Это был тот — я сразу узнал его, — который стрелял в отца, когда тот уже был недвижим.
— Возьми его! — приказал старик. — Пора уходить, а то скоро появятся индейцы.
— Мы перебьем их! — пообещал человек со шрамом.
— Дурак! — засмеялся старик. — Их много, а нас несколько человек. Они всегда любили его, как если бы он был одним из них.
Человек со шрамом жестоко заломил мне за спину руки, крепко держа и похохатывая, покуда я не перестал кричать от дикой боли.
— Может быть, тебя отдадут мне, — изрек в раздумье изверг. — Тогда уж точно наверняка услышим, как ты умеешь громко кричать. И едва я пошевелю рукой, как ты, змееныш, будешь дрожать от страха, а уж коли подниму руку, вот тогда завопишь от боли!..
Совсем стемнело, и они торопливо тронулись в путь, старательно объезжая все попадавшиеся тропинки. Без старика я насчитал их девять. Был с ними и один молодой, красивый, но чем-то очень неприятный человек. Он не отрывал от меня взгляда все время, повторяя с презрением:
— Надо убить его! Когда этот гаденыш умрет, все будет кончено.
— Отдайте его мне! — клянчил бандит со шрамом.
Старик резко обернулся.
— Молчать! Мы покончим с ним так, как я сказал: оставим в пустыне!
— Мы уклонились на восток! — внезапно, будто спохватившись, вернул всех к действительности красавчик. — Очевидно, сбились с пути?!
— Нет, направление взято верно! — властно перебил старик. — Пусть индейцы думают, что мы вернулись через перевал, и бросятся за нами в погоню. В темноте они вряд ли обнаружат следы, поэтому мы и скачем на восток.
Уже начинало светать, когда мои мучители наконец сделали привал. На совершенно голом месте. Повсюду, насколько хватало глаз, ничего, кроме песка, не было видно, лишь уныло торчали кое-где огромные валуны да кактусы.
— Здесь! — приказал старик. — Оставляйте его здесь! В конце концов, я не могу убить его, ведь в нем течет моя кровь. Пусть умрет сам!..
— Давайте покончим с ним! — настаивал молодой красавец. — Чтобы уж наверняка знать... что он мертв!
— Я сказал — нет! — нетерпеливо перебил старик. — Все! Прочь! Отпустите его! Пусть пустыня сделает это за нас. Я не могу поднять руку на того, в ком течет моя кровь, — повторил он. — Даже если она смешана с кровью этой падали!
Человек со шрамом грубо сорвал с меня веревку, стащил с седла, развернув лошадь так, что она в любую минуту могла растоптать меня своими копытами. Откатившись в сторону как можно дальше, я вскочил на ноги, отбежал и спрятался в ближайших валунах.
Они тронулись в обратный путь. Переполненный гневом и горечью, я замер среди камней.
— До свидания, дедушка! — что было силы крикнул я вслед ему.
И видел, как вздрогнул он, словно от удара. Его плечи поникли. Старик начал было в седле поворачиваться на мой голос, но молодой красавец зло бросил:
— Непокорный щенок! Такой же, как его отец!
Они ускакали, смолк стук лошадиных копыт, и я остался один.
Глава 14
Один среди бескрайних песков...
Я Иоханнес Верн и не боюсь... — уговаривал я себя.
Мой отец... Они убили его, а меня бросили на верную смерть в пустыне.
Я не хотел этого, видит Бог. Я собирался выжить. Выжить наперекор всему и когда-нибудь заставить своих поверженных врагов желать собственной смерти. Занимался рассвет. Продолжая стоять среди камней, я оглянулся вокруг.
Всюду была пустыня, песок и голые камни, среди которых кое-где росли кактусы. Бросившие меня будут скакать всю ночь: слышал, они говорили про дорогу на восток. Я могу пойти по их следу...
Как далеко меня завезли? Сюда они двигались достаточно быстро, иногда переходя на шаг, но, как сказал бы отец, это была неуклюжая рысь.
