Я слишком много трудился, впрочем, как и все остальные, пока ловил и объезжал их. Если лошади почуют, что могут вырваться, то они непременно вернутся обратно в свою дикую страну, куда убежал и мой замечательный черный жеребец.
Найдя поваленное дерево, с которого был неплохой обзор окрестностей, я сел на него, положил рядом ружье и внимательно осмотрелся. Вдруг взгляд мой упал на едва заметную тропинку, тянущуюся вдоль хребта каньона. Я отвернулся, потер глаза и снова взглянул туда. Да! Это действительно была тропа, а скорее всего, старая дорога индейцев. Известна ли она грабителям?
Я еще раз внимательно оглядел хребет, зная, что под разным углом зрения обзор всегда меняется. Вернувшись в лагерь, опять посмотрел туда: тропа исчезла, ее не было видно.
Финней все еще не спеша пил кофе. Подойдя, я налил себе тоже и присел на поваленный ствол рядом с ним.
— Может быть, — говорил я вслух самому себе. — Может быть...
Финней в недоумении смотрел на меня, но молчал. Когда подошли остальные, я объяснил всем про свое неожиданное открытие.
— При другом свете или под другим углом зрения я ни за что бы не заметил ее. Полагаю, что это старая индейская тропа, и бандиты ничего не знают о ней.
— Куда она ведет? Может быть, она не была видна с того места, где они прячутся?
— Послушайте, индейцы издавна предпочитают бродить по вершинам, но и им нужна вода. Думаю, и эта тропа выведет к воде. У нас появился шанс!
— Меня лично это устраивает, — обрадовался Монте. — Как-то не хочется скакать по дну каньона и угодить прямехонько в лапы тех, кто нас поджидает.
Монте и Овен Хардин спустились со мной к ручью, и я показал место, откуда увидел тропу. Чтобы отыскать ее снова, на сей раз потребовалось времени немного больше.
Хардин не сводил с нее глаз.
— У меня появилась идея. Попробую-ка теперь же разведать, где она берет начало, и тогда нам удобнее будет подойти к ней.
Пока он отсутствовал, мы до самого полудня продолжали в неумеренных дозах пить кофе, дремали, бездельничали. Каждый знал, что завтра этого уже не будет: завтра — то, ради чего мы все оказались здесь. И любой из нас может превратиться в мишень, — ведь пуля не выбирает. Но мы оставались твердыми в своих намерениях, смелые мужественные люди, прошедшие неплохую школу и готовые к любым испытаниям.
Овен вернулся, когда на землю уже опускались сумерки.
— Нашел все-таки! — довольно улыбаясь, сообщил он и спрыгнул с лошади. — Индейцы знали, что делали. Тропа начинается в небольшом ответвлении каньона, в густых зарослях кустарника. Похоже, что очень давно по ней никто не ходит. Если бы я не представлял, — признался Овен, — где примерно искать, то не нашел бы ни за что.
Он присел на корточки возле угасающего костра, налил себе кофе. Рубашка Хардина повлажнела от пота, на ней повсюду виднелись вырванные клочья материи — свидетельство того, что Овен кое-где с трудом продирался сквозь густые заросли кустарника.
— Спасибо, Хардин! Ты спас нас. — Я крепко пожал его руку.
— Поверь, в темноте не так-то просто было ее обнаружить, — смущенно согласился он. — Но теперь мы двинемся по ней, у нас появился свой путь.
Допив кофе, он растянулся под деревом и, сваленный усталостью, мгновенно заснул. Я подошел к костру, засыпал угольки землей, вылил на них остатки кофе и поставил кофейник в тень, чтобы остудить его. Потом, присев у своего дерева, я проверил оба пистолета и ружье.
Броди дежурил на наблюдательном пункте, в тени невысокого можжевельника, но с огромным мощным стволом и широко раскинутыми ветвями. Там царствовала глубокая тень, и Броди имел прекрасный, примерно в полмили обзор каньона.
Овен все еще спал, но вдруг внезапно сел, посмотрел на меня:
— Забыл тебе сказать, Иоханнес, я видел там следы.
Прислушиваясь, и Финней приоткрыл глаза. Я отложил ружье в сторону.
— Следы? На что же они были похожи?
— Ну... не знаю. Причем они попались мне на глаза лишь пару раз, да и то не были целыми. Я хочу сказать, они показались мне неопределенными: кусочек здесь, кусочек там...
— Но чьи же все-таки это были следы?
— Мне показалось, не удивляйся — черного жеребца. Того, который убежал.
— Значит... здесь... А почему бы и нет? Тут был его дом, его старое пастбище.
