С достаточным количеством наркотика, чтобы снять боль, я мог бы снова быть телепатом… так же, как мог бы встать и пойти на сломанных ногах. Но за моим ухом не было ничего.
— Тогда почему ты закрыт? — повторила женщина.
Хэньен призвал ее к молчанию простым кивком головы. Он повернул ко мне лицо, не глядя прямо на меня, как будто взгляд на меня причинял боль его глазам.
— В общине каждый старается держать свой мозг немного… открытым, так, чтобы другие могли понять его настроение, увидеть, что его поступки искренни и не содержат ничего дурного. Чем более открыт он, тем более он… уважаем. В определенной степени, конечно. А просто хранить абсолютное молчание, сжав мозг как кулак, — это оскорбление. — Наконец он посмотрел мне в глаза. — Штурмовать твой мозг также было оскорблением… — Он посмотрел, нахмурившись, на сидящих за столом. — За что я приношу извинения. Я надеюсь, что ты поймешь и поможешь нам понять тебя.
Он наклонил голову, словно приглашая меня объяснить, предполагая, что я открою им свой мозг после того, как он открыл мне, в чем заключалась проблема.
Я покачал головой.
— Ты не хочешь? — сорвалась Мокет. — Тогда как мы можем поверить тебе, незнакомец… полукровка?
Ее тон сказал мне, что полугидран значит урод и на этом берегу реки.
— Ты пришел в общину и вызвал эту беду! — сказал Серали.
— Что мы должны думать, — пробормотал кто-то еще, обращаясь к Хэньену, — когда люди Тау посылают к нам такого вот, прося нашей помощи? За исключением того, что они хотят, чтобы мы были на ножах и с ФТУ? Может быть, это оправдание, чтобы забрать наши последние священные земли?
— Почему мы должны верить всему, что ты говоришь, когда все, с чем ты к нам обращаешься, — это слова?
— Я не могу, — сказал я. Мои внутренности тряслись, мой мозг сжимался. — Я не могу… сделать это.
Сознание, что они имели все права спрашивать, ничего не меняло. Я не мог сделать этого. Не мог. Не мог.
— Ты не знаешь как? — другая женщина, помоложе, спросила меня. — Твой дар тебе неподвластен? — Она взглянула на сидящего рядом мужчину. — Он как… — Слова внезапно пропали, словно я оглох. Она соскользнула в телепатический разговор. Мне стало интересно, то ли она не хотела говорить это при мне, то ли она не знала как. Я увидел, как она сделала странный жест, резко подняв руки вверх.
— Нет, — пробормотал я, — когда-то я мог делать это. Сейчас не могу.
Желание признаться во всем поднялось по моему горлу — я проглотил его.
Хэньен сжал губы:
— Я тот, кого люди вашего народа называют «омбудзмен», как ты знаешь. Община доверяет мне. Глядеть в поврежденный мозг, проходить сквозь блокаду, пытаться излечить или снять ее.
— Ты не сможешь помочь мне, — сказал я почти злобно. — Никто не может. Многие пытались.
— Многие люди твоего народа, — сказал он мягко. — Ты позволишь мне?..
Он спросил об этом с такой неохотой, словно я должен был позволить этому случиться. Но я понял, что, если откажу, это будет последний раз, когда я вижу их.
Я согласно кивнул, костяшки моих пальцев побелели. Я пытался расслабиться, но нити скользящей энергии глубоко в моем мозгу только спутывались больше, становились все более недоступными, чем сильнее я пытался открыться. Я чувствовал, как Хэньен прошел сквозь мои защиты, его концентрация прорезала себе путь острием бритвы, будто он пробивался к неизвестной точке входа, к некоей трещине в моей броне, которая даст ему доступ внутрь.