Я имел кое-какое представление о расстоянии, которое мы преодолели по дороге на запад от Сан-Франциско. Мистер Фарлей частенько говорил, сколько мы прошли за день и сколько нам еще осталось. Скорее всего, они завезли меня в пустыню миль за сорок. Для тех, кто привык преодолевать подобные расстояния на лошадях, это довольно много, мне же нередко приходилось шагать позади фургона, поэтому оно не казалось мне таким уж большим.
Скоро станет жарко. И раз я решил идти, надо трогаться в путь сейчас же, пока воздух еще прохладный. В самые жаркие часы мистер Фарлей всегда давал лошадям отдохнуть и начинал снова двигаться, когда солнце уже садилось. Вот и я — пока будет прохладно, буду идти. Станет невмоготу, найду место, где можно спрятаться от палящего солнца. Но где его найти? Я пока не знал.
Что предпринял бы в такой ситуации Франческо? Наверное, то же, что и я теперь: он пошел бы назад. А что можно было придумать еще?
На песке еще виднелись следы лошадей, и, если придерживаться их, то таким образом можно добраться до дома Тэквайза.
Медленно повернувшись, я снова огляделся. Место, где я теперь стоял, послужит началом, точкой отсчета... Через несколько дней мне исполнится семь лет. Пройдет три, четыре года, и я буду достаточно взрослым... чтобы отомстить. Мне надо будет увидеться с тремя людьми: старым доном, молодым красавцем и человеком со шрамом. Ради этого стоило теперь бороться за жизнь.
Мама всегда учила меня быть терпимым, ни к кому не испытывать ненависти. Она говорила еще, что ненависть разрушает того, в ком поселяется. И тем не менее сейчас я был переполнен ею. Мама умерла, отца убили. У меня больше никого не осталось на всем белом свете.
Мои ноги были слишком малы, шаг короток, поэтому я старался увеличивать его, но от этого еще больше уставал. Ах, если бы я был взрослым да с длинными ногами!.. Позади меня занимался рассвет. Отец учил находить следы, но сейчас в этом не возникало необходимости: копыта десяти лошадей четко отпечатались на песке.
Воды с собой я не имел ни капли. Они завезли меня в такое место, где не били родники и где прежде мне никогда не приходилось бывать. Поэтому трудно определить, можно ли было здесь обнаружить источник. Мне хотелось пить, но я знал: пока жажду можно терпеть, нужно двигаться вперед.
— Я Иоханнес Верн... — громко повторял я. — И не боюсь...
Потом произошло что-то непонятное. Внезапно остановившись, я осмотрелся. Песок стал почти белым, камни, черные ночью, при дневном свете оказались коричневыми, небо было ярко-синим и безоблачным. Я должен был бы испугаться, но этого не случилось. Потому что все вокруг показалось мне неожиданно знакомым, хотя везли меня сюда глубокой ночью и я мог бы поклясться, что прежде здесь никогда не бывал.
Я присел на большой плоский камень. И почувствовал, что безраздельно связан с этими местами. Моя мама полюбила пустыню, отец жил в пустыне, любил ее и ее людей. Может быть, по этой причине, может быть, еще почему-то, но я почувствовал вдруг, что тоже рожден, чтобы жить в пустыне, стать ее частью.
Когда я освоился с этим неожиданным открытием и снова двинулся в путь, то не стал суетиться. Прежде всего мне предстояло найти тень и воду. И, хотя неизвестность все еще витала над мной, я уже не ощущал прежнего одиночества: пустыня была моим другом.
Откуда-то выскочил заяц и пустился наутек, потом остановился вдруг и уставился на меня. Невдалеке я заметил змею, спешащую по своим делам и оставляющую после себя на песке струящийся след, по которому чинно шествовало какое-то насекомое.
Жара заметно усиливалась. На небе, которое из синего от зноя превратилось в туманное, появился канюк. Он тоже заметил меня и внимательно разглядывал с высоты.
