Мартин де Варгас повел на приступ не менее полутора рот. С таким воинством и при таком воодушевлении он бы мог взять сам Багдад.
Сарацины не подавали признаков жизни.
Все еще не подавали.
Не ловушка ли это?
На мгновение капитаном овладело сомнение. Но почти сразу же, прямо на бегу, он от этого сомнения освободился. Ловушка? Пусть! Тем хуже для ловушки, в нее попался слишком большой зверь!
Испанская пехота с ревом ворвалась в нижний ярус центрального форта.
Никого! Впрочем, не совсем так, вон валяются два сарацинских трупа. Кроме того, перевернутые корзины, окровавленные тряпки, ядра в полном беспорядке прямо на полу.
Приблизительно такая же картина ожидала людей Мартина де Варгаса и во всех других помещениях центрального форта. И на всех батареях других фортов. Трупы, беспорядок, следы поспешного бегства.
– Неужели нет ни одного живого?
– Нет, господин капитан,–доложил Лозано и, как почти всегда, ошибся.
На той батарее, что была обращена в сторону порта, среди убитых был обнаружен один раненый. Тяжело.
– Что с ним?
– Отсечена рука. Еще кровоточит.
– Перевяжите его.
Сержант Логроньо, заменивший павшего Илларио, велел доставить лекаря. Мартин де Варгас пожелал осмотреть пленника, он рассчитывал выведать у него, что же произошло тут на острове, куда девались живые защитники. Надо сказать, что капитан не был в восторге от этой бескровной победы. Несмотря на полный внешний успех, у него не проходило ощущение, что он оказался в ловушке. В какой? Он на этот вопрос ответить не смог бы. Послал проверить: не заминированы ли пороховые погреба, велел вести непрерывное наблюдение за морем: не приближается ли к Пеньону вражеская эскадра? Велел зарядить те орудия, что не были заклепаны отступившими пиратами.
Что еще можно было сделать?
Допросить пленника.
Усатый сарацин сидел на каменном полу, прислоненный спиной к бордюру. Одежда его была изорвана, грязные босые ноги бессильно распластались по камням, а на лысой голове – потные, кровавые разводы. Обрубок левой руки замотан тряпками.
– Почему он кричал? – обратился Мартин де Варгас к лекарю.
– Я прижег ему рану.
– Чем?
– Вот этим факелом. Я всегда так делаю, чтобы рана не загноилась.
– Он может говорить?
– Он без чувств,
– Облейте его водой.
– Это бесполезно, вода слишком теплая, он не очнется.
– Мне нужно с ним поговорить, он должен мне рассказать, что тут произошло.
Сзади к капитану подошел лейтенант Лозано:
– Хотите, я вам расскажу это, господин капитан?
Мартин де Варгас хмуро посмотрел на своего помощника:
– Говорите.
– Взгляните туда.
Он указывал на набережную порта, там толпились какие-то люди и размахивали флагами.
– Алжир взят войсками его величества короля Карла!
Голос Лозано звучал невыносимо торжественно.
– Защитники Пеньона знали, что их положение безнадежно, и предпочли бегство гибели.
Это было похоже на правду, но Мартину де Варгасу было неприятно, что эта правда звучит из уст Лозано.
– Что нам делать с этим сарацином? – поинтересовался лекарь.
– Да заколите его! – бодро посоветовал лейтенант.
– Нет! – приказал капитан. Не столько из человеколюбивых побуждений, сколько из неприязни к лейтенанту.–Отнесите его к прочим раненым. Если он умрет…– Капитан еще раз внимательно посмотрел на лежащего и не закончил фразу.
А теперь самое время привести разговор отца Хавьера, короля Фердинанда и кардинала Хименеса, состоявшийся за три года до описываемых событий, о котором упоминалось во второй главе этого романа.
– Я хочу рассуждать, ваше величество, сейчас о той роли, что играет в порядке движения всех событий нашего мира скрытая дьявольская воля. Никому не придет в голову отрицать, что сатана интересуется не только душами людей отдельных, но и судьбами всего мира и хотел бы на них влиять. Недаром его зовут врагом рода человеческого. Заметьте, не одного какого-то человека, но всего его рода. Этот пункт представляется мне важным чрезвычайно.
Фердинанд закрыл глаза и застонал.