— Когда пойманная лошадь улучит момент, — пояснил Финней, — она всегда возвращается обратно, откуда бы ни шла. Животные ведь очень привыкают к одному месту.
Он посмотрел на меня.
— Я никогда не говорил тебе, что мне сказал однажды Рамон? Что этот черный жеребец — лошадиный дух. Рамон предупреждал, что никто не в состоянии объездить его, пока он сам не захочет этого.
Это было похоже на сказку о белом иноходце из Плайнс-Кантри. Рамон не раз советовал мне оставить его в покое, не пытаться объезжать, потому что он убьет любого, кто пожелает вопреки его воле стать его всадником.
— Все это чистой воды суеверия! — вздохнул Хардин. — У индейцев об этом тоже существует легенда. Кстати, когда я ехал сюда из Техаса, из уст в уста передавали одну историю про кого-то или что-то по имени Глускап.
— Говорил ли Рамон, — перебил я его, не дав досказать, — можно ли мне все же попробовать объездить его? — спросил я Джакоба.
Финней снял шляпу, протер носовым платком кожаную полоску и снова натянул на голову.
— Конечно, он так и говорил. По его мнению, этот не похожий на других конь желает, чтобы ты его объездил, а потом, будто бы, он хочет тебя куда-то отвезти.
Глава 47
Небо уже усеяли звезды, когда мы отправились на поиски нашей тропы. В прохладном воздухе лошади резво цокали копытами по каменистой дороге, поскрипывали седла, то и дело ветки кустарников цеплялись за нашу одежду. Остались позади кусты, тянущиеся вдоль русла реки, и началось трудное восхождение по голой круче: медленно, одинокой колонной по белесой, едва приметной на редкой траве полоске, казавшейся серой при ночном свете, шел наш маленький отряд. Это и была открытая нами тропа. Мы не видели на ней не только чьих-то следов, но даже не встретили ни одного животного. Иногда останавливались, чутко внимая молчанию ночи, но, так ничего и не услышав, продолжали путь.
Небольшие дубовые рощицы казались черными островами на фоне бесцветного моря холмов. Наконец мы добрались до узкого гребня. Слева громоздилась бесформенная груда камней. Я соскочил с лошади, поднял первый, попавшийся на подходе к этой груде голыш и бросил в общую кучу.
— Зачем ты это делаешь? — заинтересовался Хардин.
— Так всегда поступал Старый Народ, приносил жертву богам дороги.
— И ты веришь в такую чепуху? — засмеялся он.
— Мне нравится соблюдать эти обычаи, — ответил я, стоя рядом с лошадью и положив руки на седло. — Я чувствую их, этих древних богов. Им, должно быть, приходится трудно теперь: верующие почти исчезли, а на землях поселились незнакомые пришельцы, которые не проявляют интереса к ним, не желают почитать.
— Брось-ка один камень и за меня, — предложил вдруг Хардин. — Нам ведь сейчас ко времени любая помощь, какую только можно получить.
Нас было пятеро — против, по крайней мере, двенадцати, и мы собирались сразиться на месте, выбор которого оставался, увы, за ними.
Я подумал о четырех молодых людях, скакавших рядом со мной, — четверка отважных, будто вырубленных из крепкого дуба яростным штормовым ветром и в то же время таких не похожих друг на друга. Они летели вперед, к неведомому сражению. Их развевающимся знаменем была собственная храбрость, силой — понимание того, что должны в мире существовать закон и справедливость, а все люди просто обязаны объединиться против тех, кто наносит разрушительные удары по принципам, заботливо пестуемым человечеством.
Кто-то из великих заметил, читал я, человек — это случайный каприз безумного космоса и что в конце концов это хрупкое создание исчезнет с лица земли. Мы пятеро хорошо понимали это и, вопреки всему, игнорируя провидение, продолжали делать то, что должны были делать. Но ведь каждый человек для самого себя — это целый непознанный мир. Хотя отдельная особь и может показаться крохотным фрагментом бесконечной вселенной, маленьким обломком в волнах бесконечности, в собственном сознании она всегда останется началом всех начал.
Просыпаясь, человек должен встречать утро в земной реальности. Должен иметь дело со своим привычным миром. Возможно, его конец наступит через несколько лет, а может, — через несколько месяцев... Менее всего человек осведомлен об этом, поэтому никогда не должен уподобляться избалованному ребенку, падающему лицом вниз и колотящему ногами землю: человек должен быть, двигаться, созидать.
