидел неподвижно, а над чужими
холмами всходил Анаррес, полный, серовато-коричневый с голубовато-белым,
сверкающий. Свет родной планеты наполнил его пустые руки.
Глава четвертая АНАРРЕС
Дирижабль, преодолев последний высокий перевал в горах Нэ-Тэра,
повернул на юг, и свет заходящего солнца, упав на лицо Шевека, разбудил
его. Он проспал большую часть дня - третьего дня долгого путешествия. Ночь
прощальной вечеринки осталась позади, между нею и им лежало пол-мира. Он
зевнул, протер глаза, помотал головой, пытаясь вытрясти из ушей шум
двигателя дирижабля, и, сообразив, что путешествие подошло к концу, что
они, должно быть, уже подлетают к Аббенаю, проснулся окончательно. Он
прижался лицом к пыльному окошку. Действительно, там, внизу, между двумя
ржаво-рыжими грядами низких гор, лежало большое обнесенное стеной поле -
Космопорт. Он жадно смотрел, пытаясь разглядеть, нет ли на посадочной
площадке космического корабля. Каким бы презренным ни был Уррас, все же он
- другая планета; ему хотелось увидеть корабль из другого мира, корабль,
пересекший иссохшую и грозную бездну, вещь, сделан ную руками инопланетян.
Но никаких кораблей в порту не было.
Грузовые планетолеты с Урраса приходили только восемь раз в год и
оставались в Порту ровно столько времени, сколько требовалось на разгрузку
и погрузку. Они не были желанными гостями. Больше того, некоторые анаррести
воспринимали их как постоянно возобновлявшееся унижение.
Планетолеты привозили нефть и нефтепродукты, некоторые тонкие детали
машин и электронные элементы, для производства которых на Анарресе не было
оборудования, а часто и новую породу какого-либо плодового дерева или злака
- на пробу. Обратно на Уррас они возвращались с полным грузом ртути, меди,
алюминия, урана, олова и золота. Для них это было очень выгодной сделкой.
Распределение их груза восемь раз в год было самой престижной функцией
Уррасского Совета Правительств Планеты и главным событием на Все-Уррасской
фондовой бирже. По существу, Свободная Планета Анаррес была рудничной
колонией Урраса.
Этот факт раздражал. В каждом поколении, каждый год, на дебатах КПР в
Аббенае раздавались яростные протесты: "Почему мы продолжаем эти
спекулянтские сделки с воинствующими собственниками?" А более
здравомыслящие люди каждый раз отвечали одно и то же: "Если бы уррасти
добывали эти руды сами, это обходилось бы им дороже; поэтому они нас не
оккупируют. Но если бы мы нарушили торговое соглашение, они применили бы
силу". Однако, людям, которым никогда не приходилось ни за что платить,
было очень трудно понять психологию стоимости, рыночную аргументацию. Семь
поколений мира не принесли доверия.
Поэтому отрасль, именуемая Обороной, никогда не испытывала нужду в
добровольцах. Работа в Обороне большей частью была такой нудной, что на
правийском языке, в котором работа и игра обозначаются одним и тем же
словом, ее называли не работой, а клеггич - "надрываловкой". Из работников
Обороны состояли команды двенадцати старых планетолетов; они поддерживали
их в рабочем состоянии и несли на них патрульную службу на орбите; вели
радарное и радиотелескопное наблюдение в пустынных местах; дежурили в
Космопорте, что было очень скучно. И тем не менее к ним всегда была
очередь. Как бы прагматична ни была мораль, которую усваивали юные
анаррести, в них через край била жизнь, требуя альтруизма,
самопожертвования, места для подвига. Одиночество, бдительность, опасность,
космические корабли: в них была притягательность романтики. Именно
романтика, и ничто иное, заставила Шевека расплющивать нос о стекло окошка,
пока пустой Космопорт там, внизу, не остался позади, и ощутить
разочарование от того, что ему не удалось увидеть на посадочной площадке
грязный рудовоз.
Шевек опять зевнул, потянулся и стал смотреть из окошка вперед, чтобы
увидеть все, что можно было увидеть. Дирижабль брал последнее препятствие
- последнюю низкую гряду гор Нэ-Тэра. Перед ним, простираясь от отрогов
гор на юг, сверкая в лучах предве чернего солнца, лежало огромное море
зелени.