Почти в тот же самый момент справа от роскошной спинки его кровати отворилась потайная дверь и из нее появился невысокий, субтильного сложения человек в красной мантии и красной четырехугольной шапке. Это был не кто иной, как кардинал Хименес де Сиснерос, в обычное время фактически второе лицо в объединенном королевстве Леона, Кастилии и Арагона. Отец Хавьер воспринял это неожиданное явление вполне спокойно. Появись из этой двери сам Папа, он и тогда не выказал бы особого удивления.
Приняв положенные знаки почтения от священника своей епархии, кардинал справился у короля о его здоровье, несмотря на то что общался с ним не более четверти часа назад. Потом уселся в обитое парчой кресло у изголовья кровати и сделал повелевающий жест рукой.
– Продолжайте, отец Хавьер, ведь вы, насколько я понял, рассказывали что-то интересное.
– Интересное? Впрочем, да, наверно, это интересно, но не в этом дело.
– Продолжайте, продолжайте.
– Важно то, что в моих словах есть несомненная правда. И я рад возможности донести ее прямо до слуха его величества.
Кардинал вздохнул:
– Ни больше ни меньше?
Священник серьезно кивнул:
– Ни больше ни меньше.
Хименес покосился в сторону короля, глаза того были страдательно полузакрыты.
– Ну что ж, раз уж начали, продолжайте.
Отец Хавьер на мгновение развернул свой пергамент, ухватив взглядом нужную мысль, продолжил:
– Вы появились вовремя, ваше преосвященство, я не успел уйти слишком далеко в своем рассуждении.
– Насколько я понял, вы говорили о сатане и его влиянии на мирские дела.
– Догадаться было нетрудно, всем известно, чем я занимаюсь все годы моей церковной жизни, так что вы правы. О влиянии его –думаю, вы разумеете, кого я имею в виду,– на отдельную душу человеческую написано и сказано немало. Церковь наша и святые отцы нашли многие средства, могущие помочь в борьбе со страшной заразой сомнения и соблазна, но как нам быть в том случае, когда речь заходит не об отдельных, пусть даже и возвышенных, душах, а о целых народах и королевствах?
– Как? – серьезно спросил кардинал.
– Да,– проскрипел едва слышно король,– как?
Святой отец снова растянул свой свиток, и некое подобие хищной исследовательской улыбки появилось на его вечно угрюмом непроницаемом лице.
– Вот здесь собраны, объединены в единое доказательство наблюдения самых различных мыслителей, святителей и ученых. В разрозненном виде они не представляют ни большой ценности, ни большой опасности для врага, о коем мы ведем ныне речь. Только собранные вместе, правильно распределенные и сопоставленные, они дают нам в руки ту истину, что способна превратиться в безусловно разящее оружие, оружие Божьего промысла.
Кардинал привычно перекрестился,
Его величество попытался это сделать.
В глазах священника зажглись огоньки удовлетворения. Впрочем, суровый монах не мог себе позволить долгое празднование, через мгновение он был снова сосредоточен и деловит.
– Угодно ли вам ознакомиться с моими доводами и умозаключениями? Вкратце.
– Это хорошо, что вкратце,– согласился кардинал.
Король движением век подтвердил это.
– Итак, опуская длинную преамбулу, где я даю подробное и убедительное обоснование моих методов, начну прямо с голой сути. Замечено мною, что когда враг рода людского желает вмешаться в движение больших государственных и исторических событий, то овладевает он духом одного из могущественнейших князей мира сего. Это легко объяснимо – устами и руками такого человека легче всего творить в мире бесчинство, учинять беспорядок, распространять бессовестные и богомерзкие деяния. Тем более что такой выродок защищен во мнении людском всеобщим справедливым убеждением, что всякая власть на земле установлена от Бога и ни от кого больше установлена быть не может.
– Воистину так,– счел нужным вставить кардинал.
Его величество только тихо простонал: подобное утверждение отнюдь не согревало ему душу.
– Я тоже, клянусь всеми святыми, не собираюсь подвергать сомнению сей тезис, я просто взялся выявить, в каких случаях силы высшего зла сподобились использовать его в своих черных интересах.
– И в каких же? – спросил его преосвященство, чтобы не зевнуть.
– Об этом – сейчас же! – начиная возбуждаться, уверил священник.
В спальню попробовал проникнуть давешний лекарь, под предлогом того, что его величеству пора оказать врачебное внимание, но был извергнут далеко в прихожую одним движением кардинальской брови.