Право моего рождения дало мне только одну грань дара, простую пси-способность — телепатию. Но я был хорош в ней, чертовски хорош. Так же я преуспел в защите. Слишком преуспел. Ничто не входило в ничто и ничего не выходило из ничего. Все пси-терапевты, к которым я обращался, говорили мне одно и то же: однажды я снова обрету контроль, только они не могли сказать мне когда. Об этом узнаю только я, когда буду готов снова стать телепатом.
Но я никогда не собирался быть к этому готовым. Только не это — позволить незнакомцу собирать обломки моей жизни, позволить ему дать имя каждому из моих грехов… быть свидетелем того момента, когда я превратил в кровавые развалины тело и мозг другого телепата с помощью мозга и пистолета. Я никогда не позволю им увидеть то, что я сказал Перримиду и Санду, которые никогда не поймут. Я никогда не дам им увидеть правду…
— Смерть! — Хэньен выплюнул слово, закрыв руками глаза. Потом он медленно опустил руки. — Ты переполнен смертью. — Он покачал головой, уставившись на меня. — Ты убил? — потребовал он ответа. — Как они могли послать тебя к нам, зная, что ты сделал подобное? Они думали, что мы этого не увидим? Они что, действительно думали, что мы так же слепы, как они?
Я закрыл глаза. Другие члены Совета вскочили один за другим из-за стола, плюясь в меня словами — словами, которые можно услышать, некоторые на неизвестном мне языке, и не было в них ни прощения, ни доброты. Затем они стали исчезать, растворяясь в небытии, как показалось мне. Я ощущал мягкий натиск воздуха на коже.
— Прекратите! — крикнул Хэньен.
Было больше гневного шума со стороны все еще стоявших вокруг стола гидранов, тишины жестикулирующих рук, указывающих на меня. Ни один не смотрел на меня, мне не было дано и шанса объяснить что-то, что было выше их понимания…
Вдруг пространство и время разорвались вокруг меня, мир почернел, словно я был выхвачен из реальности энергией, которую я инстинктивно узнал, хотя никогда не управлял ею…
Я оказался во внутреннем дворике, все было ярким и беспорядочным. Я тяжело шлепнулся на старинную мозаику, поскольку подо мной не оказалось стула.
Я ошеломленно сидел, глядя на игру теней пыльных листьев, на Перримида, спешащего навстречу мне с того места, где он ждал рядом с модулем. Я начал подниматься.
Внезапно между нами появился Хэньен. Перримид отпрянул в удивлении, я снова упал.
— Что… — Перримид не смог договорить. — Что это значит? — Звук его голоса был жалким, как и выражение лица.
— Мы не можем быть рядом с ним, — сказал Хэньен. — Вы не должны были приводить его сюда. Он не один из нас.
Перримид посмотрел на меня, потом снова на Хэньена.
— Что вы имеете в виду? — спросил он. — Конечно, он…
— Он жив. — Взгляд Хэньена коснулся меня, швырнув обратно на землю. Он посмотрел в лицо Перримиду, его глаза изменились, затуманившись. — Я вижу, что вы этого не понимаете, Дженас. Если вы желаете дальше обсуждать похищение ребенка, присоединяйтесь к нам в зале. Но не с ним.
Он повернулся к нам спиной и пошел прочь, двигаясь с нечеловеческой грацией, но все-таки не так быстро, чтобы Перримид мог следовать за ним.
Перримид остановился рядом со мной. Он протянул руку, чтобы помочь мне подняться.
— Что случилось? — пробормотал он.
Я с трудом встал, игнорируя протянутую руку.
— Вы это сделали. Проклятье. Убирайтесь прочь от меня.
Я повернулся спиной к нему, ко всему, что за его спиной, ко всему, чего он ожидал.
Я подошел к модулю и влез в него, захлопнув за собой дверь.
— Отвези меня назад, — приказал я ему.
— Прошу извинить, — Голос машины был, подобно голосам гидранов, унылым и бесстрастным. — Я ожидаю меза Перримида.
— Пришлете за ним другой модуль. Отвези меня назад!
— Прошу извинить. Я ожидаю…
Я выругался и ударил ботинком по контрольной панели.
