А это был человек без воображения.
О. X. Куда ты направил свои бесчестные стопы?
К. М. Помолившись и раскинув мозгами, л решил, что лучше всего мне подошло бы оказаться в большом портовом городе. А там будет видно.
О. X. Где же ты оказался? Кстати, Виго тоже портовый город!
К. М. Но небольшой. Направился я в Малагу. Там быстро оказался на корабле, одного грека.
О. X. Ты стал гребцом на галере?
К. М. Зачем же было ради этого покидать родной дом? Я понравился купцу, и он решил, видимо, что я могу быть ему полезен. Проверить это ему не удалось.
О. X. Что случилось?
К. М. Буквально на третий день плавания на нас напали сарацины.
О. X. И ты попал в рабство?
К. М. Да. Святая Мария, что это были за дни! Я с ужасом вспоминаю о них!
О. X. С ужасом или без него, но вспоминать придется, и во всех подробностях.
К. М. Спрашивайте.
О. X. Долго ли ты оставался гребцом?
К. М. Три дня.
О. X. Именно о них ты вспоминаешь с такими причитаниями, да?
К. М. Если бы их было семь, некому бы сейчас было о них вспоминать.
О. X. Кто тебе помог освободиться от этой тяжкой доли?
К. М. Клементио Мендоса.
О. X. Опять ты за свое! Откуда там мог взяться еще один Клементио?
К. М. Говоря о нем, я имел в виду себя. Я силой своего тогда еще юного разума вырвал себя из пучины бедствия.
О. X. Как это происходило?
К. М. Я обратил внимание, что один из помощников капитана одноног. К обрубку ноги у него привязана грубо обструганная деревяшка, притом привязана неудачно и неловко. Ходил он с трудом, а вечером подолгу отмачивал ободранную до крови культю в ведре с водой…
О. X. Что ты остановился? Говори.
К. М. Я Подумал и сообразил, что смогу ему помочь. Я сказал надсмотрщику, чтобы этот важный сарацин пришел ко мне.
О. X. Он сделал, как ты хотел?
К. М. Не сразу. Сначала он прошелся плетью по моей спине. Святая Мария, что это была за боль! Впрочем, я тут присочиняю немного. Боль была не слишком сильная, гребцов было мало, и надсмотрщикам было велено не калечить людей без надобности. Я знал это.
О. X. Откуда ты мог это знать?
К. М. Такие вещи всегда и всем на корабле известны, уж не знаю, почему.
О. X. Ладно, что же ты сделал?
К. М. Я заорал так, что меня услышали на другом конце корабля. Пришагал как раз этот самый одноногий и спросил, в чем дело. Тут я ему все и выложил про его ногу и про то, что я могу с ней сделать.
О. X. Он поверил тебе?
К. М. Больные мужчины напоминают женщин – они верят всему, чему хотят поверить.
О. X. Ты действительно ему помог?
К. М. Это было не так трудно сделать, удивляюсь, как он раньше не натолкнулся на толкового человека. Я, разумеется, ему об этом не сказал. Наоборот, всячески изображал, как мне трудно.
О. Х. Ты после этого вошел к нему в доверие?
К. М. Конечно. Мое положение сделалось совсем терпимым, ведь мой хромец стал командиром галеры, Он очень ценил меня, так как я приносил ему большой доход.
О. Х. Каким образом?
К. М. Хозяин отдавал меня внаем. Жизнь пирата полна превратностей, один теряет ногу, другой руку… Слава о моих способностях распространялась быстро. Плата за мои услуги росла. Вскоре я поселился на берегу.
О. X. Почему на берегу?
К. М. Потому что для моей работы мне понадобились инструменты, которых не было и не могло быть на корабле. Кузнечный горн, например.
О. X. Зачем тебе понадобился горн?
К. М. Я заметил, что иногда при изготовлений протеза лучше использовать металлические части, а не деревянные. Я освоил кузнечное дело с легкостью необыкновенной. Если бы мне сказали, что мой отец был кузнецом, я бы не удивился.
О. X. Ты не пробовал бежать из плена?
К. М. Зачем? Это было сопряжено с большим риском и не могло принести никаких выгод.
О. X. Ты бы мог с таким же успехом лечить христиан, с каким лечил поганых пиратов.
К. М. Может быть, я и задумывался над этим, но лишь до определенного момента.
О. X. Какого?
К. М. Когда вернулся на Джербу…
О. X. Именно на Джербу?
К. М. Именно.
О. X. Отчего же во всех бумагах значится, что ты родом неаполитанец?
К. М. Я счел за лучшее скрыть место своего происхождения, слишком плохую славу я оставил по себе в родных местах, не хотелось бы лишний раз напоминать землякам о своем существований. К тому же лицом я вылитый неаполитанец.
О. X. Ты начал говорить о каком-то слухе.
К. М. Стало вдруг известно, что ранен краснобородый Харудж, один из тех, чье имя произносилось шепотом и с уважением.
О. X. Кто сказал тебе о ранении?
