— Тебя ждет постель, — он указал на боковую комнату и скрылся, как привидение, в дверях темной комнаты.
В спальне, куда Хэньен отправил меня, была не кровать, а подвесная койка, располагавшаяся между потолком и полом. Я подошел к ней, положил на нее руки. Койка висела на уровне плеч. Единственным способом, которым я мог на нее взобраться, была левитация. Я вздохнул и стащил постель на пол. Улегшись на твердую, холодную плитку и завернувшись в одеяла, я заснул, даже не успев подумать о сне.
Глава 18
Я проснулся, задыхаясь и обливаясь потом. Отбрасывая сон, в котором меня душили, выкарабкался из обвившихся вокруг тела одеял, я сел, и несколько вдохов еще не мог понять, почему я спал на полу… Неужели я все еще в Старом городе… Нет. Не там. Во Фриктауне.
Я встал и побрел, разгоняя туман сна, в центральную комнату, туда, где я в последний раз видел Хэньена. Светало, но в комнате царил полумрак. Хэньен уже проснулся и сидел, выпрямясь, на стуле, уставившись невидящим взглядом в пустоту.
— Хэньен? — Мое сердце тревожно забилось. Но он не был мертв, он использовал свою пси-энергию, отыскивая Мийю или Наох. Ты выглядел так, будто умер. Не один человек говорил мне это, когда я пользовался даром. Сейчас я понял, почему большинство из твердолобых не любят наблюдать за псионом.
Хэньен внезапно вернулся, выйдя из транса, словно мое появление в комнате было замечено некими чувствительными элементами.
— Удачно? — спросил я, вздрогнув, когда понял, что говорю на стандарте. Я прошел в комнату.
— Удачно? — повторил он, наклонив голову.
— Ищешь их. Нашел?
На его лице отразилось понимание.
— Нет… и да. Пока что я не обнаружил никого из них. Но я проследил пути ДНО. Наох послала их в общину, когда узнала, что Тау сделал с монастырем. Они провозглашают, что время, которое предвидела Наох, пришло, что если сейчас наш народ поднимется, сольется в единый мозг, мы можем вынудить землян оставить этот мир.
— Но это сумасшествие. — Я замолчал: он знал это не хуже меня. — Что они собираются делать? — спросил я, когда он поднялся со стула.
— Я связывался с Советом, мы еще пытаемся, собрав силы, предотвратить распространение болезни.
Просто сидя здесь? Я вспомнил, где нахожусь, и не стал задавать этот вопрос вслух. Когда же я научусь думать не как землянин? Хуже, как отвергнутый землянин.
— А как Мийа и Джеби?
Он покачал головой, снова становясь отстраненным.
— Сначала мы должны остановить других, не то возвращение Джеби не будет иметь смысла.
Я проглотил свой протест и спросил:
— А где Бабушка?
Он слегка нахмурился, концентрируясь:
— Почему ты спрашиваешь о ней?
— Потому что Мийа и Джеби все еще имеют для меня значение, и после того, как ты найдешь Наох, они будут иметь значение для тебя. А я ничего не смогу сделать, если рядом со мной не будет телепата, который мог бы мне помочь.
— Я спрошу ее, — сказал он.
Он снова ушел в себя.
Я ждал, чувствуя, что разочарование поднимается во мне подобно жару. Но вот мысли Хэньена снова возвратились в комнату:
— Она поможет тебе. Но я не могу послать тебя к ней. Это заберет большую часть моей силы, а она мне нужна.
— Хорошо. — Я потер лоб. — Получается, она придет сюда?
Он снова нахмурился, словно я без причины смутил его.
— Она никогда не была здесь…
Значит, она не может, перенести себя сюда. И для нее будет сложнее прийти сюда, чем для меня — к ней, где бы она ни была. Я понял, что он хотел сказать.
— Ты узнал, где она?
Он с облегчением кивнул. В его руке из ничего появился маркер. Он оглядел комнату, и его глаза остановились на клочке оберточной бумаги в корзине, которая, видимо, использовалась для мусора. Обертка пролетела через комнату к нему, он взял ее из воздуха. Разложив ее на скамье рядом с собой, он начал делать на ней пометки, долго думая, перед тем как провести линию. Наконец он выжидающе поднял на меня глаза. Я не двинулся с места, и он нетерпеливым жестом велел мне подойти.
Я встал рядом с Хэньеном, соображая, как, наверное, тяжело ему было начертить этот план, в то время как он мог просто показать его кому угодно, вложить его прямо в мозг, словно файл.