Дисплей внезапно ожил с плавающей в нем головой Санда.
— Что такое?
— Вытащите меня отсюда, — сказал я.
— Почему? — спросил он. — Что-то не так?
— Не так, — холодно ответил я. — Чертово несчастье.
— Что ты сделал такое, — нахмурился он, — что они оскорбились?
— Не умер. — Я откинулся на сиденье, обхватив себя руками. — Я слушал тебя, сукин сын, но ты не слушал меня. Вытащи меня отсюда. — Я отвернулся от лица на дисплее.
— Не понимаю, — сказал он.
— И никогда не поймешь. — Я снова пнул панель, и лицо Санда исчезло. Модуль ожил и вынес меня из дворика.
Глава 6
Был уже полдень, когда Boyно подобрал меня в отеле и доставил обратно на обзорную площадку рядом с рекой. Я ничего не говорил во время пути. Он тоже.
Я пошел в лагерь, голова моя была наполнена пением реки, непрерывным шуршанием гравия под моими ботинками. Все выглядело так, как я помнил это, за исключением того, что изменились непостоянные границы теней. Все звучало так же, пахло и ощущалось так же. Мой разум пытался доказать мне, что я должен чувствовать некое облегчение: испытание позади. Я вернулся на безопасную землю, к тому, к чему принадлежал я, к людям, которых знал и которым доверял. Я хотел поверить этому так же, как хотел поверить этому прошлой ночью, когда эти же люди пришли спасти меня от легионеров корпорации Тау. Я в безопасности…
Но я понял, когда пересек полосу гравия и попал в тень рифа, что никогда окончательно не поверю этому. Я в безопасности — это просто ложь, которую все говорят себе, чтобы не сойти с ума. Я принадлежу — тоже ложь, которой я пытаюсь поверить. С тех пор как я покинул Старый город, а это было годы назад, я нигде не оставался достаточно долго, чтобы обрести чувство принадлежности. И тут было то же самое. Куда бы я ни взглянул, я видел лица незнакомцев, ходил по улицам, названий которых не знал, спал в незнакомых комнатах один в пустых кроватях.
И я знал, что при всей моей ненависти к прошлой жизни в Старом городе временами в полночь нечто больное внутри меня начинало скучать по ней. Я помнил его стены, окружавшие меня как руки матери. Как легко было знать, что небо — только крыша над моей головой на высоте десяти метров. И в эти моменты я желал снова быть никем — невежественным, осторожным изгоем, желал снова вернуться в то место, где я понимал правила.
— Кот… — Голос Киссиндры долетел до меня сквозь шум и движение лагеря, как брошенная тонущему веревка, вытаскивая меня из зыбучих песков. Она решительно направилась ко мне, полы ее плаща развевались.
Она остановилась, и я остановился перед ней, словно мы внезапно наткнулись на невидимый барьер между нами. Я заметил, как она проглотила слова «с тобой все в порядке», потому что не хотела задавать мне снова этот вопрос, когда еще и дня не прошло.
— Я вернулся. — Это все, что сказал я.
— Хорошо, — пробормотала она, но я заметил беспокойство в ее глазах. Беспокойство за свою семью, за похищенного мальчика, за то, что она не знала, как задать мне вопросы, которые ей нужно было задать, но она не могла этого сделать.
— Я ничем не помог, — пробормотал я, опустив глаза. — Твой дядя все еще с гидранами.
— О! — произнесла она. Звук был пустым и уклончивым. Она повернулась, оглянулась, колеблясь достаточно долго, чтобы можно было принять это как приглашение. Мы двинулись через площадку бок о бок.
Когда мы прошли немного, она указала на какие-то ящики.
— Принесли полевое оборудование. Эзра помогает разобраться с ним. Ты вернулся как раз к демонстрации.