— Прочь отсюда! — вырвалось у меня. — Я не стану твоим обедом!
Конечно, канюк не услышал меня. Я вспомнил, как отец говорил, что птица эта всегда ждет, и в конце концов добыча достается либо ей, либо кому-то, подобному ей.
Я начал искать укрытия, но так ничего и не обнаружил. Мечтал о раскидистых кустах, в тени которых можно укрыться от жары, но меня окружали лишь сухие деревца, вместо листьев покрытые иголками да колючками. А деревья джошуа давали слишком слабую тень, под ними спрятаться было невозможно. Близился полдень, а я все еще искал. Во рту пересохло. Я взял в руки небольшой гладкий камешек, подержал его в руке, пока он не остыл, и положил в рот. Это должно хоть немного помочь. Я начал спотыкаться.
Какая-то крохотная птаха порхала по песку впереди меня. Далеко, на юго-востоке, виднелись горы. Были ли это наши горы? Я не знал. Как не знал и того, сколько прошел. И без сил опустился на песок.
Судя по теням, наступил полдень, а ведь мой путь начался еще до рассвета. Я вспомнил, что рассказывали мне о пустыне Финней, Фарлей, Келсо и, конечно, отец. Я знал, что должен был найти тень и отдохнуть наконец. Что, будь то взрослый или ребенок, никто не может долго прожить без воды. Поэтому, превозмогая усталость, я поднялся и снова пошел. Цепочка следов, которая служила мне дорогой, привела к высохшему водоему, противоположный берег которого был очень крут. Карабкаясь наверх и почти валясь с ног от пережитого за день, я вдруг заметил небольшое скопление камней, близко стоявших друг от друга и образующих что-то вроде маленькой ниши, дававшей крохотную тень. Когда подошел ближе, увидел около камней яму. Прежде чем что-то предпринять, нужно было убедиться в отсутствии здесь змей. Увидев вблизи сухую ветку или палку и внимательно рассмотрев ее — ведь она могла оказаться змеей, — я поднял находку и использовал как шест для проверки отверстия.
Внутри, к счастью, никого не оказалось. Я заполз в яму и убедился, что тут мне вполне хватает места, чтобы улечься. Позади отверстия, в камнях, виднелась небольшая расщелина, сквозь которую ощущалось легкое движение воздуха. Я почувствовал себя лучше. И, вероятно, заснул, потому что, когда открыл глаза, было уже прохладнее и солнце начинало садиться. Выбравшись из укрытия, я осмотрелся. Вокруг по-прежнему простиралась голая пустыня. Опираясь на палку, которой я искал змей и которая оказалась достаточно прочной, я продолжал свой путь.
Следы скакавших на лошадях моих врагов уже слегка замел песок: они не выглядели столь отчетливыми. Внезапно я испугался: что делать, если их совсем занесет?
Остановившись от этой внезапно пришедшей в голову мысли, я стал вспоминать, что говорил мне на этот счет Джакоб Финней.
— Прежде всего, всегда держи себя в руках и старайся ориентироваться на местности. — Я так и слышал его голос.
Зная, что Солнце садится на западе, теперь, исходя из этого, я стоял лицом к югу. Невдалеке виднелся острый гребень камня — значит, надо определять направление по нему. Наступила ночь. Я отметил и запомнил звезду, сиявшую над моим камнем, который уже почти скрыла темнота, и попробовал ориентироваться.
Стало очень холодно, поэтому вскоре я совсем продрог, но, спотыкаясь и падая, все же продолжал идти. Довольно близко от меня вдруг завыли койоты, я сильнее сжал палку. Это была хорошая, большая палка, так что в случае надобности...
Во рту пересохло, временами трудно было глотать. Я глубоко втянул в себя холодный чистый ночной воздух и будто проглотил глоток воды, настолько он казался живителен и свеж. Почти засыпая на ходу, я отыскал плоский, довольно большой камень и свалился на него. Койоты, по-видимому, бродили где-то рядом, и я решил, что они преследуют меня.
