Холодная голова, тренированное тело и огромная сила в сочетании с годами упорных тренировок делали этого человека непобедимым в честной схватке.
Но Шарль все наблюдал. Наблюдал, как дама хлопает в ладоши, раскрасневшись не только от морозного воздуха. Блестя глазами не просто из благодарности к рыцарю, почтительно салютующему ей с седла своего боевого коня.
Он наблюдал и замечал, как все касающееся Магдалены де Брессе близко затрагивает лорда де Жерве. Что она ела, что пила, когда гуляла или скакала верхом и как далеко, когда ложилась спать — все это находилось под неусыпным контролем де Жерве. Малейший намек на усталость, бледность лица, тени под глазами — все это немедленно становилось причиной тихих приказов, иногда вызывавших шутливые протесты дамы. Но лорд де Жерве умел настоять на своем, и дама послушно извинялась и уходила отдыхать.
Столь неусыпная забота о беременной подопечной казалась Шарлю избыточной, даже если принять в расчет значение, которое имели для герцога Ланкастера благополучные роды дочери. Здоровое дитя, в котором будет течь кровь рода Плантагенетов, закрепит наследство де Брессе за Англией, несмотря на смерть отца, Эдмунда де Брессе.
Шарль д'Ориак задумчиво погладил острый подбородок. Пока что беременность леди Магдалены почти незаметна. Эдмунда убили в начале августа. Если она понесла непосредственно перед его гибелью, значит, прошло уже пять месяцев. Но так ли это?
Магдалена так и не смягчилась по отношению к кузену, несмотря на то что прошло уже довольно много времени. Гаю пришлось взять на себя весьма утомительную обязанность развлекать гостей, как полагалось при визитах родственников и людей высокого происхождения. Помимо охоты с гончими и соколами, устраивались турниры, пиршества и вечера с музыкой и танцами, но Магдалена по-прежнему сторонилась Шарля. Он постоянно напоминал ей о зловещем подземелье. Его словно окружали аура злобы и недоброжелательности, гнилостный, душный и в то же время ледяной воздух. При виде кузена ей сразу представлялись твари, ползающие во мраке и наводящие ужас.
Нужно сказать, что он делал все возможное, дабы втереться в милость к родственнице: танцевал, рассказывал занимательные истории, сочинял изящные песни, которые и пел, аккомпанируя себе на лютне, делал изысканные комплименты, как истинный рыцарь, почтительно ухаживал за прекрасной дамой, недосягаемой хозяйкой замка. И ее ненависть и отвращение росли с каждой минутой.
Она больше не жаловалась Гаю, считая, что он снова пожурит ее за глупые фантазии и непонятное недоверие. И по этой причине вела себя с кузеном с кажущейся вежливостью, стараясь скрыть неприязнь за внешним легкомыслием. Она не отказывала себе в удовольствии уколоть кузена, хотя и понимала, что ужасно злит его. Правда, он всегда маскировал раздражение улыбкой или смехом, только вот смех получался не слишком веселым и никогда не отражался в глазах. Но ей нравилось изводить его, и она постоянно играла с огнем, хотя изображала при этом глупенькую кокетку и всегда уверяла, будто не имела в виду ничего дурного.
Она не знала, что Гай не обвинил бы ее в ребяческих страхах и глупых фантазиях, потому что в отличие от Магдалены проник в истинную природу чувств Шарля к кузине. Он вообще легко видел воздействие Магдалены на мужчин, возможно, потому что сам подпал под волшебство ее обаяния. То же самое когда-то произошло с Эдмундом. Точно так же горели глаза Шарля, следившего за каждым ее движением, за каждым шагом. Гай умел распознать и понять этот голод. Да и какого мужчину не затронул бы страстный призыв, исходивший от нее? Тепло и нежность? Грация движений, упругость тела? Но было и нечто большее. То, что было неотъемлемо от самой Магдалены: сознание собственной чувственности, способное сразить любого мужчину, независимо от того, желала она этого или нет.
Однако Шарль отнюдь не был обманут видимой учтивостью Магдалены. Он искренне не понимал, почему она остается равнодушной ко всем его усилиям втереться к ней в доверие. Обычно женщины легко поддавались его чарам и той куртуазной игре, в которой он был большим мастером. Он ничем не напугал ее, ни разу не обнаружил своего пыла и, кажется, прозрачно намекнул, что всего лишь отдает дань традиционному флирту, которым так приятно скрасить уединенное существование. И при этом был убежден, что она вежлива с ним исключительно по настоянию лорда де Жерве, потому что чувствовал ее омерзение, брезгливую дрожь, когда стоял слишком близко. Но все это ни в малейшей степени не уменьшало его желания. Мало того, лишь добавляло задора и пришпоривало стремление добиться своего. И не важно, что она испытывала к нему. На его решение похитить ее это нисколько не влияло.
