С ласкающим слух скрипом отворилась тяжелая крышка, отброшен в сторону лист пергамента, и глазам столпившихся пиратов открылась картина, краше которой не сможет нарисовать сам Господь Бог.
Дукаты, дублоны, пиастры, мараведисы, талеры, гинеи, монеты неизвестного вида и происхождения лежали тускло отсвечивающей кучей.
Кто-то из пиратов сглотнул слюну, кто-то застонал, кто-то присел, кого-то одолела слабость, кто-то закрыл глаза, не смея им поверить. Кто-то, не сумев совладать с собой, впадая в некое беспамятство, потянулся дрожащей от вожделения и восторга рукой к золотой куче.
Этим рукам пришлось хуже всего. Блеснул стилет, только что вспоровший кардинальскую мантию, и на золотые монеты закапала кровь, в который уже раз доказывая, что этим двум стихиям от начала и до скончания века суждено быть рядом и вместе.
Его преосвященство в этот момент, как ни удивительно, смотрел не в сторону ценного сундука, но косил взглядом в направлении горизонта. Там обозначилась точка, сулившая вырасти в большую надежду на спасение.
«Бирюзовая» галера!
Кардинал зажмурился, чтобы не выдать себя блеском глаз.
Пираты между тем занялись вторым сундуком. Он восхитил их меньше, хотя тоже не оказался пуст. Сундук был набит драгоценной церковной утварью. Кубки, распятия, кресты.
«Пусть полюбуются, скоты,– думал кардинал.– Еще немного, и „Бирюзовая“ подойдет настолько, что им будет не избежать сражения. Надо будет посмотреть, как они справятся с кораблем, готовым к бою во всех отношениях, тут уж на неожиданность рассчитывать не придется».
Все случилось почти так, как предполагал его преосвященство.
Почти.
Сарацины тоже заметили приближение «Бирюзовой», и на некоторое время это их смутило. Но только на некоторое. Капитана же эти чувства не коснулись вовсе. Он, бросив один взгляд в сторону горизонта, другим – оценив свой галиот, третьим – пробежавшись по спинам гребцов, приказал:
– Снимайте чалмы!
Никто не понял, пираты загудели.
– Раздевайте пленников!
Ах вот оно что, дошло до людей Харуджа, и работа закипела. Очень скоро «Золотая» ничем уже не напоминала только что захваченное судно, тем более судно, захваченное сарацинами.
Харудж послал нескольких пиратов на борт галиота для того, чтобы они развернули его в кильватер «Золотой» галере.
– Мы сделаем вид, что генуэзцы захватили нас в плен, это позволит нам спокойно приблизиться к той, второй галере,– сообщил он Фикрету и двум другим своим помощникам, громадному берберу с клеймом на лбу и горбоносому бровастому арабу. Все трое, немного подумав, разразились восхищенными криками, до такой степени блестящим представлялся им план вожака. Они давно уже привыкли, что Харудж Краснобородый находит выход из любой, даже совершенно безнадежной ситуации, но это не мешало каждый раз восхищаться им заново.
Они тут же бросились организовывать подчиненных им людей. Фикрет обратился к галерникам на всех известных ему языках с просьбой помочь в важном деле.
– Чем? – спросили его.
– Вам нужно делать то, что вы делаете всегда,– грести как следует. И не подавать виду, будто здесь на борту что-то не так. Я вас прошу, но если кто-нибудь решится ослушаться и попробует дать генуэзцам сигнал… Я лично перережу ему глотку,– так закончил Фикрет свою дружелюбную речь.
Слегка виляя, из-за того что у нее во время абордажа были повреждены весла левого борта, «Золотая» медленно, но гордо пошла навстречу «Бирюзовой».
Капитан последней был весьма удивлен увиденной картиной. Он получил, так же как несчастный Пицци, вполне определенные инструкции – ни в коем случае не ввязываться ни в какие действия до тех пор, пока ценный груз не будет доставлен в Чивитавеккья. Он очень нервничал из-за того, что его галера оказалась столь тихоходной, и ужасно завидовал этому негодяю Пицци, потому что кардинал, выбрав его корабль, как бы поставил капитана «Золотой» над капитаном «Бирюзовой». И вот теперь, оказывается, есть повод для того, чтобы зависть его сделалась еще более жгучей. Этот Пицци умудрился пленить какое-то враждебное судно. И сделал это на глазах у такого человека, как кардинал Колона.
Если бы офицеры «Бирюзовой» не переговаривались весело и шумно, глядя на приближающуюся парочку, связанную буксиром, они могли бы услышать, как у их капитана скрипят зубы.