Я снова подумал о том, что людям, — землянам — приходится искать окольные пути из-за того, что у них нет Дара. Они строят свои мосты через пропасти, разделяющие два мозга или несколько сотен мозгов. Вот почему им потребовалось больше времени, чтобы выйти в космос, где расстояния так велики, а энергетические ресурсы сознания — такие, что доступны только псионам — так малы, где все зависит исключительно от техники. И странная мысль закралась мне в голову: не говорит ли это о том что, если человечество вынуждено было трудиться больше, чтобы попасть сюда, значит оно останется здесь на более долгий срок? Но на самом деле это не так уж и важно, по крайней мере для меня. Судя по тому, как складывается ситуация, я могу считать себя счастливчиком, если доживу до завтра.
Я сомневался, что Хэньен достаточно хорошо объяснит мне, как пересечь этот маленький кусочек планеты, отделяющий меня от Бабушки. Я стоял с ним рядом, смотрел и слушал, а он изо всех сил пытался передать мне словами — неуклюжими, неточными словами — путь туда, где сейчас находилась она, и я использовал имеющиеся у меня чувства, чтобы понять его.
— Это недалеко. — Только эта фраза и утешила меня. Я взял из его рук набросок и собрался уходить.
— Жаль, что я не могу помочь тебе большим, — сказал он. — Но спасибо за все, что ты пытаешься сделать, чтобы помочь нам… и Мийе. — Я оглянулся на него и удивился, когда он поклонился мне. — Если каждый из нас следует тому Пути, который видит, возможно, шансы на то, что мы достигнем ожидаемой цели, удваиваются.
Он указал в сторону двери передо мной. Я прошел по коридору к выходу и остановился. У двери не было ни ручки, ни замка, ни фотоэлемента, насколько я мог видеть.
— Открой дверь, — произнес я. Но и микропроцессора, реагирующего на голос, в стене не было. — Хэньен! — крикнул я.
Дверь открылась. Я почти переступил порог, но застыл в дверном проеме, сообразив, что мы находимся на втором этаже, а лестницы нет. Взглянув вниз, я обнаружил у стены разрушенную каменную кладку, где, возможно, когда-то была лестница. Я выругался, и развернулся. Хэньен стоял, глядя на меня. Он не отрывал от меня глаз, и невидимые руки мягко сомкнулись вокруг моей талии, подхватили и спустили меня на уровень мостовой. Я мягко приземлился на ноги и взглянул вверх как раз в тот момент, когда дверь закрылась.
На улице, залитой красным светом зари, десятками двигались гидраны. То ли они всегда встают на рассвете, то ли… Но о другом объяснении мне не хотелось и думать.
Никто из них не удивился способу, благодаря которому я очутился на уровне мостовой. Они шли по улице, как и я, а не парили над землей и не телепортировались внезапно. Но даже шагая рядом с ними, одетый в ту же одежду, я никогда не чувствовал себя одним из них, когда они пытались коснуться моего мозга. Не имеет значения, насколько чужим чувствовал я себя в обществе землян, я все еще оставался больше человеком, нежели гидраном — всегда мебтаку, — и барьеры моего сознания были поднятым кулаком, оскорблением в адрес каждого проходящего мимо незнакомца.
Никто не задевал меня и даже не пытался познакомиться, пока я шел вперед. Но весть обо мне обогнала меня, и я стал замечать поджидающих людей — они стояли вдоль стен или выглядывали в окна, чтобы видеть, как я прохожу мимо. Я встречал их пристальные взгляды, демонстрируя им свои глаза, свои длинные вытянутые зрачки, стараясь, чтобы они увидели, что в них нет страха.
На улицах не было никаких знаков. Я держал карту вспотевшей рукой мертвой хваткой и чувствовал каждый раз облегчение, встречая ориентиры, указанные на карте Хэньеном, и думал, смогу ли попасть к нему в дом в следующий раз. Мне не давала покоя мысль: неужели тут никогда не рождался ребенок, неполноценный умом или телом — неспособный делать все то, что умеет каждый из них? Возможно, в общине была создана совершенная система самозащиты и помощи друг другу.
Но я вспомнил бывшего любовника Наох, других наркоманов и беспризорников. Они превратили себя в таких же беспомощных, каким был я, и никто ничем не помог им. Я вспомнил, что говорил Хэньен, вспомнил примитивный медицинский центр, который показывали мне Мийа и Наох. Может быть, никто не мог помочь.
И еще я представил, на что будет похож тогда остаток моей жизни: придется ходить под прицелом пристальных взглядов и быть неспособным сделать то, над чем другие и не задумываются, и никто не сможет помочь мне, если я не найду Мийю. И даже если я найду ее, что будет, если она не захочет слушать меня?..