Кто-то говорил, что койоты сами не нападают на людей, но отец лишь посмеивался над этим утверждением. Он считал, что они хищники и потому нападают на все живое. Койоты опасаются запаха человека, поскольку для них он всегда означает опасность. Но и набрасываются на все, что может послужить им пищей и не в состоянии дать отпора. Если взрослый или ребенок беспомощны, а они чуют это, утверждал отец, то будут съедены. И Финней соглашался с отцом.
Сон как рукой сняло. Сжав палку, я замер в ожидании. Если хоть один из них приблизится, буду, как смогу, обороняться.
Временами вдруг сон одолевал меня, я начинал дремать, хотя старался бодрствовать; несколько раз до моего слуха доносились какие-то звуки, то ли шагов, то ли вздохов, но ничего не рассмотреть в темноте. Прошуршал легкий ветерок, пригнав к моим ногам охапку сухих листьев. Снова раздался шорох, теперь уже ближе. Я поднял камень, бросил его. Звуки смолкли.
Спустя какое-то время снова задремал и, очнувшись, услышал какой-то тихий звук. Пустил в ход палку, стал размахивать ею возле себя, потом бросил в темноту еще один камень... Во всех историях, слышанных мною, рассказывалось о мрачных глазах, светящихся в темноте. Я ничего такого не заметил, только слышал тихий шорох неподалеку от себя — явно кто-то передвигался.
Как только ночь начала сменяться предрассветной серой мглой, я поднялся с камня, совершенно измученный, не отдохнувший. Хотелось есть, но больше всего, конечно, пить. Ночная прохлада немного утолила жажду, но не до такой степени, чтобы забыть о ней совсем. Мне нужна была вода!..
Отец говорил, иногда можно напиться сока из стволов кактусов. Но они не попадались на моем пути. Только жесткие сухие деревья и клочья выжженной белесой травы.
Мой ориентир-камень исчез, звезды погасли. Я не мог, как ни старался, отыскать следы лошадиных копыт, которые видел еще на рассвете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Возьми его! — приказал старик. — Пора уходить, а то скоро появятся индейцы.
— Мы перебьем их! — пообещал человек со шрамом.
— Дурак! — засмеялся старик. — Их много, а нас несколько человек. Они всегда любили его, как если бы он был одним из них.
Человек со шрамом жестоко заломил мне за спину руки, крепко держа и похохатывая, покуда я не перестал кричать от дикой боли.
— Может быть, тебя отдадут мне, — изрек в раздумье изверг. — Тогда уж точно наверняка услышим, как ты умеешь громко кричать. И едва я пошевелю рукой, как ты, змееныш, будешь дрожать от страха, а уж коли подниму руку, вот тогда завопишь от боли!..
Совсем стемнело, и они торопливо тронулись в путь, старательно объезжая все попадавшиеся тропинки. Без старика я насчитал их девять. Был с ними и один молодой, красивый, но чем-то очень неприятный человек. Он не отрывал от меня взгляда все время, повторяя с презрением:
— Надо убить его! Когда этот гаденыш умрет, все будет кончено.
— Отдайте его мне! — клянчил бандит со шрамом.
Старик резко обернулся.
— Молчать! Мы покончим с ним так, как я сказал: оставим в пустыне!
— Мы уклонились на восток! — внезапно, будто спохватившись, вернул всех к действительности красавчик. — Очевидно, сбились с пути?!
— Нет, направление взято верно! — властно перебил старик. — Пусть индейцы думают, что мы вернулись через перевал, и бросятся за нами в погоню. В темноте они вряд ли обнаружат следы, поэтому мы и скачем на восток.
Уже начинало светать, когда мои мучители наконец сделали привал. На совершенно голом месте. Повсюду, насколько хватало глаз, ничего, кроме песка, не было видно, лишь уныло торчали кое-где огромные валуны да кактусы.
— Здесь! — приказал старик. — Оставляйте его здесь! В конце концов, я не могу убить его, ведь в нем течет моя кровь. Пусть умрет сам!..