Я проследил взглядом за ее рукой, радуясь, что мои мысли потекли в ином направлении. Было облегчением сконцентрироваться на чем-то, что ничего не требует от тебя лично. Рабочие в комбинезонах стояли сейчас вокруг переносного полевого оборудования. Я вспомнил, какое раньше было выражение на их лицах — тупое недовольство. Я снова взглянул на них, когда мы подошли ближе. У некоторых из них были засучены рукава, будто им было жарко, несмотря на холод.
Я остановился, заметив красную пластиковую полосу, вживленную в запястье одного из рабочих, затем еще одну и еще. Клейма раба: их носят вместо идентификационного браслета с лентой данных те, кого завербовали агенты контрактного труда. Мои пальцы потянулись к запястью, к браслету, закрывающему шрам, который оставило на мне такое же клеймо, возвращая мне уверенность, что я действительно тот, кем я считаю себя.
Протс и другие шишки корпорации все еще были здесь вместе с двумя инспекторами. Несколько техников стояли в ожидании демонстрации оборудования. Во время перелета к Убежищу я «проглотил» файлы с описанием снаряжения, которое использовалось для разведки в рифах, вместе со всеми остальными, что послала нам Тау. Я усвоил начальную информацию, пытаясь понять, на что похожи рифы, узнать побольше об Убежище и гидранах, о том, как сосуществуют рядом люди и гидраны.
Чтобы получить полную картину внутреннего строения облачных рифов, туда посылался человек-разведчик с усовершенствованной версией обычного переносного полевого комплекса. Эта установка давала возможность разведчику двигаться сквозь твердую материю, как если бы она была жидкой, и посылать информацию технику, находящемуся на поверхности, чтобы тот определил местоположение пород, представляющих интерес для дальнейших разработок. Усовершенствованные костюмы, предназначенные для исследования этой среды, не были обычным горным снаряжением. Каждый костюм представлял собой паутину из мононитей, переплетенных с датчиками и фазовыми генераторами — микроверсия оболочки космического корабля — и, возможно, обходился Тау во столько же.
Люди Тау еще не прикасались к нескольким тысячам гектаров матрицы здесь, в Отчизне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— Тогда почему ты закрыт? — повторила женщина.
Хэньен призвал ее к молчанию простым кивком головы. Он повернул ко мне лицо, не глядя прямо на меня, как будто взгляд на меня причинял боль его глазам.
— В общине каждый старается держать свой мозг немного… открытым, так, чтобы другие могли понять его настроение, увидеть, что его поступки искренни и не содержат ничего дурного. Чем более открыт он, тем более он… уважаем. В определенной степени, конечно. А просто хранить абсолютное молчание, сжав мозг как кулак, — это оскорбление. — Наконец он посмотрел мне в глаза. — Штурмовать твой мозг также было оскорблением… — Он посмотрел, нахмурившись, на сидящих за столом. — За что я приношу извинения. Я надеюсь, что ты поймешь и поможешь нам понять тебя.
Он наклонил голову, словно приглашая меня объяснить, предполагая, что я открою им свой мозг после того, как он открыл мне, в чем заключалась проблема.
Я покачал головой.
— Ты не хочешь? — сорвалась Мокет. — Тогда как мы можем поверить тебе, незнакомец… полукровка?
Ее тон сказал мне, что полугидран значит урод и на этом берегу реки.
— Ты пришел в общину и вызвал эту беду! — сказал Серали.
— Что мы должны думать, — пробормотал кто-то еще, обращаясь к Хэньену, — когда люди Тау посылают к нам такого вот, прося нашей помощи? За исключением того, что они хотят, чтобы мы были на ножах и с ФТУ? Может быть, это оправдание, чтобы забрать наши последние священные земли?
— Почему мы должны верить всему, что ты говоришь, когда все, с чем ты к нам обращаешься, — это слова?
— Я не могу, — сказал я. Мои внутренности тряслись, мой мозг сжимался. — Я не могу… сделать это.
Сознание, что они имели все права спрашивать, ничего не меняло. Я не мог сделать этого. Не мог. Не мог.