Больше и больше людей собиралось на улицах, мимо меня текла река гидранов. Куда они так спешат? Некоторые из них, проходя мимо меня, бормотали проклятия или толкались сильнее, чем нужно, чтобы пройти. Раз или два меня толкали сзади так сильно, что я спотыкался, но когда я оборачивался, никого рядом со мной не оказывалось. Я начал сомневаться, удастся ли мне добраться до Бабушки.
Бабушка… Бабушка обещала помочь мне. Я снова изучил карту, отыскивая ориентиры. Тут. Я заметил тот дом, где, как сказал Хэньен, я найду спасшихся из монастыря. Три колонны в форме деревьев украшали его вход, стена, выходящая на улицу, была покрыта мозаикой, видимо, когда-то розовых и золотых тонов, цветов закатных облаков. Сейчас фасад был покрыт пылью, и нескольких плиток недоставало, но в целом он полностью соответствовал описанию, которое дал мне Хэньен Я направился к нему, мне стало легче дышать. Почти в безопасности…
Две фигуры появились передо мной, когда я достиг входа, — двое мужчин, которых я раньше не видел, больше и тяжелее, чем большинство гидранов. Я остановился, когда они загородили мне путь. Они долго смотрели на меня. Может быть, они пытались мысленно со мной поговорить?
— Убирайся отсюда, землянин, — сказал один на стандарте с таким акцентом, что я едва понял слова. — Уходи.
— Я не землянин, — сказал я на языке гидранов. — Я пришел к ойазин. — Я посмотрел в их лица, чтобы они разглядели мои глаза.
Они, нахмурившись, посмотрели на меня, затем переглянулись.
— Полукровка, — пробормотал один другому и покрутил рукой у головы.
— Полукровка, — сказал мне другой. Мысленный удар заставил меня отступить. — Наркоман. Ты не допускаешься к ойазин. Возвращайся к тем, кому принадлежишь.
— Она хочет видеть меня, — ответил я, стараясь контролировать свой голос.
— А я думаю, что нет. — Они подошли поближе, все еще преграждая мне путь, словно верили, что миновать их я могу, только пройдя их насквозь. Я подумал, что случится, если я действительно попытаюсь так сделать, и понял, что тогда я далеко не уйду, ведь они могут заставить меня вернуться, не дотрагиваясь до меня.
— Намастэ. Я ждала тебя. — Рядом со мной внезапно оказалась Бабушка.
— Господи… — выдохнул я, снова отступая. Оба гидрана сделали то же самое. Впервые я не почувствовал раздражения.
— Ойазин, — запротестовал один из стражников, — ты вышла к этому носителю смерти?
Я похолодел: они как-то узнали о моем прошлом! Но потом понял, что они просто по-другому назвали меня землянином.
Она повернулась к ним, одарила долгим и вряд ли молчаливым взглядом. Наконец они поклонились ей и неохотно мне. Затем отошли и позволили нам пройти.
Мы прошли через небольшой зал, где ребятишки играли маленьким серебряным мячом, кидая его, не касаясь при этом руками. Каждый раз, когда мяч ударялся о стену, на нас лилась серебряная колокольная музыка, а дети смеялись.
За садом была большая комната с высоким потолком. Большая часть обитателей дома собралась здесь. Взрослые бесцельно бродили или спали на циновках, дети цеплялись за них или сновали, как птицы, по лесу из тел взрослых. В воздухе пахло едой. Кто-то играл на музыкальном инструменте, который я не смог определить. Было достаточно тихо, и отдельные звуки разносились по всей комнате.
Там и тут дети взмывали к потолку, словно лишенные веса. Временами за ними поднимались взрослые или другие дети, или кто-нибудь тихо приказывал им спуститься. Я подумал о Джеби. Он не мог ни увидеть их, плавающих над головами как обрывки сна, ни даже шагнуть без помощи Мийи. Я старался помнить, что не его глаза смотрят на меня с каждого маленького лица, поворачивающегося в мою сторону.
Здесь было много гидранов. Не знаю, все ли они были в монастыре, или же тут и ранее было укрытие. Но первоначально здесь явно было что-то другое — прекрасные стены с органичным рисунком и потолок были украшены так же, как и тот зал, где я встречался с Советом общины. Может быть, это часть одного комплекса? Если это так, то за ним не очень-то хорошо присматривали: везде были заметны следы времени и разрушения — слишком много пыли, слишком много безразличия.
— Что тут было?
— Зал для представлений, как бы ты его назвал, — ответила Бабушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68