— Давайте покончим с ним! — настаивал молодой красавец. — Чтобы уж наверняка знать... что он мертв!
— Я сказал — нет! — нетерпеливо перебил старик. — Все! Прочь! Отпустите его! Пусть пустыня сделает это за нас. Я не могу поднять руку на того, в ком течет моя кровь, — повторил он. — Даже если она смешана с кровью этой падали!
Человек со шрамом грубо сорвал с меня веревку, стащил с седла, развернув лошадь так, что она в любую минуту могла растоптать меня своими копытами. Откатившись в сторону как можно дальше, я вскочил на ноги, отбежал и спрятался в ближайших валунах.
Они тронулись в обратный путь. Переполненный гневом и горечью, я замер среди камней.
— До свидания, дедушка! — что было силы крикнул я вслед ему.
И видел, как вздрогнул он, словно от удара. Его плечи поникли. Старик начал было в седле поворачиваться на мой голос, но молодой красавец зло бросил:
— Непокорный щенок! Такой же, как его отец!
Они ускакали, смолк стук лошадиных копыт, и я остался один.
Глава 14
Один среди бескрайних песков...
Я Иоханнес Верн и не боюсь... — уговаривал я себя.
Мой отец... Они убили его, а меня бросили на верную смерть в пустыне.
Я не хотел этого, видит Бог. Я собирался выжить. Выжить наперекор всему и когда-нибудь заставить своих поверженных врагов желать собственной смерти. Занимался рассвет. Продолжая стоять среди камней, я оглянулся вокруг.
Всюду была пустыня, песок и голые камни, среди которых кое-где росли кактусы. Бросившие меня будут скакать всю ночь: слышал, они говорили про дорогу на восток. Я могу пойти по их следу...
Как далеко меня завезли? Сюда они двигались достаточно быстро, иногда переходя на шаг, но, как сказал бы отец, это была неуклюжая рысь.
Я имел кое-какое представление о расстоянии, которое мы преодолели по дороге на запад от Сан-Франциско. Мистер Фарлей частенько говорил, сколько мы прошли за день и сколько нам еще осталось. Скорее всего, они завезли меня в пустыню миль за сорок. Для тех, кто привык преодолевать подобные расстояния на лошадях, это довольно много, мне же нередко приходилось шагать позади фургона, поэтому оно не казалось мне таким уж большим.
Скоро станет жарко. И раз я решил идти, надо трогаться в путь сейчас же, пока воздух еще прохладный. В самые жаркие часы мистер Фарлей всегда давал лошадям отдохнуть и начинал снова двигаться, когда солнце уже садилось. Вот и я — пока будет прохладно, буду идти. Станет невмоготу, найду место, где можно спрятаться от палящего солнца. Но где его найти? Я пока не знал.
Что предпринял бы в такой ситуации Франческо? Наверное, то же, что и я теперь: он пошел бы назад. А что можно было придумать еще?
На песке еще виднелись следы лошадей, и, если придерживаться их, то таким образом можно добраться до дома Тэквайза.
Медленно повернувшись, я снова огляделся. Место, где я теперь стоял, послужит началом, точкой отсчета... Через несколько дней мне исполнится семь лет. Пройдет три, четыре года, и я буду достаточно взрослым... чтобы отомстить. Мне надо будет увидеться с тремя людьми: старым доном, молодым красавцем и человеком со шрамом. Ради этого стоило теперь бороться за жизнь.
Мама всегда учила меня быть терпимым, ни к кому не испытывать ненависти. Она говорила еще, что ненависть разрушает того, в ком поселяется. И тем не менее сейчас я был переполнен ею. Мама умерла, отца убили. У меня больше никого не осталось на всем белом свете.
Мои ноги были слишком малы, шаг короток, поэтому я старался увеличивать его, но от этого еще больше уставал. Ах, если бы я был взрослым да с длинными ногами!.. Позади меня занимался рассвет. Отец учил находить следы, но сейчас в этом не возникало необходимости: копыта десяти лошадей четко отпечатались на песке.