— Ты не знаешь как? — другая женщина, помоложе, спросила меня. — Твой дар тебе неподвластен? — Она взглянула на сидящего рядом мужчину. — Он как… — Слова внезапно пропали, словно я оглох. Она соскользнула в телепатический разговор. Мне стало интересно, то ли она не хотела говорить это при мне, то ли она не знала как. Я увидел, как она сделала странный жест, резко подняв руки вверх.
— Нет, — пробормотал я, — когда-то я мог делать это. Сейчас не могу.
Желание признаться во всем поднялось по моему горлу — я проглотил его.
Хэньен сжал губы:
— Я тот, кого люди вашего народа называют «омбудзмен», как ты знаешь. Община доверяет мне. Глядеть в поврежденный мозг, проходить сквозь блокаду, пытаться излечить или снять ее.
— Ты не сможешь помочь мне, — сказал я почти злобно. — Никто не может. Многие пытались.
— Многие люди твоего народа, — сказал он мягко. — Ты позволишь мне?..
Он спросил об этом с такой неохотой, словно я должен был позволить этому случиться. Но я понял, что, если откажу, это будет последний раз, когда я вижу их.
Я согласно кивнул, костяшки моих пальцев побелели. Я пытался расслабиться, но нити скользящей энергии глубоко в моем мозгу только спутывались больше, становились все более недоступными, чем сильнее я пытался открыться. Я чувствовал, как Хэньен прошел сквозь мои защиты, его концентрация прорезала себе путь острием бритвы, будто он пробивался к неизвестной точке входа, к некоей трещине в моей броне, которая даст ему доступ внутрь.
Право моего рождения дало мне только одну грань дара, простую пси-способность — телепатию. Но я был хорош в ней, чертовски хорош. Так же я преуспел в защите. Слишком преуспел. Ничто не входило в ничто и ничего не выходило из ничего. Все пси-терапевты, к которым я обращался, говорили мне одно и то же: однажды я снова обрету контроль, только они не могли сказать мне когда. Об этом узнаю только я, когда буду готов снова стать телепатом.
Но я никогда не собирался быть к этому готовым. Только не это — позволить незнакомцу собирать обломки моей жизни, позволить ему дать имя каждому из моих грехов… быть свидетелем того момента, когда я превратил в кровавые развалины тело и мозг другого телепата с помощью мозга и пистолета. Я никогда не позволю им увидеть то, что я сказал Перримиду и Санду, которые никогда не поймут. Я никогда не дам им увидеть правду…
— Смерть! — Хэньен выплюнул слово, закрыв руками глаза. Потом он медленно опустил руки. — Ты переполнен смертью. — Он покачал головой, уставившись на меня. — Ты убил? — потребовал он ответа. — Как они могли послать тебя к нам, зная, что ты сделал подобное? Они думали, что мы этого не увидим? Они что, действительно думали, что мы так же слепы, как они?
Я закрыл глаза. Другие члены Совета вскочили один за другим из-за стола, плюясь в меня словами — словами, которые можно услышать, некоторые на неизвестном мне языке, и не было в них ни прощения, ни доброты. Затем они стали исчезать, растворяясь в небытии, как показалось мне. Я ощущал мягкий натиск воздуха на коже.
— Прекратите! — крикнул Хэньен.
Было больше гневного шума со стороны все еще стоявших вокруг стола гидранов, тишины жестикулирующих рук, указывающих на меня. Ни один не смотрел на меня, мне не было дано и шанса объяснить что-то, что было выше их понимания…
Вдруг пространство и время разорвались вокруг меня, мир почернел, словно я был выхвачен из реальности энергией, которую я инстинктивно узнал, хотя никогда не управлял ею…
Я оказался во внутреннем дворике, все было ярким и беспорядочным. Я тяжело шлепнулся на старинную мозаику, поскольку подо мной не оказалось стула.