Гай де Жерве тоже был загадкой. При всем том, что его гостеприимство было безупречным, он явно не доверял гостю. Но почему? Какая причина не верить человеку, протягивающему руку дружбы? Борегары ни разу не попытались отомстить с той самой ночи в крепости Каркасон. О том поражении знали только они и Джон Гонт, и именно он теперь бросил им перчатку в образе этого ребенка, плода любовной связи Ланкастера и Изольды де Борегар.
Но как почти с самого начала ожидал Шарль, де Жерве смотрел в корень вещей. Его, должно быть, предупредили о возможной попытке де Борегаров сделать ответный ход. Д'Ориак был далек от того, чтобы недооценивать противника. Предупрежден — значит, вооружен. И Гая де Жерве не так-то легко будет выманить из замка.
Но Шарль был уверен, что тайная связь Магдалены и де Жерве может сыграть ему на руку. Нужно только знать, как именно использовать эти сведения. Чей-то смертный грех может стать мощным оружием осведомленного человека.
На двенадцатый день своего визита он решил, что пока ничего больше не добьется, и за ужином уведомил хозяина о своем отъезде наутро.
— Вернетесь в Руссильон? — осведомился Гай. — Дороги сейчас очень плохи для путешествия.
— Нет, отправлюсь в Париж, засвидетельствовать свое почтение королю. До столицы всего восемьдесят миль, а тамошние дороги содержатся в хорошем состоянии, — ответил Шарль и обратился к Магдалене: — А вы, кузина, когда разрешитесь, вероятно, тоже захотите увидеть Париж и представиться королю Карлу Французскому?
— Думаю, это уместнее сделать моему мужу, — спокойно ответила Магдалена. — Если, разумеется, перемирие между нашими странами будет продолжаться.
Шарль понял свой промах и поспешил исправиться:
— Семья вашей матери присягала на верность королю Франции, и я всего лишь хотел сказать, что и вам, как хозяйке замка де Брессе, следует принять двойное подданство. Само собой подразумевается, что ваш муж так и поступит.
— Так вы утверждаете, что у моего мужа двойное подданство? — спросила она, играя коркой хлеба. — На каком основании?
— Между нашими странами нет ссоры, — поспешно вмешался Гай, молясь, чтобы Магдалена не обратила внимания на непростительную ошибку Шарля, — так что сейчас вряд ли уместно говорить о каком-то подданстве.
В голосе прозвучали предостерегающие нотки, и этого было достаточно, чтобы Магдалена немедленно закрыла рот, хотя перед этим искренне наслаждалась перепалкой. Сомнительно, чтобы кузен ничего не ведал о событиях в Англии! Наверняка ему известно, что английский король отказался брать выкуп с Эдмунда и в знак своего благоволения дал в жены девушку из королевского рода Плантагенетов, чтобы купить его безоговорочную преданность английской короне.
— Совершенно верно! — воскликнул Шарль со смешком, стремясь не меньше своего хозяина поскорее сменить тему. Правда, дама, кажется, не заметила ничего странного в его речах, но вот как насчет Гая де Жерве? — Клянусь, леди, вы придете в восторг от Парижа. Это поразительный город!
Магдалена послушно кивнула и снова замолчала, сбитая с толку предупреждением Гая. Ночью, когда Гай пожелал Стивену и Теодору спокойной ночи и дверь за ними закрылась, она немедленно раздвинула занавески и нетерпеливо осведомилась:
— Почему ты не хотел, чтобы я говорила о подданстве Эдмунда?
Гай в длинном халате сидел под окном, просматривая документы. Значит, она не заметила, как Шарль едва ли не впрямую проговорился, что знает о гибели Эдмунда. Знает, что его уже нет в живых и, следовательно, он не может представиться королю Карлу Французскому. Гай облегченно вздохнул, сделал вид, что обдумывает ее вопрос, и повернулся к кровати. Магдалена сидела в подушках, обхватив поднятые к подбородку колени, и с тревожным любопытством смотрела на него.
— Пусть Шарль твой кузен, но, как все де Борегары, неистово предан Франции. Не вижу смысла вступать в бесполезные дискуссии.
