О. X. Почему вы ушли?
О. Я не знаю.
О. X. У вас было достаточно припасов?
О. Достаточно.
О. X. И пороха и ядер?
О. И пороха и ядер.
О. X. И еды и воды?
О. И того и другого.
О. X. Может быть, вы потеряли слишком много людей?
О. Нет. Мы были за каменными стенами, огонь испанцев нам не приносил много вреда.
О. X. Должно же быть объяснение вашему бегству?
О. Надо спросить у тех, кто бежал. Поймайте Мехмеда Али, пусть он скажет.
О. X. Мехмед Али убит, как и другие. После взятия Алжира мы не смогли найти ни одного человека из тех, кто оборонял Пеньон.
О. Я же жив.
О. X Поэтому я так подробно тебя расспрашиваю, Омар ат-Фараби.
О. Омар ат-Фаради.
О. X. Да, я ошибся. Мне кажется, ты не хочешь мне помочь, ты что-то скрываешь.
О. Когда у больного неизлечимая болезнь, он всегда думает, что врач нерадив или неумел.
О. X. Ты хорошо сказал. Слишком хорошо для лекаря-самоучки.
О. Ты недоволен тем, что я говорю мало, ты недоволен тем, что говорю хорошо. Я не знаю, что и думать.
О. X. Подумай над тем, почему защитники Пеньона внезапно оставили укрепленный остров, хотя им ничто не угрожало. Ведь всего было вдоволь – и ядер, и еды, и людей.
О. Ты можешь проверить, что я сказал правду,– всего хватало.
О. X. Я уже проверил: то, что мне рассказали мои люди, сходится с твоими словами.
О. Чего же тебе еще?
О. X. Не говори со мною так. Я старше тебя, и ты у меня в руках.
О. Попасть в мои руки тебе не грозит.
О. X. Скажи, может быть, Мехмед Али получил какое-то сообщение с берега?
О. Какое?
О. X. Например, что наша пехота и всадники Арафара у стен Алжира и нет никакой возможности им противостоять?
О. Я не знаю, каково было положение дел в тот момент.
О. X. Какой момент ты имеешь в виду?
О. Момент, когда меня ранило.
О. X. Хорошо, поговорим о твоем ранении, раз ты сам этого хочешь.
О. Разве я это сказал?
О. X. Здесь только я задаю вопросы.
О. Задавай.
О. X. Как тебя ранило?
О. Не знаю.
О. X. Не понимаю!
О. Была сильная вспышка перед глазами, и все. Очнулся я от боли.
О. X. Это когда капитан де Варгас пытался тебя допросить?
О. Я не знаю никакого капитана де Варгаса. Я очнулся, когда мне прижигали рану смоляным факелом.
О. X. Это было сделано для того, чтобы рана не загноилась.
О. Я знаю, для чего это делается, но все равно было очень больно.
О. X. Как ты думаешь, почему тебя не добили?
О. Не знаю.
О. X. Думаешь, из жалости?
О. Я не верю в жалость испанцев к правоверным.
О. X. И правильно делаешь. Тебя не убили только потому, что я приказал брать в плен всех подозрительных. Знаешь, кого я считаю подозрительными?
О. Любопытно послушать.
О. X. Всех одноруких, всех рыжебородых.
О. Я никогда не носил бороду.
О. X. А-а, ты понял, за кого я тебя принимаю!
О. Это было нетрудно, Аллах свидетель. Когда говорят про однорукого человека с рыжей бородой, всем понятно, что речь идет о Харудже.
О. X. Ты не испугался моих намеков?
О. Я не подумал, что ты меня принимаешь за такого человека, у меня не хватило наглости. Кроме того, не все однорукие – Харуджи.
О. X. Ты еще скажи, что Краснобородый потерял свою руку несколько лет назад, а ты всего около недели.
О. Так оно и есть.
О. X. Твою рану осмотрели.
О. Причинив жестокую боль.
О. X. Врачи, которые это делали, не могут прийти к однозначному выводу, когда она была отсечена.
О. Я не вижу в этих словах никакого смысла.
О. X. Скоро увидишь. Если бы не смола…
О. Прижигал мне рану ваш лекарь, не мог же я с ним договориться, будь я даже Харудж.
О. X. А с ним и не надо было договариваться, он сделал то, что на его месте сделал бы любой. Его действия можно было бы предвидеть.
О. Моя голова идет кругом, клянусь всем святым, я перестал понимать, чего от меня хотят.
О. X. Неужели прежде ты понимал?
О. Ты специально меня путаешь!
О. X. Чтобы ты так не думал, я могу рассказать тебе, что я думаю о происшедшем на острове Пеньон. Хочешь?
О. Расскажи.
О. X. У тебя такой безразличный тон, тебе все равно, угадаю я правду или нет?
О. Мне это все равно.
О. X. Почему?
О. Потому что никакой правды, кроме той, что я тебе поведал, нет.
О. X. Тогда слушай. Никакого взрыва не было. Ты ранил себя сам.
О. Зачем?