Я ошеломленно сидел, глядя на игру теней пыльных листьев, на Перримида, спешащего навстречу мне с того места, где он ждал рядом с модулем. Я начал подниматься.
Внезапно между нами появился Хэньен. Перримид отпрянул в удивлении, я снова упал.
— Что… — Перримид не смог договорить. — Что это значит? — Звук его голоса был жалким, как и выражение лица.
— Мы не можем быть рядом с ним, — сказал Хэньен. — Вы не должны были приводить его сюда. Он не один из нас.
Перримид посмотрел на меня, потом снова на Хэньена.
— Что вы имеете в виду? — спросил он. — Конечно, он…
— Он жив. — Взгляд Хэньена коснулся меня, швырнув обратно на землю. Он посмотрел в лицо Перримиду, его глаза изменились, затуманившись. — Я вижу, что вы этого не понимаете, Дженас. Если вы желаете дальше обсуждать похищение ребенка, присоединяйтесь к нам в зале. Но не с ним.
Он повернулся к нам спиной и пошел прочь, двигаясь с нечеловеческой грацией, но все-таки не так быстро, чтобы Перримид мог следовать за ним.
Перримид остановился рядом со мной. Он протянул руку, чтобы помочь мне подняться.
— Что случилось? — пробормотал он.
Я с трудом встал, игнорируя протянутую руку.
— Вы это сделали. Проклятье. Убирайтесь прочь от меня.
Я повернулся спиной к нему, ко всему, что за его спиной, ко всему, чего он ожидал.
Я подошел к модулю и влез в него, захлопнув за собой дверь.
— Отвези меня назад, — приказал я ему.
— Прошу извинить, — Голос машины был, подобно голосам гидранов, унылым и бесстрастным. — Я ожидаю меза Перримида.
— Пришлете за ним другой модуль. Отвези меня назад!
— Прошу извинить. Я ожидаю…
Я выругался и ударил ботинком по контрольной панели.
Дисплей внезапно ожил с плавающей в нем головой Санда.
— Что такое?
— Вытащите меня отсюда, — сказал я.
— Почему? — спросил он. — Что-то не так?
— Не так, — холодно ответил я. — Чертово несчастье.
— Что ты сделал такое, — нахмурился он, — что они оскорбились?
— Не умер. — Я откинулся на сиденье, обхватив себя руками. — Я слушал тебя, сукин сын, но ты не слушал меня. Вытащи меня отсюда. — Я отвернулся от лица на дисплее.
— Не понимаю, — сказал он.
— И никогда не поймешь. — Я снова пнул панель, и лицо Санда исчезло. Модуль ожил и вынес меня из дворика.
Глава 6
Был уже полдень, когда Boyно подобрал меня в отеле и доставил обратно на обзорную площадку рядом с рекой. Я ничего не говорил во время пути. Он тоже.
Я пошел в лагерь, голова моя была наполнена пением реки, непрерывным шуршанием гравия под моими ботинками. Все выглядело так, как я помнил это, за исключением того, что изменились непостоянные границы теней. Все звучало так же, пахло и ощущалось так же. Мой разум пытался доказать мне, что я должен чувствовать некое облегчение: испытание позади. Я вернулся на безопасную землю, к тому, к чему принадлежал я, к людям, которых знал и которым доверял. Я хотел поверить этому так же, как хотел поверить этому прошлой ночью, когда эти же люди пришли спасти меня от легионеров корпорации Тау. Я в безопасности…
Но я понял, когда пересек полосу гравия и попал в тень рифа, что никогда окончательно не поверю этому. Я в безопасности — это просто ложь, которую все говорят себе, чтобы не сойти с ума. Я принадлежу — тоже ложь, которой я пытаюсь поверить. С тех пор как я покинул Старый город, а это было годы назад, я нигде не оставался достаточно долго, чтобы обрести чувство принадлежности. И тут было то же самое. Куда бы я ни взглянул, я видел лица незнакомцев, ходил по улицам, названий которых не знал, спал в незнакомых комнатах один в пустых кроватях.