А уж коли суждено ему умереть, то приятнее всего исчезнуть в момент созидания, когда творишь что-то новое, открываешь путь в завтрашний день, которого сам никогда, может, и не увидишь. Такова человеческая природа — изучать, познавать реальность на пути к непостижимому.
И все мы вместе, и каждый из нас в отдельности должны соблюдать Закон, поскольку человечество может выжить лишь благодаря совместным усилиям... Так или приблизительно так думал я, покачиваясь в седле. Наши лошади преодолели узкую канаву на пути к крутому каменистому холму. Порой наша тропа становилась едва заметной, а иногда и совсем исчезала. Один раз, когда мы потеряли ее вовсе, Монте заметил вдруг в ярде от нас два камня, поставленные один на другой. Подъехав ближе, мы тут же, около этих странных камней, отыскали продолжение тропы... Внезапно моя лошадь насторожилась и принялась поводить ушами, раздувать ноздри. Я постарался успокоить ее, но она упрямо продолжала мотать головой.
Начинало светать. Мы все разом замерли на месте, когда вдруг уловили слабый запах дыма костра: в тишине раздавалось едва слышное позвякивание металла о металл.
— Это где-то невдалеке, — сказал Монте, — может, в паре ярдов или того меньше.
Тропа, как я и предполагал, неожиданно разделилась надвое: одна часть круто спускалась вниз, в тенистую лощину, которая в свою очередь вливалась в широкий каньон. Внизу блестел ручей. Мы, посмотрев друг на друга, подняли ружья, потом глянули на лощину, скрытую кустарником и деревьями, на крутую дорогу, протоптанную людьми, обутыми не иначе как в мокасины. Протоптанную для других, таких же, обутых в мокасины ног. Спуститься, не производя шума, представлялось маловероятным, сразу стали бы осыпаться камни, привлекая внимание тех, кто был внизу.
Спешившись, я подошел к краю и заглянул вниз. Лошади без седоков, наверное, спуститься могли бы здесь. Но не наши, поскольку сразу бы превратились в хорошую мишень, не пройдя и половины пути. Я медленно и внимательно изучал тропу. Пеший, конечно, одолеет этот спуск, если будет предельно осторожен... Снова послышались голоса, потом смех: они расположились внизу, точно под нами, определил я... И все же тот, кто начнет спускаться первым и будет вооружен, тот сможет задержать их на какое-то время, попробовать рассеять вражеские ряды, пока не спустятся остальные.
По склону горы, как и везде здесь, росли дубы. И надо было передвигаться от одного дерева к другому очень осмотрительно, чтобы не вызвать камнепада. Даже движение одного маленького камешка заставит сидевших внизу у костра немедленно поднять на этот шум головы, и тот, кто рискнет на этот шаг, будет просто пригвожден пулями к горе.
Меня осенило, вдруг я понял, как это надо делать. И то, что это должен был сделать только я, не вызывало сомнений: украдены мои лошади, а ловушка, если она и в самом деле существовала, предназначалась только мне. Я подошел к своей лошади, снял ботинки, повесив их на луку седла, надел мокасины.
— Что ты задумал? — тревожно взглянул на меня Монте.
— Спуститься может только один человек. Я отвлеку их внимание, пока подойдете вы.
— Позволь лучше пойти мне, малыш! — Джакоб в сердцах сплюнул на землю. — Позволь старому опытному волку...
Пока говорил Финней, я заметил среди листьев какое-то красно-коричневое мельканье, а сделав несколько шагов, увидел наших лошадей, сгрудившихся у импровизированных ворот сколоченного наспех в верхней части каньона загона.
Если бы было можно... ах, если бы...
— Джакоб! — Я в волнении кивнул на лошадей. — Если бы можно было подобраться к ним и открыть ворота!..
— Вызовем панику среди лошадей, и они понесутся через их лагерь к выходу из каньона, — прервал меня Броди.
— Но мы заберем наших лошадей! — воскликнул Хардин.
Вернулся Монте, который обследовал хребет.
— Там, — показал он рукой, — кажется, идет дорога к верхней части каньона. Полагаю, мы доберемся до нее на лошадях. Она, конечно, тоже крутая, но в меру, не такая, как здесь.
— Возьми с собой мою лошадь, — попросил я Монте. — А я попробую. — Помолчав, добавил: — Мы все готовы к тому, что может случиться. Поэтому если кому-нибудь удастся спастись, пусть возвращается в город. Если освободим лошадей, что ж, скачите вместе с ними.
Монте поймал поводья моей лошади.
— Ну, тронулись, — бодро скомандовал он, и все поскакали следом, вперед по хребту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66