Воды с собой я не имел ни капли. Они завезли меня в такое место, где не били родники и где прежде мне никогда не приходилось бывать. Поэтому трудно определить, можно ли было здесь обнаружить источник. Мне хотелось пить, но я знал: пока жажду можно терпеть, нужно двигаться вперед.
— Я Иоханнес Верн... — громко повторял я. — И не боюсь...
Потом произошло что-то непонятное. Внезапно остановившись, я осмотрелся. Песок стал почти белым, камни, черные ночью, при дневном свете оказались коричневыми, небо было ярко-синим и безоблачным. Я должен был бы испугаться, но этого не случилось. Потому что все вокруг показалось мне неожиданно знакомым, хотя везли меня сюда глубокой ночью и я мог бы поклясться, что прежде здесь никогда не бывал.
Я присел на большой плоский камень. И почувствовал, что безраздельно связан с этими местами. Моя мама полюбила пустыню, отец жил в пустыне, любил ее и ее людей. Может быть, по этой причине, может быть, еще почему-то, но я почувствовал вдруг, что тоже рожден, чтобы жить в пустыне, стать ее частью.
Когда я освоился с этим неожиданным открытием и снова двинулся в путь, то не стал суетиться. Прежде всего мне предстояло найти тень и воду. И, хотя неизвестность все еще витала над мной, я уже не ощущал прежнего одиночества: пустыня была моим другом.
Откуда-то выскочил заяц и пустился наутек, потом остановился вдруг и уставился на меня. Невдалеке я заметил змею, спешащую по своим делам и оставляющую после себя на песке струящийся след, по которому чинно шествовало какое-то насекомое.
Жара заметно усиливалась. На небе, которое из синего от зноя превратилось в туманное, появился канюк. Он тоже заметил меня и внимательно разглядывал с высоты.
— Прочь отсюда! — вырвалось у меня. — Я не стану твоим обедом!
Конечно, канюк не услышал меня. Я вспомнил, как отец говорил, что птица эта всегда ждет, и в конце концов добыча достается либо ей, либо кому-то, подобному ей.
Я начал искать укрытия, но так ничего и не обнаружил. Мечтал о раскидистых кустах, в тени которых можно укрыться от жары, но меня окружали лишь сухие деревца, вместо листьев покрытые иголками да колючками. А деревья джошуа давали слишком слабую тень, под ними спрятаться было невозможно. Близился полдень, а я все еще искал. Во рту пересохло. Я взял в руки небольшой гладкий камешек, подержал его в руке, пока он не остыл, и положил в рот. Это должно хоть немного помочь. Я начал спотыкаться.
Какая-то крохотная птаха порхала по песку впереди меня. Далеко, на юго-востоке, виднелись горы. Были ли это наши горы? Я не знал. Как не знал и того, сколько прошел. И без сил опустился на песок.
Судя по теням, наступил полдень, а ведь мой путь начался еще до рассвета. Я вспомнил, что рассказывали мне о пустыне Финней, Фарлей, Келсо и, конечно, отец. Я знал, что должен был найти тень и отдохнуть наконец. Что, будь то взрослый или ребенок, никто не может долго прожить без воды. Поэтому, превозмогая усталость, я поднялся и снова пошел. Цепочка следов, которая служила мне дорогой, привела к высохшему водоему, противоположный берег которого был очень крут. Карабкаясь наверх и почти валясь с ног от пережитого за день, я вдруг заметил небольшое скопление камней, близко стоявших друг от друга и образующих что-то вроде маленькой ниши, дававшей крохотную тень. Когда подошел ближе, увидел около камней яму. Прежде чем что-то предпринять, нужно было убедиться в отсутствии здесь змей. Увидев вблизи сухую ветку или палку и внимательно рассмотрев ее — ведь она могла оказаться змеей, — я поднял находку и использовал как шест для проверки отверстия.