Он смотрел на него с удивлением, как смотрели его предки шесть тысяч
лет назад.
В Третьем Тысячелетии на Уррасе астрономы-жрецы в Сердоноу и Дхуне
наблюдали, как в разное время года меняется темно-желтое сияние Другого
Мира, и давали мистические названия равнинам, и горам, и отражающим солнце
морям. Одну область, которая в новом лунном году зеленела раньше всех
остальных, они назвали Анс Хос - Сад Разума: Анарресский Эдем.
В последующие тысячелетия телескопы доказали их полную правоту. Анс
Хос действительно был лучшим местом на Анарресе; и первый отправленный на
Луну космический корабль, управляемый людьми, совершил посадку именно там,
в зеленом месте между горами и морем.
Но Анарресский Эдем оказался сухим, холодным и ветреным, а вся
остальная планета была еще хуже. Жизнь на ней не развилась выше рыб и
бесцветковых растений. Воздух был разреженный, как воздух Урраса на очень
большой высоте. Солнце жгло, ветер леденил, пыль душила.
В течении двухсот лет после первой высадки Анаррес разведывали,
составляли его карты, изучали его, но не колонизировали. Зачем переселяться
в какую-то жуткую пустыню, когда в благодатных долинах Урраса так много
места?
Но руды там добывали. Эры самоограбления в Девятом Тысячелетии и в
начале Десятого полностью истощили месторождения на Уррасе; и, когда
ракетостроение достигло совершенства, добывать металлы на Луне стало
дешевле, чем извлекать их из бедных руд или из морской воды. В году IX-738
уррасского летоисчисления у подножия гор
Нэ-Тэра, где добывали ртуть, в древнем Анс Хос, была основана колония.
Ее называли Город Анаррес. Это был не город, там не было женщин. Мужчины
завербовывались туда - шахтерами или техниками - на два-три года, а потом
возвращались домой, в настоящий мир.
Сама Луна и тамошние рудники находились под юрисдикцией Совета
Правительств Планеты; но где-то в восточном полушарии луны у государства Ту
имелся маленький секрет: ракетная база, золотой рудник и поселок рудокопов
с женами и детьми. Они по-настоящему жили на Луне, но об этом не знал
никто, кроме их правительства. Именно падение этого правительства в 771 г.
привело к тому, что в Совет Правительств Планеты было внесено предложение
отдать Луну Международному Обществу Одониан - откупиться от них планетой,
пока они еще не успели необратимо подорвать на Уррасе авторитет закона и
государственного суверенитета. Город Анаррес эвакуировали, а из Ту, среди
заварухи, все же наспех послали пару-тройку ракет, чтобы забрать рудничных.
Не все захотели вернуться. Некоторым из них эта жуткая пустыня нравилась.
Более двадцати лет двенадцать планетолетов, пожалованных Одонианским
Первопоселенцам Советом Правительств Планеты, сновали туда и обратно между
обеими планетами, пока все, кто выбрал новую жизнь, весь миллион душ, не
были переправлены через сухую бездну. После этого космопорт закрыли для
иммиграции и оставили открытыми только для грузовых кораблей Торгового
Соглашения. К этому времени в Городе Анарресе жило сто тысяч человек, и он
был переименован в Аббенай, ч то на новом языке нового общества означало
"Разум".
Существенным элементом разработанных Одо планов построения общества,
до основания которого она не дожила, была децентрализация. Одо не
собиралась деурбанизировать цивилизацию. Правда, она высказала
предположение, что естественные пределы величины населенного пункта
обуславливаются тем, насколько, что касается необходимой пищи и энергии, он
зависит от своего непосредственного местоположения; однако согласно ее
планам все населенные пункты должна была соединять сеть транспорта и связи,
так, чтобы продукция и идеи могли бы попадать всюду, где в них нуждаются, и
чтобы распределять продукцию можно было бы быстро и легко, и чтобы все
населенные пункты были связаны между собой. Но эта сеть не должна была идти
сверху вниз. Не должно было быть никакого центра, осуществляющего
управление, никакой столицы, никакого учреждения, допускающего
самовосстанавливающийся бюрократический аппарат и погоню за властью
отдельных личностей, стремящихся стать предводителями, начальниками,
Главами Государств.