К. М. Я бы не мог сказать, и не потому, что чего-то боюсь или желаю скрыть. Такова жизнь в тамошних местах. На Джербе говорят, что уши, языки и слухи живут сами по себе.
О. X. Непонятная поговорка.
К. М. Да, действительно. Одним словом, стало известно – Харудж ранен.
О. X. Дальше.
К. М. Дальше стало известно, как именно он ранен. Вот тут я понял, что мне нужно или немедленно бежать, или окончательно смириться со своей судьбой.
О. X. Ты смирился?
К. М. Пока я раздумывал, у меня отняли право выбора. Однажды ночью в дверь моей лачуги постучали. Это были люди Харуджа. Они велели, чтобы я собирался, чтобы взял все свои инструменты и вообще все, что мне нужно для работы. Я сказал, что не смогу все это унести. Тогда они сказали, что помогут мне.
О. X. Харудж находился тогда не на Джербе?
К. М. Her знаю, где он находился, меня большую часть дороги везли с завязанными глазами.
О. X. Но Джерба – остров, ты не мог не почувствовать, если тебя пересаживали с коня на корабль?
К. М. Мог.
О. X. Не лги.
К. М. Ангелы Господни, зачем мне лгать?
О. X. Не призывай ангелов в лжесвидетели.
К. М, Истинно говорю, не мог я ничего понять и почувствовать, ибо был бесчувствен.
О. X. Они ударили тебя по голове?
К. М. Бог миловал, кроме того, им были дороги сведения, имевшиеся у меня в голове. Они просто заставили меня выпить полмеха терпкого вина.
О. X. Где ты очнулся?
К. М. В некой крепости, в помещении просторном и сухом, стены оштукатурены. Дверь заперта снаружи. В комнате только кровать деревянная и кувшин с водою. Вода была очень кстати.
О. X. Тебя сразу отвели к Харуджу?
К. М. Ни в тот день, ни на следующий.
О. X. Кто-нибудь с тобой разговаривал?
К. М. Никто, мне просто приносили еду и воду и выводили гулять в небольшой сад.
О. X. Тебя кормили как заключенного?
К. М. Нет, меня кормили как гостя. Единственное, в чем мне отказывали, так это в вине.
О. X. Тебе объяснили почему?
К. М. Мне вообще ничего не объясняли. Я ведь даже не знал, где именно нахожусь, я мог только догадываться, чьи люди меня увезли.
О. X. Так тебе даже не было сообщено, что ты в гостях у Харуджа?
К. М. Нет.
О. X. Как вели себя окружающие?
К. М. Я никого почти не видел, но мне показалось, что не только я, но и весь замок живет ожиданием.
О. X. Ожиданием чего?
К. М. Тогда мне было трудно понять, но теперь-то я знаю, что в течение целого месяца Харудж находился в зыбком положении между жизнью и смертью.
О. X. Как ты понял, что началось улучшение?
К. М. Мне сказали об этом. Молодой сарацин, очень богато одетый, черноусый. Он вел себя как большой начальник.
О. X. Как его звали?
К. М. Он не сказал мне своего имени.
О. X. Он отвел тебя к Харуджу?
К. М. Да.
О. X. В каком ты нашел его состоянии?
К. М. Он был еще очень плох, бледен, худ, но сразу стало понятно, что жизни его уже ничто нe угрожает.
О. X. Ты берешь на себя смелость делать такие выводы?
К. М. Как-никак я сын лекаря.
О. X. Помнится, ты не слишком лестно отзывался о его уроках.
К. М. Оказывается, можно приобрести кое-какие знания и помимо воли.
О. X. Ты осмотрел его руку?
К. М. Для этого меня и привезли.
О. X. Какова была рана?
К. М. Чудовищная.
О. X. Кто его лечил?
К. М. Какой-то коновал в золотом тюрбане. Восточные врачи весьма искусны в рассуждениях, никогда не идут к больному без гадательной книги и ароматических палочек, иногда могут составить питье против запора, но уже в искусстве пускания крови они профаны. Что уж тут говорить о раздробленной руке! Их было пятеро у постели Харуджа, когда у него пошел из открывшейся раны очередной осколок кости. Вид гноя и крови привел их в смятение, и, если бы не я, пират отдал бы душу своему Богу.
О. X. В данном случае я на стороне восточной медицины.
К. М. Пожалуй. Но вы не должны забывать, что, спасая его жизнь, я спасал и свою.
О. X. Слабое утешение.
К. М. Как вам будет угодно.
О. X. Он сам вам сказал, что собирается сделать себе протез?
К. М. Да, сам, во время первого же разговора. Я тащил щипцами осколок кости, а он говорил мне, что желал бы видеть на месте потерянной руки механическую.
О. X. Это было похоже на бред?
К. М. Нисколько. У него были вполне ясные планы на этот счет.
О. X. Что ты имеешь в виду?
К. М. Он сказал мне, что желает, чтобы рука не только висела просто так, но и двигалась.
О. X. Это пожелание разве не показалось тебе бредовым?