О. X. Ты специально остался на острове, чтобы притвориться мертвым и обмануть победителей. Ты рассчитывал с наступлением темноты ускользнуть с острова и, таким образом, избежать и смерти и плена.
О. Почему же я так не поступил?
О. X. Потому что рана оказалась опаснее, чем ты предполагал. Ты понял, что умрешь от потери крови, если не попросишь о помощи. Ты позвал лекаря. И попал в плен.
О. Ты только что говорил, что я заранее предвидел действия лекаря, значит, я заранее предполагал попасть в его руки.
О. X. Ты имел в виду эту возможность, потому что ты имел в виду все возможности.
О. Мне нечего сказать. Ты приписываешь мне свойства, которыми не может обладать человек.
О. X. Тем не менее я тебе их приписываю.
О. Такое впечатление, что ты пришел к этому разговору уже с готовым выводом, а меня спрашиваешь просто для собственного удовольствия.
О. X. Может быть, и так.
О. Тогда я развожу руками.
О. X. У тебя не получится.
О. Ах да, уже который раз я забываю…
О. X. Должен тебя похвалить, ты ведешь себя как человек, в самом деле лишь недавно потерявший руку. Еще не привыкший к ее отсутствию.
О. К этому действительно трудно привыкнуть.
О. X. На том месте, где тебя обнаружили, не найдено ни одной оторванной руки. По моему приказу обшарили весь остров.
О. Был взрыв, мне руку оторвало взрывом.
О. X. Но не могло же ее взрывом испепелить!
О. Ее могло отбросить в море.
О. X. И она стала добычей рыб?
О. И она стала добычей.
О. X. Почему ты так побледнел?
О. Как только мы заговорили о руке, очень сильно заболело то, что от нее осталось.
О. X. Хорошо, оставим это. Теперь ответь мне, почему ты пытался сбежать с нашей галеры, когда она прибыла в порт Орана?
О. Я боялся, что мне начнут задавать те вопросы, которые мне задаешь ты.
О. X. Если у тебя совесть чиста, чего тебе бояться.
О. Моя мусульманская совесть в самом деле чиста, но на ваш взгляд это как раз и может считаться преступлением. Видишь, я оказался прав.
О. X. Я тоже прав.
О. Так не бывает.
О. X. Бывает. Ты прав, считая, что христианин не может доверять мусульманину, я прав, утверждая, что побег с нашей галеры ты задумал не по ее прибытии в Оран, а еще до того, как люди Мартина де Варгаса взяли Пеньон.
О. Ты продолжаешь утверждать, что я настолько ужасающий злоумышленник, что…
О. X. Да, я утверждаю, что ты ужасающий злоумышленник.
О. Но кто именно, ты сказать не можешь? Не можешь сказать, как меня зовут?
О. X. Здесь вопросы задавать позволено только мне!
О. Так задавай! А можешь и не задавать. Я и сам все понял, и я отвечу, хотя ты и не спрашиваешь.
О. X. Что, ты думаешь, я у тебя не спросил?
О. Ты хотел спросить, не Харудж ли я?
О. X. И что же ты ответил бы на такой вопрос?
О. Я ответил бы – нет! Против меня нет улик, хотя ты, в ослеплении безумном, думаешь, что они есть!
О. X, Где твоя левая рука?
О. Она потеряна, но не годы назад, а всего семь дней тому. Я уже говорил об этом, и нет смысла начинать все сначала. Тебе хочется поймать Харуджа, ты мечтаешь об этом, может быть, ты дал обет своему Богу, но при чем здесь я?!
О. X. Я дал обет своему Богу.
О. Если тебя не убедили все мои предыдущие слова, возьми в рассуждение тот факт, что Харуджа здесь, в Оране, не может никак быть!
О. X. Почему же?
О. Потому что он в Мешуаре!
О. X. Откуда ты, Омар ат-Фараби…
О. Ат-Фаради! Не сбивай меня!
О. X. Откуда ты, Омар ат-Фаради, можешь знать, что Харудж находится именно в Мешуаре?
О. Чтобы об этом догадаться, не надо быть мудрецом. Мешуар – ближайший к Алжиру город. Это даже не город, а обыкновенная крепость. Ему больше некуда бежать. Ни в каком другом городе побережья его не примут. Его предали все.
О. X. Ты все говоришь правильно, ты ни разу не ошибся, даже в мелочи, но я не верю, что ты просто Омар ат-Фаради или Фараби, что не имеет никакого значения. Ни первый, ни второй никогда не существовали на свете.
О. Кто же я? Извини, что задаю вопрос, где никому, кроме тебя, не пристало их задавать.
О. X. Хочешь, чтобы я тебе сказал?
О. Еще бы, всякому человеку интересно знать свое подлинное имя.
О. X. Тебя зовут Фикрет.
О. Фикрет?! Правая рука Харуджа?!
О. X. Правая, левая, не путай меня, я и сам на грани того, чтобы окончательно запутаться.
О. Да, немудрено.