Однако ее планы основывались на щедрой почве Урраса. На бесплодном
Анарресе общины, в поисках природных ресурсов, вынужденно оказались
разбросанными далеко одна от другой, и очень немногие из них могли
полностью обеспечивать себя сами, как бы они не урезали свои представления
о том, что необходимо для поддержания нормальной жизни. Урезали они очень
жестко, но был минимум, ниже которого они не желали опускаться: они не
собирались регрессировать до до-городского, до-технологического племенного
строя. Они знали, что их анархизм - продукт очень высокой цивилизации,
сложной, многогранной культуры, стабильной экономики и
высокоиндустриализованной технологии, способных обеспечивать высокое
производство и быструю доставку продукции. Как бы велики не были расстояния
между поселениями, они придерживались идеала комплексной органичности.
Дороги они строили в первую очередь, дома - во вторую. Каждый регион
обменивался с другими имевшимися только в нем ресурсами и продукцией; это
был очень сложный процесс поддержания равновесия: того равновесия
разнообразия, которое свойственно жизни, природной и социальной экологии.
Но, как они говорили в аналогической модальности, нельзя иметь нервную
систему, не имея хотя бы нервного узла, а еще лучше - мозга. Нужен был
какой-то центр. Компьютеры, координировавшие администрирование,
распределение рабочей силы и продукции, и центральные федераты большинства
трудовых синдикатов с самого начала находились в Аббенае. И с самого начала
Первопоселенцы сознавали, что эта неизбежная централизация представляет
собой непрерывную опасность, которой должна противостоять непрерывная
бдительность.
О, дитя Анархия, бесконечное обещание
Бесконечная осторожность
Я прислушиваюсь, прислушиваюсь в ночи
У колыбели, глубокой как ночь.
Дитя здорово.
Пио Атэан, принявший правийское имя Тобер, написал это в четырнадцатый
год Заселения. Первые попытки одониан переложить в стихи свой новый язык,
свой новый мир были неуклюжими, нескладными, трогательными.
И вот Аббенай, разум и центр Анарреса, лежал здесь, сейчас, перед
дирижаблем, на просторной зеленой равнине.
Эта ослепительная, глубокая зелень полей, вне всякого сомнения, не
была природной краской Анарреса. Только здесь и на теплых берегах
Керанского Моря прижились злаки Старого Мира. На всем остальном Анарресе
основными зерновыми были земляной холум и бледная трава мэнэ.
Когда Шевеку было девять лет, в течение нескольких месяцев его
послеучебной нагрузкой был уход за декоративными растениями в городке
Широкие Равнины - хрупкими экзотическими растениями, которые надо поливать
и выносить на солнце, как младенцев. Он помогал в этой спокойной, но
нелегкой работе одному старику. Этот старик ему нравился; нравились ему и
растения, и земля, с которой приходилось возиться, и сама работа. Сейчас,
увидев краски Аббенайской Равнины, он вспомнил того старика, и запах
рыбьего жира, на котором готовилось удобрение, и цвет первых почек на
маленьких голых веточках, эту светлую, мощную зелень.
Вдалеке, среди ярких полей он увидел длинную, нечеткую белую полосу,
которая, когда дирижабль приблизился, распалась на отдельные кубики, как
рассыпанная соль.
Ослепленный на мгновение гроздью ярких вспышек у восточного края
города, он заморгал, и в глазах у него поплыли черные пятна; это были
параболические зеркала, снабжающие солнечным теплом нефтеочистительные
заводы города.
Дирижабль приземлился на грузовом аэродроме на южной окраине Аббеная,
и Шевек отправился бродить по улицам самого большого в мире города.
Улицы были широкие, чистые. На них не было тени, потому что Аббенай
лежал меньше чем на тридцать градусов севернее экватора, а все здания были
низкие, кроме крепких, тонких башен ветряных турбин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
благодарного узнавания. Цельность времени не прерывается. Маленьким
ребенком он видел, как всходит Луна, из окна барака в Широких Равнинах, с
Палатом; мальчишкой видел ее восход над холмами; видел его над иссохшими
равнинами Пыли; над крышами Аббеная, когда рядом с ним смотрела на восход
Луны Таквер.