И я знал, что при всей моей ненависти к прошлой жизни в Старом городе временами в полночь нечто больное внутри меня начинало скучать по ней. Я помнил его стены, окружавшие меня как руки матери. Как легко было знать, что небо — только крыша над моей головой на высоте десяти метров. И в эти моменты я желал снова быть никем — невежественным, осторожным изгоем, желал снова вернуться в то место, где я понимал правила.
— Кот… — Голос Киссиндры долетел до меня сквозь шум и движение лагеря, как брошенная тонущему веревка, вытаскивая меня из зыбучих песков. Она решительно направилась ко мне, полы ее плаща развевались.
Она остановилась, и я остановился перед ней, словно мы внезапно наткнулись на невидимый барьер между нами. Я заметил, как она проглотила слова «с тобой все в порядке», потому что не хотела задавать мне снова этот вопрос, когда еще и дня не прошло.
— Я вернулся. — Это все, что сказал я.
— Хорошо, — пробормотала она, но я заметил беспокойство в ее глазах. Беспокойство за свою семью, за похищенного мальчика, за то, что она не знала, как задать мне вопросы, которые ей нужно было задать, но она не могла этого сделать.
— Я ничем не помог, — пробормотал я, опустив глаза. — Твой дядя все еще с гидранами.
— О! — произнесла она. Звук был пустым и уклончивым. Она повернулась, оглянулась, колеблясь достаточно долго, чтобы можно было принять это как приглашение. Мы двинулись через площадку бок о бок.
Когда мы прошли немного, она указала на какие-то ящики.
— Принесли полевое оборудование. Эзра помогает разобраться с ним. Ты вернулся как раз к демонстрации.
Я проследил взглядом за ее рукой, радуясь, что мои мысли потекли в ином направлении. Было облегчением сконцентрироваться на чем-то, что ничего не требует от тебя лично. Рабочие в комбинезонах стояли сейчас вокруг переносного полевого оборудования. Я вспомнил, какое раньше было выражение на их лицах — тупое недовольство. Я снова взглянул на них, когда мы подошли ближе. У некоторых из них были засучены рукава, будто им было жарко, несмотря на холод.
Я остановился, заметив красную пластиковую полосу, вживленную в запястье одного из рабочих, затем еще одну и еще. Клейма раба: их носят вместо идентификационного браслета с лентой данных те, кого завербовали агенты контрактного труда. Мои пальцы потянулись к запястью, к браслету, закрывающему шрам, который оставило на мне такое же клеймо, возвращая мне уверенность, что я действительно тот, кем я считаю себя.
Протс и другие шишки корпорации все еще были здесь вместе с двумя инспекторами. Несколько техников стояли в ожидании демонстрации оборудования. Во время перелета к Убежищу я «проглотил» файлы с описанием снаряжения, которое использовалось для разведки в рифах, вместе со всеми остальными, что послала нам Тау. Я усвоил начальную информацию, пытаясь понять, на что похожи рифы, узнать побольше об Убежище и гидранах, о том, как сосуществуют рядом люди и гидраны.
Чтобы получить полную картину внутреннего строения облачных рифов, туда посылался человек-разведчик с усовершенствованной версией обычного переносного полевого комплекса. Эта установка давала возможность разведчику двигаться сквозь твердую материю, как если бы она была жидкой, и посылать информацию технику, находящемуся на поверхности, чтобы тот определил местоположение пород, представляющих интерес для дальнейших разработок. Усовершенствованные костюмы, предназначенные для исследования этой среды, не были обычным горным снаряжением. Каждый костюм представлял собой паутину из мононитей, переплетенных с датчиками и фазовыми генераторами — микроверсия оболочки космического корабля — и, возможно, обходился Тау во столько же.
Люди Тау еще не прикасались к нескольким тысячам гектаров матрицы здесь, в Отчизне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68