К. М. В тот момент я, конечно, ужаснулся. Одно дело изготовить ложный сустав на кожаных петлях для ноги какого-нибудь портового торговца, другое дело оживить руку правителя. Причем такого жестокого, как Харудж. Ну, сказал я себе, и попал же ты, парень. Когда меня отвели к себе, я лег на жесткую кровать и стал думать.
О. X. Сколько времени тебе дали на раздумье?
К. М. Меня никто не торопил, кроме меня самого. Когда мне в голову пришла хорошая мысль, я сам попросил отвести меня к правителю.
О. X. Он выглядел лучше, чем в предыдущий раз?
К. М. Заметно. Он явно шел на поправку. Рана затянулась. Можно было приступать к делу.
О. X. Ты уже знал, что будешь делать?
К. М. Конечно. Я не только знал, но и был уверен, что у меня получится.
О. X. А Харудж интересовался подробностями?
К. М. Да, это меня и удивило.
О. X. Что тут удивительного?
К. М. Обычно те, кто прибегал к моим услугам, доверяли мне полностью. Они были уверены, что я буду стараться.
О. X. На чем была основана эта уверенность?
К. М. На том, что заранее сообщалось, что возможны две формы расчета: или кошелек в руки, или саблей по шее.
О. X. Да, выхода у тебя не было.
К. М. Харудж входил во все детали. Выспросил не только то, из чего будет сделан протез, но и как. Я задумал применить особые, длинные пружины, он сразу поинтересовался, где я рассчитываю их найти.
О. X. И где же?
К. М. Таких нигде нельзя было отыскать.
О. X. Ты взялся их изготовить?
К. М. Вы угадали, святой отец.
О. X. Ты не рассказывал мне о том, что когда-либо занимался плавильным делом.
К. М. Я не рассказывал вам и о том, что задумал пружины делать из особого сплава. Как вы догадались?
О. X. Вопросы задаю я.
К. М. Простите, святой отец.
О. X. Ты изучал плавильное дело?
К. М. Нет.
О. X. Откуда тебе могла прийти в голову мысль об этом сплаве, а?
К. М. Она мне приснилась.
О. X. Если ты думаешь, что можешь меня дурачить, как девчонок из Виго…
К. М. Простите еще раз, святой отец.
О. X. Откуда ты узнал об этом сплаве?
К. М. От соседа.
О. X. Чьего соседа?
К. М. У нас в Виго был сосед. Ученый. У него были книги. Старинные.
О. X. Он давал тебе их читать?
К. М. Сам бы я на них никогда не покусился.
О. X. Отчего этот чернокнижник решил, что ты нуждаешься в подобном чтении?
К. М. О святой отец, вы все не так поняли. Дон Хуан не был чернокнижником, он любил читать, только и всего.
О. X. Но ты-то, насколько я могу судить, не был страстным книгочеем?!
К. М. Клянусь Всем святым, не был.
О. X. Почему же он к тебе проникся?
К. М. Потому что у меня не было другого способа проникнуть в его дом, кроме как притворившись, что я проникся страстью к чтению. Простите, что получилось так витиевато, но это сущая правда. Клянусь?
О. X. Что тебе было в доме его?Он был богат? Ах да, понял, у него была молодая дочка.
К. М. Вы способны видеть сквозь каменную стену.
О. X. Ты пришел к нему в…?
К. М. Я встретил его на конном рынке и завел соответствующую беседу.
О. X. Соответствующую конному рынку?
К. М. Нет, соответствующую моим планам. Я заговорил с ним о романе.
О. X. Романе?
К. М. Он назывался «Ульроф и Амаласунта».
О. X. Где ты его взял?
К. М. Это единственное, что осталось у моего бедного отца от моей матери. Не считая меня.
О. X. Твой отец был читателем?
К. М. Ни в малейшей степени. Он ничего не читал, кроме своих трактатов, да и то лишь тогда, когда учился в Саламанке.
О. X. Для чего же ему был нужен этот роман?
К. М. Я не удосужился спросить.
О. X. Итак, ты заговорил…
К. М. Он был тронут, ибо других собеседников, знающих толк в романах, у него в Виго в ту пору уже не было.
О. X. Перемерли?
К. М. Или отправились в дальние страны в поисках подвигов.
О. X. Дон Хуан пригласил тебя домой?
К. М. В тот же день. Уходя от него, я унес для прочтения другой роман. Потом третий, четвертый. Дочь дона Хуана носила траур по своему погибшему брату, а траурное платье –в Испании одна из самых неприступных крепостей.
О. X. Не вижу вэтом ничего дурного.
К. М. Я теперь тоже! Но тогда мне пришлось перечитать целую библиотеку, чтобы иметь возможность обмениваться с Альдонсой хотя бы двумя взглядами в день. Пусть после этого говорят, что современный мужчина скуп, когда ему приходится платить за женское внимание.
О. X. Я понял, среди романов тебе однажды попался трактат, где описывался процесс изготовления гибкого сплава.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47