Но там была не эта Луна.
Вокруг него двигались тени, но он сидел неподвижно, а над чужими
холмами всходил Анаррес, полный, серовато-коричневый с голубовато-белым,
сверкающий. Свет родной планеты наполнил его пустые руки.
Глава четвертая АНАРРЕС
Дирижабль, преодолев последний высокий перевал в горах Нэ-Тэра,
повернул на юг, и свет заходящего солнца, упав на лицо Шевека, разбудил
его. Он проспал большую часть дня - третьего дня долгого путешествия. Ночь
прощальной вечеринки осталась позади, между нею и им лежало пол-мира. Он
зевнул, протер глаза, помотал головой, пытаясь вытрясти из ушей шум
двигателя дирижабля, и, сообразив, что путешествие подошло к концу, что
они, должно быть, уже подлетают к Аббенаю, проснулся окончательно. Он
прижался лицом к пыльному окошку. Действительно, там, внизу, между двумя
ржаво-рыжими грядами низких гор, лежало большое обнесенное стеной поле -
Космопорт. Он жадно смотрел, пытаясь разглядеть, нет ли на посадочной
площадке космического корабля. Каким бы презренным ни был Уррас, все же он
- другая планета; ему хотелось увидеть корабль из другого мира, корабль,
пересекший иссохшую и грозную бездну, вещь, сделан ную руками инопланетян.
Но никаких кораблей в порту не было.
Грузовые планетолеты с Урраса приходили только восемь раз в год и
оставались в Порту ровно столько времени, сколько требовалось на разгрузку
и погрузку. Они не были желанными гостями. Больше того, некоторые анаррести
воспринимали их как постоянно возобновлявшееся унижение.
Планетолеты привозили нефть и нефтепродукты, некоторые тонкие детали
машин и электронные элементы, для производства которых на Анарресе не было
оборудования, а часто и новую породу какого-либо плодового дерева или злака
- на пробу. Обратно на Уррас они возвращались с полным грузом ртути, меди,
алюминия, урана, олова и золота. Для них это было очень выгодной сделкой.
Распределение их груза восемь раз в год было самой престижной функцией
Уррасского Совета Правительств Планеты и главным событием на Все-Уррасской
фондовой бирже. По существу, Свободная Планета Анаррес была рудничной
колонией Урраса.
Этот факт раздражал. В каждом поколении, каждый год, на дебатах КПР в
Аббенае раздавались яростные протесты: "Почему мы продолжаем эти
спекулянтские сделки с воинствующими собственниками?" А более
здравомыслящие люди каждый раз отвечали одно и то же: "Если бы уррасти
добывали эти руды сами, это обходилось бы им дороже; поэтому они нас не
оккупируют. Но если бы мы нарушили торговое соглашение, они применили бы
силу". Однако, людям, которым никогда не приходилось ни за что платить,
было очень трудно понять психологию стоимости, рыночную аргументацию. Семь
поколений мира не принесли доверия.
Поэтому отрасль, именуемая Обороной, никогда не испытывала нужду в
добровольцах. Работа в Обороне большей частью была такой нудной, что на
правийском языке, в котором работа и игра обозначаются одним и тем же
словом, ее называли не работой, а клеггич - "надрываловкой". Из работников
Обороны состояли команды двенадцати старых планетолетов; они поддерживали
их в рабочем состоянии и несли на них патрульную службу на орбите; вели
радарное и радиотелескопное наблюдение в пустынных местах; дежурили в
Космопорте, что было очень скучно. И тем не менее к ним всегда была
очередь. Как бы прагматична ни была мораль, которую усваивали юные
анаррести, в них через край била жизнь, требуя альтруизма,
самопожертвования, места для подвига. Одиночество, бдительность, опасность,
космические корабли: в них была притягательность романтики. Именно
романтика, и ничто иное, заставила Шевека расплющивать нос о стекло окошка,
пока пустой Космопорт там, внизу, не остался позади, и ощутить
разочарование от того, что ему не удалось увидеть на посадочной площадке
грязный рудовоз.