Внутри, к счастью, никого не оказалось. Я заполз в яму и убедился, что тут мне вполне хватает места, чтобы улечься. Позади отверстия, в камнях, виднелась небольшая расщелина, сквозь которую ощущалось легкое движение воздуха. Я почувствовал себя лучше. И, вероятно, заснул, потому что, когда открыл глаза, было уже прохладнее и солнце начинало садиться. Выбравшись из укрытия, я осмотрелся. Вокруг по-прежнему простиралась голая пустыня. Опираясь на палку, которой я искал змей и которая оказалась достаточно прочной, я продолжал свой путь.
Следы скакавших на лошадях моих врагов уже слегка замел песок: они не выглядели столь отчетливыми. Внезапно я испугался: что делать, если их совсем занесет?
Остановившись от этой внезапно пришедшей в голову мысли, я стал вспоминать, что говорил мне на этот счет Джакоб Финней.
— Прежде всего, всегда держи себя в руках и старайся ориентироваться на местности. — Я так и слышал его голос.
Зная, что Солнце садится на западе, теперь, исходя из этого, я стоял лицом к югу. Невдалеке виднелся острый гребень камня — значит, надо определять направление по нему. Наступила ночь. Я отметил и запомнил звезду, сиявшую над моим камнем, который уже почти скрыла темнота, и попробовал ориентироваться.
Стало очень холодно, поэтому вскоре я совсем продрог, но, спотыкаясь и падая, все же продолжал идти. Довольно близко от меня вдруг завыли койоты, я сильнее сжал палку. Это была хорошая, большая палка, так что в случае надобности...
Во рту пересохло, временами трудно было глотать. Я глубоко втянул в себя холодный чистый ночной воздух и будто проглотил глоток воды, настолько он казался живителен и свеж. Почти засыпая на ходу, я отыскал плоский, довольно большой камень и свалился на него. Койоты, по-видимому, бродили где-то рядом, и я решил, что они преследуют меня.
Кто-то говорил, что койоты сами не нападают на людей, но отец лишь посмеивался над этим утверждением. Он считал, что они хищники и потому нападают на все живое. Койоты опасаются запаха человека, поскольку для них он всегда означает опасность. Но и набрасываются на все, что может послужить им пищей и не в состоянии дать отпора. Если взрослый или ребенок беспомощны, а они чуют это, утверждал отец, то будут съедены. И Финней соглашался с отцом.
Сон как рукой сняло. Сжав палку, я замер в ожидании. Если хоть один из них приблизится, буду, как смогу, обороняться.
Временами вдруг сон одолевал меня, я начинал дремать, хотя старался бодрствовать; несколько раз до моего слуха доносились какие-то звуки, то ли шагов, то ли вздохов, но ничего не рассмотреть в темноте. Прошуршал легкий ветерок, пригнав к моим ногам охапку сухих листьев. Снова раздался шорох, теперь уже ближе. Я поднял камень, бросил его. Звуки смолкли.
Спустя какое-то время снова задремал и, очнувшись, услышал какой-то тихий звук. Пустил в ход палку, стал размахивать ею возле себя, потом бросил в темноту еще один камень... Во всех историях, слышанных мною, рассказывалось о мрачных глазах, светящихся в темноте. Я ничего такого не заметил, только слышал тихий шорох неподалеку от себя — явно кто-то передвигался.
Как только ночь начала сменяться предрассветной серой мглой, я поднялся с камня, совершенно измученный, не отдохнувший. Хотелось есть, но больше всего, конечно, пить. Ночная прохлада немного утолила жажду, но не до такой степени, чтобы забыть о ней совсем. Мне нужна была вода!..
Отец говорил, иногда можно напиться сока из стволов кактусов. Но они не попадались на моем пути. Только жесткие сухие деревья и клочья выжженной белесой травы.
Мой ориентир-камень исчез, звезды погасли. Я не мог, как ни старался, отыскать следы лошадиных копыт, которые видел еще на рассвете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66