О. X. Видит Бог, ты Фикрет.
О. Но ведь он, насколько я знаю, вполне здоров. Все руки у него на месте.
О. X. Были до того момента, как люди Мартина де Варгаса нашли его на Пеньоне.
О. Что же произошло на этом удивительном острове? Прости, я опять спрашиваю.
О. X. Харудж, почувствовав, что сопротивление бесполезно, что ему не уйти от расплаты, что в Мешуаре ему тоже не скрыться, решил исчезнуть.
О. Умереть?
О. X. Нет. Умирать Харудж не собирался. Он хотел исчезнуть, чтобы возникнуть в другом месте и воспарить с новой силой. Он чувствовал в себе силы для этого. Но так сложился узор событий, что ни в Магрибе, ни в Тунисе, ни в Ливии он бы сейчас скрыться не смог. Слишком всем были известны его приметы, человек без руки всем бросается в глаза. Союзников, которые могли бы его укрыть, у него не осталось. В пустыне и в оазисах правят его враги. Арафар мечтает о мести. Жители Тлемсена, Орана, Тенеса, Медеи мечтают о ней не меньше. Что могло бы отвести от однорукого человека любопытный мстительный взор?
О. Что же?
О. X. Только известие, что Харудж казнен. Пойман солдатами испанского короля и сожжен на костре. Любой однорукий и даже рыжебородый мог бы после этого смело утверждать, что он не Харудж.
О. Пожалуй.
О. X. Но где найти человека, готового пожертвовать собой ради Харуджа?
О. Очень трудно.
О. X. Хорошо, что ты не сказал…– невозможно. Такой человек был с Краснобородым рядом.
О. Фикрет?
О. X. Фикрет.
О. Все знали, что он предан Краснобородому, но любой преданности есть предел.
О. X. Тут была преданность особого рода. Харудж владел душой Фикрета как своей собственной. Он мог приказать ему пойти вместо себя на костер. Он велел отрубить Фикрету руку, а перед этим рассказал, как ему нужно себя вести, что говорить, как отвечать на вопросы. Харудж знал, что Фикрета заподозрят прежде всего в том, что он именно Харудж. Слишком многое сходится. Харудж велел Фикрету молчать до самого конца и только под пытками выдать, что он Краснобородый. В конце концов, он должен был дать себя сжечь. Как Харуджа.
О. А воздаяние, каково же воздаяние за такие муки и такую небывалую преданность?!
О. X. Воздаяние Фикрету было обещано давно – райское блаженство. Пытки и костер – это вожделенная дверь, открывающая вход в тот мир. Опровергни теперь мои слова. Опровергни. Сделать это ты можешь только одним способом.
О. Каким?
О. X. Если ты настоящий Фикрет, ты должен утверждать, что ты Харудж.
Глава двенадцатая
КАПИТАН И МЕШУАР
Крепость занимала северную, узкую часть голого, каменистого мыса. С моря она была защищена высокими обрывистыми берегами, с суши – каменной стеной с четырьмя квадратными башнями. Касба Мешуара считалась абсолютно неприступной, в особенности потому, что на ее территории имелся отдельный колодец и склад провианта.
Когда пехотинцы генерала Куэльяра по белой, раскаленной дороге подходили к стенам крепости, поднимая в воздух чудовищные клубы пыли, они столкнулись с толпой в несколько сот человек, которые брели, сами не зная куда. Женщины, старики, дети шли по голой равнине, неся в руках жалкий скарб. (Скарб в таких случаях всегда жалок.)
– Кто они такие? – поинтересовался генерал.
Оказалось, что это жители Мешуара. Чтобы сократить количество ртов и возможных предателей, Харудж всех выгнал. Разумеется, никому такое отношение понравиться не могло. Люди лишились и дома, и города, и средств к существованию. Узнав, что перед ними враги Харуджа, пусть и христиане, беженцы воззвали к ним, требуя отмщения.
– Это сын шакала!
– Это исчадие ада!
– Он краснобород, потому что пьет человеческую кровь!
Слушая эти крики, генерал прошептал:
– Да, кажется, придется потрудиться.
Местность возле стен Мешуара была по большей части пустынная. Несколько островков чахлой, почти погубленной солнцем растительности, развалины глинобитной деревеньки, населенной одичавшими кошками. Здесь пришлось генералу сделать свою ставку за неимением чего-либо более пригодного.
Чтобы надежно блокировать крепость, по всем правилам военной науки, надо было вырыть окоп, перерезающий мыс от воды до воды. Именно таким образом в незапамятные времена римляне осаждали неприступный Карфаген.
Земля была каменистой, а временами просто представляла собой камень. Солдаты, проклиная (совершенно искренне) подлого Харуджа, долбили заступами почву перешейка, падали под солнечными ударами, опухали от непонятной песочной болезни, а ночами тряслись в карауле, опасаясь ночных вылазок пиратов.
Последним жилось значительно лучше.
Они наблюдали за мучениями осаждающих с высоких стен и осыпали испанцев скабрезными насмешками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47