– Я обратился к временам самым первоначальным, первохристианским, и сразу же бросилась мне в глаза богомерзкая, ужасающая фигура императора Нерона. Сколько можно судить, большинство римских правителей являли собой пример предосудительного поведения на троне, пример жестокосердия, потакания животным устремлениям своих подданных, редки, весьма редки были среди них люди, подобные Марку Аврелию, благородному философу на троне. Почти что каждый правитель, оказавшийся на императорском троне, использовал свое положение для сверхмерного распространения какой-либо своей отвратной склонности. Один чревоугодничал, другой прославился растлительством, третий – пьянством, четвертый – жестокостью, пятый – мздоимством, шестой…
– Вы уж переходите прямо к вашему предмету, к Нерону, я имею в виду.
Священник поклонился, как бы в благодарность за полезную подсказку.
– Император Нерон же есть безусловная совокупность всех, повторяю, всех без исключения пороков, включая кровосмешение и скотоложество. Венчает же этот умопомрачительный образ преступление, самое ужасное из тех, что мы можем себе представить,– избиение христиан!
Его величество застонал, как будто перед его взором явилась картина этого избиения.
– Нелишне заметить, что в ту пору далеко не все обитатели империи, включая и высших ее сановников, представляли себе, кто такие христиане на самом деле. Чтобы нанести удар именно в этом направлении, нужно было обладать дьявольской, именно дьявольской проницательностью! Или действовать по его подсказке.
Святой отец остановился, именно в этом месте он рассчитывал делать выразительную паузу и, сделав ее, ждал соответствующей реакции.
Кардинал лишь пожал плечами:
– С вами трудно не согласиться. Наблюдения ваши точны, а выводы верны. Но что же из всего этого следует? Вы говорили о пользе практической, где же она?
Отец Хавьер сосредоточенно кивнул:
– Выводы делать еще рано, я еще даже не в середине своего пути.
– Даже не в середине? – жалобно переспросил король и тихо выдохнул.
– Простите, ваше величество, я попытаюсь сократить по возможности количество доводов. Перехожу ко второму. Известно, что выше описанный нами император позорно закончил дни свои, хотя страдания его не искупили и тысячной доли тех страданий, что он принес своим подданным, и я задумался: в чем тут причина? Не мог же сатана (всякий раз при произнесении этого слова все находившиеся в спальне рефлекторно крестились) бросить на произвол судьбы своего подручного, который так хорошо ему послужил? Или, может быть, он покинул его только потому, что тот стал ему не нужен? И не мог же сатана отказаться впредь от попыток воздействия на жизнь человеческого мира посредством столь удачно придуманного способа? Эти мысли изводили меня, не давали мне спать, есть, я чувствовал, что если не разрешу эту загадку, то погибну.
– Насколько я могу судить, вы живы и здоровы,– прошептал больной.
– Да! – гордо ответил отец Хавьер.– Я жив, благодарение Господу, здоров, и я разгадал страшную загадку.
– В чем же состоит разгадка? – спросил кардинал.
– Я обратил взор на последующие века, ваше преосвященство, я разыскивал среди государей и князей, правивших под солнцем нашего мира, тех, кого можно было бы назвать преемником кровавого римского деспота.
– И что же – нашли?
Отец Хавьер загадочно улыбнулся и коротко кивнул:
– Нашел.
Последовала длинная пауза. Кардинал Хименес неотрывно глядел на изможденного францисканца, пощипывая кончик своей острой седой бородки. Даже любопытство его величества отчасти проснулось, и он, преодолевая болезнь, попытался приподняться на подушках.
– Говорите же!
Святой отец в очередной раз развернул свиток, как будто мог забыть имя своего открытия, и торжественно произнес:
– Фридрих фон Штауфен!
– Фридрих?
– Император Фридрих?! Да вы в своем уме, святой отец? – возмущенно воскликнул кардинал, но потом, овладев собой, решив, что измышления старика не стоят сильных чувств, добавил несколько более снисходительно: – Мне кажется, вы преувеличиваете.
– Что? – поинтересовался отец Хавьер, и во всем его облике была видна готовность опровергнуть любые возражения. Ему было даже жаль возражающих.
– Вы берете слегка через край, сравнивая императора Священной Римской империи с таким кровавым чудовищем, как Нерон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47