Магдалена снова вспомнила, что Гай взял на себя труд обнаружить имя и родословную человека, заговорившего с ней в Кале, хотя на первый взгляд не обратил на эту встречу особого внимания. Ее с новой силой поразило ощущение чего-то неладного.
— Мне кажется, тут другое, — вырвалось у нее.
— Хочешь сказать, что я лгу? Золотисто-рыжие брови недоверчиво приподнялись.
— Нет, конечно, нет, — поспешно заверила она. — Но по-моему, ты мне не все сказал.
— Возможно, посчитал, что ты услышала все тебе полагавшееся, — очень мягко ответил он. Магдалена покраснела.
— Я не дитя, господин мой.
— Не дитя, — согласился он, — и поэтому должна понимать всю опрометчивость попыток обсуждать такие скользкие темы, как подданство, преданность и верность королям, да еще с тем, который может оказаться как другом, так и врагом, в зависимости от обстоятельств.
— Ты тоже не доверяешь ему, — с упреком бросила Магдалена, забыв о своей обиде и возвращаясь мыслями к более спорным вопросам.
— Я никогда и не утверждал, что доверяю. И сказал только, что ты должна доверять мне.
— Но ты упрекал меня за мои страхи.
— За дурное поведение, ставшее следствием твоих страхов, — поправил он.
— Но почему семья матери так ополчилась на меня? — Магдалена нахмурилась, теребя стеганое покрывало. Распущенные волосы скрывали ее лицо. — Рим признал, что моя мать была замужем за отцом. Неужели между родами существовала какая-то вражда?
Сказать ей правду? Снова и снова задавал он себе этот вопрос, гадая, сколько еще удастся скрывать от нее прошлое. И все же не мог заставить себя сделать это. Не он, а Джон Гонт обязан рассказать дочери всю историю. И без того Гай слишком часто подставлял плечи под его бремя. Он никогда не забудет, как мучительно страдала Магдалена, узнав о своем истинном происхождении. Больше он не подвергнет ужасному испытанию ни ее, ни себя.
— Это просто вопрос политики, — пояснил он. — Семья твоей матери стояла за Францию, а семья отца — за Англию, и теперь обе стороны стараются заручиться твоей преданностью. Теперь, овдовев, ты стала полновластной хозяйкой владений де Брессе.
— У меня есть муж, — прошептала Магдалена, так тихо, что он ее не услышал. Но она была так же уверена в этом, как и в том, что Гай не все ей сказал. Похоже, он не собирался откровенничать, поэтому она тряхнула головой, отбрасывая все сомнения, так что волосы темными волнами скользнули ей на спину и грудь, и вспомнила о настоящей причине своего пребывания в этой постели. — Вы собираетесь всю ночь сидеть за своими бумагами, господин? — ангельским голоском осведомилась она, и Гай почти обрадовался, поняв, что она больше не станет его допрашивать, по крайней мере сегодня. Он намеренно пропустил ее слова мимо ушей, делая вид, что погружен в работу.
Магдалена задумчиво покусывала губу. Придумав план действий, она соскользнула с постели, тихонько подкралась к Гаю, ловко втиснулась между ним и столом и уселась на столешницу. Прямо на груду пергаментов.
— Лучше они от этого не станут… — констатировал Гай.
— Я считаю, что достойна внимания не меньше, чем какие-то пыльные свитки, — объявила Магдалена, не заботясь о том, что пергаменты угрожающе потрескивали под ее упругой попкой.
Гай оценивающе прищурил глаза.
— Вам придется убедить меня в этом, леди. Давайте посмотрим, так ли это на самом деле.
Он лениво протянул руку и извлек из подставки гусиное перо.
— Обычно этим я пишу на пергаменте. Но поскольку передо мной вдруг возник совершенно новенький, чистый свиток, хотелось бы посмотреть, будут ли результаты такими же… интересными.
Магдалена вздрогнула, пронзенная молнией желания, осевшего тяжестью в ее животе, напрягшего горящие предвкушением соски. Что он задумал?
— Но на твоем пере нет чернил, — пробормотала она дрожащим от возбуждения голосом.
— Верно, — кивнул Гай, окуная перо в кувшин с водой, стоявший на столе. — Итак, какое же послание мне начертать?
Он описал острым кончиком затейливую арабеску на ее щеке так бережно, что она ощутила лишь легкую щекотку.
— Нет, не послание, а портрет. Нарисовать силуэт моей модели…
Магдалена затрепетала, и документы снова зашуршали. Однако Гая, казалось, это ничуть не беспокоило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56