– Может быть, отсалютуем им? – предложил кто-то из офицеров.
– Ни в коем случае! Погасите фитили! Не думаю, что мы должны так уж сильно радоваться по случаю успехов капитана Пицци.
– Но позвольте хотя бы развернуть флаги, кардиналу это понравится.
– Никаких флагов! Мы не знаем, что именно там произошло и есть ли настоящий повод радоваться. Отправьте всех людей в подпалубные помещения.
– Зачем!?
– Пусть ложатся спать! Пусть ловят крыс! Пусть делают что хотят, но только пусть не торчат у борта. Не на что тут глазеть. Вы меня поняли?!
Помощники наконец сообразили, что тут дело нешуточное, и приступили к выполнению странных приказаний разъяренного начальника.
Так что когда немного неуверенная в себе «Золотая» подошла к своей подруге, та была совершенно не готова к встрече. Последовал короткий штурм, напоминавший тот, что случился часом ранее. Штурм, которому во всеоружии противостоял один только завистливый капитан. Судьба его была ужасна: он, перед тем как умереть, сделался посмешищем. Капитан бегал по настилу между двумя рядами сидений для галерников и отмахивался тонкой шпагой от хохочущих пиратов, которые в количестве трех десятков человек толпились на носовой и кормовой площадках. Наконец кто-то, наверное из жалости или для того, чтобы не мешал, выстрелил ему из арбалета в спину. Капитан сделал по инерции несколько шагов и завалился влево, на руки гребцов, а те переправили его в море.
«Бирюзовую» обыскали намного быстрее, чем «Золотую», и только потому, что знали, где искать и что. Когда все четыре ящика были доставлены на корабль Харуджа, он подозвал к себе Фикрета:
– Возьми шесть человек и пусти обе эти галеры на дно. Ты понял меня?
Фикрет понял, но было видно, что понимать отказывается.
– Почему ты молчишь?
– Но там наши братья, там…
– Ты хочешь сказать, что больше не веришь мне?
– Нет, что ты!
– Ты хочешь сказать, что я способен на поступки, которые могут служить не только к славе Аллаха, но и в ущерб ему?!
– Нет, я не это хотел сказать!
– Когда-нибудь я обманывал тебя, Фикрет?
– Нет, господин.
– Может, я обманул тебя, когда выкупил из испанского плена?
– Нет!
– Может, я обманывал тебя, когда поил своей кровью на том плоту, чтобы ты не умер от жажды?
Фикрет склонил голову, как человек, которого наказывают.
– Может быть, я лгал, когда топил корабли неверных и грабил их города? Может, не на мои деньги построены мечети в восьми городах Магриба?
– О господин!
Харудж медленно провел ладонью по тому месту, где у него должна была бы находиться знаменитая рыжая борода.
– Так почему ты не веришь мне сейчас? Почему ты не веришь мне, что у нас нет другого выхода, как затопить эти галеры, ибо они свяжут нас по рукам и ногам? Одна, как ты сам знаешь, тихоходна, как черепаха после совокупления, вторая лишилась двух десятков весел. Стоит нам наткнуться на любой христианский корабль, и мы станем его легкой добычей.
– Я понял тебя, господин.
– Я не только господин твой, но и друг. Я хочу, чтобы ты не только мне подчинялся, но и верил.
– Я верю тебе, господин.
– Ты сделаешь то, что я прошу?
– Я сделаю это.
Сей замечательный диалог сопровождался яростным сверканием белков, бурной игрой желваков и прочими вещами в том же роде. Кардинал был невольным свидетелем этой сцены, и она, надо сказать, произвела на него неизгладимое впечатление, но более всего в той ее части, что касалась дальнейшей судьбы захваченных галер. Ему совсем не улыбалось пойти на дно вместе с этими выпотрошенными деревяшками.
Обливающийся внутренними слезами Фикрет помчался выполнять приказание своего удивительного друга-господина. Антонио Колона подал голос. Он кашлянул. Стоявший к нему спиной Харудж обернулся:
– А, вы все еще здесь?
– Да, я здесь и совершенно не разделяю вашего веселья по этому поводу.
– Понял! Вы против того, чтобы я отправлял вас вместе с кораблем ко дну?
– Именно. Аргументы в мою пользу в данной ситуации вы выслушивать вряд ли станете.
– Правильно.
– Тогда послушайте аргументы в вашу пользу.
– Вы воистину святой человек, святой отец. Находясь в подобном положении, вы думаете о благе своего ближнего, не являющегося даже вашим единоверцем. Поразительно! И похвально! И вызывает восхищение!