Шевек опять зевнул, потянулся и стал смотреть из окошка вперед, чтобы
увидеть все, что можно было увидеть. Дирижабль брал последнее препятствие
- последнюю низкую гряду гор Нэ-Тэра. Перед ним, простираясь от отрогов
гор на юг, сверкая в лучах предве чернего солнца, лежало огромное море
зелени.
Он смотрел на него с удивлением, как смотрели его предки шесть тысяч
лет назад.
В Третьем Тысячелетии на Уррасе астрономы-жрецы в Сердоноу и Дхуне
наблюдали, как в разное время года меняется темно-желтое сияние Другого
Мира, и давали мистические названия равнинам, и горам, и отражающим солнце
морям. Одну область, которая в новом лунном году зеленела раньше всех
остальных, они назвали Анс Хос - Сад Разума: Анарресский Эдем.
В последующие тысячелетия телескопы доказали их полную правоту. Анс
Хос действительно был лучшим местом на Анарресе; и первый отправленный на
Луну космический корабль, управляемый людьми, совершил посадку именно там,
в зеленом месте между горами и морем.
Но Анарресский Эдем оказался сухим, холодным и ветреным, а вся
остальная планета была еще хуже. Жизнь на ней не развилась выше рыб и
бесцветковых растений. Воздух был разреженный, как воздух Урраса на очень
большой высоте. Солнце жгло, ветер леденил, пыль душила.
В течении двухсот лет после первой высадки Анаррес разведывали,
составляли его карты, изучали его, но не колонизировали. Зачем переселяться
в какую-то жуткую пустыню, когда в благодатных долинах Урраса так много
места?
Но руды там добывали. Эры самоограбления в Девятом Тысячелетии и в
начале Десятого полностью истощили месторождения на Уррасе; и, когда
ракетостроение достигло совершенства, добывать металлы на Луне стало
дешевле, чем извлекать их из бедных руд или из морской воды. В году IX-738
уррасского летоисчисления у подножия гор
Нэ-Тэра, где добывали ртуть, в древнем Анс Хос, была основана колония.
Ее называли Город Анаррес. Это был не город, там не было женщин. Мужчины
завербовывались туда - шахтерами или техниками - на два-три года, а потом
возвращались домой, в настоящий мир.
Сама Луна и тамошние рудники находились под юрисдикцией Совета
Правительств Планеты; но где-то в восточном полушарии луны у государства Ту
имелся маленький секрет: ракетная база, золотой рудник и поселок рудокопов
с женами и детьми. Они по-настоящему жили на Луне, но об этом не знал
никто, кроме их правительства. Именно падение этого правительства в 771 г.
привело к тому, что в Совет Правительств Планеты было внесено предложение
отдать Луну Международному Обществу Одониан - откупиться от них планетой,
пока они еще не успели необратимо подорвать на Уррасе авторитет закона и
государственного суверенитета. Город Анаррес эвакуировали, а из Ту, среди
заварухи, все же наспех послали пару-тройку ракет, чтобы забрать рудничных.
Не все захотели вернуться. Некоторым из них эта жуткая пустыня нравилась.
Более двадцати лет двенадцать планетолетов, пожалованных Одонианским
Первопоселенцам Советом Правительств Планеты, сновали туда и обратно между
обеими планетами, пока все, кто выбрал новую жизнь, весь миллион душ, не
были переправлены через сухую бездну. После этого космопорт закрыли для
иммиграции и оставили открытыми только для грузовых кораблей Торгового
Соглашения. К этому времени в Городе Анарресе жило сто тысяч человек, и он
был переименован в Аббенай, ч то на новом языке нового общества означало
"Разум".
Существенным элементом разработанных Одо планов построения общества,
до основания которого она не дожила, была децентрализация. Одо не
собиралась деурбанизировать цивилизацию. Правда, она высказала
предположение, что естественные пределы величины населенного пункта
обуславливаются тем, насколько, что касается необходимой пищи и энергии, он
зависит от своего непосредственного местоположения; однако согласно ее
планам все населенные пункты должна была соединять сеть транспорта и связи,
так, чтобы продукция и идеи могли бы попадать всюду, где в них нуждаются, и
чтобы распределять продукцию можно было бы быстро и легко, и чтобы все
населенные пункты были связаны между собой. Но эта сеть не должна была идти
сверху вниз. Не должно было быть никакого центра, осуществляющего
управление, никакой столицы, никакого учреждения, допускающего
самовосстанавливающийся бюрократический аппарат и погоню за властью
отдельных личностей, стремящихся стать предводителями, начальниками,
Главами Государств.