– И покончим с этим, с вашими неуместными издевательскими восторгами. Поговорим о деле.
– Говорите, если вам ничего больше не приходит на ум в подобный момент.
Кардинал глотал оскорбления, как бискайских устриц, ничуть не морщась.
– Пленив меня, вы можете потребовать выкуп за мою персону. Большой выкуп, смею вас уверить.
– Вы предлагаете обратиться с таким предложением к Папе, в самом деле? Не думаю, что он прислушается ко мне. А ваше возвращение вряд ли будет его заветной мечтой после того, как он узнает о судьбе ящиков. Боюсь даже, что он сочтет их достаточной платой за то, чтобы избавиться от такого расторопного помощника, как вы, кардинал.
– Я имел в виду не Папу.
– Для чего вы тогда выслушивали мои рассуждения?
– Я принадлежу к роду Колона, а это весьма состоятельный род. Отправьте своих людей в Милан, и вы увидите…
Харудж сделался серьезен.
– Я не буду отправлять своих людей в Милан, и в Рим я их тоже не буду отправлять. Их там изловят. И вместо того чтобы дать выкуп, нальют расплавленного свинца в задницу, и они расскажут, где именно нужно искать неуловимого краснобородого Харуджа. Сейчас эта галера пойдет ко дну. И вы пойдете ко дну вместе с ней. Вы никому теперь не нужны. Ни Папе, ни своим родственникам, ни мне.
– Нет, нет, вы не все знаете, я еще не все вам рассказал! – в отчаянье воскликнул кардинал и стал рвать полу мантии.
Обернувшийся на этот крик пират поморщился и крикнул:
– Ахмет!
– Да, господин.
– Прибей одеяние этого неверного гвоздями к полу, так будет надежнее.
– Господин, галера валится набок. Она тонет!
– Что ж, нам придется ее покинуть. Аллах акбар!
В ответ из глоток каторжников вырвались те же самые слова, но наполненные несравнимо большей страстью.
Глава вторая
МОНАХ И МОНАРХ
В огромной каменной келье с закопченным сводчатым потолком горело несколько глиняных светильников, но они были не в состоянии разогнать угрюмый мрак, навечно поселившийся в этих стенах. Пламя стояло вертикально и неподвижно, ни одна струйка живого воздуха не проникала в толстостенный мешок. То же можно было сказать и о настроениях, модах и сплетнях внешнего мира. Их порывы разбивались о преграду пятифутовых стен и страшились таинственного полумрака, в котором царствовал отец Хавьер. Облик его сам по себе внушал уважение – долговязый старик в поношенной серой сутане с орлиным клювом вместо носа и двумя сверлами вместо глаз. Он был немного сутул, как и все высокие сухопарые люди, капюшон, собранный на спине, делал его очень похожим на горбуна. Но никому не пришло бы в голову отнестись к этому «горбуну» как к настоящему калеке. Все знали, кто такой этот мрачный чудак. А был он ни больше ни меньше духовником арагонского короля Фердинанда, прозванного за свои подвиги во славу истинной веры Католиком.
Стены кельи были заставлены стеллажами, сколоченными из простых, едва обструганных досок. На них навалом лежали бесчисленные и разнообразные свитки. И пергаментные, и тряпичные, и папирусные, и бумажные. Отец Хавьер десятилетиями собирал свою библиотеку и был уверен, что в определенных отношениях она ныне превосходит собрания папской курии и Парижского университета. Старик – в те давние годы совсем еще молодой человек,– будучи студентом лучшего учебного заведения на пиренейской земле, университета города Саламанка, наткнулся в дальних комнатах тамошней библиотеки на сочинение, перевернувшее его жизнь. Это был трактат Вильгельма Райцингерского «Сатана и антихрист, подробнейший свод всех известных способов явления врага человеческого в жизни мира дневного». По крайней мере, так он перевел название с полузабытого ныне готского языка.
С тех пор ничем иным, кроме как размышлениями над трактатом и чтением книг, к этой теме прикасающихся, он заниматься не мог и не желал. Разумеется, постригся в монахи, вступил в орден, менее всего заботящийся о своем внешнем процветании и материальном богатстве,– сделался францисканцем. Если бы существовало на свете сообщество с еще более аскетическим уставом, с еще большими требованиями к своим членам, он бы выбрал его.
Наверно, жизнь его прошла бы в укромных и упорных разысканиях, когда бы не одно обстоятельство. Однажды на престоле Арагонского королевства оказался человек, отчасти сходный с ним характером и типом устремлений:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47