Однако ее планы основывались на щедрой почве Урраса. На бесплодном
Анарресе общины, в поисках природных ресурсов, вынужденно оказались
разбросанными далеко одна от другой, и очень немногие из них могли
полностью обеспечивать себя сами, как бы они не урезали свои представления
о том, что необходимо для поддержания нормальной жизни. Урезали они очень
жестко, но был минимум, ниже которого они не желали опускаться: они не
собирались регрессировать до до-городского, до-технологического племенного
строя. Они знали, что их анархизм - продукт очень высокой цивилизации,
сложной, многогранной культуры, стабильной экономики и
высокоиндустриализованной технологии, способных обеспечивать высокое
производство и быструю доставку продукции. Как бы велики не были расстояния
между поселениями, они придерживались идеала комплексной органичности.
Дороги они строили в первую очередь, дома - во вторую. Каждый регион
обменивался с другими имевшимися только в нем ресурсами и продукцией; это
был очень сложный процесс поддержания равновесия: того равновесия
разнообразия, которое свойственно жизни, природной и социальной экологии.
Но, как они говорили в аналогической модальности, нельзя иметь нервную
систему, не имея хотя бы нервного узла, а еще лучше - мозга. Нужен был
какой-то центр. Компьютеры, координировавшие администрирование,
распределение рабочей силы и продукции, и центральные федераты большинства
трудовых синдикатов с самого начала находились в Аббенае. И с самого начала
Первопоселенцы сознавали, что эта неизбежная централизация представляет
собой непрерывную опасность, которой должна противостоять непрерывная
бдительность.
О, дитя Анархия, бесконечное обещание
Бесконечная осторожность
Я прислушиваюсь, прислушиваюсь в ночи
У колыбели, глубокой как ночь.
Дитя здорово.
Пио Атэан, принявший правийское имя Тобер, написал это в четырнадцатый
год Заселения. Первые попытки одониан переложить в стихи свой новый язык,
свой новый мир были неуклюжими, нескладными, трогательными.
И вот Аббенай, разум и центр Анарреса, лежал здесь, сейчас, перед
дирижаблем, на просторной зеленой равнине.
Эта ослепительная, глубокая зелень полей, вне всякого сомнения, не
была природной краской Анарреса. Только здесь и на теплых берегах
Керанского Моря прижились злаки Старого Мира. На всем остальном Анарресе
основными зерновыми были земляной холум и бледная трава мэнэ.
Когда Шевеку было девять лет, в течение нескольких месяцев его
послеучебной нагрузкой был уход за декоративными растениями в городке
Широкие Равнины - хрупкими экзотическими растениями, которые надо поливать
и выносить на солнце, как младенцев. Он помогал в этой спокойной, но
нелегкой работе одному старику. Этот старик ему нравился; нравились ему и
растения, и земля, с которой приходилось возиться, и сама работа. Сейчас,
увидев краски Аббенайской Равнины, он вспомнил того старика, и запах
рыбьего жира, на котором готовилось удобрение, и цвет первых почек на
маленьких голых веточках, эту светлую, мощную зелень.
Вдалеке, среди ярких полей он увидел длинную, нечеткую белую полосу,
которая, когда дирижабль приблизился, распалась на отдельные кубики, как
рассыпанная соль.
Ослепленный на мгновение гроздью ярких вспышек у восточного края
города, он заморгал, и в глазах у него поплыли черные пятна; это были
параболические зеркала, снабжающие солнечным теплом нефтеочистительные
заводы города.
Дирижабль приземлился на грузовом аэродроме на южной окраине Аббеная,
и Шевек отправился бродить по улицам самого большого в мире города.
Улицы были широкие, чистые. На них не было тени, потому что Аббенай
лежал меньше чем на тридцать градусов севернее экватора, а все здания были
низкие, кроме крепких, тонких башен ветряных турбин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42